Великая Отечественная Война

Брестская крепость

Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 Все рассказанное в предыдущей главе происходило лишь в первые  три  дня

боев за крепость. Именно такой рисовалась мне картина героической обороны из

воспоминаний Матевосяна и Махнача, из рассказов очевидцев  борьбы  -  жен  и

детей командиров, встреченных мною в Бресте.

 Но что же было дальше? На этот вопрос  не  могли  ответить  ни  Махнач,

вышедший из строя уже на второй день, ни Матевосян,  раненный  лишь  сутками

позже - утром 24 июня.  Чтобы  узнать  о  последующих  событиях,  надо  было

отыскать других участников обороны, сражавшихся в крепости дольше.

 И тогда я вспомнил о защитнике центральной цитадели Александре Филе, из

письма которого я впервые узнал о Матевосяне. Судя по тому, что в свое время

писал Филь в Музей Советской Армии,  ему  пришлось  участвовать  в  боях  за

крепость больше недели, и все это время он находился рядом с  руководителями

обороны центральной цитадели  -  полковым  комиссаром  Фоминым  и  капитаном

Зубачевым. Не было сомнения, что Филь сумеет рассказать много интересного  и

о событиях в крепости, и о своих боевых товарищах.

 Еще в Ереване, записывая воспоминания Матевосяна, я однажды спросил его

о Филе.

 - Прекрасный парень! - уверенно  сказал  о  нем  инженер.  -  Настоящий

комсомолец! Он был секретарем комсомольской организации  штаба  полка.  И  к

тому же истинный храбрец.

 Словом, Матевосян характеризовал  Филя  как  хорошего  и  мужественного

человека,  глубоко  преданного  Родине  и  партии,  и  вспомнил,  что   Филь

героически сражался в крепости в первые дни обороны вплоть до момента, когда

Матевосян был ранен.

 После нашего возвращения в Москву из крепости я  решил  начать  розыски

Филя.

 Я уже говорил, что Филь на протяжении двух с лишним лет не  отвечал  на

запросы из музея, и последние его письма были датированы 1952 годом.

 Снова  перечитав  эти  письма,  я  обратил  внимание  на  то,  что  они

проникнуты каким-то тяжелым настроением. Чувствовалось, что Филь  -  человек

травмированный, переживший какую-то большую личную трагедию. В  его  письмах

встречались такие фразы: "Я не имею права писать о героях потому, что я  был

в плену", "Я жалею, что не погиб там, в Брестской крепости, вместе со своими

товарищами, хотя это от меня не зависело".

 В одном из писем он вскользь упоминал о том,  что  лишь  недавно  отбыл

наказание и получил  гражданские  права.  Что  это  за  наказание  и  в  чем

заключалась его вина, он не сообщал.

 Почему же Филь так внезапно замолчал? Возникали две догадки. Либо он  в

1952 году уехал из Якутии и сейчас живет где-то в другом месте, либо  просто

прекратил эту переписку, считая, как он писал,  что  человек,  побывавший  в

плену, не имеет права говорить о  героях.  Как  бы  то  ни  было,  следовало

приложить все усилия, чтобы разыскать его.

 В  одном  из  писем  Филь  сообщал,  что  он  работает  бухгалтером  на

лесоучастке Ленинского приискового управления треста "Якутзолото".  Это  уже

была нить для поисков. Если Филь  куда-нибудь  уехал,  то  в  отделе  кадров

треста могли знать, куда именно. Наконец, его нынешний адрес, вероятно,  был

известен кому-либо из его товарищей по прежней работе.

 Я начал с того, что послал  телеграфный  запрос  в  Алдан  управляющему

трестом "Якутзолото", в системе которого работал Филь. Уже на другой день  я

получил ответную телеграмму от управляющего Н. Е. Заикина: он  сообщал  мне,

что Филь живет и работает на прежнем месте.

