РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ

Иван Александрович ГОНЧАРОВ                  

ГОНЧАРОВ Иван Александрович [6(18;.6.1812, Симбирск — 15(27).9Л89 Петербург; похоронен на Новом Никольском кладб. Александре Нев. лавры; 27.8.1956 прах Г перенесен на Литераторские мостки Волкова кладб.]. Отец, Ал-др Из. (1754—1819),— зажиточный купец, неоднократно избирался симбирским гор. головой.

Овдовев Иван Александрович Гончаров , женился в 1803 на купеч. дочери. Авдотье Матв. урожд. Шахториной (1785— 1851). Г. писал что это была «от природы необыкновенно умная прозорливая женщина и отличная мать.. она во всю нашу жизнь и до конца своей была для нас нравственным авторитетом, перед КОТОРЫМ мы склонялись с ненарушенным ни разу уважением, любовью и благодарностью» (ИРЛИ. ф. 163. on. 1, л. 89. л. 5 6).

В семье кроме Г. было трое детей; Николай (1808—73), ставший учителем г-зии. в кон. 50-х — нач. 60-х гг.— ред. «Симбирских губернских ведомостей», Александра (по мужу Кирчало- ва 1815—96) и Анна (по мужу Музалевскзя. 1818—98;. После смерти отца воспитателем детей был их крестный отец, отстав ной моряк, надв. сов. Н. Н. Трегубое (ум. 1849), человек «редкой, возвышенной души, природного благородства и вместе добрейшею, прекрасного сердца» (там же, л. 10). С 1820 по лето 1822 Г. находился в с. Репьевка за Волгой в частном пансионе священника Ф. С. Троицкого где выучил франц. и нем. яз., пристрастился к книгам («чтение было моей школой...» — «Лит.-критич. статьи и письма», Л., 1938, с. 338) и перечитал всю б-ку, в к-рой «был и Державин, и Жуковский, и Тасс в тяжелом переводе... и старые романы, между ними, например Стерна, и „Ключ к таинствг-м натуры" и богословские сочинения... и к счастию -- путешествия в Африку, в Сибирь, и другие...» (ГПБ, ф. 209 д. 4 л. И): В 1822 мать, в надежде, что сыновья пойдут по торговой части определила их в Московское коммерческое училище, о к-ром у Г. остались самые тяжелые воспоминания (в июле 183С отчислен по прошению матери без окончания полного курса).

Уволенный из купеч. звания Гончаров (указ Симбирского гор. ма- гистра-а от 11 сент. 1830 подтвержденный в 1835 решением Сената», что требовалось для поступления в ун-т Г. в ав1. 1831 был принят на словесное отд. Моск. ун-та. Из профессоров тех лет Г. особо выделял М. Т. Каченовского, С. П. Шевырёва и Н. И. Надеждина, чертами к-рого наделил «профессора эстетики» в «Обыкновенной истории» (см.: Бобров Е. АЯИЗ истории рус. лит-ры XVIII и XIX столетии,—Из-ОРЯС 1909, т. 14, кн. 1 с. 114—24). Второй год учебы в ун-те Г. назвал «золотым веком» (VII, 254; здесь и далее цитаты пс изд.: Собр. соч., т. 1—8. М„ 1977—80)|1тогда окончательно определилось и его влечение к лит-ре, состоялась первая публ.— перевод двух глав из ром. Э. Сю «Атар-Гюль» («Телескоп», 1332, № 15). Навсегда осталось в памяти Г. посещение А. С. Пушкиным ун-та 27 сент. 1832 («для меня точно солнце озарило всю аудиторию...» — VII, 241).

В июле 1834 Г., получив сви- детельс-во (в мае 1835 — аттестат) об окончании ун-та вернулся из Москвы в Симбирск, в нояб. (?) 1834 —апр. 1335 служил секр. канцелярии симбир. губ А. М. Загряжского. «Родимый город не представлял никакого простора и пищи уму, никакого живого интереса для свежих, молодых сил» (VII 310), и при первой возможности Г. приезжает в Петербург (май 1835), с к-рым в дальнейшем связана вся его жизнь. Но впечатления детства, юности, позднейших приездов на родину (лето 1849 неск. дней в февр. 1855, лето 1862) в разной мере отразились во всех трех его романах. 18 мая 1835 определен на службу в деп. внеш. торговли Мин-ва финансов в качестве переводчика 30 чая утвержден в чине губ. секр. «Все свободное от службы время посвящал литературе» (VII, 219). В первые годы жизни в Петербурге испытал трудности и лишения быта мелких чиновников «с мучительными ежедневными помыслами о том, будут ли в свое время дрова, сапоги окупится ли теплая, заказанная у портного шинель в долг?» (письмо Г. к С. А. Нккитенко от 3 июля 1866 —ИРЛИ, ф. 134. оп. 8. д. 11). Значит, событием в жизни Г. было знакомство (лето 1835) с семьей академика живописи Н. А. Майкова (Г. преподавал его детям А. Н. и В. К. Майковым, рус. словесность и лат. яз.) дом к-рого, по восп. Г., «кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств» («Голос», 1873, 29 авг.).

