|
|
Цикл масленичных обычаев содержит
игры, песни, обряды. И. Сахаров в «Сказаниях русского народа» писал: «Все дни
масленой недели имеют свои особенные названия: встреча — понедельник;
заигрыши — вторник; лакомка — среда; разгул, перелом, широкий четверг,
четверток— четверг; тещины вечерки — пятница; золовкины посиделки — суббота;
проводы, прощаньят
целовник, прощеной день — воскресенье» . На масленой
неделе пекли блины, что имело обрядовое значение. В некоторых местностях
первый блин клали на слуховое окошко, «поминая родителей»; в других местах
его кидали в поле на землю, «чтобы солнце скорей землю пригрело». Обычай печь
блины на масленице сохранился дольше, чем другие обычаи этой недели. Помимо
угощения блинами, устраивали разные игры, катались с гор, на лошадях,
рядились и т. п. Масленичные забавы и игры далеко не всегда имели невинный
характер. Именно на масленицу чаще всего устраивались кулачные бои, часто
принимавшие дикие формы, приводившие к увечью, а то и к смерти некоторых
участников. Специальными поэтическими текстами, за исключением отдельных,
мало популярных приговорок и заклинательных формул, эти игры не
сопровождались. Это обычные лирические песни, часто даже тематически не
связываемые с циклом масленичных обрядов. Из песен, часто исполнявшихся на
масленице во время катанья на лошадях, можно указать «Вдоль по Питерской, по
Тверской-Ямской». Тематика этой песни, не имевшей никакого отношения к
обряду, позволила приурочить ее к масленице, даже назвать «масленичной».
Особый интерес представляет заключительный обряд проводов
масленицы. Он поэтически воспроизведен в «Снегурочке» А. Н. Островского и в
одноименной опере Н. А. Римского- Корсакова. К этому обряду относятся особые
масленичные поговорки и песни. Такой поговоркой является, например,
следующая: «Прошла масленица — блины маслены, пришел великий пост, принес
редьки хвост» . Но даже ухудшение материального положения в это время года не
мешало радостно приветствовать весну. Весной пробуждалась природа, начинались
полевые работы, которые обеспечивали урожай; труд давал жизнь и радость. И
народ тут же после масленой, на «Авдотью Плющиху», что сплющивает снег (1
марта), пел:
Весна-красна! .
Что ты нам принесла?
Красное летичко .
Обряд проводов масленицы разыгрывали совместно все жители
деревни. В некоторых местностях брали колесо, сбивали с него обод, насаживали
на палку и несли за околицу деревни, где
складывали разный деревянный хлам в кучу, на вершину ее
ставили принесенное колесо и зажигали костер. Огонь охватывал колесо,
пробегал по спицам, и, казалось, подобие солнца сияло над горящим костром.
Пережитки солнечного культа в этой имитации солнца очевидны.
Более распространен был обычай делать чучело масленицы из
соломы и наряжать его в женскую (реже мужскую) одежду. Посадив «масленицу» на
салазки или дровни, везли ее за околицу, чтобы сжечь на приготовленном
костре. Провожающие масленицу прощались с ней, кланялись ей в пояс и в землю;
веселые, шутливые прибаутки и притворный плач раздавались в толпе.
Одновременно пели песни о конце зимы — «Полно, зимушка, зимовать...», «Как
прошла зима холодная, а приходит весна красная» и др. Некоторые песни (записи
их немногочисленны) рисуют чучело масленицы. Они представляют собой
своеобразные прибаутки, называющие чучело по имени и отчеству и описывающие
его наряд.
Дорогая наша гостья масляница, Авдотыотлка Изотьевна. Дуня
белая, Дуня румяная, Коса длинная, триарпшнная: Лента алая, двзчюлтинпая,
Платок беленькой, новомодненький; Брови черные, наведенные, Шуба синяя,
ластки красные; Лапти частые, головастые, Портянки белые, набеленные!
Шуточная песня-прибаутка о Дуне-масленице показывает, что
обряд сжигания чучела в народном быту потерял аграрный культовый смысл, какой
он имел в период своего возникновения, и воспринимался как развлечение.
