|
|
Свадебный обряд сопровождал одно
из самых значительных событий в личной жизни человека — создание им новой
семьи. Он был бытовым обрядом, почти всегда включавшим церковное
венчанье, сопровождавшим переход женщины из ее родной
семьи в семью мужа. В этом обряде отражено бесправное положение женщины и
раскрывается строй патриархальной семьи. По своей форме свадебный обряд может
быть назван бытовой драмой, действом, игрой, состоящей из нескольких
эпизодов, проводимой в течение довольно длительного времени (от сватовства до
самой свадьбы иногда проходило 2—3 месяца). Игровой характер свадебного
обряда ощущался самим народом — это отразилось в терминологии; наряду со
«справлять свадьбу» говорили: «играть свадьбу».
СОДЕРЖАНИЕ СВАДЬБЫ
Свадьба — единое драматическое действо, состоящее из трех
частей: предварительного сговора о свадьбе (сюда относятся «сватовство»,
«сговор», «пропой», «рукобитье» и т. п.), подготовка невесты к свадьбе
(обычно «баня» и «девишник») и самой свадьбы (с подразделением ее на утро
перед венчанием, поездку в церковь, церковное венчанье, возвращение из церкви
и свадебный пир, большой и малый «княжий» или «красный» стол, «отводный»
стол) г.
Начиналась свадьба обычно исподволь. Весной и летом, когда
молодежь в праздничные дни водила хороводы, гуляла по улицам деревни или за
околицей, завязывали свадьбу. В праздничный вечер на завалинках сидели
досужие люди, смотрели на гуляющих, судили-рядили их, примечали, какие
невесты есть на деревне. А когда парень «в возраст войдет», начинали ему
подыскивать невесту.
Бывали и такие случаи, когда девушка сама сговорится с
парнем, парень попросит родителей, чтобы послали сватов сватать невесту. Но
гораздо чаще свадьбу устраивали родители. Свадьба имела хозяйственное
значение. Нужно было в семью взять помощницу, получить рабочие руки. А если
удавалось сына женить на богатой, то и хозяйство можно было поправить.
Началом свадебного обряда как такового следует считать
сватовство. Родители невесты ждали сватов, прибирали избу.
Сваты должны были уметь вести разговор: сразу заговорить о
свадьбе считалось неприличным. Ритуал сватовства требовал, чтобы сваха села
на определенное место в избе (обычно под матицу — главную балку на потолке)
и, начав разговоры о погоде, о работе, постепенно бы перешла к предложению
отдать девушку замуж. Если родители считали жениха неподходящим для своей
дочери, они вежливо отказывали сватам (говоря, что девка еще молода, или
кладя в повозку сватов тыкву и т. п.). Если жених считался подходящим,
разговор со сватами продолжался. При разговоре сватов девушка не должна была
присутствовать.
Решив, что девушку можно выдать замуж за предлагаемого
жениха, невесту звали в горницу. Войдя, невеста должна была встать к печке —
в этом сохранялся отголосок веры в то, что за печкой находится покровитель
семьи («хозяин», «домовой»).
Родители говорили дочери о сватовстве, называли жениха и
иногда спрашивали, согласна ли она идти за этого парня замуж. Решение же
выдать дочь замуж родители принимали, не считаясь с желанием невесты, а
следуя своим соображениям и утвердившейся в быту формуле: «стерпится —
слюбится».
Уже эта, начальная часть свадебного обряда обрисовывает
бесправное положение женщины, которая зачастую не могла ждать радостей в
семейной жизни. Естественно, что во многих местах сватовство завершалось
плачем невесты — причитаниями, иногда принимавшими форму стихотворных
импровизируемых диалогов просватанной девушки и ее ближайших родственников —
сестры, матери и др. Записи сохранили, например, выразительный диалог
замужней сестры и невесты, импровизировавшийся после ухода сватов. Невеста
спрашивает у своей старшей сестры:
— Ты скажи-тко, сестриця милая, Каково жить во цюжих
людяф.
Замужняя сестра, отвечая невесте, рассказывает о тяжкой
жизни в семье мужа:
Ты не жди-тко, сестрица милая, Ты от свекра-то буженьица,
От свекрови-то да наряженьица. Оии крыкнут по-звериному, Зашипят-да
ио-змеиному...
