Книга мечей

Холодное оружие сквозь тысячелетия 

 Ричард Ф. Бёртон

Геродот писал (II, 53): «Гесиод и Гомер, по моему мнению, жили не раньше как лет за 400 до меня». Это дает нам датировку между 880-м и 830 гг. до н. э. Вопросы о том, жили ли эти поэты в одно время, приходились ли родней друг другу, да и существовали ли они вообще, постоянно вызывают сомнения; одни утверждают, что Гесиод жил раньше, другие — что на двести—триста лет позже «слепого милезийца, именуемого в ту пору Гомером»; следует рассматривать Гомера как одного из гомеридов — героя-прародителя бардов, автора «Илиады» и «Одиссеи».

Если датировать, вместе с доктором Шлиманом, Троянскую войну примерно 1200-м1 годом до н. э., то получается, что Гомер, согласно «отцу истории», жил около четырех веков спустя после войны, которую воспевал.

«Как бы мне хотелось доказать, что Гомер был живым свидетелем Троянской войны! Увы, я не могу этого сделать. В его время повсеместное распространение получили мечи и было уже известно железо, в Трое неизвестное совершенно2. Кроме того, та цивилизация, которую описывает Гомер, на несколько веков более поздняя, чем та, которую я раскопал. Гомер приводит легенду о трагической судьбе Илиона в Том виде, в каком она перешла к нему от бардов-предшественников, «одевая истинные факты войны и разрушения Трои в одежды своего времени»'.

Что касается металлургии, то священные барды и герои Эллады, чей труд сформировал Священное Писание2 Греции, жили в расцвете медного века и на.заре железного. Металл еще не отливали, его обрабатывали примитивным образом — молотом3; бытовало два способа ковки — «холос-фиратон», ковка из цельного куска, и «сфиратон» — пластинчатая ковка. Отливку и спайку изобрели (среди греков), согласно Павсанию и Плинию, вскоре после Гомера сами-ане Рекус и Теодорус. Последний, живший между 700-м и 800 гг. до н. э., мог быть первым, кто стал использовать литье, столь хорошо известное в Египте и Ассирии. Сочленения могли соединяться обычными механическими средствами4, а служащие украшением пластины крепились к стенам и полам гвоздями и заклепками. Представление о том, что укреплением могут служить медные своды-купола, известно Пиндару, как и авторам «Илиады» и «Одиссеи» (III, 2). Тартар, впоследствии Ад, имел похожие пороги, а у Еврипидова Атласа были медные плечи.

Узоры наносились с помощью гравировочных резцов на домашнюю утварь (кубки, миски, котлы и треножники); на священные храмовые вазы; на трубы, оружие и доспехи. Помимо медной жаровни, мы находим также и золотолитейный станок, с помощью которого были позолочены рога быка.

Барды-гомериды и Гесиод хорошо знакомы с железом и сталью в ее различных формах — «цианус», «адамас» и «ха-липс». Упоминается семь металлов, «хафт-джуш» («семь кипений»), о которых стало известно из Египта. Остужение в воде, закалка, хорошо известно и в «Одиссее», как мы видим из описания выжигания глаза Полифему:

Так же, как если кузнец топор иль большую секиру Сунет в холодную воду, они же шипят, закаляясь, И от холодной воды становится крепче железо, — Так зашипел его глаз вкруг оливковой этой дубины.

И несомненно он знал, что сталь можно размягчить простым постепенным нагреванием. «Сидерос» — это обычное кованое железо, так что мы видим cnSripeov для железного века и oiSipoi; лоАлос,, что следует переводить как «железно-серый». «Черный цианус»2 (темно-синий), упомянутый в «Илиаде», может быть плавленой или искусственной сталью, сделанной с целью имитации природного синего камня, или лазурита. Адамас Гесиода, который определяет таким  образом  железо  критских  «идейских дактилей», кажется, был белым закаленным металлом; в то время как сталь, как таковая, либо дала имя хорошо известным «ха-либам», либо сама получила от них свое название. То, что более твердая сталь встречалась нередко, можно понять из предписания: «на праздничном обеде в честь богов не подрезать яркой сталью пять пальцев», т. е., например, не обрезать ногти за обедом. Так, описывая битву кораблей в «Илиаде», Гомер упоминает «огромный корабельный шест» двадцати двух локтей в длину с железными шипами и вез- . де говорит о «столике с ножками из «циануса».

И все же основным металлом для производства оружия и доспехов была медь. Геракл, щит которого был сделан из алебастра (а не из гипса), слоновой кости, электрона (сплава металлов) и (чистого) золота, вооружен был «коротким копьем с наконечником из сверкающей меди»; к плечам он пристегивает «меч, спаситель от разрушения»; контекст позволяет предположить, что меч был сделан из того же материала. «Честнорукий сын Данаи, всадник Персей» имеет медный меч с железными ножнами, висящими на ремне1. Щит Аякса «из семи шкур» был сделан из меди, а не «окован латунью», как пишет лорд Дерби. Ягнятам при жертвоприношениях перерезали горло «жестокой медью», и Венеру Диомед преследует с тем же оружием. Гефест изготавливает для Ахилла щит из золота и серебра, меди и олова; доспехи хитрого Диомеда сделаны из меди — он поменял их на золотые, получив «стоимость ста быков за стоимость девяти».

В «Илиаде» ближнему бою отдается преимущество перед использованием оружия дистанционного поражения. Как отметил Страбон, герои Гомера всегда начинают свои поединки с метания оружия, а затем берутся за мечи. Но Оружием с большой буквы является лишь последний; соперничало с ним разве что копье. Так, обученных в Египте аргивов оскорбляют, называя «метателями стрел», а Диомед поносит своего врага как «лучника и женоподобного мужчину». Такого рода насмешки и сейчас бытуют среди диких племен.

