РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ

Сергей Митрофанович ГОРОДЕЦКИЙ                  

ГОРОДЕЦКИЙ Сергей Митрофанович [5 (17). 1.1884, Пг-ер-бург— 7.6.1967, Обнинск], поэт, прозаик, переводчик, драматург. От2ц, Митр. Ив. (1U6—93), служил по крест, делам, д. стат. сов., сотр. Мин-ва внутр. дел, литератор (см.: Городецкий М. И., Биогр. сведения и список лит. трудов СПб., 1903,— более 10 книжек и ок. 100 статей по истории археологии, малсрос. фольклору: Венгеров. Сл., VI, 204—09). Старший брат Борис — впоследствии видный сов. б"б- лиограф: младший, Александр (1886—1914),— периферийный участник лит.-худож. движения нач. 20 в., соратник Г. по собиранию фольклора и предметов нар. иск-ва.

 По окончании б-й петерб. г-зии Сергей Митрофанович Городецкий  (в 5-м и 6-м классах учился в Орле)  поступил на ист.-филол. ф-т neiepb. ун-та (1902); 5 лет спустя писал в автобиографии: «Погнался за тремя зайцами: наукой живописью и поэзией. Ни одного еще не догнал, но и ни один еще не убежал от меня» (ИРЛИ, ф. 289 оп. 5 д. 89). В авз. 1907 за причастность к рев. движению нек-рое время содержался в петерб. полит, тюрьме «Кресты» (см. цикл «Тюремные стихи»). В 1908 женился на А. А. Бел-Конь-Любомирской (Козельской), изредка публиковавшей стихи и прозу.

Первые поэтич. опыты были окрашены сильным влиянием А. А. Блока (Г. был одним из самых ранних его друзей; см. письма Г. к Блоку — ЛН, т. 92. кн, 2). Обретение самобытной стилистики сам Г. связывал с наблюдениями над играми деревенских детей. Введение дет. фольклора в pvc. псэзию как и вообще привлечение всеобщего внимания к дет. творчеству,— одна из заслуг Г. (см.. напр., его ст. «Творчество детей» «Кавк. слове». 1917, 3 дек.: 1918. 11. 20 янв.. 8 марта; деятельность по собиранию дет. рисунков — ИРЛИ, ф. 474, д. 113; к этому же времени относится его проект дет. газеты— «Свободные мысли», 1907, 19 нояб.).

После двух лет безуспешных попыток напечататься в петерб. ж-лах судьба Городецкого  изменилась за один вечер в янв. 1906, когда он прочел стихи на чебапдне» Вяч. И. Иванова в присутствии В. Я. Брюсова. «Весь какой-то белый, светлый... Постоянная улыбка. Что-то очень русское, задорное. Какой-то Васька Буслаев» (Философов Д. В. Старое и новое, М„ 1912, с. 6). Брюсов напечатал стихи Г. в «Весах» (1906, № 6). а Вяч. Иванов пленился поэзией и личностью Г. и в стихотв. иикле «Эрос» (1906) создал «символическую» маску Юного Поэта (не случайно Г. с успехом сыграл одноименную роль в пьесе Ф. Сологуба «Ночные пляски» — Ежегодник РО ПД. 1974, Л., ВШ с. 161). С поправками на образы лироэпики Г. эта маска в лит. сознании эпохи неотделима от поэта («молодой фавн еще не обросший волосами», по словам М. Л. Гофмана,— «Нов. книга» 1907, Ng 1, с. 8).

Вышедшая в дек. 1906 (на т. л.— СПб.. 1907) первая книжка Городецкого  «Ярь» пользовалась беспрецедентным успехом у лит. молодежи (ср. инскрипт В. Хлебникова 1913: «Первому, воскликнувшему , Мы ведь можем, можем, можем" одно лето носивший за пазухой ,Яръ ...»; ср. апелогетич. статьи К. И. Чуковского — «Свобода и жизнь», 1906, 3 дек.: «Молодая жизнь», 1906, 11 дек.; см. также рец.: Вяч Иванов — «Крити1 обозр.» 19С7, № 2; А. Кондратьев— «Перевал», 1907, № 2 Андрей В.— «Сегодня». 1906, 27 дек.). Это отвечало попыткам отчасти подготовленным творчеством А. Белого и А. М. Ремизова, найти рус. почву для символизма1 напиться у «пращуров тот силой, к-рая иссяхала з утонченности его ведущих представите лей» (см.: Д. Петрович (Д. П С вятополк-Мирский) — < Звенья Лит.-худож. сб-к 2», СПб 1907 с. 43). Как отметил Брюсов «господствующий пафос Яри "— переживания первобытного чело века, души, еще близкой к сти хиям природы» (Собр. соч., т. б М., 1975" с. 322). При все! ностальгии по дохристианско! старине по ее нереализованном; богатству т. н. мифологически образы Г. не выводимы из сдавят пантеона. И. А. Бунин отмеча- Г. «просто выдумал» имена «н существовавших никогда и н в чьих представлениях и сказа ниях демонов, богатырей, чу диш...» (ЛН т. 84 кн. 1 с 341). Эффектность образа для Г. была важнее основательности мифол. реконструкций.