Здесь завязались первые лит. знакомства Гончарова  (в т. ч. с В. Г Бенедиктовым Д. В. Григоровичем. И. И. Панаевым, С. С. Дудыш- киным, А. П. Заблоцким-Деся- товским) и началась его собственно творч. деятельность. В рукоп. ж-лах кружка Майковых «Подснежник» и «Лунные ночи» появились романтич. стихи Г. (одно из них — «Тоска и радость» — в пародированном виде приписано герою «Обыкновенной истории» Александру Адуеву) и повести (б. п.; при жизни Г. не опубл.) «домашнего содержания то есть такие, которые относились к частным случаям или лицам больше шуточного содержания и ничем не замечательные» (VII, 219): «Нимфо.дора Ивановна» (1836), «Лихая болесть» (1838), ^Счаст- лмвая зшибка» (1839; Попытк; атрибутировать Г. [см.: И. А Гончаров (Новые матсриалт с жизни и творчес~ве писателя) Ульяновск, 1976, с. У9—116] пов «Красный человек» («Псдснеж ник», 1837, б. п.) недостаточн! убедительна. В 1842 чагтиса. «физиологический очерк» «Иваг Савич Поджабрин» [опубл. «Совр.», 1848. № 1; неодобрит отзывы- «Сев. обозр.», 1848 № 1;        (П. В. Анненков; -«Совр.», 1849, Ns 1; поправка i этому отзыву: (Н. А. Некра сов/— «Совр.:, 1849, №4 положит, рец.: М. М. Достоев ский — «Пантеон», 1848, N» 3; см также: ОЗ. 1850. № 1; «Совр.» 1851, Nt 2]. До 4еьр. 1844 Г. -ia ботал над ром. «Старики», о к-рои известно из писем В. А. Соло ницына к Г.: «... Вы... только ш лености и неуместному сомнении в своих силах не оканчивает! романа, КОТОРЫЙ начали так блис тательно. То, что Ьы написали обнаруживает прекрасный та лант» (ИРЛИ P. I. г п. 17, д. 152) Однако ни похвалы близкоге приятеля, ни «комнатная» славг салона Майковых не могли противостоять сомнениям Г его нерешительности и неверию в свот силы (в 1832—44 писал «бе; всякой практической цели», ничего не печатая, «кипами исписанной бумаги я топил noTo.v печки» — «Лит.-критич. статьи у письма», с. 337). Эта особенность творч. личности Г., равне как и высокая требовательное™ к себе, были обусловлены егс взглядами на лит-ру («... литератору если он претендует не на дилетантизм... а на серьезное значение, надо положить в эте дело чуть не всего себя и не век жизнь!» — там же, с. 338) и дс конца дней остались характерной чертой Г.-писателя.

В марте 1846 Гончаров познакомился с В. Г. Белинским, с к-рым во многом был солидарен, «прежде всего с его здоровыми критическими началами и взглядами на литературу, с его сочувствием к художеств [енным] произведениям. наконец, с честностью и строгостью его характера» (VII 361). Общение с Белинским и его окружением не только расширило лит. связи Г. (Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский П. В. Анненков, В. П. Боткин, К. Д. Кавелин, А. Д. Галахов), но оказало воздействие на формирование реалистич. принципов его творчества, приблизило к передовым идеям времени: «Я разделял во многом образ мыслей, относительно, например, свободы крестьян, лучших мер к просвещению общества и народа, о вреде всякого рода стеснений и ограничений для развития и т.д.» (VII. 385). Наблюдая- как «сама жизнь для таких умов, как Белинский, становится настоящей школой и академией» (VIII. 416), Г. уже в те годы видел в Белинском не тслько эстетич. критика и публициста, но и «трибуна» (VIIJ 89). вместе с тем Г. не мог «измениться вполне» и, «развившись много в эстетическом отношении в этом кругу, остался во всем прочем верен прежним основам своего воспитания» (VII, 362) — «никогда не увлекался юношескими утопиями в социальном духе идеального равенства», «не давал веры... материализму — и всему тому, что из него любили выводить», к власти «относился всегда гак, как относится большинство русского общества — но. конечно, лицемерно никогда не поддерживал произвола, крутых мер и т.п.» (VII, 385). Разница обществ.-полит, позиции не могла не сказаться ча отношениях Г. и Белинского, однако не помешала им оценить по достоинству -алант друг друга (см.: Пиксанов Н. К Белинский в борьбе за Г.— «Уч. зап. ЛГУ», 1941 № 76. Серия филол. наук в. 11, с. 57—87).

В 1845 Г. «с ужасным волнением» (VII, 353) передал ром. «Обыкновенная история» (задуман в 1844. писался в 1845 и ",846 — иеск. глав1 на суд Белинскому. к-рый «был в ьостопге от нового таланта, выступавшего так блистательно...» (Панаев И. И., Лит. восп., М„ 1950, с. 308) и предложил напечатать произв. в подготовляемом им сб. «Левиафан» (изд. не состоялось). Публикация ром. («Совр.», 1847, № 3, 4; с-д. изд.— ч. 1—2, СПб., 1848; реп.: (А.Григорьев) — «Моск. городской листок», 1847, 28—29 марта, 3 июня; (Ф. Булгарин) — СП.        1847,12 апр.: (Л. Брант) — там же, 21 — 22 апо.: (6. Г. Белинский) — «Совр.», 1847, Ns 5 1848 №3; <А. Гал»хов) — 03, 1848, No 1) «произвела в Питере фурор — успех неслыханный!» (Белинский. XII, 352). Центр, конфликт — столкновение «романтика жизни» с «положительным челозеком» — сделал ромаь исключительно актуальным произв.. осн. содержание к-рого в первую очередь определялось протестом против рожденной романтизмом «модели жизни» не только устаревшей но и, по мнению Г., вредной. Тем самым, по словам Белинского, был нанесен «страшный удар романтизму, мечтательности сентиментальности, провинциализму!» (XII, 352). С др. стороны, по мнению В. П. Боткина, от «повести» Г. «не очень поздоровится арифметическому здравому смыслу: словом, она бьет обе эти крайности- («Лит. мысль», т. 2, П- 1923 с. 190).

Г. ясно понимал ограниченность взгляда каждого героя на жизнь, но присущее ему точное социальное чутье подсказало неизбежную в конкрег- но-ист. условиях победу бурж. практицизма над возвышенным, но беспомощным романтизмом. Намеченный Пушкиным вариант судьбы Ленского: «А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел» — в новых условиях оказался закономерным, по убеждению Г итогом жизни романтика. Почти через 10 лет после выхсда «Обыкновенной истории» Л. Н. Толстой заметил: »Вст где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можешь ни с одни-- не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее» (LX, 140).