Меч у Гомера имеет пять имен. Первое — «халкос» (медь — возможно, основной металл, из которого мечи изготавливались); использование этого слова похоже на применение латинского «ferrum». Второе — «ксифос», слово, тоже имеющее "видовой смысл в римской поэзии и прозе; уменьшительное от него — «ксифидион». Третье — «фасганон», произносящееся как «фасгханон», а четвертое — «аор». Фракия2, с давних пор славившаяся своими ремеслами, производила большую часть этих клинков, и они были самыми лучшими по качеству. В руках троянского князя Эленоса мы встречаем фракийский «ксифос», возможно стальной, «красивый и длинный»; а Ахилл на тризне предлагает в качестве приза фракийский фасганон, украшенный серебром. Этот герой достает свой могучий ксифос из ножен, чтобы наброситься на Агамемнона, но по настоянию Афины, «все еще держа тяжелой рукой рукоять, вложил Великий Меч обратно в ножны». Ксифос, украшенный серебром, встречается во многих местах, а один такой меч, с золотой рукоятью и серебряными ножнами, принадлежит Агамемнону. «Элос» Гомера, обычно переводимый как «заклепки» или «гвозди», применялся и к шиш-fi. |g^ кам> которыми прерывалось ребро жесткос-1гя ШШ ти или которые встречались на клинке возле рукояти1. Парис вешает на плечо медный ксифос с серебряными шишками. Менелай тем же оружием отрубает врагу фалос — гребень шлема, в котором крепился конский хвост. Патрокл, вооружаясь, вешает на плечи медный ксифос с серебряными шишками, а у Ахилла — ксифос с большой рукоятью. Пенелей и Ликон, не попав друг в друга копьями, бросаются друг на друга с ксифо-сами, которые здесь снова называются «фас-ганон»; но оружие Ликона ломается у рукояти — «caulis», а ксифон Пенелея «вошел в тело; голова обмякла и все члены ослабели». На щите Ахилла Гефест2 изобразил юношу с золотым ксифосом, висящим на серебряных ремнях.

Рис. 240. Обоюдоострый бронзовый меч с алебастровой головкой эфеса (Микены)

Ксифону, прямому «клинку-рапире», противопоставлялся, как мы сейчас увидим, (paoyavov, кривой кинжал, возможно, представлявший из себя метательное оружие наподобие сакса и скрамасакса. Словари их часто путают. Фасганон, кажется, является чем-то вроде квази-Scpayavov, эвфемизмом, как глагол ipaaydvav (сражать мечом). Корень его, очевидно, Е(рау, что проявляется в словах асраул (разбить) и ocpayav (сразить): существует также и форма cpa/uxvov от acpcuavov. Это обоюдоострый клинок листообразной формы (cpaayavov anxprjKeq): именно такой клинок Фрасимед вручает Диомеду, и именно таким клинком убивают во сне Реза. Слово это встречается часто: упоминается фасгана с массивной черной рукоятью; обычный фасганон встречается в «Одиссее» у Пиндара. Еще в одном отрывке «Илиады», однако, это уже большой фасганон.

Четвертый термин — «хор1; обычно принято считать его словом исключительно поэтического назначения. В новогреческом языке это слово отсутствует. Аор, кажется, обозначал широкий, мощный, прямой клинок. В «Одиссее», достав из ножен острый аор (аор 6ф>), Улисс выкопал канаву шириной в локоть, а Гектор разрубил надвое ясеневое копье Аякса. В «Илиаде» автомедон тоже владел длинным аором. Аор является и оружием Нептуна, сотрясающего землю, «страшным, сужающимся к концу мечом», «подобным молнии, с которым никто не решается вступить в смертельный бой». У Феба-Аполлона тоже золотой аор. Здесь мы видим пример поэтического слова с размытым значением, потому что в данном случае оно означает золотой лук и колчан со стрелами, которые бог носит на левом плече.

Пятое слово Гомера — это Мадейра, которая висела на едином ремне рядом с ножнами и использовалась для жертвоприношений и тому подобных целей. Впоследствии она стала популярной среди спартанцев; тогда это был кривой клинок, в противоположность прямому ксифосу. И опять же у Плутарха и других авторов, кажется, «махера», как и «спата», обозначает меч с длинным прямым клинком. Гомер не упоминает Konlq, но Еврипид использует это слово в связи с «махерой».

Мы не должны ожидать столь же частых упоминаний о мече в «Одиссее», которая, с позволения мистера Сойса, появилась все-таки позже, чем «Илиада». В ней больше образов и меньше движения, больше единства и меньше отклонений, и, в конце концов, меньше сражений и больше красоты и цивилизованности. Но сам «Отиссефс», «человек, разгневавший многих», был воином, и он не забывает свое прежнее ремесло. Вдобавок торговля еще оставалась в те времена вооруженным обменом, а путешествия оживлялись пиратами. Медь, главный металл, продолжала составлять собой основу металлургии, и главный герой приобретает ее в огромных количествах (это помимо золота, серебра и электрона). В «Одиссее» Эвриал говорит Алсиною, что умиротворит гостя (Улисса), подарив ему меч с серебряной рукоятью и ножнами из слоновой кости. Женихи убивают Телемаха «острой медью». В финальной битве, кульминации всей поэмы, Эвримах достает свой острый медный меч и призывает друзей сделать то же самое, а от быстро летящих стрел прикрываться столами. В «Мышах и лягушках» копьем служит длинная медная иголка «работы Марса».

Кованое железо известно и «Одиссее», и «Илиаде». Афи-немснт1 плывет через темные моря на Темезу (Темессус) за медью, а привозит обратно также и сверкающее железо. То же делает и Менелай2. «Жестокое железо» уравновешивает «жестокую медь». «Железо с длинным острием», столь смертельное для троянцев, — это, очевидно, копье, с метания которого начинались поединки. Осторожная Пенелопа кладет рядом с собой наготове лук и «серое железо» против женихов, а во дворце есть склад кованого железа. Топор, заточенный с обеих сторон, сделан из меди, но вот те топорики, сквозь кольца или отверстия в которых должны были лететь стрелы с медными наконечниками, делались из железа. В «Одиссее» утверждается, что «железо само притягивается к человеку». Это утверждение повторяется везде теми же словами. А меч не единожды упоминается без указания материала.

В «Гимне Гермесу» бог Меркурий вскрывает панцирь горы скальпелем из серого железа. Глифанус — это инструмент для резьбы, зубило или нож для заточки палочек для письма.

