Едва ли можно найти пример большей верности традициям, чем индийская цивилизация. Однако приверженность прошлому и прочная память о нем - далеко не одно и то же. Заботливо сохраняя одни явления культуры, индийская традиция словно взамен легко забывала другие.

Одна из причин тому - индийские представления о мире. Возникновение Вселенной индийцы издревле рассматривали не как однократное, а как периодически повторяющееся событие. Родившись из вод, огня и Золотого зародыша, мир переживает последовательно четыре эпохи - юги. Первая из них носит название Сатьяюги - праведного века. Это пора всеобщего благоденствия. Природа щедра и обильна, люди живут счастливо, не зная забот и тяжелого труда. Отсутствуют социальные различия, и в государственной власти нет необходимости: все одинаково добродетельны, и выполнение долга (дхармы) никем не ставится под сомнение.

В следующий период, Третаюгу, рождаются человеческие пороки, а добро уменьшается на одну четверть. Чтобы умилостивить богов, люди начинают приносить им жертвы. Когда же наступает третья эпоха, Два-параюга, добро убывает еще на четверть, а в человеческую жизнь входят болезни и стихийные бедствия.

Однако настоящие ужасы приносит с собой четвертая эпоха - Калию-га. Добро уменьшается до одной четверти от первоначального количества; жизнь человека сокращается (в Сатьяюгу она длилась 4000 лет). Злоба, зависть, честолюбие отныне управляют поведением людей. Цари неспособны ни удержать народ в узде, ни защитить его от агрессии других народов - варваров, не исполняющих дхармы и не приносящих жертв богам. И когда даже страх перестает сдерживать злые инстинкты, Калиюге приходит конец. Происходит разрушение мира (пралайя).

А затем все начинается заново. Опять наступает золотой век, и опять нарастающая порча нравов приводит мир к катастрофе. Таким образом, мировой процесс представляет собой бесконечное повторение одного и того же. Поэтому конкретные исторические события не имеют никакого значения. Лишь нетленные идеалы Сатьяюги - вот о чем следует помнить всегда.

Поклонение старине лежит в основе индийской системы ценностей. Этот принцип предопределил даже особенности традиционной хронологии. Ее основной мотив - "отодвинуть" наиболее важные события как можно дальше в прошлое, чтобы подчеркнуть их непреходящее значение. Цель и смысл духовного творчества сознавались не как "открытие истины", а как разъяснение того, что было известно от века, но в силу нарастающей испорченности людей оказалось забыто.

Поэтому история индийской философии (да и всей индийской культуры) - это по преимуществу история не отдельных мыслителей, а школ. В древней Индии не сложилось, как в Западной Европе, представление об индивидуальном авторстве. Философские тексты приписываются легендарным древним мудрецам, о которых, как правило, нет никаких достоверных сведений.

Еще в III - II тысячелетиях до н.э. в Индии существовала высокоразвитая цивилизация, которая получила в научной литературе название цивилизации Хараппы. К ней восходит многое в позднейшей истории Индии. Исследователи обратили внимание на изображения трехликого божества, сидящего в йогической позе и высказали предположение, что это - не кто иной, как Шива, один из трех главных индуистских богов.

Во втором тысячелетии до н.э. в северную Индию пришли арии - индоевропейские племена, в начале третьего тысячелетия до н.э. начавшие мигрировать на Восток. Арии делились на три сословия - варны. Во главе племени стояли воины - раджанья (впоследствии их стали называть кшатриями), им подчинялись все остальные (вайшьи). Но наибольшим почетом пользовались те, кто ведал взаимоотношениями с богами, - жрецы-брахманы.

Взаимоотношения пришельцев с местными жителями долгое время оставались враждебными. Арии презрительно именовали аборигенов млеччхами (варварами), а также дасами, или дасью. Впоследствии это слово стали истолковывать как "слуга" или "невольник". Произошла встреча двух различных культур, и для каждой из них было характерно отождествление всех человеческих ценностей только с привычными, искони знакомыми обычаями и верованиями, "хорошего" - со "своим", а "плохого" - с "чужим". Если арии жили в соответствии с законом - дхармой, то уделом млеччхов было, по их мнению, беззаконие (адхарма).

Язык своих священных текстов - санскрит - индоарии считали не одним из многих языков мира, а единственным подлинно человеческим языком, на котором все вещи имеют правильное обозначение. Остальные "наречия" они рассматривали как тот же самый санскрит, только испорченный. Столь же священной была в глазах ариев сама их страна - Арьяварта. Сопредельные страны они считали "нечистыми". По возвращении оттуда арии совершали специальные очистительные обряды.