Бурным успехом первой книги предопределена дальнейшая эволюция поэзии и позиции Г.— то попытки вернуться к тематике и тональности «Яри» (задорное язычество самоупоение молодости, бесхитростный пантеизм), то стремление преодолеть стереотип своего облика в читательском сознании; так, в последующие сб-ки «Перун» (СПб..

и «Дикая воля» (СПб.входит тема совр. города, а поэтич. ориентирами Г. попеременно становятся К. Д. Бальмонт и Н. А Некрасов (ср. позднее свидетельство Г: «Некрасов влиял на меня в констел1яции с Бодлером» — цит. по: Чуковский К.. Некрасов, Л., 1926, с. 392). Г. нервно и разбросанно ищет путей возвращения в центр лит. жизни, в свой «золотой век» эпохи «Яри» «Живчпкг- проносившийся «вихрем», «не будучи в силах сосредоточиться хотя бы на секунду» (Блок в восп., I, 372 II 9. 150). Г. проделал за семь лет головокружительную эволюцию, успев побызать экстремистом неск. лит. наппавлений (за проповедью неприятия мира — «чис- тич. анархизмом».— навеянной идеями Г. И. Чулкова, последовала апология «мифотворчества» в духе Вяч. Иванова; последнему Г. писал в 1909 о своей ст. «Идолотворчество»: «Я вя- чеславнее в ней, чем сам Вячеслав» — ГБЛ, ф. 109, к. 16 д. 53, л. 13). Брюсов по поводу этих и последующих метаний Г. говорил: «Ок влюбтен в жизнь и в свои ошибки, как бывают влюблены в 17 лет...

Есть поэты, величина к-рых измеряется силой его достижений, а есть поэты, значение к-рых в искренности его заблуждений» (восп. В. Шер- шеневича «Великолепный очевидец» — ЦГАЛИ). Три года спустя после «Яри» Г., «с пугающей ширью и искренностью его признаний» (И. Анненский — «Аполлон», 1909. № 3, отд. I с. 8), отказался от пафоса некрещеной Руси и причислил себя к носителям «жизнерадостной дио- нисийско-христ. идеологии, к-рая назревает в рус. жизни на смену андреевскому безрелигиозному пессимизму» (ЗР 1909, № 7—9. с. 148). В творч. практике Г. его программные положения претворялись в «квазинароднические выкрики» о безусловном превосходстве «печальной страны нашей» (А. Белый — <Весы», 1908, № 9 с. 62), что с наиб, силой отразилось в стихах, составивших сб. «Русь», предназначенный для нар. чтения (М., 19!0: вышел в сент. 1909), о к-ром Вяч. Иванов писал автору: «Ни народной музыки, ни народной молитвы, ни народной надежды нет» (ЛН. т. 92 кн. 3, с. 352. С этого эпизода началось расхождение Г. со своим бывшим учителем: ср. отричат. оценку Блока: «... книга переходная полунаписанная» — V 650). В период «Руси» Г.-кри- тик истово воюет с «излишней изысканностью! стихов, с ощущением разлада народа и интеллигенции с минорными интонациями в поэзии: «°аз человек по- чувствова- что тоска не нужна, он русский... тот факт, что я пишу сейчас это не мое личное дело, а дело моего народа... водящего моей рукой, когда я пишу эти бодрые слова» (ст. «Поэт и национальность», «Утро», 1908, 17 нояб.). Эти настроения — «самохвальство». по слову Блока (не- ог 5л. рец. на сб. «Ива», СПб., 1< :2, иа т. л,— 1913), Б.М.Эйхенбаум интерпретировал как неприятие «поэтич. неврастении»: «Прежняя его уйная ^ярость переходит в стремление к бодрому действию, к чувству рас- двета (акме)» (ИРЛИ, ф. 89).