Элементы магии сохраняются в масленичных играх лишь в пережиточных формах. В
своем историческом развитии на первый план выдвинулись игровые моменты (так
же, впрочем, как в новогодних игрищах).
ВЕСЕННИЕ ОБРЯДЫ И ПЕСНИ
Приветствие весне, вошедшее в масленичную поэзию и обряд,
звучит лейтмотивом обрядовой поэзии в марте — апреле. Первый период
весенне-летней обрядности фиксирует основное внимание на меняющемся состоянии
природы, на пробуждении земли, на подготовке к полевым работам. Произведения
этого этапа, приходящегося на великий пост и завершаемого пасхальной и
фоминой (первая после пасхи) неделями, отражают пробуждение природы,
появление растительности.
В начале марта закликали весну. 4 марта (Герасим
Грачевник) говорили: «грачи прилетели». 9 марта (40 мучеников) — «сорок
сороков птиц летят, весну несут». В дореволюционной России хозяйки выходили
за околицу, расстилали на землю холст, клали на него хлеб, кланялись в землю
и говорили: «Вот тебе, матушка-весна!». На 9 марта готовили обрядовое печенье
в виде птиц — «жаворонков». Дети брали испеченного «жаворонка», шли в поле,
подбрасывали его в воздух, ловили, приговаривая:
Весна-красна, Летите в поле,
На чем пришла? Несите здоровье,
На сохе, на бороне, Первое — коровье,
На кобыле-вороне. Второе — овечье,
Ой, вы, жаворонки, Третье — человечье!
Жавороночки.
Такие стишки отображали крестьянское восприятие весны как
начала полевых работ — времени, когда здоровье человека и домашнего скота
приобретало особое значение. Весенний обрядовый фольклор этого периода
отражал в первую очередь состояние сельского хозяйства и нужды крестьянина;
элементы заклятий в нем отодвинуты на второй план. Мистическое, религиозное
отношение к действительности отсутствует также и в весенних песнях девушек —
в русских веснянках. Тексты веснянок являются поэтическими картинами
наступающей весны, первоначального пробуждения природы и очень слабо связаны
с религиозными верованиями. Девушки, привязав нитками к сломленной ветке
дерева сделанные из бумаги или тряпок изображения птиц, поодиночке
разбредались в разные места, стараясь забраться куда-нибудь повыше (например,
на крутой пригорок, на поленницу дров, иной раз на крышу избы), размахивали
ветвями, пели песни о приближающейся весенней поре с ее половодьем,
появлением листьев на деревьях, пеньем прилетающих птиц.
Веселитеся, подружки, Расцветут в поле цветочки,
К нам весна скоро придет, Все лазоревы цветы.
Весна придет, сгонит снег, А на этих на кусточках
Сгонит с гор снег, белый мороз, Мелки нташечки сидят,
Разольются быстры речки, Мелки пташки, кинарейки
А все мелки ручейки. Весело больно поют
В ряде мест России заклинанье весны проводилось, начиная с
25 марта (церковный праздник благовещения) — даты, которая в летописных
сообщениях и исторических актах иногда осмысляется как начало ежегодного
потепления, с которого весна входит в свои права. В это время хоры девушек за
околицей деревни и в разных концах селений перекликаются, по образному
выражению одного из собирателей, «звучат — как птичий гомон». Девушки пели
песни о приходе весны, подобные цитированной.
Весь этот период весенних празднеств и обрядов завершался
праздниками пасхи. Церковный пасхальный обряд поглотил бытовые
земледельческие обряды русского народа, у которого не сохранилось специальных
песен, приуроченных к празднику воскресшей природы (церковное песнопение:
«Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ...» и т. д.) . От
древних весенних празднеств в русской обрядности сохранились хороводы,
хороводные и игровые песни, начинавшиеся с «красной горки» (первого
воскресенья после пасхи, когда справлялись свадьбы; великим постом и на
пасхальной неделе венчанье запрещалось) . Тематика хороводных и игровых
песен — бытовая. Может быть, первоначально хороводы были связаны с культом
солнца, как на это указывал ряд исследователей (движение хоровода по кругу и
т. п.), но в известных нам песенных текстах эти связи не ощущаются.