7 окт. 1852 Г., согласившись (авг. 1852) участвовать в качестве секр. адмирала Е. В. Путятина в кругосветном плавании («Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь — я. такой ленивый, избалованный! Кто меня знает тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду...» — VIII. 202), покидает Кронштадт на фрегате «Паллада», увозя с собой наброски будущих ром. «Обломов» и «Обрыв». О своих занятиях на фрегате Г. писал: «Я сел и веду общий журнал, прохожу словесность с гардемаринами по просьбе адмирала; пробовал вести и свои записки, но сделал очень мало. Причиной этому моя несчастная слабость вырабатывать донельзя» (VIII. 204—05). Участие в походе рус. воен. корабля из крепостнич. России через «классическую» страну капитализма Англию в Японию с ее замкнутым феод, укладом укрепило Г. в мысли об объективно назревших экон. и обшеств.-полит. изменениях в России, уточнило его эстетич. позицию. LLI-ольц в «Обломове» и Тушин в «Обпыве» своим появлением в качестве антагонистов Обломова Райского и Волохова отчасти обязаны его путешествию. Крым, война 1853—56 прервала плавание. 27 июля 1854 Г. был откомандирован через Сибирь («...перебывал у всех декабристов, у Волконских, у Трубецких. у Якущкиаа и других» — Ш, ч93) в Петербург, где с февр. 1855 возобновил службу в деп. в должности столоначальника.

За время путешествия Г. «набил целый портфель путевыми записками» (ЛН, т. 22—24, с. 407), пзбликация к-рых (ОЗ. 1855, N. 4. 5 10. 1856, № 3; «Мир. сб-к», 1855, Ns 5, 6, 9- 11; РВ, 1856 № 21. 1857, № 9; «Совр», 1855. № 10. 185, № 2; ЬцЧ, 1857, т. 142; отд. изд. под назв. ..фрегат „Паллада » — т. 1 —2, СПб 1858) была встречена с интересом и сочувствием (рец.: (Н. А. Некрасов) — «Совр.», 1855. № 11; <А. 3. Дружинин) — «Совр.», 1856, № 1; С. С. Дудышкин — ОЗ, i 856, № 1). Г. стремился дать не «систематическое описание путешествия» (II, 8), но передать «дыхание жизни», то, что «не покорилось никаким выкладкам и цифрам», чего «не смог никто записать на карте» (II. 106). «Очерки путешествия» написаны «блестящим, увлекательным рассказчиком» (Н. А. Добролюбов— «Совр », 1858, № 6, с. 195), с умным юмором, тактом, наблюдательностью. Пс мнению Д И. Писарева, очерки выражают «то, что передумал и перечувствовал художник»; «в них чало научных данных... нет даже подробного описания земель и городов», но в картинах, «поражающих своею свежестью, закониенностью и оригинальностью... схвачены разнородные типы, представители различных национальностей», с дру.ой стороны. «автор обнаруживает в полной силе свое знание русского человека» («Рассвет», 1859, т 1, № 2, с. 69, 70. б. п.). В очерках Г. натхди в целом объективнее отражение полит, и экон. процессы в мире: «искомый результат путешествия ...параллель между чужим и «.воим» (II 70) оказался у Г. честным и во многих аспектах социально и исторически точным. На эту сторону «очерков» критики разных направлений внимания не обоатили.

24 нояб. 1855 А. В. Никитенко проводит Г в цензоры Петерб. ценз, к-та: «Он умен, с большим тактом, будет честным и хорошим цензором. А с другой стороны, это и его спасет от канцеляризма, в котором он погибает» (Никитенко, I, 425). 5 марта 1856 Г. предписано вступить в должность «с тремя тысячами руб. жалованья и с 10 000 хлопот» (письмо Г. к Е. В. Толстой от 23 дек. 1855 —ГМ, 1913, № 12, с. 242).

Сидят: И. А. Гончаров И. С Тургеке . А. В. Дружинин Н. Островский. Стоят: Л Н. Т. .стой, Д. В. Григорович. 1850.7 июня 1857 Г. выезжает в первый загпаничный отпуск (лето за границей проводит также в 1859— 61, 1864—72) В течение лета — осени он побывал в Дрездене. Париже, Франкфурте, Mafihue. Кельне, «на водах» в Маоиен- баде, где в 7 недель завершил 1-ю и написал 3 др. части ром. «Обломов» план к-рого «был готов» еще в 1847. «Увертюра всего романа» (VIII, 111) —тлава «Сон Обломова» была опубл. в 1849 («Лит. сб-к с иллюстрациями», СПб.; рец.: (Н. А. Некрасов) — «Совр.». 1849. № 4; «Москв ». 1«49, № 11). В лит. кругах нач. 50-х гг. роман был известен под назв. «Обломовщина». связанным- вероятно именно с 1-й частью, написанной в 1850. преим поев, обличению «обломовщины» как социально и нравственно опасного явления рус. жизни сер. 19 в. Последующая трансформация названия романа обусловлена выдвижением в идейныи и психол. центр судьбы одного героя, человека доброго сердца и нравственных правил, жизнь к-Doro определяется гнетущим воздействием крепостнического уклада, проникающим во все сферы обществ, и личного бытия и сознания; тема «обломовщины» в окончат, редакции приобрела еще более мощное звучание. По выходе романа (ОЗ 859, № К—4; отд. изд.—т.^—2, СПб. 1859) успех как вспоминал Г, «превзошел мои ожидания. И Тургенев однажды заметил мне кратко: ..Пока останется хоть один русский,— до тех пор будут помнить Обломова"» (VII, 357—58). Л, Н. Толстой писал тогда: «Обломов — капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от Облом [ова] и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это. что Обломов имеет успех не случайный, не с -рескем, а здоровый, капитальный и невременный в настоящей публике» (LX, 290). В России тех лет не было «ни одного малейшего, безуездного, заштат- нейшегс города, где бы не читали Обломова, не хвалили Обломова, не СПОРИЛИ об Обломове» (БдЧ. 1859. Nc 12, с. 6). Б отзывах критики центр, место принадлежит ст. Н. А. Добролюбова «Что такое обломовшина?» в к-рой роман оценен как «произведение русской жизни знамение Бремени» («Совр». 1859, N? 5, с. 66).