Став проповедником адамизма- акмеизма — роль, к-рую Г. исполнял «с пафосом правоверного и грубо прямолинейного жреца» (Б. Эйхенбаум — РМ, 1916. № 2), Г. пытается исповедовать несвойственную ему ранее поэтику: «Все же значительное прежде всего требует меры вн> три себя, архитектоники. Это не формализм, а неизбежная форма» («Речь», 1912, 1 окт.). На «Иву» появились хвалебная рец. А. Аль- винга («Жатва», № 4), две одобрит. реи. В. И. Нарбута (СМ, ИЗ. N> 3; BE. 191? N5 4), поддерживающая рец. Н. Гумилёва («Гиперборей», 1912, № 2); Блок заметил: «... все расплывчато, голос фальшивый, все могло бы быть з десять раз короче, сжатей» (VII, l^S),— и в своем экземпляре вычеркнул «лишние» строфы (см.: Б-ка А. А. Блока. Описание, кн. 1, Л., 1984, с. 237). Стихи, по мнению Брюсова. сбиваются на >стихотворный фельетон» («Печать и революция», 1922, № 7, с. 51); лексич. отбор в них тороплив, фонетика не выверена (напр.: «А я на мху еще лежу,/ Земной, упрямый и тяжелый» — «Ива», с. 248). Выступая именитым застрельщиком нового движения Г. популяризирует стихи своих соратников по «цеху поэтов». и сам пишет в 1912—13 «вереницу восьмистиший», составивших его программно-акмеистский сб. «Цветущий посох» (СПб.. 1914). Его былой лит. спутник Чуковский счел что поэтическая дисциплина оказалась полезной для таланта Г. (ЖЖ, 1915. № 1) но «дисциплинированный» Г. оказался для рус. читателя менее интересным, чем «стихийный». Отмеченное Анненским его умение «смотреть и заставлять читателя смотреть («Книги отражений», М., 1979, с. 375: см. также рец. Ю. Айхенвальда — «Речь», 1915 26 марта) в «вещных», акмеистских стихах парадоксальным образом оказалось не у дел.

С 1908 Г. пишет прозу полагая что «усвоение пушкинской и лермонтовской традиции — быть одновременно прозаиком и поэтом» («На Кавказе», 1909, N° 1, с. 89; псевд. Петербуржец). Его рассказы и повести («Кладбище страстей^, СПб.. 1909; «Повести. Рассказы», СПб., 1910; «На земле», СПб., 1914; «Старые гнезда» СПб.. 1914), как правило, оценивались сдержанно или отрицательно (М. Куз- мин: «неубедительность и фальшь»— «Аполлон». 1910. No 8: Б. Садовской: «талантливый поэт, но никуда не годный прозаик» — Ж Ж, 1916. №2). «Свободный полет душевной жизни, пламенная и зрелая любовь к Рсссии уживаются у поэта с унылой покорностью трафа- ретас отечественной беллетристики» (О. Мандельштам — ВЛ, 1986, № 3. с. 203). Носителем его положит, программы стал автобиогр. терей поь. «Адам», обретший в итал. путешествии ощущение, что «очень у нас просто.

Бурным успехом первой книги предопределена дальнейшая эволюция поэзии и позиции Г.— то попытки вернуться к тематике и тональности «Яри» (задорное язычество, самоупоение молодости, бесхитростный пантеизм), то стремление преодолеть стереотип своего облика в читательском сознании- так, в последующие сб-ки «Перун» СПб.. 19С7) и «Дикая во 1Я» (СПб., 1908) входит темь совр. города а поэтич. ориентирами Г. попеременно становятся К. Д. Бальмонт и Н. А. Некрасов (ср. позднее свидетельство Г: «Некрасов влиял на меня в констелляции с Бодлером» — цит. по: Чуковский К., Некрасов, Л., 1926, с. 392). Г. нервно и разбросанно ищет путей возвращения в центр лит. жизни, в свой «золотой век» эпохи «Яри». «Живчик», проносившийся «вихрем», «не будучи в силах сосредоточиться хотя бы на секунду» (Блок в восп., I, 372; II, 9. 150), Г. проделал за семь лет головокружительную эволюцию, успев побывать экстремистом неск. лит. направлений (за пропо- ведъю неприятия мира — «мистич. анархизмом».— навеянной идеями Г. И. Чулкова, последовала апология «мифотворчества» в духе Вяч. Иванова; последнему Г. писал в 1909 о своей ст. «Идолотворчество»: -Я вя- чеславнее в ней чем сам Вячеслав» — ГБЛ, ф. 10«. к. 16, д. 53, л. 13). Брюсов по поводу этих и последующих метаний Г. говорил: «Он влюблен в жизнь и в свои ошибки, как бывают влюблены в 17 лет...

