Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Том 5

Прометей

Чем дальше уходят в прошлое сражения, гремевшие на каменистой земле Испании, тем пристальнее всматриваются люди в те далекие годы. И это закономерно. Народы не хотят, чтобы снова раздавались залпы, чтобы в жестоком пламени гибли люди, горели города и непреходящие ценности мировой культуры. А ведь события на Пиренейском полуострове явились, образно говоря, прелюдией второй мировой войны.

Битва за Мадрид... Гвадалахара... Арагонское сражение... То были трагические, но вместе с тем прекрасные дни и годы. Трагические потому, что много невинных жизней было загублено фашистскими палачами и наемниками   кровавого   каудильо Франко, горький след оставила война на испанской земле и в сердцах людей. Прекрасные потому, что борьба испанского народа с мятежниками была справедливой борьбой за осуществление столетиями вынашиваемой мечты о свободе; потому что в Испании в полный рост встало интернациональное братство честных людей Земли и перед всем миром были продемонстрированы его мощь и его неиссякаемые жизненные силы. Гордо звучало тогда слово «интернационалист». И среди тех, кто вдали от родины защищал Мадрид и Испанию, пожалуй, самым легендарным стало имя Матэ Залки, генерала Лукача.

Он как солдат погиб под Уэской. Но все, кто знал его и сражался с ним бок о бок, приносят ему дань глубочайшего уважения не только из-за традиционной памяти о тех, кого уже нет среди нас, не только потому, что Матэ Залка отдал делу борьбы с фашизмом самое дорогое — жизнь. Если бы Матэ Залка здравствовал и поныне, его заслуги перёд мировой интернациональной солидарностью чтились бы с не меньшим благоговением. Он весь был нацелен в будущее, весь в движении, большой писатель . и храбрый воин. Сколько бы еще он мог сделать для людей, для нашей партии, для Советской страны, заменившей ему родную землю — Венгрию!

Я познакомился с ним сразу же по прибытии в Испанию — в январе 1937 года. . В Мадриде все дышало недавними — ноябрьскими — боями с мятежниками, решившими овладеть городом посредством сильных лобовых атак. Но республиканцы удержали Мадрид. И это в условиях, когда правительство Ларго Кабальеро покинуло Мадрид. Его примеру последовали военное министерство и главный штаб •— руководство защитой Мадрида легло на пле-. чи Комитета обороны, состоявшего из представителей всех партий Народного фронта.

А Мадрид держался. Держался в жестокой схватке с регулярными частями Франко, Гитлера и Муссолини. И если искать корни этого чуда, то мы найдем их в мужестве и стойкости Коммунистической партии Испании, сумевшей в обстановке паники и расте-. рянности сплотить трудящихся Мадрида в единый монолит, о который разбивались волны вражеских атак. Душой обороны Мадрида стал Пятый полк — детище партии, подлинная кузница революционных военных кадров; решающую роль в борьбе с мятежниками сыграли и только что сформированные Интернациональные бригады — 11-я, которой в первое время командовал Клебер, а затем немец Ганс Кала, и 12-я, , которую создал и возглавлял венгр из Со-зетского Союза Матэ Залка.

Эти бригады сражались на главных участках фронта. Изнемогая от потерь, они сумели   измотать все резервы   противника, которые он бросил напролом, будучи твердо .уверенным в небоеспособности республиканской армии. Фашисты хотели войти в Мадрид 7 ноября. Генерал Мола должен был въехать в столицу на белом коне, а генерал Франко уже заготовил речь, которую ему предстояло произнести перед толпой со ступеней правительственного здания на Пуэрта-дель-Соль. Не получилось! Толпы людей действительно запрудили Пуэрта-дель-Соль, но отнюдь не для встречи кровавых генералов, а для проводов на фронт интернациональных батальонов. Вместе с яими шли навстречу врагу вновь сформированные батальоны Пятого полка.

Мне предстояло разыскать генерала Купера, и я направился из Мадрида в район Галапагара. По пути заехал в штаб 12-й Интернациональной бригады. Первым, кого я встретил, был начальник штаба бригады полковник Белов — Карло Луканов, болгарин, в дальнейшем видный государственный деятель Народной Республики Болгарии. Генерала Лукача (тогда я еще не знал, кто носит этот псевдоним) на командном пункте не было — он находился на передовых позициях. Я решил не терять даром времени и попросил полковника Белова ввести меня в обстановку на участке бригады, что он и сделал с большой охотой и основательностью.

—        А вот и генерал Лукач, — показал

полковник Белов в сторону двух человек,

вышедших  из   остановившейся  рядом ма

шины.

—        Кто же второй?