Выступление Добролюбова, высокую сценку к-рого Г. не пересматривал до конца жизни («об обломовщине, то есть о том, что она такое, уже сказать после этого ничего нельзя»), поразило его еще и «проницанием того, что делается в представлении художника», глубиной «сочувствия и эстетического анализа» (VIII. 275—76). Отсутствие суждений о женских образах, весьма комплиментарно для Г. объясненное Добролюбовым («Разби- ра.ь женские типы, созданные Гончаровым, значит предъявлять претензию быть великим знатоком женского сердца»), в какой-то мере восполнялось перво- нач. отзывом о романе Д И. Писарева («Рассвет», 1859, № 10), написанном до резкого пересмотра им (см. ст.: «Писемский Тургенев и Гончаров». РСл. 1861. № 11, и «Женские типы в ром. и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова», гам же, N? 12) взгляда на творчество Г. Отрицат. отношению Добролюбова к гл. герою с его «неизменным качеством — отвращением от серьезной и самобытной деятелпности», источник к-рого — «гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других...» («Совр.!, 1859. Ni 5 с. 69, 71), критики иной обществ.-эстетич. ориентации противопоставили апологию Об- ломовки, к-рая представлялась им как поэтический, «полный, художнически созданный мир. влекущий... неодолимо в свой очарованный круг» (А. Григорьев — РСл№ 8 с. 8), делали акцент на нац. характере этого явления^ заслугу Г видели в том, что он «крепко сцепил все корни обломовщины с почвой народной жизни и поэзии — проявил нам ее мирные и незлобные стороны, не скрыв ни одного из ее недостатков» (А. В. Дружинин — БсЧ, 1359, № 12, с. 21 — 22). Созданный Г. сбраз мошной обобщающей силы использовал В.К.Ленин (ПСС, ук.) для характеристики «обломовщины» как особого социального явления. Обломовки как символа духовного застоя и экон. косности.

Лит. успехи позволили Г. отказаться от службы (уволен по прощению 1 февр. 186и), но 29 сент. 1862, отчасти из-за мате- оиальной необеспеченности, отчасти в надежде на возможность успешного служения на новом поприще. Г. принял должность г.т. ред. официозной газ. «Сев. почта». В иач. июня 1863 отказался от газеты, направление которой не удалось реорганизовать в духе поданной им на имя П. А. Валуева записки где предлагалось допустить большую свободу «говорить публично о наших внутренних, общественных и домашних делах...» (РЛ, 1958, № 2, с. 139). Находясь затем на службе в Совете по делам книгопечатания (с июня 1863) и в Сэвет; Гл. управления по делам печати (с апр. 1865 и до выхода в отставку 29 дек. 1867 в чине д. стат. сов.: см.: ф с.— ЦГИА, ф. 776, оп. 3. I 909), читал в качестье «цензора цензоров» «Современник», «Рус. слово» «Нувеллист», «Сев сияние» (на рус. яз.). «День», «Эпоху», «Ясную Поляну», «Собр. иностр. романов», «Рус. архив» и др. издания (ЦГИА. ф. 775, on. i, д. 181).

В лит. кругах службз Г. в цензуре с самого начала вызвала недоумение и раздражение. «Одному из первых русских писателей не следовало бы боать должности такого рода. Я не считаю ее позорною но, во-первых, она отбивает время у литератора, во-вторых, не нравится общественному мнению, а в-третьих... в-третьих то, что писателю не следует быть цензором»,— записал 2 дек. 1855 в дневнике Дружинин (Дружинин А. Повести. Дневник. М.. 1986, с. 358). Неодобрит, отзывы Г. слышал из уст достаточно близких людей (см. его письмо к П. В. Анненкову от 8 дек. 1858 — VIII, 256—57), читал в вольной печати фельетон Герцена А. И. «Необыкновенная история о цен- соре Гсн-ча-рс из Ши-Пан-Ху», «Колокол» от 1 дек. 1857; отклик Г. на фельетон см.: У т е в - ский Л. С., Жизнь Г., М., 1931, с. 103—04) Вместе с тем он и сам тяготился службой «по необходимости (да еше петом цензором. Господи прости!)», заботами «о добывании содержа ния» (VII. 386), «невыносимым положением в Совете» (Никит е н к о. II. 555). с горечью признаваясь: «... более всего любил я перо. Писать было моей страстью» (VII. 386).