 Теперь  положение  прояснилось.  Можно  было  с  большей   уверенностью

догадываться, почему Филь  не  отвечает  на  письма.  Видимо,  дело  было  в

душевном состоянии  этого  человека,  в  той  личной  трагедии,  которую  он

пережил.

 Тогда я написал Филю большое письмо. В этом письме я доказывал ему, что

он не имеет права молчать и обязан поделиться своими воспоминаниями  о  том,

что он видел и пережил в дни героической обороны,  хотя  бы  во  имя  памяти

своих товарищей, павших там, на камнях крепости. Я писал ему, что не знаю, в

чем заключается его вина, но если есть в его  поступке  какие-то  смягчающие

обстоятельства, то я, в меру своих возможностей, помогу сделать  все,  чтобы

снять это пятно с его биографии. Наконец, я спрашивал Филя, не будет  ли  он

возражать, если я попытаюсь организовать ему командировку из Якутии в Москву

для встречи со мной.

 Прошло больше месяца - письма из Якутии  идут  долго,  -  и  я  наконец

получил ответ  от  Филя.  Он  извинялся  передо  мной  за  долгое  молчание,

признавал,  что  мои  доводы  его   переубедили,   рассказывал   целый   ряд

подробностей обороны крепости и в заключение писал, что он был  бы  счастлив

приехать в Москву и помочь мне в работе.

 Можно было предвидеть, что организовать  такую  дальнюю  поездку  будет

нелегко, но я не терял надежды  добиться  этого.  Прежде  всего  я  позвонил

Управляющему Главзолотом Министерства цветной металлургии К. В. Воробьеву, в

ведении которого находился якутский трест, и попросил его принять  меня.  Он

любезно согласился, и в тот же день мы встретились в его кабинете в главке.

 Я начал издалека и около часа  рассказывал  ему  об  обороне  Брестской

крепости. Он слушал с большим вниманием, явно  заинтересовался,  и  тогда  я

рассказал ему о Филе и попросил помочь мне - вызвать его  в  Москву.  К.  В.

Воробьев задумался.

 - Вызвать можно, - сказал он. - Это сделать нетрудно: у нас  с  Алданом

надежная связь. Вопрос только в том, кто будет оплачивать эту поездку?

 - Вы же Главзолото - самая богатая организация, - пошутил я. -  Неужели

у вас не найдется двух-трех тысяч рублей на такое дело?

 Воробьев улыбнулся, но сказал, что бухгалтерия в  Главзолоте  столь  же

строга, как и в других организациях, и  раз  командировка  Филя  не  вызвана

служебной необходимостью, то и расходов на нее финансовый  отдел  главка  не

утвердит.

 Против этого ничего нельзя было возразить.  Но  я  заручился  обещанием

Воробьева вызвать Филя,  если  какая-нибудь  другая  организация  согласится

оплатить его командировку. После  этого  мы  распрощались,  и  я  отправился

искать других возможных "финансистов".

 Вскоре мне удалось  договориться  обо  всем  с  журналом  "Новый  мир",

редактор которого, писатель К. М. Симонов, тоже интересовался темой  обороны

Брестской крепости. Решено было, что "Новый мир" примет на себя  расходы  по

поездке Филя, и я, взяв  письмо  из  редакции,  снова  поехал  к  Воробьеву.

Несколько дней спустя все было улажено, и по радио из Москвы  был  отправлен

вызов в Алдан.

 Зима была в полном разгаре, и Филю  пришлось  добираться  до  Москвы  в

течение двух с лишним недель. Он приехал в столицу в феврале 1955 года, и мы

встретились с ним в редакции "Нового мира".  Сначала  он  произвел  на  меня

впечатление  человека  угрюмого,  -  скрытного,  недоверчивого  и  какого-то

настороженного, словно он все время боялся, что  люди  напомнят  ему  о  том

пятне, которое легло  на  его  биографию.  Когда  я  прямо  спросил,  в  чем

заключается его вина, этот на вид здоровый, крепкий человек вдруг разрыдался

и долго не мог успокоиться. Он лишь  коротко  сказал,  что  его  обвинили  в

измене Родине, но что это обвинение является совершенно ложным. Понимая, как

трудно ему говорить об этом, я не стал расспрашивать его подробнее,  оставив

этот разговор на будущее.