Хороводные и игровые песни изображают выбор невесты и рисуют бытовые картины
(чаще всего — тяжелую жизнь женщины, выданной в большую семью, относительно
вольное положение девушки в родительском доме, трудовые процессы). Именно то,
что в хороводных и плясовых песнях не ощущалось никаких отголосков религии,
что, наоборот, они были художественным изображением реальных, бытовых и
социальных отношений, существовавших в дореволюционной деревне, обусловило
сохранение хороводов во многих местностях России почти до революции.
Каждая хороводная песня в сочетании с соответствующими
действиями представляла собой самостоятельную игру, законченное
художественное произведение (см. «Царев сын хоробер», «У нас под березою»).
Во многих местностях (например, в Калининской области и др.) хороводная игра
имела определенную последовательность, начиналась с «наборных» песен, за
которыми шли отдельные песни, и завершалась «разводными». В Московской
области, например, популярными наборными песнями, на пение которых собирались
желающие участвовать в хороводе, были «Травушка ли ты, муравушка, зелененький
лужок, знать-то мне по этой травушке не хаживати», «Настя, Настенька,
Настасья», «Разрешите-ка, ребята, вдоль по улице пройти, вдоль по улице
пройти, к хороводу подойти». И уже после этих песен водили хороводы: «По-за
морю, морю синему плыла лебедь с лебедятами», «Верный мой колодец, верный мой
глубокий», «Как из барских из ворот выходил один холоп» и др.
Трудовая, брачная и бытовая тематика хороводных песе»
указывает, что ведущим началом послепасхальных развлечений отнюдь нельзя
считать религиозно-магические элементы. Хороводы являлись частью
общественного быта дореволюционной деревни, и в них нередко выявлялась
творческая инициатива молодежи, в частности девушек «хороводниц» — запевал и
организаторов народных игр. На весенних хороводных гуляньях и играх нередко
происходило знакомство молодежи, начиналось ухаживание парня за девушкой,
приводившее к сватовству и свадьбе.
Второй период весенней календарной обрядности,
начинавшийся после «красной горки», характеризовался разнообразными
хороводными играми молодежи за околицей деревни, проводившимися после дня
напряженных полевых работ. В календарном обряде этого периода преобладала
игра. Культовые моменты выявляются в обрядах, завершающих этот период и
приходящихся на семицкую неделю и троицу. Оставляя в стороне весенние обряды,
связанные с культом предков, как относящиеся преимущественно к области
этнографии (например, обряд поминовения умерших), надо обратить внимание
прежде всего на обычай в среду перед троицей «завивать» березку, а в троицу
(или на другой день) «развивать» ее. Этот обычай называется «завиванием
березки» или «кумлением» (от слова «кума»). Завивали березку девушки (парни
присоединялись к ним в редких случаях). Девушки брали с собой
яичницу-глазуныо и шли к перелескам с песней о березке
Ты не радуйся, клен-дерево, Не к тебе идут красны девушки,
А ты радуйся, белая березынька, Мы к тебе идем, красные девушки, Красные
девушки, молодые молодушки, Мы покумимся, поголубимся.
В перелеске ветви березки завивали венками, затем, положив
глазки яичницы вокруг одной из березок, водили вокруг нее хоровод. Через
венки, завитые на березках, девушки, разбившись на пары, целовались. В это
время пели:
Покумимся, кума, покумимся, Полюбимся, кума, полюбимся,
Побранимся, кума, побранимся, Подеремся, кума, подеремся. Разойдемся, кума,
разойдемся, Мы сойдемся, кума, мы сойдемся. Помиримся, кума, помиримся,
Покумимся, кума, покумимся.
Покумившиеся девушки считались как бы родственницами
(кумами), обещали во всем помогать друг другу, давали клятву дружбы.
Особой разновидностью обряда с березкой являлось зави-
ванье и украшение срубленного деревца. Когда березку украшали, пели песнь:
Березынька кудрявая, Кудрявая, моложавая, Под тобою,
березынька, Все не мак цветет, Под тобою, березынька,
Не огонь горит, Не мак цветет, — Красные девушки В
хороводе стоят, Про тебя, березынька, Все песни поют
Украшенную березку носили по деревне и пели песни:
Вейся ты, вейся, березка,
Завивайся, белая,
Что же мне, березке, не виться.