Цензорская деятельность Г. не может быть оценена однозначно. Он настоял на допущении в печать таких ранее запрещенных или бывших на подозрении цензуры произведений, как поэмы М. Ю. Лермонтова («Боярин Оршг», «Демон», -Ангел смерти»), сб-к стих. Н А. Некрасова (2-е изд.), «Записки охотниха» И. С. Тургенева (2-е изд.), ром. «Ледяной дом» и «Последний Новик» И. И. Лажечникова. «Очерки бурсы» («Бегуны и спасенные бурсы») Н. Г. Помяловского, дал разрешение на публ. пов. Ф. М. Достоевского «Село Стеиаьчиково и его обитатели», не вымарав «ни одного слова» (в кн.: Ф. М. Достоевский. Мат-лы и исследования, Л., 1935 с. 531), пропустил «с очень маленькими помарками» ром. А. Ф. Писемского «Тысяча душ» и получил за то выговор; дал возможность драме «Горькая судьбина» увидеть «свет божий в том виде, в каком она написана» (Писемский А. Ф., Письма. М,— Л„ 1936, с. 124, 285). Известны однако, и резкие отзывы Г. (в русле правительств, политики) о направлении «Современника», к-рый, по словам Г «соблазнительно действовал на молодое поколение... щеголяя крайностями отрицания в науке и жизни...» (Евгеиьев - Максимов В. Е. Последние годы «Современника». 863—1866, Л., 1939 с. 85), и «Рус. слова», с его «отчаянною эксцентричностью и парадоксальностью мнений... и ребяческим... рвением провести в публику запретные плоды... жалких и несостоятельных доктрин материализма, социализма и коммунизма» (Евгеньев -Максимов В. Е., «Современник» и «Рус. слово» пред судом Г.— «Уч "зап. ЛГПИ.,  938. т. 1 с. 103—04). Вместе с тем в меру своих служебных возможностей Г, пытался ослабить опасное для авторов «Современника» и «Рус. слова» обвинение в действенности их пропаганды, утверждая напр.. что разносимое аРус. словом» «зло... разносило с собой же и противоядие. отрезвлявшее от пристрастия к нему и ею поклонников» (там же, с. ЮЗ)1 оспаривал опасное для Писарева намерение Ценз, к-та рассматривать ст. «Новый тип» «совокупно» с ром. Н Г. Чернышевского «Что делать?» (РВ. 1906. с. 579). В свете этого и др. разноречивых фактов ценз, деятельность Г. нуждается в дальнейшем, более точном осмыслении.

С дек. 1857 по весну 1858 Г., сохраняя долж ность цензора, преподает цесаревичу Николаю Александровичу рус. словесность. 3 I860 участвует в публичных "тениях в пользу Лит. фонда, чл. к-рого избран 17 дек. 1855. С 1860 чл.-корр. АН по отд. языка и словесности. Не позднее 1859 Г. поселился на Моховой ул., в доме М. М. Устинова (ныне д. 3), где прожил до конца дней. В эти годы начала складываться легенда о Г при- писывавшаг ему черты характера Обломова, к-рая опровергалась как самим Г. («Когда замечен был талант — и я... погрузился в свои художественно- литературные планы — у меня было одно стремление жить уединенно, про себя. Я же с детства, как нервозный человек, не любил толпы, шума новых лиц! Моей мечтой была... умеренность, кусок независимо! о хлеба, перс и тесный кружок самых близких приятелей. Это впоследствии называли во мне обломовщиной» — VII, 385), так и свидетельствами современников, близко знавших его («Под спокойным обличьем укрывалась от нескромных или назойливо-любопытных глаз тревожная душа. Главных свойств Обломова — задумчивой лени и ленивого безделья — в Иване Александровиче не было и следа. Весь зрелый период своей жизни он был ботьшнм тружеником» — А. Ф. Кони, в кн.: «Г. в восп. современников» с. 253, см. там же, с. 233).

От наблюдателей Г. была скрыта ин-имная жизнь его сердца. Между тем Г. не раз переживал дюбовные драмы В 2855—56 он серьезно увлекся Е. В. Толстой, но не получил взаимности (в 1857 она вышла замуж). Переживания Г. отразились в своеобразном романе в письмах к Е. В. Толстой, объединенных названием «Pour ц сотге» (ГМ, 1913, № 11, 12). По мнению публикатора писем П. Н. Саку- лина, она послужила прототипом Ольги Ильинской. Е. К. Штакен- шнейдер называет в качестве прототипа др. лицо — Ек. П. Майкову деятельный характер к-рой. самостоятельность суждений, тонкий худож. вкус были Г. весьма симпатичны (см.: Ч е м е - на О. М., Создание двух романов. Г. и шестидесятница Е. П. Майкова, М., 1966). В 1867 — нач. 1868 произошло знакомство и очень скоро разрыв Г. с некой тАгр. Ник.» (полное имя не установлено — Ежегодник РО ПД. 1976, Л„ 1978, с. 190—92). Подробности знала, вероятно, лишь дочь А. В. Никитенко, Софья Александровна,— верный друг и пост, конфидент Г. В письме к ней от 29 мая 1868 Г. говорил о серьезной д) шевной травме. нанесенной разрывом, и о выдающейся роли «Агр. Ник.» в его работе над «Обрывом»: «... это была моя не Btpa, а модель моей Вьры...» (Ежегодник РО ПЦ. 1973, Л . 1976, с. 59). Свойственное Г. глубокое уважение к женщине отразилось и в лит.- критич статьях, и в переписке, и в первонач. намерении посвятить «Обрыв» «русским женщинам».

Длителоная и сложная творч. история «Обрыва» тесно связана с обществ., полит, и худож. жизнью 1849—69 гт. «... Этот роман была моя жизнь: я влежил в него часть самого себя близких мне лиц. родину, Волгу, родные места ...» (VII, 360). Роман задуман в 1849 под условным назв. ^Художник». Типичный для лит-ры 50-х гг. конфликт личности и среды Г. рассматривал в оссбом аспекте взаимоотношения творч. индивидуальности и об-ва выдвигая на первый план проблему формирования психологии «художника» «с преобладанием над всеми органическими силами человеческой при- ооды силы творческой фантазии» (VI, 443—44). Но в условиях кон. 50-х — нач. 60-х гг. эта тема становится все менее актуальной (по словам Г., «не то теперь требуется» — VIII, 279). Попытка обратиться к выдвинутой эпохой теме «новых людей», используя заметки 50-х гг. о «сильной, почти дерзкой золе» (VI 463) личности, сосланной за полит, убеждения в провинцию,— не удается. В 1860—6l были опубл отрывки из романа (с подзаголовком «Эпизоды из жизни Райского»): «Софья Николаевна Беловедова» («Совр.», 1860, Ns 2 рец.: (Н. К. Михайловский) — «Рассвет». 1860, Ns 4), «Бабушка» и «Портрет» (ОЗ 1861 № 1, 2). В это время Г. приходит к убеждению в необходимости объективации героя-художника, по первонач. планам воплощавшего и «серьезные стороны» (VIII 319) автора. К работе над романом Г. возвращается в 18о5—66 и в осн. завершает его летом— осенью 1868. Неуверенность, к-рую он испытывал определяя идейную и нравственно-психол. доминанту романа, отразилась и в поисках названия. Весной 1868 Г. решает назвать роман именем Веоы; окончат, название найдено летом того же года. Так был установлен идейно-психол. и сюжетно-композиц. центр романа — судьба поколения занятого напряженными поисками своего места в лб ве и истории, но не сумевшего выбрать правильный путь и потерпевшего трагич. поражение.