Сестра говорит о том, что нельзя идти жаловаться к
соседям, потому что сочувствие соседей ложное, показное: они посочувствуют в
глаза, а потом сами же посмеются, расскажут все свекру и свекрови, мул^у,
золовкам, деверьям.
Лутше выйди ты, мила сестра, Ты во цистоё во полюшко,
Припади ты да ко сырой земле, Ко горюцему ты ко камешку. Ты розмыть тоску,
круцинюшку, Ты со матушкой сырой землей. Ведь ты знаешь, мила сестра, Што
мать сыра земля не вынесет, Горюдь камешок не выскажет. Ты пойдёшь да ко
щожим людям,
Ты утри да горюци слезы, Людям виду не показывай» .
Полная напряженного драматизма картина жизни русской
женщины запечатлена этим старинным причетом.
Сватовство завязывало свадебный обряд. За ним следовали
сговор и пропои, рукобитье. Эта группа обрядовых действ должна была
обусловить самую возможность свадьбы. Мало было дать согласие на свадьбу,
надо было посмотреть, как выглядят жених и невеста вместе (отсюда обычай
ставить их рядом), дать им возможность поговорить друг с другом
(«познакомиться»), и — что гораздо важнее — договориться о приданом и о
деньгах на свадьбу. Если родители и сваты об этом не сумеют договориться,
свадьба может расстроиться. Во всех этих обрядах главную роль играли родители
жениха и невесты, а татке сваты. Невеста и особенно жених мало проявляли себя
в этих эпизодах свадебного действа.
Завершался этот цикл свадебных обрядов тем, что,
договорившись о приданом, о времени свадьбы, невесту «пропивали», т. е.
закрепляли договор о свадьбе тем, что на постоялом дворе, или в трактире, на
селе или в базарный день в городе, пили водку и передавали невесту «из полы в
полу» (пожимали друг другу руки, прихватив ими полы кафтанов — как делали это
при продаже и покупке лошадей). Иногда пропои и рукобитье сопровождались
причитаниями невесты, упрекавшей родителей за то, что они «ие собравшись с
умом, с разумом» отдают ее чужим людям.
Вторая группа свадебных обрядов следовала за рукобитьем и
завершалась днем, предшествующим свадьбе. Эта группа всецело посвящена
невесте, ее подготовке к свадьбе. Невеста и ее родители готовили все, чего
недоставало в приданом; невесте надо было подготовить также дары для
участников свадьбы, особенно для родных жениха. Основными обрядами этой части
свадьбы являлись «баня» и «девипшик», справлявшиеся накануне венчанья. В
песнях, причитаниях, обрядовых действах, совершавшихся в бане и на девишнике,
в наибольшей мере раскрывается тема трагической судьбы женщины в семье мужа.
Выделение этой темы привело к контрастному противопоставлению девичьей воли
женскому бесправию, а следовательно, и идеализации родительской семьи и
подчеркиваемому угнетению женщины в семье мужа. Все это в центр обрядовой
поэзии выдвигает образ невесты, с которым контрастируют образы ее подружек
девушек, хранящих свою вольную волюшку.
В обряде «бани» невеста прощалась с покровителями родной
семьи (см. поверья о «баннике») и вместе с подружками гадала о своей будущей
доле (пробовали щелок, чтобы по вкусу его узнать, будет ли сладка жизнь,
плескали на раскаленные камни водой, чтобы по шипенью узнать характер матери
мужа и т. д.). Мытье невесты в бане перед дсвишником и свадьбой генетически
связывается с обрядовым омовением — очищением от грехов перед решающими
событиями жизни человека.
Выходя из бани, девушка обращалась к подружкам, приглашая
их в дом на девишник — «на последнюю вечерииочку, на невестин на девишничек».
Темы прощанья с родным домом, расставания с девичеством —
«вольной волюшкой», перехода в семью мужа, бесправия и страданий в
патриархальной семье звучат в обрядовых действиях, песнях и причитаниях.