Спор о том, были ли так называемые поэмы Гомера записаны или передавались устно, все еще ожидает разрешения. Мы дважды встречаем слово ypcwpetv, но его первичное значение — «отмечать», «резать» и только потом — «писать». Так, Аякс, подписывая (ётпурауш;) жребий, мог просто нацарапать на нем: «жребий Аякса». Хотя против письменной версии веских аргументов нет, есть только в ее пользу.

Гораций, который был не только великим поэтом, но и вообще гением, упоминает о письменности во времена Гомера и утверждает, что первые своды законов вырезались на дереве (leges incidere ligno). Геродот сообщает о том, что он сам видел кадмейские (т. е. древнефиникийские) буквы; традиционно считается, что Даная взяла буквы из Египта, где, повторяю, и был изобретен тот единственный алфавит, которым пользуется весь мир. Доктор Шлиман («Троя», приложение редактора) нашел на глубине семи с половиной метров (двадцать пять футов) под так называемой «Троей Гомера» множество коротких надписей «древними кипрскими знаками»; не меньшее количество греческих надписей было найдено в Микенах. Очевидно, «Илиада» и «Одиссея» могли быть вырезаны грубыми финикийскими знаками на деревянных таблицах или выцарапаны на свинцовых пластинах. Профессор Поли датирует письменного Гомера 400 годом до н. э; но это уже другая сторона предмета.

Геродот является результатом деятельности Гомера, или, если вам угодно, гомеридов и Эсхила. Труды этого «рапсода-прозаика» являются не только работами по истории, логографии, этнологии, изучению древностей, записями путешествий, но и, в конце концов, эпосом и драмой. Они несут в себе романтически-героический настрой эпоса; в них есть совершенно эпическое единство действия, могучие кампании вторжений и частые отступления от темы, помогающие понять все тот же первичный предмет разговора. Это трагедии в сценическом смысле этого слова (например, рассказ о Ксерксе), в описании божественных действий, круга Необходимости, идеи о возмездии и зависти богов (Deus ultor); кульминацией является разгром персов в «Каллиопе», возвращение победителей домой и мрачные финальные сцены. Завершается этот труд эпиграммой, своего рода «Vos plaudite»: «Персы... выбрали жить хозяевами бесплодных земель, а не возделывать плодородную почву и быть при этом рабами». Все это написано с одной четкой целью, и разумная хронология заимствована из Египта. Есть, конечно, и поэтические преувеличения — это огромные цифры. Невообразимо огромное войско из пяти миллионов двухсот восьмидесяти трех тысяч человек1 и тысячи трехсот двадцати восьми трирем, которое было разгромлено горсткой греков численностью девять тысяч человек и триста семьдесят восемь кораблей, конечно, взято из воображения. Современная мысль, настроенная философски и скептически, вряд ли будет удовлетворена, пока эти подробности не будут подтверждены письменными свидетельствами того времени, например, надписями Бехистуна, которые являются комментариями к «Талии». Эллада всегда была, есть и будет, благодаря своему могучему интеллекту и превосходному воображению, «Graecia mendax». Восточные историки ничего не сообщают нам о великолепном нашествии персов. Вполне можно считать, что имело место мощное вторжение, возглавляемое неким могущественным сатрапом1, который вознамерился разрушить находящееся на западе осиное гнездо, но не более того. Просто невероятно, чтобы Великий царь, глава сверхдержавы того времени, повел на такую скромную цель миллионы воинов — цвет Азии, чьи описания наиболее лестны из описаний всех, чем мы располагаем и кого отец истории сам считает ни на йоту не уступающими грекам в отваге и доблести. И за это неверие я прошу прощения у тени Геродота.

Этот поэт-историк приводит интересное описание меча скифов, которых греки и персы называют саками (шаками), или кочевниками2. Согласно индийским легендам (например, легенде о Шак-ари, «враге шаков», как история именует Викрамадитья (79 г. до н. э.), саки были «туранцами» — монголами или татарами. Говоря о том, что они поклонялись Аресу—Марсу, Геродот, возможно, имел в виду их поклонение знаку войны, железному кинжалу. «Клинок из древней стали, — пишет Геродот, — помещался на вершину каждого такого кургана (холма с плоской вершиной из кустарника площадью в три фарлонга) и служил образом Марса; ежегодно ему приносились жертвы». В жертву приносились коровы, лошади и один процент пленных. «Сначала на голову им выливалось вино, затем их убивали над сосудом, который потом поднимали на вершину холма и кровь выливали на акинак»1. В скифских могилах русской Киммерии (Крыма) и Татарии эти мечи по большей части бронзовые. Однако доктор М. Ферсон нашел и один железный (1839 г.) в большой могиле в Керчи, древнем Милезий-ском Пантикапее, получившем свое название по названию реки Антикапеи2; это был короткий колющий клинок, похожий на древнеперсидские, с ребром жесткости и кривой рукояткой. Во времена Аттилы меч, являющийся одним из древнейших видов оружия скифов, если верить грекам, встречался редко и был предметом поклонения. Чингисхан, взойдя на трон, произвел такую процедуру жертвоприношения, которую, однако, нельзя назвать «монгольским обрядом»3. Кажется, этот обычай является общим для сарматов (северных мидян и славян), аланов, гуннов и степных кочевых племен.

Скифы и клялись также знаком Марса. Геродот пишет (IV, 70): «Все договоры о дружбе, освященные клятвой, у скифов совершаются так. В большую глиняную чашу наливают вино, смешанное с кровью участников договора (для этого делают укол шилом на коже или маленький надрез ножом). Затем в чашу помещают меч, стрелы, секиру и копье. После этого обряда произносят длинные заклинания, а затем как сами участники договора, так и наиболее уважаемые из присутствующих пьют из чаши»4. В «Анабазисе» греки приносят клятву, погружая меч в жертвенную кровь (варвары вместо меча используют копье).