Есть поэты, величина к-рых измеряется силой его достижений, а есть поэты, значе- нне к-рых в искренности его заблуждений» (восп. В. Шер- шеневича < Великолепный очевидец»— ЦГАЛИ). Три года спустя после «Яри» Г., «с путающей ширью и искренностью его признаний» (И. Анненский — «Аполлон», 1909 № 3, отд. 1, с. 8), отказался от пафоса некрещеной Руси и причислил ссбя к носителям «жизнерадостной дио- нисийско-христ. идеологии, к-рая назревает в рус. жизни на смену андреевскому безрелигиозному пессимизму» (ЗР 1Г09. Na 7—v. с. 148). В творч. практике Г. его программные положения претворялись в «квазинароднические выкрики» о безусловном превосходстве «печальной страны нашей» (А. Белый — <Весы», 1908, № 9, с. 62), что с наиб, силой отразилось в стихах, составивших сб. «Русь», предназначенный для нар. чтения (М., 1910; вышел в сент. 19091. о к-ром Вяч Иванов писал автору: HH народной музыки, ни народной молитвы, ни народной надежды нет» (ЛН, т. 92, кн. 3, с. 352. С этою эпизода началось расхождение Г. со своим бывшим учителем: ср. отрицат. оценку Блока: «... книга пеоеходная, полунаписанная» — V 650). В период «Руси» Г.-кри- тик истово воюет с «излишней изысканностью- стихов, с ощущением разлада народа и интеллигенции, с минорными интонациями в поэзии: «Раз человек почувствовал что тоска не нужла, он русский... тот факт, что я пишу сейчас, это не мое личное дело а дело моего народа... вотящето моей рукой, когда я пишу эти бодрые слова» (ст. «Поэт и национальность» «Утро», 1908, 17 нояб.). Эти настроения — «самохвальство», по слову Блока (неопубл рец. на сб. «Ива», СПб., 1912, нг т. л,— 1913), Б.М.Эйхенбаум интергретировал как неприятие «поэтич. неврастении»: «Прежняя его буйная „ярость" переходит в стремление к бедроку действию к чувству расцвета (акме)» (ИРЛИ (Ъ. ВЧ).

Став проповедником ада.мизма- акмеизма — роль, к -рую Г. исполнял «с пафосом правоверного и грубо прямолинейного жреца» (Б. Эйхенбаум — РМ, 1916, № 2), Г. пытается исповедовать несвойственную ему ранее поэтику: «Все же значительное прежде всего требует меры внутри себя, архитектоники. Это не формализм, а неизбежная форма» («Речь», 1912, 1 окт.). На «Иву» появились хвалебная рец. А. Аль- винга («Жатва», № 4), две одобрит. рец. В. И. Нарб"та (СМ, 1ИЗ. N4 3: BE. 191? N9 4). поддерживающая рец. Н. Гумилёва («Гиперборей», 1912, № 2); Блок заметил: «... все расплывчато, голос фальшивый, все могло бы быть в десять раз короче, сжатей» (VII, П8,),— и в своем экземпляре вычеркнул «лишние» строфь, (см.: Б-ка А. А. Блока. Описание, кн. 1. Л.. 1984, с. 237). Стихи, по мнению Брюсова, сбиваются на ^стихотворный фельетон» («Печать и революция», 1922, N? 7, с. 51); лексич. отбор в них тороплив, фонетика не выверена (напр.: «А я на мху еще лежу,/ Земной, упрямый и тяжелый» — «Ива-/, с. 248). Выступая именитым застрельщиком нового движения. Г. популяризирует стихи своих соратников по «цеху поэтов», и сам пишет в 1912—13 «вереницу восьмистиший», составивших его программно-акмеистский сб. «Цветущий посох» (СПб. 1914). Его былой лит. спутник Чуковский счел, что поэтическая дисциплина оказалась полезной для таланта Г. (ЖЖ. 1915. Nt 1), но «дисциплинированный» Г. оказался для рус. читателя менее интересным, чем «стихийный». Отмеченное Анненским его умение «смотреть и заставлять читателя смотреть» («Книги отражений», М., 1979. с. 375: см. также рец. Ю. Айхенвальда — «Речь», 1915. 26 марта) в ^вещных», акмеистских стихах Парадоксальным образом оказалось не у дел.