Девичья вольная волюшка символизируется разными предметами, чаще всего это
украшенное деревцо «елочка»; (ср. украшение дерева в троицкой обрядности) или
девичья лента (так называемая «красная красота»).
«Елочка» обыгрывается песнями и действиями. Ее ставили на
стол, перед ней садилась невеста, рядом с ней вставали девушки и запевали
песшо:
На горе-то стоит елочка Под горой стоит светел очка...
Песни, певшиеся на девишнике, тематически связаны между
собой, и это позволяет говорить о них как о частице единого целого,
поэтического рассказа о жизни в своей и чужой семье, о прощанье девушки с
родными. Иногда в пение несен вводились элементы изображения того, о чем
пели. Так, частично инсценировалась песня «Раструбилась трубушка рано но
заре, расплакалась Машенька (в песню вводилось имя невесты) но русой
косе...», которую девушки нели невесте, сидящей перед елочкой. Песня говорит
о «немилостивой свахоньке», пришедшей к невесте, рвущей ей волосы, причесывая
по-бабьи («косыньку на двое плела»; девушки носили одну косу, женщины
заплетали волосы в две косы и укладывали их на голове, пряча под платок или
головной убор); иод пенье песни сваха расплетала косу невесты, заплетала ей
две косы.
Во многих случаях пение песен девушками на девишнике
сливалось с причитанием невесты. Слиянию (бывало даже так, что невеста
импровизировала свой причет в то время, когда пелась песня) их содействовала
общая тематика причитаний и свадебной обрядовой лирики. Причитания давали
богатые возможности для выражения чувств и переживаний невесты, они содержали
разнообразные детали, в которых раскрывались
типические обстоятельства жизни. Особенно выразительны
причитания поэтически одаренных людей, учившихся импровизировать еще с
детства. Творческая свобода в создании причитаний была очень велика.
Переживания девушки, ее нервное, напряженное состояние усиливали
эмоциональность причитания. С большой искренностью девушка рассказывала о
том, что она чувствует, что переживает; нередко бывало так, что невеста,
причитая, плакала настоящими слезами.
Причет, как и песня, давал канву для драматического
изображения прощания с девичеством. Таково, например, причитание-прощание с
«красной красотой». «Красная красота» — девичья лента — повязка на голове.
Причесывая невесту на девишнике, «красоту» снимали и убирали. Невеста
обращалась к «красной красоте» с вопросом «куда она подевалася».
«Как пошла моя красна красота Г1о избе она лисйцюшкой, По
чисту пблю кунйщошкой, А по заиолю-то заютикой, А по лесу горностаюшком...
Она села в лёхку лодоцьку, Она уехала за рицйньку. Не догнать да красиу
красоту!»
Невеста ищет «красоту», просит вернуться «на буйную
головушку». Подружки за «красоту» отвечают невесте, что она пе может
вернуться — у невесты «ие умыто лицо белое», «не учесана головушка». Невесту
умывают, причесывают, и тогда «красота» возвращается — ленту одевают на
голову невесты, — но теперь она «не пристала на буйной головушке», девушка
просватана, ей идти в чужие люди.
Подобные игровые моменты в различных вариациях встречались
на девипшиках. Помимо того девипшик включал обряды, имевшие смысл откупа
невесты у ее родных (в них участвовали брат невесты, сваха, иногда жених, в
некоторых местах допускавшийся на девипшик, и др.).
Девипшиком собственно завершалась подготовительная часть
свадебного обряда. На следующий за девипшиком день справляли свадьбу.
Наутро после дсвитиника, в день свадьбы, невеста снова
причитала. Утром перед свадьбой она прощалась с отцом, с матерью, это нередко
проходило также в импровизируемом причете. Если у невесты родители умерли
(или один из них умер), невеста направлялась в сопровождении подружек на
кладбище и там причитала на могиле.
После прощания невесту начинали одевать к венцу. С
магическими целями на шею невесты надевали янтарь, в платье вкалывали булавки
— подобными средствами стремились предохранить «от сглаза» и злой силы
колдуна.
Когда невеста была одета, ее сажали за стол и ждали
приезда дружки, который вместе со свахой руководил дальнейшей свадебной игрой.