Мало-помалу область обитания ариев расширялась, а вместе с тем распространялись их религия, образ жизни и система варн - пока к восьмому веку новой эры они не утвердились на всем южноазиатском полуострове. При этом аборигены (вернее, их значительная часть) составили варну шудр, не входящую в арийское сообщество, но связанную с ним и подчиненную ему. Существовали и другие пути включения варваров в мир индоарийской цивилизации. В древних текстах мы обнаруживаем учение о млеччхабхаве: о том, как "плохие арии", не выполняющие дхарму, постепенно деградируют и превращаются в млеччхов или шудр. Чтобы снова стать ариями, они должны совершить особый обряд. Но когда дело доходит до перечисления отступников, выясняется, что речь идет о племенах, никогда не входивших прежде в арийское сообщество. Представление об "одичании" благородных ариев оказывается средством осмыслить приобщение аборигенов к арийской культуре. Оно сознавалось не как принятие нового, а как возвращение к прошлому, к своей прежней сущности, к истинной, единственно верной практике, которая в силу каких-то непонятных обстоятельств оказалась забыта.

Древнейшим памятником индоарийской культуры являются Веды - собрание священных текстов. Слово "Веда" происходит от корня, обозначающего знание (ср.: "ведать", "ведение", "ведовство", "ведьма"), Индоарии полагали, что Веды никогда никем не были созданы; они существуют вечно и потому не могут содержать ошибочных утверждений. Ведь ошибаться способен лишь кто-то - будь то человек или божество. Если же автор отсутствует, то нет и почвы для заблуждений.

Веды передавались главным образом в устной форме. Запись священного текста, которая могла бы оказаться доступной представителям низших каст, означала, с точки зрения индоариев, его осквернение. Они полагали, что единственный способ не утратить слово Вед - запомнить его наизусть. Не зрение, а слух давал человеку возможность приобщиться к ним. А потому чаще всего индийцы и называли Веды словом "шру-ти" ("услышанное").

Устный характер ведийской традиции предопределил многие особенности индийского мышления. Важнейшей темой теоретических споров в Индии стал не только смысл текста, не только его содержание, но и текст сам по себе, слова и фразы, из которых он состоит. Неудивительно, что Индия на тысячи лет опередила Европу в осмыслении и анализе языка.

Самый древний ведийский памятник - Ригведа, или Веда гимнов, - восходит к рубежу II и I тысячелетий до н.э., когда арии стали расселяться в долине Инда. Гимны чаще всего обращены к богам и содержат хвалу в их адрес, а также просьбы даровать "обращающемуся" потомство, могущество, удачу во всех жизненных делах. Декламировать их нараспев входило в обязанности хотара - жреца, который должен был таким образом привлекать внимание божества к предлагаемой ему жертве.

В начале первого тысячелетия до н.э. индоарии освоили новые земли к юго-востоку от долины Инда, по берегам Ганги и Ямуны (современные Ганг и Джамна). В этот период складываются остальные, "младшие" ведийские сборники (самхиты) и комментарии к ним (Брахманы). Самаведа, или Веда песнопений, представляла собой руководство для удгатара, которому во время жертвоприношения надлежало услаждать слух божества песнопениями, а Яджурведа, или Веда жертвенных формул, - сборник инструкций для адхварью - жреца, ведавшего "материальной частью" обряда. Свои действия адхварью сопровождал произнесением особых изречений - яджусов (из них и состоит Яджурведа).

Особняком стоит четвертая из самхит, Атхарваведа - собрание магических заклинаний. В нее входят как полезные рецепты (лечебные, охотничьи и т.д.), так и вредоносные, направленные на устранение врага, соперника в любви, а также предназначенные для отпугивания демонов - апсар и гандхарвов.

Следующий, третий этап распространения брахманистской культуры отразился в Араньяках и Упанишадах. В VII - VI вв. до н.э. в жизни индоариев произошли большие изменения. Племенные союзы мало-помалу превращались в государства, а вожди становились царями. В кшатрийской среде стали распространяться новые, непривычные для традиционного арийского сознания взгляды. Согласно этим новым представлениям, брахманы знают лишь внешнюю, поверхностную сторону бытия, тогда как подлинная, глубинная истина им недоступна. Ее в тайне, в лесной глуши возвещали новые учителя, происходившие из кшатрийских родов. Упанишады (дословно это название означает "сидение у ног (учителя)") рассматривались как руководство для "лучших среди брахманов", для тех, кто оказался в состоянии постичь кшатрийскую эзотерику.

По ведийским текстам можно проследить эволюцию, которую претерпели религиозные воззрения индоариев. В жертвоприношениях они видели способ воздействия на многочисленных богов, которых представляли себе как существ могучих, непредсказуемых и потому опасных. Без них не обойтись - и вместе с тем с ними необходимо держать ухо востро. При совершении обряда нельзя ошибиться. Если же ошибка допущена, то жертву следует "излечить". Это и становится обязанностью брахмана. В своем сознании он творит второй, символический обряд и этим обеспечивает эффективность первого.