— Полковник Фриц.

«Фриц! Значит, немец», — подумал я.

Характерная черта Матэ Залки — и в этом я мог убедиться не однажды — располагать к себе окружающих. Не успели ,ш познакомиться, как я уже оказался во власти его прямо-таки искрящейся энергии. Он широко улыбался, обнаруживая ровный ряд белых зубов, был подвижен и, очевидно, возбужден тем, что увидел на передовых позициях.

—        Отбросим на минуту псевдонимы! —

воскликнул генерал Лукач и обратился ко

мне: — Знакомьтесь, полковник Батов.

«Вот так Фриц!» — подумал я и вторично пожал руку спутнику Лукача. Павел •Иванович Батов был подтянут, строен, и по выправке в нем угадывался Прирожденный военный. Таков он, кстати, и по сей день — дважды Герой Советского Союза, генерал армии, прославившийся в годы Великой Отечественной войны.

—        Ну, а я — Матэ Залка. Слышали про

такого?

—        Постойте, постойте, не вы ли венгер

ский писатель Матэ Залка?!

Мне вспомнился рассказ «Ходя» и герой этого рассказа китаец, сражавшийся в гражданскую войну против белогвардейцев. Читал я и другие произведения Залки, но почему-то именно «Ходя» врезался в память особенно сильно.

—        Он самый. Действительно, я больше

писатель, чем командир, но что поделаешь,

пришлось к перу приравнять штык, — я

на губах у Лукача заиграла добрая, по-дет

ски непосредственная улыбка. — Впрочем,

кое-чему я научился в гражданскую войну.

И тут, в Испании, школу проходим солид

ную. Иногда, правда, и двойки получаем.

Не так ли, дорогой Фрицек?

—        Ну, тут уж ученики не виноваты. Их

можно сравнить с первоклассниками, кото

рых в десятый класс посадили.

Полковник Батов пояснил: бойцы в бригадах горят интернациональным энтузиазмом, но одного этого недостаточно. Враг силен, в борьбе с ним нужен опыт, а многие люди в бригаде первый раз винтовку в руках держат.

Несколько минут мы разговаривали с Павлом Ивановичем как профессиональные военные.

— Да, учиться приходится прямо на поле боя. Вот теперь наши советские танки Т-26 появились. Прекрасные машины! Куда против них итальянским танкам, вооруженным пулеметами! У наших-то пушки. Но тут другая беда: пехота еще не умеет взаимодействовать с танками. А при умелом сочетании сил можно мятежников в хвост и в гриву колотить.

И Павел Иванович рассказал о бое, который произошел в первый январский день. Это было на гвадалахарском участке, где республиканцы решили нанести удар по противнику в направлении Альмадронес — Сигуэнса. 12-я Интернациональная бригада с четырьмя батареями и ротой танков наступала во фланг мятежникам — на Мирабуе-но, Альгору. Атаковали вражеские позиции внезапно и к вечеру выбили фашистов из обоих населенных пунктов. Но поздно ночью батальон интернационалистов, занимавший Альгору, был неожиданно атакован пятью ротами мятежников. В селении завязался ожесточенный штыковой бой. Трудно было предугадать его результаты, но тут подоспели три наших танка. Они открыли огонь из пушек и пулеметов вдоль улиц. Фашисты бежали, потеряв в деревне более ста пятидесяти человек.

Генерал Лукач между тем нервно прохаживался рядом. Было видно, что он напряженно размышляет над чем-то, и я подумал: как резко меняется его настроение! Наконец он подошел к нам.

— Испания! Фашисты терзают ее тело, а те, кто выдает себя за поборников справедливости, не хотят ничего замечать. Предательство — вот что это такое!

Генерал Лукач сдвинул темные брови и оперся о стол, на котором лежала военная карта.

— Классовая борьба — вот что это такое! Посмотрите, кто воюет в нашей бригаде. Борцы против фашизма в Германии, Италии, добровольцы из других стран. Они пробирались сюда поодиночке, миновали сотни препон, созданных той же самой пресловутой политикой невмешательства, и стали в строй на стороне испанского народа. А буржуазная печать называет их бандитами. Чудовищно! Кто же эти «бандиты»? Людвиг Ренн, которого за его антифашистские книги Гитлер заточил в тюрьму на Александерплац?   Или   рабочий-строитель Рихард, ныне полковник? Или ты, дорогой Фрицек?

Павел Иванович только развел руками.