Приезд дружки за невестой вводил в свадебный обряд
специфический фольклорный материал — так называемые приговоры дружки, широко
использующие метафорическую образность загадок. Требуя, чтобы ему отдали
невесту, дружка в складных рифмованных приговорах рассказывал, что охотники
расставили ловушки для ловли куницы, сети для ловли белорыбицы и т. д. Образы
драгоценного пушного зверя, дорогой рыбы и подобные им были символами
невесты. Диалог дружки и девушек, охраняющих невесту и не выпускающих ее,
весь построен на иносказаниях. Девушки загадывали дружке загадки, требуя
выкупа за невесту. Эти загадки дружка должен был разгадать и дать девушкам
угощенье и деньги. Он должен был выкупить невесту также у брата ее. Выкупив
невесту, дружка с различными магическими предосторожностями увозил невесту в
церковь: в некоторых случаях при этом инсценировалась погоня за невестой и
дружкой.
В день свадьбы часть обряда, предваряющая венчанье, в
наибольшей мере содержала элементы магии и связана с суевериями. Обереги и
магические действия, сохранившиеся в этой части, возможно, появились на месте
языческих действ, сопровождавших заключение брака и проводившихся с целью
обезопасить людей от враждебных им злых сил. В предшествующих частях свадьбы
культовые элементы почти отсутствуют, так как и заключение договора о браке и
прощание невесты с девичеством по существу имеют хозяйственно-экономический и
социально-бытовой характер, весьма слабо связанный с религиозными поверьями.
В самый же день свадьбы совершались магические обряды двоякого
рода. Одни из них имели назначение предохранить жениха и невесту от возможной
беды (от сглаза, от вредного воздействия злых сил). Другие должны были
обеспечить плодовитость, благополучие, богатство, сохранение любви и т. п.
(гак называемые «побудительные» магические обряды).
Магические обряды и отражение суеверий в свадебной игре
были закономерным выражением состояния культуры деревни (да и города)
крепостнической России.
Суеверия и магические обряды в свадебной игре сочетались с
церковным обрядом венчанья. Свадебный обряд в церкви являлся как бы церковной
редакцией бытовых обычаев, дававших мужу безграничную власть над женой.
Из церкви свадебный поезд ехал с пением песен, с шумом и
криком: впереди, стоя, ехала сваха, приплясывала на повозке, помахивая красным
платочком. После приезда свадебного поезда к дому жениха начинался свадебный
пир. Угощение, подававшееся в день венчания, называлось «большой княжой
стол», на утро следующего дня — «малый княжой стол». Это название связывалось
с тем, что ^новобрачных и в песнях, и в разговоре, и в приговорах дружки
именовали князем и княгиней. Заканчивалась свадьба прощальным угощением —
«отводным столом», или «отводинами».
После возвращения из церкви совершались обряды испытания
терпеливости и уменья новобрачной работать (ее, например, заставляли
разбирать запутанную пряжу, подметать пол, на который нарочно сорили, и т.
д.). Невеста дарила подарки родным жениха и гостям, обносила вином; гости
одаривали ее деньгами и т. д. Когда же начинали большой княжой стол, молодые
должны были сидеть молча, мало есть и мало пить, тогда как все гости шумели,
кричали, пили до полного опьянения.
Эта заключительная часть свадьбы содержала большое
количество эротических обрядов, проведением которых обычно руководила сваха.
Свадебный пир сопровождался пением особого типа песен:
величальных и корильных. Эти песни пели каждому гостю в отдельности, и,
смотря по обстоятельствам, или славили их, или стыдили, изображая в смешном
виде. Гости, которым пели такие песни, должны были одаривать певших девушек.
Особую популярность среди величальных и корильных песен имели песни дружке и
свахе; широко известны величанья молодым, их родителям, замужним гостям,
вдове и другим участникам свадебного пира. Характерная черта величаний —
гипербола счастья, богатства, благополучия, предрекаемых тому, кому поется
песня; идеализация красоты, имущественного положения человека, первоначально
имевшая магическое значение. В песнях воплотились представления крестьянства
об идеальных условиях жизни, идеальной красоте и возможностях человека. Эти
песни говорили о глубокой, настоящей любви жениха и невесты. Они звучали как
обещание прекрасной, счастливой жизни, отражали мечту о счастливой семье.