 Филь впервые приехал в Москву, и здесь, в столице, у него  не  было  ни

родных, ни знакомых. Два дня он прожил у меня, а потом его поместили в  одно

из общежитий Главзолота под Москвой. Ежедневно он приезжал ко мне, и  мы  по

нескольку часов беседовали  с  ним  в  присутствии  стенографистки,  которая

записывала его воспоминания. А в свободное  время  Филь  подолгу  бродил  по

улицам, любуясь красотами Москвы, где он давно мечтал побывать.

 Незаметно, но пристально присматривался я к  этому  человеку  во  время

наших бесед. Обращало на себя внимание  то,  как  рассказывал  он  о  защите

крепости. Филь вспоминал о жарких боях во дворе цитадели, о штыковых  атаках

на мосту, о яростных рукопашных схватках в здании казарм и говорил  об  этом

всегда так, словно лично он только наблюдал события со стороны, хотя из  его

рассказа было ясно, что он  находился  в  самой  гуще  борьбы.  Он  описывал

подвиги своих товарищей, восхищался их мужеством, бесстрашием, но,  когда  я

спрашивал его о нем самом, он  хмурился  и,  как  бы  отмахиваясь  от  этого

вопроса, коротко говорил

 - Я - как все. Дрался.

 Это была та особая щепетильность,  строжайшая  скромность  в  отношении

себя,  какая   бывает   свойственна   людям   исключительной   честности   и

требовательности к себе. И в самом деле, когда я впоследствии  нашел  других

однополчан Александра Филя, все они рассказывали мне о  нем  как  о  смелом,

мужественном бойце, всегда находившемся в первых рядах защитников крепости.

 Я замечал,  как  постепенно  меняется  и  поведение  Филя.  Мало-помалу

исчезала та угрюмая настороженность, которая бросалась в  глаза  при  первом

нашем свидании. Видимо, слишком часто там, на Севере, этот человек  встречал

предубежденное, недоброе отношение к себе, и  он  ожидал,  что  и  здесь,  в

Москве, его примут подозрительно и  враждебно.  Но  этого  не  случилось,  и

понемногу стал таять тот ледок недоверия и отчужденности, который  Филь  так

долго носил в душе.

 И все же остатки этого отчуждения  нет-нет  да  и  давали  себя  знать.

Как-то, когда речь зашла об одном из первых боев в крепости, я стал особенно

дотошно расспрашивать Филя о подробностях этого боя, сопоставляя его рассказ

с рассказом Матевосяна. И вдруг Филь угрюмо сказал:

 - Я знаю, вы все равно мне не верите. Ведь я - бывший пленный, изменник

Родины. На этот раз я рассердился.

 - Как вам не стыдно! - с сердцем сказал я. - Если  бы  вам  не  верили,

зачем бы  стали  вас  вызывать  сюда  из  далекой  Якутии,  тратить  на  вас

государственные деньги?

 Он тут же  почувствовал  несправедливость  своего  замечания,  попросил

извинения и  при  этом  разнервничался  так,  что  мне  опять  пришлось  его

успокаивать.

 Как я и ожидал, воспоминания Филя были очень интересными  и  не  только

дополняли рассказы  Матевосяна  и  Махнача,  но  и  давали  мне  возможность

восстановить картину боев в центральной цитадели в самые последние дни  июня

1941  года.  Это  была  поистине  величавая  картина  стойкости  и  мужества

советских людей,  картина,  одновременно  полная  и  глубокого  трагизма,  и

подлинной героики.