Это то, что касается авторов древности; теперь посмотрим, насколько их подтверждают современные авторитеты. Наибольший интерес представляют раскопки доктора Шлимана в Микенах, поскольку все находки он считает совпадающими по времени с сожжением Трои; это позволяет нам сравнить Микены периода их процветания с Троей периода упадка. Энергичный исследователь утверждает, что в качестве материала для оружия и предметов обихода использовалась медь, и вообще считает ее главным металлом этих героических лет. Не найдя олова ни в Микенах, ни в богатых медью слоях в Гиссарлыке (Трое), он пришел к выводу, что, поскольку у Гомера неоднократно встречается упоминание «касситерона», значит, бронзу греки ввозили извне, соответственно, она встречалась редко и была дорога. К сожалению, анализа тонкой медной проволоки, на которой висели нагрудные украшения, он не проводил.

Новые ощущения возникают, когда вместе с доктором Шлиманом спускаешься в древние микенские гробницы, где одновременно (?) хоронили по шестнадцать—семнадцать тел. Склеп № 1 приписывают Агамемнону и двум его глашатаям. Там было добыто множество интересных предметов, из которых стоит отметить золотую перевязь, украшавшую мумию. На моем рисунке она изображена прикрепленной к фрагменту обоюдоострого меча. Между средним и крайним телами лежала груда сломанных бронзовых клинков, которые могли представлять шестьдесят целых мечей; на некоторых имеются следы позолоты, а у нескольких на рукояти золотые булавки. Два клинка лежат справа от тела, и их орнаменты поразительно напоминают описания из «Илиады». Рукоять большего меча (№ 460) сделана из бронзы, инкрустированной золотом; широкая пластина из того же металла, обработанная таким же образом, охватывает плечи меча. Деревянные ножны его были, похоже, снабжены золотыми заклепкаче. Доктор Шлиман считает № 463 (рис. 245) замечательным боевым топором; четырнадцать таких были найдены в «Троянской сокровищнице». Это явно клинок меча, и то же самое можно сказать и о № 464, 465 (рис. 244).

На расстоянии чуть больше фута справа от мумии были найдены одиннадцать бронзовых мечей; два из них вполне сносно сохранились, оба имеют необычный размер — два фута десять дюймов и три фута два дюйма. Золотые пластины деревянной рукояти меча, имеющиеся на этом оружии, крепились к головкам рукояти двенадцатью булавками из того же металла с большими круглыми булавочными головками. Тело, находящееся на южном краю склепа № 1, было обложено пятнадцатью бронзовыми мечами, из которых десять было сложено у ног. Деревянные ножны в основном все сгнили, но украшавшие их как книжный переплет золотые заклепки или оклады так и лежат среди останков владевших ими воинов.

Почти столь же интересен в плане представленных там мечей и склеп № 4. Ведя раскопки с востока на запад, исследователи наткнулись на кучу бронзовых клинков, более чем в двадцать штук, на большинстве из которых можно было обнаружить следы деревянных ножен и ручек. Плоские круглые куски дерева и маленькие щитообразные или кнопкообразные золотые диски с инкрустацией, кажется, были вклеены по обеим сторонам ножен; самые большие находились на широком конце, и, постепенно уменьшаясь, они определяли ширину ножен. На деревянных ручках были похожие пластины из инкрустированного золота; остальное пространство покрывалось золотыми булавками, а большие деревянные и алебастровые головки мечей крепились золотыми гвоздями. Количество чистейшей золотой пыли не оставляет сомнений в том, что рукояти и ножны были позолочены. Кузнецы того времени явно не умели золотить серебро; они сперва покрывали его медью, а затем уже медь покрывали золотом. Золотой цилиндр (№ 366), украшенный с обоих концов широкой волнообразной полосой, а по окружности — узором из переплетающихся спиралей (все это было выгравировано), возможно, был частью деревянной рукояти меча. Посередине лежит ряд булавочных ушек, рядом четыре плоские булавочные головки, посреди которых — головка большой заклепки, которой все и крепилось.

В склепе № 4 тоже было найдено сорок шесть бронзовых мечей в более или менее фрагментарном состоянии. Десять из них были короткими и односторонними; их цельнометаллические части имеют длину от двух футов до двух футов и трех дюймов. Рукояти их слишком толсты, чтобы предполагать, что на них нанизывались деревянные ручки; на конце хвостовиков у них кольца для подвешивания к «теламону» или к ремню. Один клинок, напоминающий тесак (рис. 246), имеет форму, явно заимствованную из Египта, обломан на конце, и каково было его окончание, так и неизвестно. Второй клинок (рис. 246) имеет обычную листообразную форму. Доктор Шлиман считает, что они являются (pdayavov Гомера, которые он считает «тем же самым, что и ксифос или аор». В этом я осмелюсь с ним не согласиться, считая, что фасганон — это короткий египетский меч с клинком в виде бумеранга, пригодный как для метания, так и для рубки.

Обюдоострое оружие с длинной узкой трубкой считалось кинжалом, а полость внутри него — предназначенной для облегчения. С моей же точки зрения, это наконечник копья, что доказывается и прикрепленным к нему кольцом (рис. 247). Фрагментарный двусторонний бронзовый клинок (а, рис. 249) имеет ребро жесткости, прерываемое зубцами, либо декоративными, либо предназначенными для расширения раны; такие же зазубрины имеются и еще на одном оружии (б, рис 249), которое предположительно является кинжалом. Предмет № 446 — короткий обоюдоострый клинок, на плечах которого с обеих сторон имеются четыре большие плоские головки золотых иголок. По всей середине клинка с обеих сторон тянется золотая пластина, и в середине его, так же как и в конце, видны остатки деревянных ножен.

Вот мы и подошли к самой потрясающей части коллекции. Она недвусмысленно подтверждает правоту выводов доктора Шлимана, — если только эти клинки1 не принадлежат (а они могут!) к более позднему периоду, — что высшая форма меча, которая распространилась у нас в XVI веке, была уже известна в 1200 году до н. э. Это любопытное замечание о том, насколько быстро можно достичь совершенства в «белом оружии» по сравнению с медленным прогрессом оружия огнестрельного, которому пришлось ждать изобретения самовоспламеняющегося заряда. На пластине № 445 приведен обоюдоострый клинок с ребром жесткости, фактически рапира, которую можно было использовать только как общее оружие. Длина ее — два фута семь дюймов (б, рис. 250), а к верху ее присоединены останки деревянных ножен. Нижний конец другого клинка (а, рис. 250) имеет три плоские золотые булавки на каждой стороне. Хорошо сохранился и № 448, длина которого — два фута десять дюймов; сбоку от него лежит алебастровая головка рукояти (рис. 249). У № 449 сохранилась часть рукоятки, покрытая золотом и прикрепленная золотыми булавками. По всему клинку идут вертикальные линии гравировки; с ними клинок выглядит по-настоящему красиво.