Публ. романа «Обрыв» (BE, 186° № 1—5; отд. изд.—т. 1—2, СПб., 1879) вызвала бурные споры в разл. лит лагерях. Полемика Г. с чуждой ему во многом рев.-демокр. лит-рой 60-х тт., гл. образом по проблемам этическим, выразилась в обрисовке «нигилиста» Марка Волохова (при всем предубеждении к к-рому Г. создал характер, не лишенный привлекательности), она же породила и отрицат. оценку романа в демокр. печати е л г у н о в Н. В.. Талантливая бесталанность.— «Дело», 1869. №8; Скабичевский А. М.. Старая правда.— ОЗ. 1869. №10; Цебрико- в а М. К.. Псевдоловая героиня.—ОЗ. i870. № 5: (Салтыков-Щедрин М. Е.) Уличная философия Шо поводу 6-й главы 5-й части рем. «Обрыв»).—ОЗ, 1869, №6]. Реакц. печать упрекала Г. в симпатии к молодым героям романа, «грязный Марк и незначительная Вера окружаются каким-то поэтическим ореолом» (РВ 1869, No 7,         373). Этиодносторонне-полемич. оценки оставляли без внимания достоинства романа, достижения зрелого мастерства Г. На критику Г. реагировал болезненно, дважды («Предисловие к ром. ..Обрыв», I860, и «Намерения, задачи и идеи ром. „Обрыв"», 1872) пытался объясниться, но не опубл. своих статей. Только в «критических заметках» «Лучше поздно чем никогда» (~Рус. речь», 1879. № 6) Г. высказался о своем отношении к критике «Обрыва» и о своем понимании всех трех романов.

Через долгую жизнь Г. проходит несколько тесных дружеских связей. Степень доверия, прочность дружбы определялась преим. тем, насколько серьезно друзья оказывались втянутыми в творч. прочесс Г.. ждавшего от них нелицеприятной оценки и точных советов. В период работы над нОбломовым» это были Е П. Майкова, И. И. Льховский (см.: ЛА, т. 3, М,—Л., 1951. с. 91—96), Ю.Д.Ефремова (см.: «Нев. альм.», в. 2, П., 1917, с. 8—43; Г а е ц к и й Ю. А., Миллион терзаний. Повесть о Г., 2-е изд., М., 1979); в 60-е гг. при завершении «Обрыва- пост, поддержку оказывали ему С. А. Никитенко и М. М. Стгсюлевич; в 70—80-е гг. большое место в жизни Г занимает А. Ф. Кони. Многолетнее общение связывало Г. с К. Толстым и его женой (Г. был одним из первых читателей соч. поэта); с глубоким уважением относился он к Ф. И. Тютчеву поддерживал пост, знакомство с Я. П. Полонским, А. Н Майковым, А. Н. Островским; сложные, ко взаимоуважительные отношения связывали Г. и Н. А. Некрасова, все-да (невзирая на разность обществ.-полит. позиции) высоко ценил он М. Е. Салтыкова- Щедрина; гений Л. Н Толстого был для нею несомненен. Значит, роль в лит. деятельности Г. и в процессе его самопознания как художника играло не до конца осознанное творч. соревнование с Тургеневым, мнение и вкус к-рого бчли для Г. всегда безусловно гг-оритетны. Однако возникшее у Г. подозрение в совершенном Тургеневым плагиате — использовании замысла -Юбрыва» (к-рый Г. «открыл» ему в 1855—56, пересказав «все подробности..., сцены, детали, .» — VII 356) для своих ром. «Дворянское гнездо» и «Накануне» — резко изменило их отношения и едва не привело к дуэли. Конфликт разрешился 29 марта 1860 «третейским судом» в составе Анненкова, Дружинина, Дудыпкина. Никитенко. но заключение «судей» («произведения Тургенева и Гончарове как возникшие на одной и той же русской по;ве должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе СТОРОНЫ» — «Г. в восп. современников», с. 79 > Г. не удовлетворило. Примирение писателей на похоронах Дружинина 21 Я"в. 1864 не изменило их внутренних отношений, перипетии к-рых изложены в своеобразной исповеди Г.— «Необыкновенной истории» (2-я пол. 70-х гг.; опубл.; <Сб-к Рос. публ. б-ки». т. 2, в. 1, П., 1924; см тзкже: Л. Н. Майков - PC 1900 № 1). Долго и мучительно вынашивавший замыслы служивший иск-ву «как запряженный вол» (VIII, 260), Г. не мог простить легкости с к-рой Тургенев, как ему казалось, создавал свои «эскизы^, выдавая их доверчивой публике за романы. Сознавая пс временам гиперболизм своей подозрительности болезненность сзоих настроений, Г не находил сил противостоять им (даже в черновой рукописи ч. 4 ром. <Обрь:в>: Г., не называя имен. попытался рассмотреть обстоятельств своей вражды с Тургеневым ках тему противоборства разных человеческих и артистич. типов).