— Вы понимаете, товарищи, что происходит в Испании? Это оселок, на котором пробуются люди. Людвиг Ренн и полковник Видаль из французского батальона воевали друг против друга в 1916 году. Итальянец Галиани воевал против меня, когда я служил в австро-венгерской армии. Теперь мы все вместе. Не враги, а друзья. И враг у нас один — фашизм. А наши гарибальдийцы, итальянцы, которых никогда не считали за хороших солдат? Они сражаются как львы. Видели бы вы наших, гарибальдийцев в боях за Умеру и Посуэло де Аларкон!

Я слушал генерала Лукача и ловил себя на мысли, что и мы с ним были во враждующих лагерях первой мировой войны, а теперь оказались вместе, по одну сторону баррикад, по нашу, революционную сторону. И еще я отметил про себя способность генерала Лукача делать из конкретных событий широкие политические обобщения. Он все представлял себе как-то объемно, выпукло, и если бы он не был командиром, то, наверное, был бы прекрасным пропагандистом. Впрочем, эти два свойства очень хорошо сочетались в нем.

А разговор все крутился вокруг Мадрида. Генерал Лукач — он был большой че-ловеколюб, и об этой черте вспоминают ныне все знавшие его — с негодованием рассказывал о бомбардировках Мадрида с воздуха, предпринятых фашистами. Я услышал о том, как рвались бомбы германского производства в- госпитале Сан-Карлос, как горела церковь Сан-Иеронимо и как истекали кровью люди на мостовых Гло-риете. Тогда передо мной впервые открылся звериный оскал фашизма. Через несколько лет я увидел все это на родной советской земле...

— Они говорят, что бомбят военные объекты, — продолжал генерал Лукач. — Какая наглость! А сотни убитых женщин, детей, стариков. Что это? А бомбы на Гран-Виа, а разрушенный дворец герцога Альбы? Бедный герцог, он еще протестует через английскую прессу. Но ведь бомбы на его дворец сбросили друзья самого герцога-! — Генерал саркастически улыбнулся, и через секунду лицо его вновь приняло выражение негодования. — До чего дошли! Настоящие каратели! Вы слышали, как они бесчинствуют у себя в тылу? Истязают женщин, остригают наголо жен и матерей республиканских бойцов. Есть случаи помешательства несчастных...

Наша беседа могла бы продолжаться без конца. Матэ Залка умел говорить, умел зажигать собеседников — очевидно, оттого, что слова его были всегда искренни. Но мне следовало торопиться.

Они тепло проводили меня — генерал Лукач, полковник Батов, полковник Белов и присоединившийся к нашей группе Петров, тоже болгарин — Фердинанд Козовский, посоветовали, как найти генерала Купера.

Потом я был советником у командира одной из первых дивизий народной армии легендарного Энрике Листера. С товарищем Лукачем мы были на разных флангах одного боевого участка, но на войне дороги сходятся часто. Да и самому мне всегда хотелось побывать в 12-й Интернациональной бригаде •— будь она на фронте или в резерве — и, конечно, встретиться с ним, с его дружным, крепким штабом.

Время было горячее: в начале января мятежники предприняли новую попытку захватить Мадрид, теперь уже с севера. Но, добившись мизерного территориального успеха, они понесли жестокие потери в живой силе и технике. Начали подтягивать резервы. В Испанию был переброшен итальянский экспедиционный корпус. Вскоре началась третья операция мятежников по овладению Мадридом — Харамская. Одновременным ударом с северо-востока от Си-гуэнса и с юга по восточному берегу реки Харамы фашисты решили, очевидно, устроить республиканцам своеобразные «Канны». Правда^ одновременного удара не получилось. Первый удар пришелся по вновь сформированным, необстрелянным испанским бригадам. А для защиты самого опасного направления, выводящего противника на шоссе Мадрид — Валенсия, была выдвинута 12-я Интернациональная бригада.

Нерадостной оказалась наша встреча с генералом Лукачем в середине февраля. Он только что возвратился из госпиталя, где лежало много раненых бойцов бригады. Лицо его было бледным. Генерал страдал и не мог скрыть этого.

—        Проклятые мосты! Нужно было взо

рвать их, непонятно, почему командование

не сделало этого. Я выслал роту с четырь

мя пулеметами к мосту Пинтоке. Достаточ

но? Конечно! Все было тихо. Ребята, оче

видно, успокоились, а ночью их внезапно,

без единого выстрела, атаковали мароккан

цы. Ни один из пулеметов не успел открыть

огня. От роты осталось четыре бойца. Вы

понимаете, полковник Малино?!

Генерал не находил себе места. Он понимал, что командир роты проявил элементарную беспечность.

—        Опять урок! Но теперь-то мы уже не

первоклассники, а бдительности не хватает.

Жаль, жаль бойцов!..