Доктор Шлиман отмечает, сколь длинны эти клинки (некоторые из них были длиннее трех футов) и сколь они при этом узки. И добавляет: «Насколько мне известно, ранее оружие такого вида никогда не обнаруживалось». Я бы указал ему на этрусский клинок из Вил-лановы, описанный .в главе 8.

Рис. 249. Обоюдоострые бронзовые мечи и алебастровая шишка (склеп № 4, Микены)

В четвертом склепе были найдены также и три золотые перевязи. № 354 имеет в длину четыре фута и полдюйма и один и семь восьмых дюйма в ширину (рис. 241). С каждой стороны полосы имеется узкая каемка, созданная путем заворота золотой пластины: поле ее занято рядом розеток, где шесть овальных лепестков окружают центральный диск, а вся розетка целиком окаймлена точками. С одного конца — два отверстия, похожие на стекла от часов; они служили для пристегивания, как показывает небольшое отверстие и два разреза. Второй «теламон», плоская полоса четыре фута шесть дюймов длиной и два фута два с третью дюйма шириной, по предположению исследователя, предназначался для похорон — он слишком тонок и хрупок для того, чтобы его можно было носить. К некоторым клинкам были все еще прикреплены частички хорошо вытканной ткани, которые исследователь считает ножнами. Аборигены Индии и других жарких и влажных местностей, как я уже упоминал, обматывают свои клинки пропитанными жиром тряпками. Видим мы и золотую кисточку, которую предположительно подвешивали к вышитому поясу.

На первом из надгробий, обнаруженных в Акрополе над склепами, изображен (крайне примитивно) охотник, стоящий на колеснице, запряженной одним конем; в правой руке он держит длинный широкий меч. На втором надгробии мы видим обнаженного воина, который в правой руке держит голову лошади, а в левой поднимает обоюдоострый клинок (рис. 251). Доктору Шлиману эта фигура кажется «полной боли»: голова изображена в профиль, а тело — практически лицом к зрителю. Охотник-колесничий держит в левой руке меч в ножнах, что-то типа длинного кинжала, оканчивающийся большой круглой головкой. В могилах было найдено много подобных предметов, и автор привлекает внимание к размеру «шишек» над кольцом печати. Большая часть из них сделаны из дерева или алебастра (рис. 281), содержат в себе золотые гвозди и часто окованы драгоценными металлами. Я бы предположил, что шар из полированного горного хрусталя (№ 307), с просверленными в нем отверстиями, найденный в склепе № 3, и предмет с большим устьем (№ 308), выкрашенный изнутри в красный и белый цвета, тоже являются головками эфесов мечей.

В сокровищнице были найдены также «пять медных или бронзовых клинков без украшений» с кольцами из того же металла. В большом циклопическом доме, который неутомимый исследователь отождествил с дворцом Атридов, был найден прямой, обоюдоостный бронзовый меч колющего действия; плечи его имеют четыре просверленных в них отверстия и столько же отверстий в хвостовике, чтобы к нему крепилась рукоять (рис. 252). Рукоять делалась из различных материалов — дерева, кости, янтаря, горного хрусталя и алебастра, часто оковывалась металлами, особенно драгоценными. Есть шесть примеров последнего, все богато украшенные выгравированными на них кругами, спиралями, обвязками и раковинообразными узорами.

Общее представление о том, что Гомер не знал процесса пайки1, вызывает ненужный интерес к большому бронзовому кинжалу, обнаруженному в склепе № 3 на глубине шести с половиной метров. Два клинка там прочно спаяны посередине (рис. 253). Еще один пример этой технологии мы встречаем в виде двух длинных узких пластин из тонкой бронзы, спаянных между собой и формирующих таким образом единую пластину, на которой присутствуют также барельефные украшения в виде сверчков (цикад).

Ювелиры Микен были истинными художниками. У них было много работы: доктор Шлиман оценивает стоимость одного металла найденных ум предметов в пять тысяч фунтов. Восхитительным произведением является коза, похожая на ассирийскую или ис-трийскую, стоящая всеми четырьмя ногами на булавочной головке1. Или вот еще — львенок (№ 365), очевидно вырезанный и отшлифованный. Как и в современной Индии, восхитительно исполнены в узорах круги, спирали и волнообразные линии; столь же примечательна оковка золотом деревянных пуговиц. В древнем греческом городе имелся также и свои характерный «завитковый» узор, в котором объединялись два или три (получался «декстрорсум» или «синистрор-сум») завитка вокруг единого центра; как минимум, два из них делались непрерывными - этот узор заслуживает названия «микенская спираль», Этот орнамент переходит от золотых украшений и надгробных камней Акрополя к «сокровищницам» гораздо более поздних времен.

Одна из гравировок по золоту представляет особый интерес, поскольку на ней изображен поединок - «монома-хия». Справа стоит высокий безбородый (или выбритый) воин, на нем нет шлема, и одет он только в «рейтузы» и «шорты»; вес его тела целиком находится на левой ноге, а правая вытянута, как при выпаде; он почти что воткнул острие своего прямого кинжала в горло своему бородатому противнику. На одном из колец с печатью изображен огромный воин, поваливший одного противника, обративший в бегство второго и закалывающий третьего коротким широким прямым клинком. Побежденный пытается защититься длинным ксифосом. Возможно, сюжет этого изображения —- «Тезей изгоняет воров». На золотой пуговице изображен квадрат из четырех ножей для жертвоприношения египетской формы.

