Капитализм, социализм и демократия  

Раздел: Экономика и юриспруденция

Итак, до сих пор нам не удалось обнаружить причины, которые могли были бы

помешать полному успеху осуществляемых социалистическими партиями после 1918 г.

попыток взять на себя политическую ответственность. Еще раз повторю: в некоторых

странах, например в Швеции, социалисты просто продолжали укреплять ранее

приобретенную ими власть; в других - власть перешла к ним естественным путем, ее

не пришлось захватывать с помощью революционных действий; и во всех странах

социалисты, казалось, подходили для решения великих проблем эпохи лучше любой

другой партии. Как я уже говорил, они практически монополизировали все основные

условия успеха. К тому же, несмотря на отсутствие у них предыдущего опыта

государственного управления, они имели богатейший и весьма полезный опыт по

организации, ведению переговоров и управлению. Необходимо сразу же отметить, что

они практически не совершили откровенных глупостей. Наконец, ни неизбежное

появление новых партий слева от социалистов, ни связь этих партий с Москвой не

представляли для них такой серьезной проблемы, как это пытались представить их

оппоненты.

Но несмотря на все это, положение социалистов везде было весьма непрочным. Для

истинных марксистов задачка эта должна была казаться неразрешимой. Дело в том,

что за всеми тактическими преимуществами скрывалась одна фундаментальная

трудность, устранить которую социалисты были не в силах. Война и вызванные ею

сдвиги в политической структуре открыли социалистам министерские кабинеты,

однако скрытый под лохмотьями старого платья социальный организм и, в частности,

экономический процесс оставались теми же, что и прежде. Иначе говоря, социалисты

должны были править в капиталистическом по своей сути мире.

Маркс говорил о захвате политической власти как о необходимой предпосылке

уничтожения частной собственности, которое должно начаться немедленно. Здесь,

однако, подразумевалось, как, впрочем, и во всех доводах Маркса, что возможность

подобного захвата возникнет тогда, когда капитализм полностью себя исчерпает

или, как мы уже говорили, когда для этого созреют объективные и субъективные

условия. Крушение, которое он имел в виду, было крушением экономического

двигателя капитализма, вызванным внутренними причинами [Этим отчасти объясняется

популярность в Соединенных Штатах различных теорий, ставящих своей целью

показать, что капитализм действительно разрушается по внутренним причинам. См.

гл. X.]. Политическое крушение буржуазного мира должно было, согласно его

теории, стать лишь отдельным эпизодом в этом процессе. Но вот политический крах

или что-то очень на него похожее уже произошел и политическая возможность

появилась, в то время как в экономическом процессе никаких признаков созревания

не наблюдалось. Надстройка в своем развитии опередила двигающий ее вперед

механизм. Ситуация, прямо скажем, была в высшей степени немарксистской.

Ученый в глуши своего кабинета может позволить себе поразмышлять о том, что

могло бы быть, если бы социалистические партии, сознавая истинное положение

вещей, отказались бы воспользоваться троянским конем государственной службы и

остались бы в оппозиции, предоставив буржуазии самой разбирать руины,

оставленные войной и послевоенным миром. Возможно, это было бы лучше и для них

самих, и для дела социализма, и для мира в целом - как знать? Но у тех, кто к

тому моменту уже научился отождествлять себя со своей страной и становиться на

точку зрения государственных интересов, никакого выбора уже не было. Они стояли

перед лицом проблемы, которая была неразрешима в принципе.

Доставшаяся им социальная и экономическая система могла двигаться только по капиталистическим рельсам. Социалисты могли се контролировать, регулировать в

интересах труда, сдавливать ее до такой степени, что она начинала терять свою

эффективность, но ничего специфически социалистического они сделать не могли.

Если они брались управлять этой системой, они должны были делать это в

соответствии с ее собственной логикой. Им пришлось "управлять капитализмом". И

они стали им управлять. Принимаемые меры они старательно облачали в убранство из

социалистической фразеологии, через увеличительное стекло рассматривали и, надо

сказать, не без некоторого успеха любые различия между своей политикой и той

буржуазной альтернативой в каждом конкретном случае. Однако по существу они были

вынуждены поступать точно так же, как поступали бы либералы или консерваторы,

окажись они на их месте. Но, хотя путь этот был единственно возможным [Я не

собираюсь обсуждать другую возможность, а именно, что могло бы быть, если бы

социалисты попытались совершить фундаментальную перестройку всего общества по

русскому образцу, поскольку мне представляется совершенно очевидным, что любая

подобная попытка очень быстро завершилась бы хаосом и контрреволюцией.], для

социалистических партий он был весьма и весьма опасным.

Нельзя сказать, что он был совершенно безнадежным или что его никак нельзя было

обосновать с позиций социалистической веры. В начале 20-х годов европейские

социалисты вполне могли рассчитывать на то, что, действуя осторожно, они сумеют

при известной доле везения утвердиться в центре политической власти или где-то

рядом, чтобы иметь возможность бороться с "реакцией" и поддерживать пролетариат

до тех пор, пока не представится возможность социализировать общество без

всякого насильственного переворота; они дежурили бы у постели умирающего

буржуазного общества, внимательно следя за тем, чтобы процесс умирания шел как

надо и чтобы больной не пошел вдруг на поправку. И если бы не присутствие других

факторов, которые не укладываются в рамки социалистических или пролетарских

представлений об обществе, эта надежда вполне могла бы осуществиться.

Обоснование этой политики с позиций "Священной доктрины" вполне могло строиться

на выдвинутом, выше предположении, а именно на том, что сложилась новая ситуация

и у Маркса на этот счет никаких рекомендаций пет. Разве он мог предугадать, что

загнанная в угол буржуазия будет искать защиты у социалистов? Можно было

выдвинуть и такой аргумент, что в сложившейся ситуации даже "управление

капитализмом" являлось крупным шагом вперед. Ведь речь шла не о том, чтобы

управлять капитализмом в интересах капитализма, а о том, чтобы честно трудиться

на ниве социальных реформ и строить государство, главной задачей которого было

бы служение интересам рабочих. Во всяком случае, ничего другого просто не

оставалось, если идти по демократическому пути, а не идти по нему было нельзя,

поскольку незрелость ситуации выражалась прежде всего в том, что никаких надежд

на то, что социалистическую альтернативу поддержат большинство избирателей, не

было. Не удивительно, что в этих условиях социалистические партии, решившиеся

взять на себя управление государством, громко заявляли о своей преданности

демократии.

Так что жажде социалистов добраться до власти при желании нетрудно было найти

достойное теоретическое оправдание и доказать ее полное соответствие

пролетарским интересам. Читатель может легко себе представить, какое впечатление

должна была произвести такая счастливая гармония на радикальных критиков. Но

поскольку последующие события побудили очень многих говорить о провале этой

политики и читать нотации лидерам тех времен о том, как на самом деле им

следовало поступить, я хотел бы обратить внимание именно на разумное начало в их

взглядах, а также па непреодолимую силу обстоятельств, в которых им приходилось

действовать. Если они и потерпели неудачу, то причины се следует искать не в

глупости или предательстве, а совершенно в другом. Чтобы убедиться в этом,

достаточно даже беглого взгляда на опыт Англии и Германии.