Я попытался успокоить генерала Лукача, но сразу же понял, что словами не поможешь его горю. Он был командир и, как каждый настоящий командир, испытывал отцовские чувства к своим солдатам. Он понимал, что война не бывает бескровной, но за каждую каплю ее враг должен заплатить большой ценой.

А с мостами действительно была допущена большая и непоправимая ошибка. Ведь на западном берегу реки Харамы республиканцы имели совсем небольшой плацдарм, да к тому же и закрепиться на нем как следует не успели. Между тем в феврале вода в реке сильно поднялась, и Харама представляла для противника весьма серьезное препятствие. Нетрудно было предугадать, что мятежники сразу же завяжут бои за переправы. Они были гораздо более необходимы им, нежели республиканцам. Здравый смысл подсказывал уничтожить мосты. Но командование Центрального фронта этого не сделало. О причинах судить трудно. То ли это было тактическое недомыслие испанских офицеров, многие из которых привыкли воевать по закостенелым канонам старой королевской армии, то ли инерция задуманного ранее наступательного плана. Во всяком случае, мосты облегчили противнику форсирование Харамы,

Все же я напомнил генералу Лукачу, что события на Хараме начали развиваться в пользу республиканских войск, и это тем более приятно, что Харамская операция явилась, в сущности, первой операцией армейского масштаба. Значит, опыт растет. Теперь советские танки уже полностью господствовали на поле боя. Это очень часто решало и ход боев в пользу республиканцев. Большую силу представляла теперь и советская истребительная авиация. Она появилась в небе Испании еще в ноябре, и мадридцы со слезами радости на глазах смотрели, как советские летчики разгоняли фашистских воздушных пиратов. Во время Харамской операции фашисты как огня боялись наших истребителей. Они начисто отказались от своего излюбленного приема: в течение нескольких часов «долбить» одни и те же позиции республиканцев. Теперь налеты бомбардировщиков были короткими, зачастую они сбрасывали бомбы с первого захода. Но наши истребители все же умели «прихватывать» мятежников над полем сражения, и тогда черные султаны дыма поднимались к небу.

В общем строю защитников Мадрида сражалась на Хараме и 12-я Интернациональная бригада. Несмотря на большие жертвы, она выполнила свою задачу: противник не смог отрезать столицу от остальной части страны, перерезать дорогу Мадрид — Валенсия.

По окончании Харамской операции бригада была выведена в резерв для пополнения. Генерал Лукач не сидел на месте. Его можно было встретить то в госпитале среди раненых бойцов, то в кабинетах фронтовых снабженцев — помимо всего прочего, Матэ Залка был человеком настойчивым и никогда не уезжал от начальства без машины провианта. Штаб же его еще раньше превратился в нечто вроде пресс-центра: в гостях у Лукача постоянно бывали писатели, советские и иностранные журналисты, кинорепортеры. Его часто навещали Илья Эренбург, Хемингуэй, Михаил Кольцов, Роман Кармен. В Мадриде он встречался с либеральным английским журналистом Джефри Коксом. Кажется, виделся он и с французским журналистом Луи Делапре, посланным в Испанию буржуазной газетой, но не захотевшим лгать в угоду «желтой» прессе Запада.

Однако недолго пришлось быть в резерве 12.-й Интернациональной бригаде. Ранним утром 8 марта более полусотни итальянских орудий обрушили огонь на позиции республиканцев у Мирабуэно и на высоты у Эль-Меранчель. Воздух сотрясался от рева фашистских бомбардировщиков. В 7 часов 30 минут в атаку двинулись танки интервентов. Так началась Гвадалахарская операция.

Гвадалахара... По праву стала она символом доблести и мужества республиканской Испании.

Враг задумал эту операцию в виде стремительного продвижения итальянского экспедиционного корпуса по Сарагосскому шоссе. 9 марта интервенты планировали захватить Ториху, а уже 15 марта — Мадрид. Всё расчеты строились на отсутствии сколько-нибудь серьезных республиканских сил на северо-восточном направлении, на возможности безостановочного движения вперед. Но расчеты эти оказались недальновидными. Три дивизии, шедшие в затылок одна другой (четвертая — «Литторио» — была в резерве) по узкой долине, ограниченной горным хребтом Самосиерра и берегом реки Тахунья, могли быть остановлены и поражены гораздо менее мощными силами.