Склепы характеризуются положением останков — умершие лежат головой на восток, — и неполной кремацией. Последняя свойственна Индии, хотя этот народ и считал «огненные похороны» «огненным рождением», при котором жизненное начало, именуемое «душой», освобождается от земных оков. Обязательные слои гальки, через которые к огню поступала тяга воздуха, отмечались также и в древней Этрурии1. Единственным питанием, положенным умершим, были неоткрытые устрицы. Впрочем, остальное могло сгореть. Из предметов быта в гробницах были терракотовые кувшины и вазы (простые и крашеные), медные котлы, урны и кубки — одно- и двуручные, украшения из золота и электрона в форме фольги и окованного дерева, бусы из стекла и агата, заклепки и кнопки, кресты и нагрудники, двусторонние геммы и маски, короны и диадемы. Оружие все бронзовое — это топоры, стрелы, копья, ножи, кинжалы и мечи; в изобилии встречаются золото и сплавы. Можно с уверенностью сказать, что железа нет ни в микенском Акрополе, ни в троянском сгоревшем городе. А в шаблонах и конструкции некоторых предметов, особенно золотых трубок с прикрепленными спиралями, наблюдается замечательная схожесть.

Открытия доктора Шлимана подверглись массовой враждебной критике. В целом же они наглядно показывают, что микенские воины использовали три вида мечей — ксифос, фасганон и копис.

Микенский Јji(po<; — это длинный, прямой, рапирообраз-ный клинок рубящего и колющего (caesim et punktim) действия; единственной гардой его является крестовина, которая, как и ножны, весьма впечатляюще украшена. Слово «ксифос» все еще применяется в новогреческом языке в отношении прямого клинка, в противоположность «спати» (Emm)1, сабле или палашу.

(Moyavov, или кинжал, который Мейрик, а иногда и сами древние путали с ксифосом, представляет собой прямой клинок по большей части листовидной формы и выказывающий свое происхождение от копья. Он редко бывает длиннее двадцати дюймов. В новогреческой поэзии это слово до сих пор применяется к ножам и кинжалам, похожим на ятаган. Мое представление о том, что фасганон был метательным оружием, не соответствует классическому, но основано на сходстве его клинка с сиксом и скра-масаксом.

Котле;, который Мейрик считает оружием греческим и который переводят обычно просто как «меч», я считаю происходящим от египетского хопша, чье внутреннее режущее лезвие он имитирует, лишь выпрямив изгиб. Авторы работ по хоплологии по большей части не осведомлены о его происхождении. Они следуют Ксенофонту, который говорит о том, что его использовали персы и варвары, и Полибию, который утверждает, что персы использовали его еще до греков — в общем, считают его анахронизмом. Ученые отмечают, что на вазах он является оружием гигантов, а не богов и что амазонки сражались им против Геракла. Так, синьор Сороменью приписывает ему арабское происхождение, а полковник А. Лэйн Фокс — происхождение от римских легионеров. Последний автор действительно оспаривает тот факт, что «форма этого меча «явно производная от прямого листообразного бронзового меча, не более чем кривой разновидностью которого он и является». На самом же деле, как мне кажется, тут имел место обратный процесс. Экземпляры кописа встречаются редко; один из них найден в гробнице, которую считают римской, находящейся между Мадридом и Толедо; еще один оттуда же находится в Британском музее.

Особенность кописа в том, что у него, как я уже сказал, режущей кромкой является внутренняя, а не внешняя сторона изгиба; таким образом, следует предположить, что он использовался для колющих действий и «протянутых», а не прямых, рубящих ударов. Эта особенность была унаследована из Египта и долго являлась свойством греческих клинков.

Эта реликвия была найдена на острове Оссеро среди огромного множества бронзовых предметов — греческих римских, доисторических и протоисторических. У генерала Питт-Риверса есть бронзовый клинок из Коринфа — очень хороший экземпляр. Рукоять его имеет Н-образное сечение, диаметр головки эфеса — два с четвертью дюйма, а длина рукояти — три с половиной дюйма. Хвостовик отсутствует, лезвие начинается с выдающихся плеч; длина его — двадцать семь дюймов, а сечение — такое же, как у толедских рапир. Однако он имеет слегка листообразную форму. В Королевском арсенале в Турине (отдел Бомонт в северовосточной части) в стеклянной витрине находятся два греческих клинка. Один из них особенно интересен. Общая длина его — три с половиной фута; клинок имеет ребро жесткости; у него простая прямая крестовина, и рукоять его оканчивается вилкой, похожей на индийские «рога антилопы» и «скрученную рукоять» датских мечей.

Внутренняя кромка сохранилась с незапамятных времен в абиссинском мече — это огромный серп или маленькая коса. Он встречается в разных частях Африки, как явствует из «Путешествий» Барта. Его «даниско»1, который он переводит как «боевой крюк», используется народом крайне интересной местности — Адамава. Самым общепринятым оружием в тех краях является «голио», или клевец Магри, и нджига Багирми. Это тяжелый и неуклюжий бумеранго-образный хопш.

Внутренняя режущая кромка свойственна в определенной степени албанскому ятагану и флиссе кабилов; а после тщательной обработки, когда эта кромка увеличилась до формы полумесяца, это оружие превратилось в великолепный кора, или куккри, гуркхов, непальских горцев.

Рис. 261. Даниско

Микенские находки не облегчили нам вопроса о Аор и других формах греческого меча. Мы ничего не знаем о фракийской 'Роцфша, румпии Геллия (X, 25), который «А. В.» переводит как «меч». Большинство авторов считают, что это фракийское копье, вроде европейского «партизана», а «Словарь древностей» Смита описывает его как длинное копье, похожее на сариссу, с мечеподобным клинком. Это воззрение исходит от Ливия (XXXI, 39), который повествует нам о том, что в лесистой местности македонская фаланга оказывалась неэффективной из-за своих длинных копий и что фракийская румпия тоже встречала помехи по той же причине. Но в новогреческом это слово обозначает фламмбер, или тот меч с волнообразным лезвием, который церковь вложила в руки ангельского воинства. Его всегда держит в руках «архангел Михаил, первый рыцарь, который в божественной битве сразил Змея, древнего врага рода человеческого, и изгнал его с небес»1. В Микенах не было найдено ни одного экземпляра /eX,iacav (gladius Chelidonius), широкого клинка с раздвоенным острием. Его упоминают Исидор (XVIII) и Ориген (гл. VI); и я упоминал о нем в главе 7. Мы не можем определить и форму афинского кнестейса или спартанского ксиная, который Ксе-нофонт называет ксуела. Судя по описаниям их использования, это были кинжалы колюще-рубящего действия. Не знаем мы ничего и о том, какого рода меч был у Христофора, помимо «ксистона»; последний же представлял собой либо копье пехотинца, либо пику всадника; в «Илиаде», как было показано, под этим словом подразумевается длинный шест с железными гвоздями.

