Дмитрий, сын Иоанна Грозного

— царевич, сын царя Иоанна Васильевича Грозного и его седьмой (пятой венчанной) жены Марии Федоровны Нагой; род. 19 октября 1581 г. По смерти отца и восшествии на престол Федора Ивановича, Дмитрий, вместе с матерью и ее родственниками, Нагими, по решению "всех начальнейших людей", т. е. ближайших советников и опекунов молодого царя, отправлен был на житье в Углич. Как можно догадываться, это было сделано из опасения, чтобы родственники Дмитрия не воспользовались его именем и присутствием в Москве для произведения смуты, направленной к низвержению слабоумного Федора и провозглашению царем Дмитрия Но и живя в Угличе, Дмитрий представлялся опасным, если не для Федора, то для Бориса Годунова. Носились слухи, что малолетний Дмитрий унаследовал жестокий нрав своего отца, что Нагие воспитывают его в ненависти к Годунову; Борис мог серьезно опасаться за будущее. Летописное сказание (Ник. лет. VIII, 15—20; Лет. о мятеж., 19—26; Нов. лет., 31—35; "Сказание" Палицына") повествует, что Годунов задумал устранить со своей дороги опасного соперника; сперва он попытался отравить Д.; когда же это не удалось, подослал в Углич убийц — Михаила Битяговского с сыном Данилой и племянником Никитой Качаловым. 15 мая 1591 г. два последние, вместе с сыном мамки Д., Осипом Волоховым, зарезали царевича на дворе царского дворца и вслед за тем были растерзаны сбежавшимся народом. Следствие, производить которое назначены были окольничий Андрей Клешнин и боярин кн. Вас. Иван. Шуйский, представило факт смерти Д. в другом свете: будто он, играя "в тычку", был захвачен припадком падучей и во время него сам случайно наткнулся на нож. Такой результат следствия привел к суровому наказанию Нагих и угличан, как виновных в мятеже и самоуправстве; первых разослали в заточение по дальним городам, из вторых многих казнили, а большую часть сослали в Сибирь, где населили ими г. Пелым. Многочисленные противоречия и явная тенденциозность следственного дела (оно напечатано в "Собр. Гр. и Дог." II, № 60) заставляют с большим недоверием относиться к его показаниям. Среди историков и по настоящее время существуют разные взгляды на смерть. Д. Миллер ("Опыт новейшей истории о России", в "Ежемесячн. соч.", 1761 г., янв., 44-54), Щербатов (VI, ч. 1, 290—291), Карамзин ("Ист. гос. Рос.", т. X), преосв. Филарет ("Исследование о смерти царевича Димитрия" в "Чтениях Общ. Ист.", 1858 г. и "Русские святые" под 15 мая), Соловьев ("Ист. Рос.", VII, пр. 131) и Костомаров ("Русск. ист. в жизнеоп.", т. I, 582—584 и возражения на ст. г. Белова, "Вестн. Евр.", 1873, № 9) признают достоверность летописного рассказа об убийстве царевича и считают виновником его Годунова. Напротив, Погодин ("Историко-критические отрывки", М., 1846, 271—307), Арцыбашев (в "Вестн. Евр.", 1830; перепечатано в "Русск. Арх.", 1886) и в последнее время особенно Е. Белов ("О смерти царевича Дмитрия", "Ж. М. Н. Пр.", 1873, т. 168) отрицают вину Годунова и принимают показания следственного дела. С прекращением династии московских Даниловичей бездетной смертью царя Федора, имя Д., принятое на себя самозванцами, послужило поводом к началу Смутного времени (см. Лжедмитрии). Василий Шуйский, вступив на престол и желая торжественно доказать самозванство первого Лжедмитрия, приказал перенести тело Д. из Углича в Москву; при этом то обстоятельство, что тело при вскрытии гроба найдено было нетленным, дало повод к канонизации Д., с установлением трех празднеств в его память, в дни его рождения, смерти и перенесения мощей.