С 1908 Г. пишет прозу, полагая что «усвоение пушкинской и лермонтовской традиции — быть одновременно прозаиком и поэтом» («На Кавказе», 1909, № 1, с. 89: псевд. Петербуржец). Его рассказы и повести («Кладбище страстей», СПб.. 1909; «Повестк. Рассказы» СПб 1910; «На земле», СПб- 19.4; «Старые гнезда» СПб. 1914), как правило, оценивались сдержанно или отрицательно (М. Куз- мин: «неубедительность и фальшь» — «Аполлон», 1910, № 8; Б. Садовской: «талантливый поэт, но никуда не годный прозаик»—ЖЖ 1916- №2). «Свободный полет душевной жизни, пламенная и зрелая любовь к России уживаются у поэта с унылой покорностью трафаретам отечественной беллетристики» (О. Мандельштам — ВЛ, 1986 N9 3, с. 203). Носителем его положит, программы стал автобиогр. герой пов. «Адам», обретший в итал. путешествии ощущение, что «очень у нас просто. несложно на земле», н поборовший этим подходом к миру адептов символист, мистики и техно- кратич. футуризма («Жатва». ,915. № Л—7; отд. изд.— М., (1917); отрицат. отзыв: Лозина-Лозинский А. К.. Бывший поэт,—ЖЖ. 19x6, № 17). Ром. «Сезон» (1915), сатир, панорама всего рус. культурного об-ва не увидел печати (рукопись не оазьхкана). Неудачной была судьба драматуогии Г.: трагедия «Марит» (1908), комедия «Темный ветер». «Слепые дети» и ар. пьесы не опубл. и не поставлены. Г. занимался также переводами Г. де Мопассана. К. Гамсуна, й. П. Якобсена (отзыз Л. Я. Гу- ревич—РМ, 1910, № 1). К )914 у читающей публики сложилось впечатление, что как поэт Г. себя исчерпал (С. Бобров — «Совр.», 1915 № 1, с. 223.

В офиц. мероприятиях и казенной риторике по поводу начавшейся 1-й мировой воины Г. узи- дел воплощение своего давнего чаяния — единения народа и интеллигенции, поспешив отозваться стихами (см.. Смирнов И., О С. Городецком.— РЛ, 1967, N9 4), вошедшими в его сб. «Четырнадцатый год» (П., 1515; «книжка, как принято выражаться, „стихов" — другого термина, к сожалению, еше не придумали» — Б. Б. Р. В. СС. П. Бобров)— «Пета», сб, 1, М., 1916, с. 42). Эта «кровожадная бара- банщина» (И. Аксёнов; привела Г. к «ссоре с передезой рус. литературой» (см. кн. Г. «Жизнь неукротимая», с. 139). Весной 1915 окончательно распался 1-й «цех поэтов», и с появлением в Петербурге «весеннего братика» (как сказано в иьскрипте на «Четырнадцатом годе») —С. А. Есенина — у Г. возникла идея основания кружка «нар. писателей» «Краса» затем — «об-ва содействия развитию нар. лит-ры» «Страда». Такое сообщество должно было продолжить и закрепить многолетнюю деятельность Г. по пропаганде писателей из нареда — С. А. Кличкова, Н. А. Клюева Б. А. Верхоустинского, обычно противопоставляемых им модернистам (см. его статьи: «Словеса золотые», «Голос земли», 1912. 24 февр.; «Два стана» «Речь». 1913 25 нояб. «Провин пиалы», там же, 1915. 5 янв.. и др.) Получив нек-рую поддержку Н. К. Рериха И. Е. Репина Вяч. Иванова и вызвав скепсис 3. Н. Гиппиус и Блока по адресу «пейзаьистов» (ФН, (965 № 2. с. 131), союз Г. с Есениным, Клюевым и др. распался в нояб.— инициатор был обвинен в «народничестве» в подмене общенародного крестьянским (В д о в и н В.. Есенин и лит.- худож. об-во «Страда».— В кн.: Есенин и рус. поэзия, Л., 1967). В состоянии разочарования в лит. деятельности Г. уехал весной на Кавказ, где словом и делом помогал арм. населению — жертвам тур. резни. В Тифлисе печатает очерки и рец. в газ. «Кавк. слово» (1917). поддерживает местных начинающих литераторов, много делает для популяризации арм. и груз, культуры. В 1918—21 он был одной из самых видных фигур в рус. лит. жизни Закавказья (Тифлис и Баку). До конца своих дней активно зани- чался оазнообразной лит. работой.