Капитализм, социализм и демократия  

Раздел: Экономика и юриспруденция

Наконец, идея, согласно которой эволюция капитализма ве­дет к развалу

институтов капиталистического общества или к пере­растанию этими институтами

рамок капиталистического общества (Zusammenbruchstheorie, или теория неизбежного

краха), дает последний пример сочетания non sequitur с глубоким пониманием

проблемы, благодаря которому можно спасти сам результат. Основанная в

соответствии с Марксовой "диалектической дедукцией" на росте нищеты и угнетения

трудящихся масс, побуждающих их к восстанию против системы, эта идея

обесценивается вследствие non sequitur, заложенного в доказательстве неизбежного

роста ни­щеты. Кроме того, марксисты, ортодоксальные в других вопросах, давно

уже стали сомневаться в правильности того положения, что концентрация

промышленного контроля в любом случае несовме­стима с "капиталистической

оболочкой". Первым, кто высказал свои сомнения и достаточно умело их

аргументировал, был Рудольф Гильфердинг [См. его работу "Финансовый капитал"

(1931). Сомнения, основанные на некоторых вторичных обстоятельствах, из которых

следовало, что Маркс слишком полагал­ся на тенденции, которые, как ему казалось,

он открыл, и что общественное развитие было гораздо более сложным и менее

последовательным процессом, возникали, конечно, и прежде. Достаточно упомянуть

Э.Бернштейна (см. гл. XXVI). Однако Гиль­фердинг в своем исследовании не

прибегает к смягчающим обстоятельствам, а сража­ется с этим выводом в принципе и

на почве самой Марксовой теории.], один из лидеров значительной группы

неомарксистов, которые фактически склонялись к противоположному выводу, а

именно, что благодаря концентрации капитализм способен приобрести дополнительную

стабильность [Это утверждение Гильфердинга зачастую смешивается (даже его

собственным автором) с другим - что экономические колебания со временем

становятся все сла­бее. Это может быть так, а может и нет (кризис 1929-1932 г.

ничего не доказывает), однако большая стабильность капиталистической системы,

т.е. несколько менее тем­пераментное поведение временных рядов, характеризующих

динамику цен и объемов производства, не обязательно предполагает и вовсе не

обусловливается большей ста­бильностью, т.е. большей способностью

капиталистического порядка противостоять атакам извне. Система и порядок,

конечно, связаны друг с другом, но это не одно и то же.]. Откладывая до

следующей части то, что я мог бы сказать по этому вопросу, отмечу лишь, что

Гильфердинг, по-моему, сильно преувеличивает, хотя, как мы увидим, нет оснований

полагать, - в настоящее время и в данной стране, - что крупный бизнес

"становится оковами для способа производства". А сделанный Марксом вывод

фактически не вытекает из его собственных предпосылок.

Однако, даже если приводимые Марксом факты и рассуждения содержали бы гораздо

больше ошибок, чем на самом деле, тем не менее его вывод оказывается верен в той

мере, в какой он является простой констатацией того, что капиталистическая

эволюция разрушает основы капиталистического общества. Я думаю, что так оно и

есть. И я не считаю преувеличением назвать это видение, выска­занное без

малейших сомнений в 1847 г., глубоким. Сегодня это общепризнано. Но первый, кто

сказал об этом, был Густав Шмоллер. Его превосходительство, профессор фон

Шмоллер, прусский тай­ный советник и член верхней палаты Пруссии не был

революционером и не занимался агитацией. Но он спокойно утверждал то же самое.

Почему и как - эти вопросы он также оставил без ответа.

Вряд ли необходимо подробно суммировать сказанное. Каким бы несовершенным ни был

наш очерк, он достаточен, чтобы уста­новить: во-первых, никто, кого интересует

чисто экономический анализ, не может говорить о безоговорочном успехе Марксовой

теории; во-вторых, никто, кого интересует эта смелая конструкция, не может

констатировать безусловную неудачу. В суде, который рас­смотрел технику его

теоретического анализа, приговор был бы не­благоприятным. Приверженность

аналитическому аппарату, который всегда был неадекватным и уже во времена Маркса

стреми­тельно устаревал; длинный список выводов, которые не следуют из

предпосылок или просто неверны; ошибки, которые если их исп­равить, существенно

меняют или превращают в противоположные построенные на их основе выводы, - все

это может быть справедливо поставлено в вину Марксу как аналитику. Но даже в

этом суде потребуется смягчение приговора по двум следующим причинам.