Согласно истории, греческий пехотный меч представлял собой прямой обоюдоострый клинок, имел равную длину от рукояти до острия, которое было выдающимся. Конные же воины предпочитали саблю или другие виды рубящего оружия. Ификрат (400 г. до н. э.), реформируя оружие и доспехи, счел копье и меч слишком короткими и распорядился «удвоить длину копья и меч также удлинить». Плутарх (в «Ликурге») повествует нам о том, что некий муж в присутствии Агесилая насмехался над спартанским клинком, который был всего четырнадцати— пятнадцати дюймов в длину, говоря, что фокуснику не составит труда проглотить его'; на что великий военачальник ответил, что «все же длины нашего меча хватает, чтобы пронзать наших врагов». А когда один из воинов пожаловался на короткую длину своего оружия, спартанец сухо предложил «наступать на шаг быстрее». Додуэлл приводит данные о железном клинке, найденном в одной афинской гробнице, который был длиной в два фута пять дюймов, считая рукоять из того же металла. Большинство предметов, представленных в наших музеях, как бронзовых, так и железных, имеют примерно одни и те же размеры. Микенский меч имеет длину девятнадцать с половиной дюймов (а, рис. 265), а тот, что в Музее артиллерии, — тридцать два. Клинок из ГТеллы, находящийся в Антиква-риуме в Берлине, в длину всего лишь двадцать один сантиметр, четыре из которых приходятся на рукоять.

Меч, именуемый галло-греческим2, с бронзовыми клинком и ножнами (рис. 263 и т. д.), имеет небольшую длину — двадцать пять дюймов. Павсаний упоминает оружие, которое, возможно, еще короче. И мы читаем, что, когда Манлий вторгся в Галатию, он .счел, что тамошние мечи — praelongi gladii (Ливии. XXXVII, 17).

Слова «para merou» одинаково приводятся везде1, но вот с какого боку — нигде не уточняется. Острый меч Гектора свисает ниже его бедер, и, размахивая им, он бросается натосаги (аквитанские) со столицей в Анкире (ныне известная своей шерстью Ангора), и трокми, главным городом которых был Тавиум, лежащий на восточном побережье Моря. Эти народы, как и их родственники галлы, были «admodum dedita religionibus» («весьма подвержены религиозности») (Цезарь. В. G. VI, 16).

Способ ношения меча у греков, очевидно, менялся в зависимости от эпохи и, возможно, от длины оружия; справа легко извлекать кинжал, но неудобно доставать меч полноценного размера. У одних авторов греки носят орудие справа, у других — слева; Гомер, кажется намеренно, оставляет этот вопрос неясным, например: «Достав пронзающий кинжал из ножен, висевших сбоку» (Илиада I 190) встречу своей смерти от копья Ахилла1. Троянец же сам убивает Аякса2, который носил свой меч по ассирийскому обычаю, «перекрестив на груди два ремня — от щита и от меча с серебряными заклепками». Кинжал «паразониум», с его металлическими ножнами, обычно крепился к поясу для меча3 с другой стороны. Сделанный в форме бычьего языка («анелак», langue-de-baeuf — «бычий язык»), имеющий двенадцать—шестнадцать дюймов в длину, он был широко известен в Греции и Риме; я показал его египетское происхождение.

Роль эллинов на великой сцене мировой истории заключалась в их вкладе в гражданскую жизнь. Как народу им не хватало практики и тренировок в воинском искусстве, что было в совершенстве воплощено римлянами. Их ежегодные игры, как показывают «Оды» Пиндара, были по большей части лишь соревнованиями в быстроте и проворстве. У них был гимнастический танец «бибазис» и (куда уж дальше) пиррический танец с мечами, как и у всех древних и многих современных народов; но эти игры быстро превратились в городах в женскую работу. Дома греки носили оружие только во время Панафиней-ских праздников, когда проходили маскарады; военных колоний, как у римлян, где каждый мужчина был бы воином, а каждый воин — ветераном, у греков не было. Их гимнасии и палестры были школами физкультуры, что вызывало презрение физически более крепких италийцев. Это были, как гимнастические классы для спартанских девочек, лишь школы красоты и методов воспитания, нацеленных на то, чтобы передать представления о совершенстве форм. Этот процесс начинался с невесты, которая украшала свою брачную комнату самыми прекрасными образцами живописи и скульптуры. Поэтому каждый хорошо воспитанный афинский гражданин, каждый «джентльмен» должен был быть красивым. Слова «красивый», «хороший» и «священный» стали почти синонимами. Физически человек стремился приблизиться к совершенству, чтобы достичь идеала мифологического богочеловека. Этот антропоморфизм пришел к закономерному итогу у Фидия; выражен он был в Парфеноне, а кульминацией его стал Олимп1. С тех пор у древних процессы воспитания и физического формирования человека были заброшены, и народ этот тесно перемешал свою кровь с чужой, по большей части славянской и еврейской; в глаза стало бросаться обратное: редко теперь увидишь грека классического типа.

Затем наступил век интеллектуального расцвета Греции. Уже в 450 году до н. э. софист киренской школы Прота-гор сделал «человека мерой всех вещей». Неделимое разделилось надвое: как это выразил Аристотель, животное существование состоит из ощущений, божественное — из размышлений. И это изменение мировоззрения постепенно погасило священное пламя искусства.