Что же мне с милым не водиться.
Вечор на березку,
Вечор на белую,
Сильный дождик поливает,
Белую, зеленую ломает.
Под эти слова поющие образуют круг, выходит парень, и хор
ноет:
У нас молодец гуляет, Себе пару выбирает, Себе пару по
нраву По совету Лизавету, По согласью Настасью, По разбору Федору .
После этого с березки снимали ленты, несли ее к реке и там
тоннли.
Несмотря на то, что во всех этих обрядах отчетливо
сохраняется древнее культовое украшение дерева, песни не имеют характера
заклятий. Они или излагают содержание обряда (см. «Покумимся, кума,
покумимся»), или рассказывают об игре молодежи и описывают украшенную
березку. Только троицкие песни о завивании венков имеют непосредственную
связь с обрядом и народными поверьями. Эта связь обусловлена тем, что песнь о
завивании венков является частью гаданья посредством венка (гадали о любви,
замужестве и урожае). Такова песня:
Пойду я в зеленый сад гулять, Сорву я со травушки цветок,
Совью я на головушку венок. Пойду я иа Волгу на реку, Стану я на мытном на
плоту, Брошу свой веночек на воду, Я сама подале отойду, На свой на веночек
погляжу, Тонет ли, не тонет ли венок? Тужит ли, не тужит ли дружок? Ай, мой
веночек потонул, Знать, меня мой милый обманул
Под пение девушки бросали на воду венки и по их движению
угадывали свою судьбу.
Весенние семицкие и троицкие песни рисуют образ
растительности: дерева, только что одевшегося листвой; цветка, еще только
расцветающего. Троицкая поэзия дает художественное изображение родной
весенней природы — русских полей, перелесков, лесов, лугов. Глубокая любовь к
своей родине, понимание ее красот и умение зарисовать их, характерные для
весенних песен русского народа, привлекают к ним внимание. Не случайно многие
русские композиторы записывали и обрабатывали веснянки.
Третий период весенне-летней обрядности, охватывающий
время от троицы до Ивана Купалы, в русском фольклоре менее четко выражен .
Наиболее значительным обрядом этого периода являлся обряд
«похорон Костромы» (вариант Ярилы), часто изображающий разные этапы обработки
конопли или других растений, сопровождающийся пением разных песен, излагающих
его содержание. «Кострома» — чаще всего чучело из соломы, одетое в женское
платье. По описанию, сделанному в бывшем Муромском уезде, ее клали в корыто
и, пародируя похороны человека, несли к реке. У реки куклу «Кострому»
раздевали и бросали в воду.
В основе «похорон Костромы» лежит представление об
умирающем и воскресающем боге растительности. Если в изложенной игре
сохранились только «похороны» чучела, то в вариантах ее нередко находим и
эпизод «воскрешения», особенно в тех случаях, когда Кострому изображает
человек (в этих случаях Кострому не топят, а корыто с ней ставят на землю на
берегу реки или под деревом у перелеска. Игра тогда кончается тем, что
Кострома воскресает и пляшет).
Несмотря на явно ощутимую культовую основу обряда «похорон
Костромы», песни, певшиеся во время его исполнения, не имели характера
магических заклятий. Как правило, они излагали содержание обряда, насыщая его
бытовыми подробностями. Так, в песне, певшейся во время изготовления чучела,
рассказывалось, как «Кострома-то разгулялася», «пошла плясать», напилась
пьяной, отчего и умерла. Песня, под которую Кострому несли хоронить,
пародировала похоронный причет. Эпизод «воскрешения» Костромы проходил под
плясовую песню или даже под частушки. Бытовой характер исполняемых песен
указывает на превращение обряда в развлечение, в игру, потерявшую магическое
значение. Не случайно, например, в Калужской области игра в «Кострому»
ставилась в один ряд с народными драматическими представлениями
(сатирическими бытовыми сценками) и хороводами.