В последние десятилетия жизни Г.— «по-прежнему... умный. высоко и разносторонне образованный, подчас веселый и в высшей степени наблюдательный собеседник...» («Г. в восп. современников». с. 233> в к-ром «сидело очень цельное чувство писателя-художника! (там же. с. 143), в печати однако выступал редко, считая себя устаревшим и забытым писателем. В 1874 как один из ред.-составителей и авторов Г. участвовал в сб. «Складчина», изданном в пользу голодающих Самар. губ. Во 2-й пол. 70-х гг. состоял в жюри пс присуждению ежегсд. премии за лучшее драм, произв. Откликаясь на пост. ^Горя от ума» на сцене Александрии, т-ра, пишет «критический этюд.. «Миньон терзаний» (BE, 1872, Nv 3) — самое яркое произв. Г.-эссеиста, содержащее глубокий анализ об- ществ.-ист., психол., сценич. сторон комедии А. С. Грибоедова. Др. его работы, поев, театру,— «Ма-ериалы. заготовляемые для критич. статьи об Островском» (1873—74) и Опять „Гамлет на рус. сцене» (1875) — остались незавершенными как и ст. «„Христос в пустыне Картина г. Крамского» (1874?). Последнее произв. Г.— очерк «Май месяц в Петербурге» (июль 1891; опубл.; «Сб. - Нивы"». 1852, № 2) — о доме на Моховой ул., где писатель прожил более 30 лет.

Обращение к «малым формам» — статьям, очеркам мемуарам, отказ от создания эпич. произв. проходил бслезненно, возникавшие новые замыслы (напр., продолжение «Обрыва»; см.: ЛА. т. 3. М,—Л., 1951. с. 85—90) зоплощения не получили. Причины творч. молчания Г. частично объясняет письмо Ф. М. Достоевского к X. Д. Ал- чевской (9 апр. 1876): «... на мой искренний вопрос: понимает ли он все в текущей действительности, или кое-что уже перестал понимать. он мне прямо ответил, что многое -перестал понимать". Конечно, я про себя знаю, что этот большой ум не только понимает, но и учителей научит, но в том известном смысле, в котором я спрашивал (и что он понял с 1/4 слова), он, разумеется,— не то что не понимает, а не хочет понимать» .XXIX, кн. 2, с. 78). Как всегда быва.,о в минуты творческих пауз, Г. обращается к дружеской переписке. Эти письма ib своей совокупности рисовали Гончарова во всех проявлениях его сложной духовной природы и. конечно. стоили ему немалых труда и времени» («Г. в восп. современников», с. 254). Верный празилу не открывать своих переживаний никому, кроме самых близких людей, Г печатно обратился («Нарушение воли», BF 1889, № 3) ко всем своим адресатам с просьбой уничтожить имеющиеся у них письма, и сам, незадолго до смерти, сжег значит, часть своего архива. Исходя из той же требовательности к себе равно как и из уверенности в своей принадлежности исключительно рус. культуре, Г. весьма безразлично относился к переводам своих произв. на иностр. яз., болезненно воспринимая лишь ставшие ему известными искажения текста романов.

В 1876 избран д. чл. ОЛРС при Моск. ун-те (поч. чл. с 1885). В 1880 франц. Лит. фонд избирает Г. рус. чл.-корр. Об-ва литераторов Франции.

В 1881 Г обращается с письмом в Симбирск к А. П. Языкову с предложением передать свои книги в Симбирскую обществ, б-ку (в наст, воемя в ульяновском Дворце книги хранится спец. фонд Г.). В нач. дек. 1882 у Г. усилилась болезнь глаз, приведшая к полной потере зрения правого глаза. 31 дек. 1882 в узком (по решит, настоянию Г.) кругу друзей был отмечен 50-летний юбилей его творч. деятельности. 2 февр. 1883 поздравит, адрес Г. вручила делегация женщин. Для Г. этот факт бы- весьма значительным: подтвердилось признание его произведений теми, для кого, как неоднократно он заявлял, в первую очередь очи были написаны. В ответном письме (BF 1883, № 3, с. 446) Г. заметил, что в адресе сказано главное: «рисуя» своих героев, он «сам жил их жизнью, плакал их слезами!».

Начиная с 1873 Г проводил лето в Петербурге, в 1879—86. 1888 он выезжал в Дуббельн (Ду- булты), в 1887—в Гунгербург (Усть-Нарва), в 1889 — в Паз- ловск, в 1890—91 — в Старый Петергоф. Изменение привычного обпаза жизни связано с тем, что в 1878 умер слуга Г.— Карл Трейгут, на руках вдовы осталось трое малолетних детей, заботу о к-рых взял на себя Г. «С годами, когда стали подрастать дети, сердце Ивана Александровича откликнулось на их чистую ласку, и он привязался к ним, и особливо к старшей девочке, глубоко и трогательно. Его заботам... эти дети были обязаны своим воспитанием и образованием... Мало- помалу их жизнь пустила в его существование крепкие, неразрывные копни» («Г. в восп. современников», с. 259). В Москве живут потомки А. К. Трейгут-Резве- цовой. бережно сохранившие мн. личные вещи писателя. При их непосредственном участии 18 июня 1982 в Ульяновске (ул. Гончарова, д. 20) был открыт лит.-мемориальный музей Г.

Творчество Г. глубоко своеобразно. Своеобразен уже самый стиль его прозы — эпически замедленное, изобилующее тщательно отобранными, глубоко продуманными бытовыми и психол. подробностями повествование о частной жизни немногочисл. ге- роеЕ, взятой в ее повседневном течении (хотя и в ответственные, оешаюшие периоды их бытия). Избранная Г. эпич. манера исключает возможность прямого авт. вмешательства: «... я не выдумывал ничего: сама жизнь писатась у меня как я пережива.. ее и видел, как переживают другие, так она и ложилась под перо. Не я, а происшедшие у всех на глазах явления обобщают мои образы» (VIII 131). Вместе с тем подчеркнутая объективность письма создающая иллюзию «стихийности» происходящего, сочетается с филос.-эстетич. и худож. концептуальностью. Непосредств. се выражением является исключит. четкость композиц. строения произв. Г.. в основе к-рых всегда лежит последовательно проведенное сопоставление противоположных нрэвств.-психол. типов. Таково. в частности, предпринятое Г. вслед за Пушкиным сопоставление двух жен. характеров: «Один — безусловно. пассивное выражение эпохи, тип. отливающийся, как воск, в готовую, господствующую форму. Другой — с инстинктами самосознания, самобытности, самодеятельности» (VIII, 112).

