«Чудеса и Приключения» 10/05

Особняк на столе

Александр Обухов

 Многочисленные исследователи сходятся на том, что Павел Воинович Нащокин (1800-1854) был самым близким другом Пушкина в последнее десятилетие его жизни. Происходил он из знатного дворянского рода, служил в лейб-гвардии Измайловском полку и вёл весьма разгульный образ жизни. Его дом был заставлен мраморными вазами и китайским фарфором, украшен великолепными гобеленами и картинами, которыми хозяин ничуть не дорожил и раздаривал своим приятелям. В 1824 году Нащокин вышел в отставку в чине поручика и переехал в Москву, ничего не изменив в укладе своей жизни. Таких «широких натур» и Санкт-Петербург, и Москва знали великое множество. Но не это влекло Пушкина к Нащокину. При всей своей разгульности Павел Воинович был добрым и отзывчивым человеком, искренне любившим, как он писал, «моего славного Пушкина». Сам он выручал великого друга тем, что помог в одном случае расквитаться с огромным карточным долгом, а в другом - расстроить намечавшуюся дуэль. «Любит меня один Нащокин», - писал поэт Наталье Николаевне 14 мая 1836 года. Вот почему по приезде в Москву Пушкин неизменно останавливался в доме у Нащокина, где находил участие во всех своих делах.

Именно этого русского барина изобразил Гоголь в образе Хлобуева в «Мёртвых душах», написав: «Только на Руси можно было существовать таким образом. Не имея ничего, он угощал и хлебосольничал, и даже оказывал покровительство, поощрял всяких артистов, приезжавших в город, давал им у себя приют и квартиру. Если бы кто заглянул в дом его, находящийся в городе, он бы никак не узнал, кто в нём хозяин.

Сегодня поп в ризах служил там молебен. Завтра давали репетицию французские актёры. В иной день какой-нибудь неизвестный никому в дому поселялся в самой гостиной с бумагами и заводил там кабинет, и это не смущало и не беспокоило никого в доме, как бы было житейское дело. Иногда по целым дням не бывало крохи в доме. Иногда же задавался в нём такой обед, который удовлетворял бы вкус утончённого гастронома, и хозяин праздничный, весёлый, с осанкой богатого барина, с походкой человека, жизнь которого протекает в избытке и довольстве. Зато временами были такие тяжёлые минуты, что другой бы, на его месте, повесился или застрелился».

Нащокин, как свидетельствуют современники, десять раз в своей жизни становился богачом и десять раз разорялся. В один из таких «периодов везения» им был заказан великолепный игрушечный домик, обошедшийся хозяину в сорок тысяч рублей, что было равно стоимости деревни со ста крепостными.

В нём всё поражало. Знаменитый мастер Гамбс создал раздвижной обеденный стол на шестьдесят персон. На этом столе лежали скатерти, салфетки, стояла хрустальная и фарфоровая посуда. Всё это можно было едва различить глазом. Рядом со столом располагались кресла и ломберные столики, а поодаль стоял рояль из красного дерева, на котором супруга Павла Воиновича - Вера Александровна специальными серебряными палочками разыгрывала пьесы в семь с половиной октав. Домик был населён куклами, обувь для которых изготовил знаменитый петербургский сапожник Пель. Всего же в двухэтажном «особняке» насчитывалось более 600 предметов тончайшей работы, которым мог бы позавидовать легендарный Левша.

«Дом его (помнишь?) отделывался; что за подсвечники, что за сервиз, - писал Пушкин жене. - Он заказал фортепиано, на котором играть можно будет пауку, и судно, на котором испразнится разве шпанская муха». «С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике был пир; подали на стол мышонка в сметане с хреном в виде поросёнка. Жаль, не было гостей. По своей духовной домик этот отказывает он тебе», - писал Пушкин в другом письме. Однако этому не суждено было сбыться. В очередной период безденежья Нащокин домик свой заложил и не выкупил.

Нащокинский домик сменил много хозяев, пережил много странствий и потерь, пока не был приобретён художником С. А. Голяшкиным в начале XX века в весьма плачевном состоянии у одного из антикваров в городе Луге. На его восстановление потребовались годы кропотливых реставрационных работ. На Императорском фарфоровом заводе мастер Лебедев сделал недостающую посуду. Была воссоздана фигурка, воспроизводящая образ великого поэта. Пушкин стоит, прислонившись к колонне в той же позе, в которой его запечатлел Николай Ге в своей картине «Пушкин в Михайловском».

Кто-то скажет: ну и что в этом нашли необычного? Сейчас на срезе макового зерна, под электронным микроскопом умельцы творят и не такие чудеса. В ответ напрашиваются слова замечательного русского писателя Александра Ивановича Куприна: «Эта вещь драгоценна как памятник старины и кропотливого искусства, но она несравненно более дорога нам как почти живое свидетельство той обстановки, той среды, в которой попросту и так охотно жил Пушкин».