Так оно и случилось. Если 8 марта против трех слабо оснащенных республиканских батальонов интервенты двинули пятнадцать вооруженных до зубов батальонов, то уже на следующий день республиканским командованием сюда была переброшена 11-я Интернациональная бригада с ротой танков. Маневрируя и действуя из засад, эти танки встретили интервентов жесточайшим огнем. Еще через день в сражение вступила 2-я бригада Листера и 12-я Интернациональная бригада. 12 марта в составе республиканских войск уже действовали три республиканские дивизии и два батальона танков Т-26 под командованием советского добровольца генерала Д. Г. Павлова. Эти значительно уступавшие итальянцам силы благодаря высокой стойкости нанесли поражение врагу. Бомбовые удары и пулеметный огонь наших самолетов сыграли решающую роль в успешных действиях.

Итальянский экспедиционный корпус был разгромлен.

Лично мне непосредственного участия в этих боях принять не пришлось: после Ха-. рамской операции я был назначен советником при командире 2-го Мадридского корпуса. Но ни с Листером, ни с Лукачем связи не терял, наезжал к ним под -Гвадалахару. И генерал Лукач бывал в Мадриде, так что и в сумятице боев нет-нет да и мелькнет его веселое лицо, его энергичная фигура, нет-нет да и выдастся минута-другая для короткого душевного разговора.

Помнится, одна из встреч состоялась где-то в середине марта. Матэ Залка был по обыкновению возбужден. Мы обнялись, и он тут же начал рассказывать о недавних боевых событиях. Я уже слышал о том, как упорно оборонялась и отважно наступала его бригада. А теперь Лукач сообщил мне еще одну новость: бригада овладела Пала-сио де-Ибарра.

—        А дело было довольно простое1 —

жестикулируя, рассказывал Лукач. — Два

моих батальона, в том числе имени Гари

бальди, вместе с танками скрытно, по лесу,

подошли к дворцу. Танки открыли огонь,

пехота начала окружать гарнизон. Им бы

просто сдаться — так нет, видно, боялись

расплаты за свои злодеяния. Сопротивля

лись зверски. Тогда танки проломили ка

менные стены ограды, пехота за ними —

итальянцы в панике. Все, кто остался цел,

сдались... Потом 'начались контратаки, но

мы уже вышли на опушку леса: перед нами

открытое поле, подобраться трудно. Правда,

итальянцы бросили против нас еще один

батальон, потом какие-то резервы, танковую

роту. Но тут нам соколики помогли. Пред

ставляете: около тридцати истребителей в

воздухе!

—        И  это  вы  называете «простым де

лом»?

Генерал Лукач смутился: он не умел хвастаться и в то же время не мог нарадоваться на своих бойцов.

—        Да, конечно, дело не простое.  — Лицо Матэ Залки потемнело. — Восемьдесят человек   оставили в этом   проклятом дворце. Восемьдесят! Зато и фашистам не поздоровилось: два батальона прекратили существование, сто пятьдесят пленных, техника, оружие да в придачу оперативные документы штаба 535-го итальянского батальона.

Генерал Лукач всегда очень берег людей. Но себя он сберечь не сумел. Гибель его глубокой болью отдалась в наших сердцах. Трудно, невозможно было себе представить, что больше уже не встретишь порывистого, улыбающегося Матэ.

Он был весь в движении, весь в будущем.

Он был храбрый солдат и прекрасный семьянин. Он часто вспоминал о своей же- . не Вере и дочери Наташе, оставшихся в России. Он звал свою дочь — Талочна,— и в этом имени было что-то нежное, весеннее: талиночка, проталинка...

Он был полон больших писательских замыслов. Он мечтал создать книгу о сражающейся Испании.

Кто сделает за него это?..

На заключительном этапе Великой Отечественной войны мне довелось командовать войсками 2-го Украинского фронта, которые участвовали в освободительном походе на Балканы, изгоняли фашистских оккупантов с земли Матэ Залки. Я помню, какие ожесточенные бои разгорелись близ города Ни-редьхаза, неподалеку от которого родился Матэ Залка.

Враг отчаянно сопротивлялся, но, казалось, сама земля, по которой бегал мальчишкой будущий интернационалист, горела под ногами оккупантов. И советские бойцы, шедшие под пулями и разрывами снарядов, знали, что бьются за великое дело интернационального братства, которому Матэ Залка посвятил всю свою жизнь, бьются за свободу народа, породившего Матэ Залку...

Не раз приходилось мне бывать в Венгрии и после войны. И каждый раз я убеждался, как любит венгерский народ генерала Лукача и как глубоко чтит его память. Многие улицы, школы, библиотеки названы именем Матэ Залки, много книг рассказывают о его прекрасной жизни.

Такой же любовью окружено имя Матэ Залки в Советском Союзе. И это еще одно доказательство бессмертия того великого дела, которому всего себя, без остатка, посвятил Матэ Залка — генерал Лукач.