Купальская обрядность, приходящаяся на время расцвета
растительности и созревания урожая, повторяет в новых редакциях тему
воскрешения природы. Эта тема выражает сознание того, что настало время
полного расцвета всего, что рождает земля: с этим связаны и легенды о
чудесном цветении папоротника. Обряды завершались гуляньями в ночь под Ивана
Купалу, когда искали огненный цветок папоротника, по поверью указывающий
скрытые клады; в ночь под Ивана Купалу обливались водой, купались, зажигали
костры и прыгали через них. Обрядовое обливание водой, купанье и прыганье
через костры со временем приобрели характер увеселений деревенской молодежи и
потеряли свое первоначальное назначение содействовать плодородию и очищению
(водой и огнем), необходимому перед уборкой урожая.
Через четыре дня после Купалы праздновался Петров день (29
июня по старому стилю), и начинались сенокосные работы. Приходил июль, в
крестьянском календаре называвшийся «макушкой лета», за которым следовала
уборка долгожданного, тщательно выращиваемого урожая.
ОСЕННИЕ ОБРЯДЫ
Осенний цикл обрядов длился недолго. Все силы, все заботы
осенью были направлены на уборку урожая. Для гулянья, веселья не оставалось
времени — все отдавалось напряженному труду в поле. Естественно, песням и
забавам, подобным тем, какие бытовали в другие времена года, не было места.
Уборочный обряд у русских почти исключает фольклор,
всецело принадлежа этнографии. Основным содержанием осенних обрядов является
стремление вернуть работающим на поле потраченную силу (например, обряда
катанья жней по полю с приговором: «Жнивка, жнивка, отдай мою силку») и
сохранить у земли, породившей урожай, ее плодоносную силу (например, на поле
оставляли кучку колосьев, перевязывали их, клали тут же хлеб, поливали водой
и приговаривали заклятье; этот обряд носил название «завить бороду
козлу»—варианты: Егорыо, Илье, Христу). Урожай, символизируемый «пожинальным»
(«жнивным») снопом, окружался почетом: «пожинальный» сноп украшали и
торжественно несли в дом, где ставили в передний угол, под иконы. Эти и
подобные им обряды у русских редко сопровождались исполнением специальных
произведений словесного искусства. Песни, исполнявшиеся осенью в связи с
полевыми работами, отражали жнивную тематику только в некоторых местах бывшей
Архангельской губернии, на Псковщине и преимущественно в Смоленщине —
областях, граничащих с Белоруссией, где жнивный фольклор был богат и
разнообразен Их называют дожиночными песнями, т. е. песнями, сопровождающими
конец жатвы. Для дожиночных песен характерно изображение процессов работы в
поле, начинавшейся еще до восхода солнца. Так, в песне пели:
Жнеи молодые, Серпы золотые, Нива долговая, Постать
широкая, По месяцу жали... .
В жнивных песнях отражена работа на поле большой семьей,
когда «старшая» — «Петрочкова женка» — вела за собой жать «дочек-лебедок»,
«невесток-перепелок». Наряду с этим во многих песнях идет речь о работе по
найму и о барщине, отбываемой крестьянами. Среди последних характерна песнь:
Вы зазвбньте, звоны, Во всем чистом иоле,
Взвеселите господыню! Мы обжали ей ниву, Уж мы жали, жали,
Уж мы ей радели...
Реалистичность жнивных песен, отражение в них
действительности отличают их в известной мере от осенней обрядности,
сохранившей пережитки магических действий, и роднит их с песнями других циклов
сельскохозяйственного календаря.
Календарная поэзия русского народа выявляется как
искусство, отражающее трудовой опыт крестьянства, его житейские нужды и
заботы и порождаемое трудом понимание красот родной земли, любовь к природе,
воспевание ее. Аграрная магия, сохраняющая черты древних верований славян,
как и христианская религия, не играет определяющей роли в календарной поэзии,
не может рассматриваться как начало, формирующее песни сельскохозяйственного
цикла. «Здравый смысл» в отношении к действительности, который В. Г.
Белинский признавал как основную черту, характеризующую русский народ,
обусловил также и национальные черты календарной поэзии как поэзии
реалистической по своему основному содержанию, отразившей
стихийно-материалистическое восприятие мира трудовым народом.
|