Настойчивое обрашение Г. к эпич. и библейским преданиям, мифу и фольклору прямо связано с гончаровской теорией типического («... тип слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц, где подобия тех и других учащаются в течение времени и, наконец, устанавливаются, застывают и делаются знакомыми наблюдателю»), с его представлением о предмете и характере иск-ва [«Творчество (я разумею творчество объективного художника...) может являться только тогда, по моему мнению, когда жизнь установится: с новою, нарождаю щеюся жизнию оно не ладит...» — VIII, 407—408]. Уже во ^Фрегате Паллада"» Г. придумывает себе маску повествователя к-рому по служебной обязанности приходится «заменить робость чиновника и апатию русского литератора энергиею мореходца...» (И, 14). наденет ее в «Обломове- («литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами» IV, 496), чуть приподнимет в «Обрыве», рисуя Райского, и уже не снимает вплоть до «Литературного вечера» («беллетрист Ску- дельников»). По мысли Г., этот прием не только должен характеризовать своеобразие творч. личности вообще (ср. пушкинское: «Пока не требует поэта»), но прежде всего — доказывать объективность и типичность повествования его независимость от авт. предубеждений, симпатий и антипатий. В этом плане творч. манера Г. противостоит и лиризму Тур1енева, и учительному пафосу Толстого, и страстной проповеди Достоевского, хотя каждая из этих характеристич. черт в какой-то мере присутствует и у Г.— в иных формах.

Никогда не выходивший за рамки современности и семейно- бытовой сферы, Г.— писатель широкого ист. взгляда на рус. жизнь. Его внимание приковано к фундаментальному глубинному. общемировому процессу эпохи — разрушению устоявшегося патриарх, уклада к вытеснению его новым динамич. стилем жизни, новыми отношениями характерными для «гражданского общества» бурж. типа. Прекраснодушный романтизм Александра Адуева, лень и апзтия Обломова мудрып консерватизм бабушки в «Обрыве» — разные лики уходящей патриархальности: такое же внутр. родство обнаруживают противостоящие им образы «деловых людей»: Петра Адуева, Штольиа. Тушина. Это противопоставление. в психол. плане выступающее как контраст личности, склонной к индивидуаль- но-творч., но абстрактно-идеа- лизир восприятию мирз, и героя- прагматика, проходит через всю «трилогию Г. Однако сила автора «Обломова» — не только в верной фиксации процесса и убедит, изображении неодолимости происходящих перемен: еще в бол шей мере она — в особом качес ве историзма Г.-художниха.

Своеобразие взгляда Г. на о ществ. процесс заключаете прежде всего в том, что св< социально-эстетич. идеал он и i связывает исключительно и i разъединяет поинципиадьно i с той ни с другой стороной ра сматриваемогс им историческо прстивсборства — ни с пз-риа хальным -старым», ни с бурж азным «новым». На том и друтом полюсе он видит ев «добре» и свое «зло» и ч еще важнее, объективную логи реальной жизни: сочетание до ра и зла, их взаимообусле ленность и взаимопепехед. иначе говоря, видит разн родные явления в их жив противоречивой целостности, равной мере свобсдный к от консервативной идеализан уходящего, так и от noeej ностного прогрессизма, Г. рис} смену исторических эпох как щ цесс принципиально неоднозн; ный, где приобретения опла1 вак-тся потерями (и наоборо Знаменательно, что среди л представляющих в романах полюсы ист. конфликта, раз[ шение к-рого он оставляет eav истории нет ни вполне полож] ни вполне отрицат. героев; у ка дего из них своя «правда», веет однако, относительная и 4acTi чая. Наиб. ист. седержате ности, худож. убедительно, и полноты воплощения дос гает эта диалектика xapaKTi в -образе Обломова. сам национальном и вместе с тем щечеловечески значимом с дании Г. В «Обрыве» д логич. структура осложня ся звучит тема борьбь. «стар и «новой» правды и совм. противостояния «новой ЛЖИ» («нигилизму»). При этом писатель не боится показать тупиковые, на его взгляд, ситуации (тема «обрыва»).

Эпич. взгляд на ист. сдвиги и социальные конфликты эпохи не означает, однако, у Г. ни к.-л. преуменьшения значимости этих сдвигов, уравнивания противоборствующих тенденций, ни отказа от их оценки с т. з. определенного общественно-эстет[:;е- ского идеала. «Ключ... к сочинениям» (VIII. 101) Г. содержится именно в напряженных поисках объективно обусловл. идеала. Мечтая о «синтезе» fVIII. 103), ожидая читателя, к-рый «прочтет между строками и. полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит что именно говорит это целое» (VIII, 102), Г. имел в виду гл. обо. этич. идею, объединяющую его создания и проясняющую их смысл. В этой связи принципиальную роль в худож. структуре романов Г. играют жен. обоазы являющиеся непосредств. носителями идеального начала. Всегда помещаемые в центр композиции между полюсами осн. конфликта, они становятся источниками света, бросаемого на каждую из поотивостоящих сторон, и вместе с ощущением относительности «полярных» истин вносят в произв. некую высшую истину — истину молодости не стесненной в своих нравств. исканиях никакой инерцией и догмой, истину любви, движения, радости бытия. С ними в решающей степени связано жизнеутверждающее звучание прозы Г. Осознание долга рус. писателя перед народом, псдвижнич. служение своему призванию непрестанные поиски идеала, глубокое понимание того как «громадна и страшна простая жизнь в наготе ее правды...» (VI, 325), талант убедительного воссоздания этой жизни в ее бытовых проявлениях и высоких духовных подъемах дают Г. подтвержденное временем право стоять в ряду замечат. мастеров рус. классич. прозы.