Песни говорили о том, что невеста пошла в дальнюю дорогу и слышит, как батюшка
ее зовет; но невеста не откликается на этот зов, не откликается она и на зов
матери, но когда ее позвал сердечный друг, молодой муж, она откликнулась и
пришла к нему. В песне пели: «Не алая лента к сердцу льнет, Иванушка Марьюшку
к сердцу жмет...».
Свадебный обряд — сложное действо, в разных частях
которого на первый план выдвигаются разные участники. В начале свадьбы — это
родители жениха и невесты и сваты; в средней и отчасти в последней части —
невеста и ее подружки; в последней — дружка и сваха, руководившие проведением
свадьбы. Что касается жениха, то роль его в свадебном обряде крайне
незначительна. В его образе лишь воплощается представление о том, кто будет
повинен в тяжкой женской судьбе; сам же по себе он не выполняет
сколько-нибудь ответственных обрядов. Не о его переживаниях и судьбе
рассказывает свадьба; главное лицо, вокруг которого развертываются действия
всего обряда, — девушка-невеста.
ОСНОВНЫЕ ОБРАЗЫ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА
Группировка всех важнейших обрядов вокруг невесты и
сосредоточение большинства свадебных песен и причитаний вокруг темы женской
судьбы естественно привели к тому, что образ невесты стал главным образом
свадебной поэзии. Это образ чистой молодой девушки, не ведавшей в
родительском доме горя, насильно, против воли, отдаваемой в несогласную семыо
мужа. Песня создает внешний облик невесты — идеальной красавицы — белолицей,
румяной, с ясными очами, соболиными бровями, русой косой (см. в разделе
«Лирические песни»). Аналогичен образ невесты по причитаниям — в них лишь
подчеркиваются страдания девушки — «горюшицы горе-горькой», обреченной жить
«во чужих людях». Свадебная песня, причет, приговоры дружки последовательно
развивают образ героини народной свадьбы — невесты. Бывало красна девица с
подружками гулять ходила, у матушки в холе жила, веселилась; как прощалась с
красной красотой — вольной волюшкой в девичестве, — у невесты «подломились
резвы ноженьки, опустились белы рученьки, потемнел свет во ясных очах,
помутился ум в головушке»; а из церкви с венчанья вернулась девица молодою княгинею;
а войдет девушка в чужу семыо — «красота спадет с лица белого», будет «до
зари вставать на работушку», позже всех ложиться будет, безответно будет
жить, «слова не вымолвит». Образ невесты, данный в развитии, обрисовывается
на разных этапах жизненного пути. Оттенен ее образ и глубоко поэтичными
символами, отождествляющими девушку, отдаваемую замуж, с белой лебедушкой,
малой сизой пташицей, ласточкой, перелетной перепелочкой, белой березонькой,
яб- лонькой, ломаемой калинкой, скашиваемой зеленой травушкой. Некоторые из
этих символов не только изображают невесту, но и раскрывают ее судьбу
(скашиваемая трава, лебедь, отбиваемая от стада и угоняемая соколами в чужу
сторону, и т. д.).
Если в самом обряде роль жениха крайне незначительна, то в
свадебной поэзии он обрисован довольно выразительно. Жених — добрый молодец,
князь молодой, которому отдают девушку. Он — хозяин над женой. В отличие от
образа невесты, образ жениха в свадебной поэзии рисуется статически. Как и
невеста, он воплощает представления об идеальной красоте. Статный, кудрявый,
белолицый с соколиными очами, он изображается сильным и смелым разорителем,
погубителем девичьей красы, чуж-чуженином. В приговорах дружки (а иногда и в
произведениях других жанров свадебной народной поэзии) жених — князь молодой,
смелый охотник, умелый рыболов, собравший дружину добрых молодцев. Символы,
изображающие жениха, подчеркивают все те же черты силы, физической крепости,
смелости, ловкости, красоты. Наиболее популярные символы образа жениха —
сокол (иногда изображается нападающим на лебедушку), орел, гордо плывущий по
реке гоголь, белый горностащцка. В величальных песнях подчеркивается любовь и
ласковость жениха: типичный символ этих песен — сизый голубь, воркующий со
своей голубушкой.