Во-первых, хотя Маркс так часто и иногда столь безнадежно ошибался, его критики

не всегда были правы. Поскольку среди них были отличные экономисты, этот факт

следует записать в его пользу, особенно потому, что с большинством из них он не

мог встретиться лично.

Во-вторых, следует отметить вклад Маркса, как критический, так и позитивный, в

разработку огромного числа индивидуальных проблем. В очерке, подобном этому,

невозможно перечислить все эти проблемы, не говоря уже о том, чтобы отдать этому

должное. Но мы касались некоторых из них, когда обсуждали его подход к анализу

экономического цикла. Я упоминал также о некоторых из тех проблем, которые

улучшили нашу теорию физической структуры капитала. Схемы, которые он

сконструировал в связи с этим вопросом, хотя и не безукоризненные, также

доказали свою полезность, будучи использованными в работах последнего времени,

которые местами очень напоминают Марксову теорию.

Но апелляционный суд, даже если он ограничится теоретиче­скими проблемами, может  склониться к тому, чтобы полностью отменить обвинительный приговор. Потому что

всем мелким прегрешениям Маркса противостоит одно поистине великое достиже­ние.

Через все, что есть ошибочного и даже ненаучного в его анали­зе, проходит одна

фундаментальная идея, в которой нет ничего ошибочного или ненаучного, идея

теории, построенной не на некотором числе отдельных индивидуальных форм или на

логике развития количественных экономических показателей в целом, но на

действительной последовательности этих форм, на развитии экономического процесса

как такового, движимого собственной энергией, в условиях исторического времени,

порождающего в каждый данный момент такое состояние, которое само определяет то,

что будет следовать за ним. Вот почему автор столь многих неверных концепций

оказался в то же время первым, кто представил себе то, что до сих пор все еще

остается экономической теорией будущего, для которой мы медленно и упорно копим

строительный матери­ал, статистические факты и функциональные уравнения.

Маркс не просто задумался над этой идеей, он попытался ее воплотить. Учитывая

великую цель, которой пыталась служить его аргументация, все искажающие его труд

недостатки должны оцениваться иначе даже там, где они - а в ряде случаев так оно

и есть - не полностью этой целью оправдываются. Существует, од­нако, один

вопрос, имеющий фундаментальное значение с точки зрения методологии

экономической теории, которую он действи­тельно создал. Экономисты обычно либо

сами делали работу в области экономической истории, либо использовали

исторические труды других. Но факты экономической истории отправлялись ими в

особое подразделение. Они включались в теорию, если вообще включались, только в

роли иллюстраций или, возможно, для проверки результатов. Они смешивались с ней

только механиче­ски. Смесь же, созданная Марксом, является химической; другими

словами, он ввел их непосредственно в аргументацию, с помощью которой

обосновываются его выводы. Он был первым экономистом высокого ранга, увидевшим и

последовательно учившим дру­гих тому, как экономическую теорию можно превратить

в истори­ческий анализ и как историческое повествование можно обратить в

histoire raisonne'e (обоснование истории - фр.) [Если верные его последователи

станут на этом основании доказывать, что он обосновал цели исследования

исторической школы в экономической теории, то это притязание нелегко отвергнуть,

хотя работы школы Шмоллера велись совершенно независимо от влияния Маркса. Но

если они будут настаивать на том, что Маркс и только Маркс знал, какую теорию

подвести под исторический процесс, в то время как сторонники исторической школы

знали только, как описывать факты без понимания их значения, то они только

навредят своему делу. Потому что эти люди на самом деле знали, как надо

анализировать. И если их обобщения были менее широкими, а изложение - менее

избирательным, это это говорит только в их пользу.]. Аналогичную проблему в

отношении статистики он не пытался решать. Но в каком-то смысле она

подразумевалась при решении проблемы с историей. Это является и ответом на

вопрос, в какой мере - в том ас­пекте, в каком это разъяснялось в конце

предыдущей главы, - экономической теории Маркса удалось вписаться в его

социологиче­скую систему. Этой цели добиться не удалось, но сама эта неудача

выдвинула одновременно и цель, и метод ее достижения.