Эллины, даже в лучшие свои времена, не уделяли большого внимания использованию оружия, в котором ежедневно упражнялись более практичные римляне. У греков не было гладиаторских боев, которые служили лучшими в мире salles d'armes (здесь: «тренировочными залами»), не было и армейских maitres d'armes («учителя фехтования»); профессора благородного искусства защиты и нападения не требовались спартанскими законами. Они упражнялись в фехтовании, как мы знаем из трудов Демосфена; он называл афинян представителями «мужицкой школы фехтования; они всегда защищают пораженное место после пропущенного удара, и никогда — до него». Они предпочитали пентатлум, ланкратион и боевые танцы; фехтовальный зал был для них второстепенен. Даже Платон возражал против «бесполезного искусства фехтования», мотивируя это тем, что ни учителя, ни ученики никогда не станут великими воинами — изумительная платоническая ошибка!1 Нечем Элладе гордиться и в отношении простого оружия. Воин в Афинах и среди всех ионических и родственных народов был действительно уважаемым человеком; из четырех каст2 воинская уступала только жреческой, превосходя крестьян и механиков. Но эллин был в первую очередь гражданином — политиком. Он избирал чиновников и священнослужителей и мог рассчитывать самому быть избранным. Он проводил жизнь на площади — агоре, сочиняя законы и конституции, заключая договоры и союзы. Его второй страстью были сплетни, напыщенно именовавшиеся «передачей новой информации». Эллада вскоре поняла, что ее сила — в литературе, поэзии, ораторстве, философии, инженерных науках и искусствах, в широте представлений, в чистоте и совершенстве литературных форм. Эти искусства Эллада передала всему человечеству, и никто никогда ее в этом не превзошел. Именно оттуда по всему миру разошлись утонченные правила пропорций. В то время как великие кемиты древности строили для вечности и даже размер1 выбирали, исходя из требований прочности, эллины разработали принципы Прекрасного и довели их до высшей точки. Ее испорченные дети жаждали новизны — они строили всевозможные системы космогонии, астрономии, геологии (кроме правильных); и они «выставляли свои знания напоказ», по словам Бэкона, «с флейтами и барабанами». Их египетские учителя говорили, что «это всего лишь дети», но греки превзошли своих учителей.

Здесь вряд ли уместно был бы обсуждать греческую военную тактику, да и сказать о ней нового особо нечего: все авторы вынуждены переписывать отрывки из трактатов Элиана и Ариана, которые жили в дни Адриана. Я лишь напомню читателю, что даже во времена Илиады у греческой армии имелся свой собственный план ведения битвы. Нестор наставляет своих воинов, чтобы они, как и их предки, сохраняли строй; а в двух местах2 мы встречаем упоминания о грубой фаланге или вытянутом прямоугольном строе цивилизованных египтян и хеттов. Ксенофонт повествует нам о том, что армия Агесилая вся казалась бронзовой и красной; последний цвет, совершенно неуместный, сохраняется в качестве форменного и в современной британской армии. По поводу же тяжеловооруженных гоплитов и легких пельтастов, у которых мечей явно не было, достаточно информации содержится в «Словаре древностей».

Еще одним неприглядным свойством греческого военного искусства было его безразличие к человеческой жизни, столь ценимой римлянами. Эллины сохраняли варварский обычай казнить военнопленных; римляне же уже во время 1-й Пунической войны имели систему обмена военнопленными, где разница в численности военнопленных с той или иной стороны уравновешивалась денежным выкупом.

Греция редко вооружалась, разве что в случае оборонительных войн (как, например, война против персов) или войн гражданских или полугражданских (как война афинян против спартанцев, дорийцев, ионийцев и эолийцев). Достаточно взглянуть на любую другую их военную кампанию — взять, например, «Анабазис», — и становится понятно, чего они стоили как воины; а чего еще ждать от народа, типичными представителями мужчин которого были Фемистокл и Алкивиад? Они были слишком умны, слишком расточительны в усилиях, слишком неугомонны, слишком импульсивны (могли себе позволить даже разрыдаться), слишком самоуверенны, чтобы становиться дисциплинированными военными машинами. Они всегда были готовы к восстанию, к смене командования; руководство ими представляло собой весьма сложную задачу. В этом, пожалуй, к ним близки французы — одни из лучших в Европе солдат и при этом самые трудноуправляемые. Великим полководцам — таким, как Тюренн или Наполеон Бонапарт, — приходилось десятками расстреливать бунтарей, пока выжившие не научились «трепетать и повиноваться»1. Как и во французах или ирландцах, в греках было больше порыва, чем твердости. Победам своим они обязаны храбрости и стремительному натиску своих атак. Здесь можно их сравнить с англичанами, про которых маршал Буго сказал: «У них самая лучшая в мире пехота, хорошо, что ее мало». Таковыми и следует принимать греков.

Успешному ведению своих войн Эллада по большей части обязана тому варварскому состоянию, в котором пребывали ее соседи. И римляне, и все народы Малой Азии, кроме греческих же колоний2, сильно отставали от Греции в развитии, когда, на манер конных народов Северной Азии, греки сменили колесницы на боевых коней1, позаимствовали из Египта искусство войны на суше и на море, осадные приспособления, все лучшее в области оружия и доспехов и даже пресловутую фалангу. Но греки потеряли превосходство, как физическое, так и моральное, когда народы-соперники догнали и даже обогнали их в таких областях, как вооружение, организация и дисциплина. Греция началась с побед, а закончилась полным разгромом римлянами.

И тут возникает любопытный вопрос. Правда ли, что народы подвержены тем же циклам упадка и заката, как государства или империи? Подчиняется ли тело политическое законам тела общественного? Правда ли, что народы стареют, становятся слабыми и бесплодными после самых ярких периодов своей зрелости? Или они не перестают быть великими и рождать великих людей, но просто соседи обгоняют их, а гениев подавляет неблагоприятная среда? Я не вижу, чтобы время сильно изменило крестьян Романии, горцев Пелопоннеса, персов, ставших в Бомбее фарси, или современных воинов долины Нила, которые под предводительством Ибрагим-паши разбили турок во всех битвах. Но условия жизни в Италии, Греции, Персии и Египте сейчас фундаментальным образом изменились, и эти народы больше не превосходят своих соседей. Их окружают теперь более сильные народы. В этом, возможно, и заключается то, что принято называть их упадком.