Свадебные песни создают выразительные образы дружки и
свахи. Образы дружки и свахи обрисованы в песнях и в причитаниях невесты.
Сваха — немилостивая к невесте пособница жениха. Она уговаривает родителей
отдать девушку в чужи люди; она приходит на девишник, причесывает по-бабьи
невесту — «русу косыньку дерет, на две косы волосы плетет». Зато в корильных
песнях она и рисуется сатирически: «вральей редкозубой», потерявшей стыд и
совесть, лукавой обманщицей, въезжающей на курице на свадебный пир.
Контрастный этому образ свахи дан в величальной песне, которая хвалит сваху
за обходительность и знание свадебных дел. Такая контрастность обрисовки
образа свахи связана со всем характером свадебной игры.
Контрастно обрисован и образ дружки. В величальных песнях
и в произведениях других жанров свадебного фольклора он
«хорошенький-пригоженький», ходит с «речами-приговорами», берет невесту «с
уговорами»; он — один из верных спутников жениха в его охоте за белой
лебедушкой, за куницей дорогой, в ловле белорыбицы в синем море. Ко- рильные
же песни создают гротескный, сатирический образ дружки, сотворившего
нехорошее дело — увезшего невесту к жениху: «Уж как друженька хорош — он на
всех чертей похож!», «Как на друженьке чапан черт по месяцу таскал» и т. д.
Припев такой корильной песни: «Друженька хорошенький,
друженька пригоженький!» — подчеркивает сатиричпость гротескного образа.
Образы других участников свадебной драмы (даже родителей
невесты и особенно жениха) встречаются редко, эпизодично, не столько сами по
себе, сколько в соотношении с невестой, оттеняют ее образ, говорят о ее
судьбе в девичестве и в замужестве (ср. образы родителей в причитаниях).
Такое выделение в свадебной поэзии образов невесты и жениха, как центральных,
а вместе с ними образов свахи и дружки, как образов организаторов свадьбы, обусловлено
самим содержанием обряда. Свадебная поэзия сосредоточивает внимание, главным
образом, на имеющих большое общественное значение проблемах семейного быта.
Эта проблематика остается неизменной во всех вариантах народной свадьбы, а
они очень разнообразны. Иной раз даже в соседних селах и деревнях свадьбы
справлялись различно. Большая вариативность свадебных обрядов крайне
затрудняет выделение их областных типов — можно лишь схематично разделить
свадьбу на северную и на южную. Но и северная и южная русские свадьбы
сохраняют ту же проблематику свадебного обряда и лишь варьируют образы
главных свадебных персонажей. Северную и южную свадьбы прежде всего различает
характер их эмоциональной окрашенности. Свадьба северных областей более
трагична: для нее типичны почти непрерывающиеся причеты невесты, иногда даже
заслоняющие обрядовую песню. Элементы древней магии в северной свадьбе
сохраняются отчетливее, и дружка в большей мере приобретает черты колдуна,
ведуна, охраняющего невесту от сглаза, порчи и пр. В южных свадьбах дружка —
организатор балагурно-скоморошьей игры. Северная свадьба — трагическое
действо, в котором скоморошьи приговоры дружки и юмористические и
сатирические песни нередко отступают на второй план. В южной свадьбе
трагический элемент ослаблен; элемент шутки в приговорах дружки подчеркнут;
чаще попадаются песни с темой счастливой любви и шуточные песни
Два основных типа русской свадьбы могут рассматриваться
как разные редакции единой по своей сущности народной драмы о женской доле.
ИСТОРИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ РУССКОГО СВАДЕБНОГО
ОБРЯДА, ИЗВЕСТНОГО НО ЗАПИСЯМ XYIII—XIX ВВ.
