Капитализм, социализм и демократия  

Раздел: Экономика и юриспруденция

Как экономист-теоретик Маркс был прежде всего очень эрудированным человеком.

Может показаться странным, что я считаю необходимым подчеркнуть эту особенность

автора, которого я называл гением и пророком. И тем не менее это важно отметить.

Гении и пророки обычно не отличаются профессиональными познаниями и оригинальны

- если они действительно оригинальны - зачастую именно потому, что этих познаний

у них нет. Однако в Марксовой экономической теории нет ничего, что говорило бы о

каком-либо стремлении к учености как таковой или об упражнени­ях в технике

теоретического анализа. Он был ненасытным читате­лем и неутомимым тружеником и

оставил без внимания лишь не­многое из того, что имело значение. И что бы он ни

читал, он усва­ивал прочитанное, бросаясь в схватку по поводу каждого факта или

аргумента с пристрастием к отдельным частностям, совершенно необычным для

человека, который способен был охватывать своим взглядом целые цивилизации и

вековые тенденции. Критикуя и отвергая одно, признавая и обобщая другое, он

всегда доходил до сути любого вопроса. Выдающимся доказательством этого

являет­ся его работа "Теории прибавочной стоимости", являющаяся па­мятником

теоретическому энтузиазму. Это непрерывное стремле­ние к самообразованию, к

овладению всем, чем только можно было овладеть, в какой-то мере способствовало

освобождению его от предрассудков и вненаучных целей, хотя он, конечно, работал

для того, чтобы подтвердить определенное видение реальности.

Для его могучего интеллекта интерес к проблеме как таковой имел первостепенное  значение вопреки его собственному намере­нию, и как бы сильно не искажал он  смысл своих конечных выводов, в процессе самой работы он занимался прежде всего

оттачива­нием инструментов анализа, предлагаемых современной ему наукой,

решением логических трудностей и строительством на основе созданного таким

образом фундамента теории, которая по своей природе и намерениям была подлинно

научной, несмотря на все ее недостатки.

Легко понять, почему и друзья, и враги исказили смысл его достижений в чисто

экономической области. Друзья считали его больше, чем просто профессиональным

теоретиком, что, с их точ­ки зрения, было бы просто оскорблением придавать

слишком большое значение этому аспекту его деятельности. Для противни­ков же,

возражавших против его позиций и теоретической аргументации, оказывалось почти

невозможным признать, что в некоторых частях своей работы он по сути делал то же

самое, что цени­лось ими так высоко, когда исходило из других рук. Кроме того,

холодный металл экономической теории на страницах Марксовых работ погружен в

такой котел кипящих фраз, что приобрел темпе­ратуру, ему несвойственную. Всякий

лишь пожмет плечами по поводу предложения считать Маркса аналитиком в научном

смысле, имея в виду, конечно, эти фразы, а не мысли, этот полный страсти язык,

эти пылающие обвинения в "эксплуатации" и "обнищании" (imimiserization)

(вероятно, последнее - лучший перевод слова Verelendung, которое на немецком

звучит не намного лучше, чем на английском такой монстр, как "immiserization".

На итальянский это переводится как immiserimento). Эти инвективы, как и многое

другое - грубые выпады или вульгарные замечания, вроде ссылки на Леди Оркни

[Подруга Вильгельма III (1650-1702) - короля, который, будучи столь непопулярным

в свое время, стал в тот период идолом английской буржуазии.], - все это

существенные компоненты спектакля как для самого Маркса, так и для тех, кто

верил или не верил ему. Это частично объясняет, почему многие упорно желают

видеть в Марксовых теоремах нечто большее, чем в аналогичных концеп­циях его

учителя, и даже нечто совершенно противоположное им. Однако все это не влияет на

природу его анализа.

Значит, у Маркса есть учитель? Да. Настоящее понимание его экономической теории

начинается с признания того, что как теоре­тик он был учеником Рикардо. Он был

его учеником не только в том смысле, что его собственные аргументы явно берут

свое нача­ло от рикардианских предпосылок, но и в гораздо более существен­ном

смысле - у Рикардо он научился искусству теоретизирования. Он всегда пользовался

рикардианским инструментарием, а каждая теоретическая проблема выступала у него

либо в форме трудностей, с которыми он столкнулся при глубоком изучении работ

Рикардо, либо в виде тех требующих дальнейшей разработки положе­ний, которые он

оттуда тщательно отбирал. Многое из этого при­знавал сам Маркс, хотя, конечно,

он не согласился бы с тем, что его отношение к Рикардо было типичным отношением

ученика, который ходит к своему профессору, слушает, как тот повторяет одни и те

же сентенции об избыточности населения, о населении, которое избыточно, и вновь

о машинах, которые делают население избы­точным, а затем идет домой и старается

усвоить все это. То, что обе стороны в споре о Марксе не склонны были признавать

это, вполне объяснимо.

Рикардо не единственный, кто повлиял на экономическую теорию Маркса; но в

настоящем очерке упоминания заслуживает лишь Кенэ, у которого Маркс взял свою

фундаментальную концепцию экономического процесса в целом. Группа английских

экономистов, пытавшихся в период 1800-1840 гг. развить теорию стоимости,

возможно, повлияла на некоторые положения и частности, но это влияние

охватывается в данном случае ссылкой на рикардианское направление в

экономической мысли. Ряд других авторов, работы которых во многих отношениях

параллельны его собствен­ной (Сисмонди, Родбертус, Джон Стюарт Милль), -

враждебность Маркса в отношении некоторых из них была обратно пропорциональна

расстоянию между их теориями и его собственной - принимать в расчет не следует,

как и все, что прямо не относилось к главной линии его аргументации, как,

например, крайне слабую область денежной теории, в которой ему не удалось

подняться даже до рикардианского уровня.

Теперь обратимся к чрезвычайно краткому изложению Марксовой экономической

теории, которое неизбежно будет во многих от­ношениях несправедливым по

отношению к структуре "Капитала", который, пусть где-то незаконченный, а где-то

потрепанный ус­пешными атаками противников, все еще сохраняет свои могучие

очертания.