Свадебный обряд прошел длительный путь развития. Редакция
этого обряда, известная нам по записям XVIII—XIX вв., не соответствует
древним летописным свидетельствам. «Повесть
временных лет», рассказывая о славянских племенах,
говорила, что у древлян браков не было, а девушек умыкали у воды. Обычай
умыканья существовал и у других племен. Так, радимичи и вятичи устраивали
игрища между селами и во время их умыкали себе жен С созданием
могущественного Киевского государства, с введением христианства свадебная
обрядность па Руси приобрела другие формы. В обряд вошло церковное венчанье,
существенно изменились бытовые обряды, предшествующие венчанью и следующие
после него. Те же летописи, упоминая о княжеских свадьбах, отмечают, что они
сопровождались пирами и включали разные обрядовые действия . Но вряд ли
свадебная обрядность, существовавшая в русском быту до укрепления Московского
государства, была тождественна свадьбе, известной в записях XVIII—XIX вв.
Основной бытовой темой известной нам свадьбы является тема перехода
бесправной женщины из семьи родителей в патриархальную семыо мужа, — в ней
она должна молчаливо и безропотно всем подчиняться, всем угождать (эта тема
раскрывается особенно ясно свадебными причитаниями, отчасти песнями). Древняя
русская литература и письменность в согласии с народным эпосом домосковской
Руси, упоминая о свадебных обрядах, не выявляют бесправия женщины, насильно
отдаваемой в чужую семью. В рассказах о начале Русского государства и о
современных событиях летописи XI—XIV вв. рисовали образы девушек и женщин,
самостоятельно выбиравших себе мужа. Всем памятен образ княгини Ольги,
«переклюкавшей» (перехитрившей) византийского императора и не вышедшей за него
замуж; памятен образ гордой Рогнеды — Гориславы, не желавшей выходить замуж
за неродовитого князя Владимира и отданной за него как пленница, взятая в
воинском походе; памятен образ княгини Ирины — жены Ярослава Мудрого; образ
княгини Ефросиньи, бросившейся с превысо- кого терема с сыном на руках и
разбившейся насмерть, — она . не хотела пережить мужа, убитого Батыем, не
хотела быть пленницей. Многие образы русского эпоса вполне отвечают образам
женщин, 'о которых рассказывает литература и письменность XI—XV вв. Былины
рисуют образ Настасьи^ поляницы (богатырки), которая находит себе мужа в
единобор- •стве; образ племянницы князя Владимира — Забавы Путя- тичны,
приходящей в терем к Соловью Будимировичу и предлагающей себя ему в жены;
образ Настасьи Митриевичны, не желающей выходить за Ивана Годиновича и
отказаться от своего первого жениха.
Сопоставление образа невесты из свадебного обряда с
образами девушек и женщин, запечатленных в древних летописях, повестях,
былинах, обнаруживает их глубокое различие. Такие разные образы могли
возникнуть только в разных условиях жизни. Действительно, условия жизни в
ходе истории существенно изменились. Постепенно развивался и укреплялся строй
патриархальной семьи, в которой утверждалась безусловная отцовская власть — власть
главы семьи. В такой патриархальной семье создавалась обязательная иерархия
ее членов. Семью возглавлял отец; за ним шла мать; затем сыновья, дочери,
невестки (жены сыновей), внуки, внучки, жены внуков, правнуки. Это была так
называемая большая отцовская семья, и в ней положение женщины — жены сына,
или внука, или правнука — было крайне тяжелым. Почти никаких прав она не
имела.
Тяжесть положения женщины усугублялась еще тем, что
церковь утверждала в сознании людей мысль об исконной греховности женщин. «Баба
— сосуд дьявольский», — утверждали церковники.
Правовое положение женщины, не находящей нигде защиты, и
отношение к ней, как к греховному существу, от которого исходит все зло,
постепенно укреплялось в общественном и семейном быту. Неписаные законы общественного
и семейного поведения, унижавшие и закрепощавшие женщину, видимо,
складывались довольно продолжительное время, вытесняя прежние обычаи и законы
семьи, отраженные древней письменностью и устным эпосом. К XVI в. ясно
определились новые правила семейного обихода. И когда в середине XVI столетия
были пересмотрены и приведены в порядок летописи, житийная литература,
составлены правила, обязательные для всех, были закреплены и отношения и
обязанности членов семьи. Наряду с Макарьевскими четьями-минеями, давшими
свод житий, и сводами летописей, были созданы такие книги, как «Стоглав»,
дававший ответы на вопросы о правилах общественной жизни, о религии, обрядах
и т. д., «Азбуковник» и, наконец, «Домострой», узаконивший новые для того
времени формы житейского обихода. «Домострой» в числе прочего формулировал,
каким должно быть поведение женщины, как надлежит относиться к ней, какой
может быть ее идеальный с точки зрения этого времени образ. Впоследствии — и
очень скоро — литература создала образ кроткой терпеливицы, ведущей домашнее
хозяйство, Юлиании Лазаревской; к нему близки некоторые другие образы женщин
литературы того же периода
Образ невесты народной свадьбы не может быть сближен с
образами Юлиании и подобных ей. Но он с ними связан самой постановкой вопроса
о жизни и положении женщины в условиях домостроевских правил домашнего
обихода и общественных отношений. Русская свадьба, как комплексный обряд,
отразивший семейно-бытовые условия определенной исторической эпохи, сложилась
в Московской Руси и удержала даже в XVIII и XIX вв. важнейшие особенности
обрядности того времени. В свадебном обряде можно обнаружить пережитки
умыкания, купли-продажи и других форм (а в ряде случаев элементов) древних
брачных обрядов.
Известно, что моногамному браку, характеризующему семейный
строй русских, исторически предшествовали парный брак, а еще ранее —
групповой . Хотя эти формы брака исчезли еще в далекой древности, пережитки
их сохранились в отдельных обрядовых действиях. Можно считать, что с ними
генетически связаны встречавшиеся в некоторых местах обряды, заставлявшие
жениха и его «дружину» накануне свадьбы ночевать в доме невесты совместно с
ней и ее подружками, в день свадьбы, перед тем как молодых увести спать,
ложиться на их постель поезжанам жениха, во время свадебного пира или до него
всех мужчин целовать невесту, закрытую платком, и т. д.
Пережитки умыкания невесты сохраняются в обычае ездить
«наперегонки» возку жениха и невесты (когда жених и невеста едут в церковь) и
в инсценировке погони за дружкой, увозящим невесту (такая погоня иногда
сочеталась с дракой на кулачках между дружиной жениха и родней невесты).
Самый приезд дружки за невестой, когда перед ним запирали
ворота в доме невесты, не пускали его в дом, прятали от него невесту, можно
также истолковать как символические действия, некогда порожденные обрядом
умыканья.
Встречавшийся в древности обряд купли-продажи невесты не
только сохранился в пережитках, но с развитием торговых сделок получил в
некоторых свадебных обычаях развитие и новое истолкование. Так
«купля-продажа» невесты становится одним из основных элементов обрядов,
предваряющих собственно свадьбу (сговор, рукобитье, пропои). И на самой
свадьбе обряды выкупа невесты у девушек, у брата, одаривания во время
свадебного пира могут быть генетически также связаны с древними формами
брачного обряда.
С пережиточными элементами свадьбы связаны некоторые
образы народной поэзии. В песнях и особенно в причетах и приговорах дружки
нередко встречаются образы нападающей дружины жениха, увозящей девушку;
таковы же образы охотников, высматривающих дичь или зверя. Образ торга, во
время которого купцы-сваты покупают девушку, — также популярный образ
свадебной поэзии. Порождены древними формами брака и некоторые другие образы
и символы песен, причитаний, приговоров. Все эти образы, сохраненные
фольклором благодаря исчезновению древних брачных обычаев, потеряли
первоначальный прямой смысл повествования о действительном умыкании или о
действительном торге невесты и получили значение художественного, в какой-то
мере иносказательного изображения заключения брачного союза семьями жениха и
невесты.
Свадебный обряд и обрядовая поэзия, как целостный комплекс
древнейших форм брачного обряда, развивались и варьировались в городах и
селах России XVIII—XIX вв. Этот обряд давал бесправной женщине возможность
рассказать о своей судьбе, о своих чувствах и переживаниях, раскрыть большие
душевные силы и богатую поэтическую одаренность.
|