Что же дает брахману такую возможность? Это особая волшебная сила; в индийских священных книгах она также называется словом "брахман". Подобно тому, как коров собирают в коровнике, все боги заключены в брахмане. Не только сами боги, но и ведийские гимны содержат в себе частицу этой силы. "Внутренняя жертва", совершаемая жрецом-брахманом, постепенно начинает рассматриваться ариями как универсальный ключ ко всякой проблеме человеческого существования, а ритуальные термины - как универсальный язык, пригодный для осмысления любого явления в мире. Сам космос виделся приверженцам брахманистской религии как огромное вселенское жертвоприношение, как огромный ритуальный костер.

По-новому понималось теперь и значение обряда. Первоначально, когда жертвоприношение было только способом решения самых "земных", житейских проблем, смысл отождествлялся с его результатом, т.е. с тем, что возникает после его окончания. Традиция Упанишад расставила акценты иначе. Пока обряд продолжается, человек, заказавший его, находится не в земном мире, полном тягот и опасностей, а в мире высшем, где нет ни болезней, ни вражды, ни смерти. Поэтому главная цель ритуала - как можно более длительное пребывание в этом блаженном состоянии. Но рано или поздно жертвоприношение заканчивается. Его заказчик опять возвращался в земной мир, из которого хотел уйти хотя бы на время.

Так сложилось представление о вечном круговороте, который составляет сущность человеческого существования. Этот путь (его называли "путь предков" - питрияна) не заканчивается со смертью человека. Тот, кто в прежней жизни вел себя достойно, может родиться вновь в семье брахмана, кшатрия или вайшьи. Тот же, кто отличался дурным поведением, возвращается в мир по-другому: он "достигает лона собаки, или свиньи, или чандалы (человека низкой касты)".

Чтобы остановить поток перерождений (сансара), необходимо стать на "путь богов" (деваяна). Он предназначен не для всех, а лишь для посвященных, для тех, кому ведомо учение о пяти огнях. "Путь богов" завершается не новым возвращением в мир, а проникновением человека в "мир Брахмана" (брахмалока). И здесь, в этой "запредельной дали", он остается навсегда.

Душа человека (атман), переселяющаяся из одной телесной оболочки в другую, потому и стремится к освобождению от сансары (мокша), что в "запредельной дали брахмана" она встречает нечто родственное себе. Мировая душа, Брахман, по природе своей тождественна душе отдельного человека, точно сделана с ней из одного материала. Знание этого тождества представляет собой высшую ценность. Осознать его человеку мешает майя - вселенская иллюзия, своеобразный мираж, заставляющий человека поверить в несуществующее и уводящий его от подлинной реальности.

Как же совместить стремление к мокше с остальными человеческими обязанностями? По индийским представлениям, человек должен стремиться к четырем целям: артхе (польза, успех), каме (любовь), дхарме и, наконец, мокше - освобождению от пут сансары. Четырем целям соответствуют четыре стадии человеческой жизни (ашрамы). Первая - брахмачарья - начинается с упанаяны (второе рождение) - обряда, знаменующего прием мальчика в варну. В этот период он изучает Веды под руководством учителя (гуру). Затем следует новая ашрама - грихастха. Теперь юноша должен жениться, завести семью и сделаться домохозяином. По истечении этой стадии, наполненной житейскими заботами, начинается третья ашрама - ванапрастха. Достигнув ее, домохозяин должен был оставить семью и удалиться в лес, чтобы там, в уединении, вести жизнь аскета, ограничив до минимума свои телесные потребности и сосредоточившись на единстве атмана и Брахмана. По окончании ванапрастхи приходит последняя пора, завершающая земной путь человека, - саньяса. Санья-син покидает лес и, отказавшись от всякой, даже самой ничтожной собственности, начинает странствие по дорогам Индии. Питаясь подаянием, почти без одежды, он занят одним: подготовкой своей души к соединению с Брахманом. Так выглядела идеальная модель человеческого бытия, которой надлежало следовать всем ариям.

Однако по мере того, как индоарийская цивилизация расширялась, включая в свою орбиту все новые страны и народы, становились все более очевидными и присущие ей противоречия. Недавно арианизированных жителей Индии "старые" арии по-прежнему рассматривали как варваров. К востоку от рубежей Арьяварты в V - IV вв. до н.э. началось формирование мощных имперских государств. Центром великой новой державы стала Магадха. Но в ритуальном отношении она оставалась "нечистой землей". И не случайно именно здесь постепенно появлялось все больше людей, задумывавшихся о противоречиях брахманизма и сознававших ограниченность ритуалистического мировоззрения.

Учения настиков - "неверных", как именовали их приверженцы брахманизма, во многом разнились между собой. Объединяло их лишь неприятие брахманистских жертвоприношений, божественных почестей, воздаваемых брахманам, и самого языка арийской цивилизации - санскрита. Как и создателей Упанишад, настиков волновал вопрос: какими способами человек может освободиться от гнетущей земной жизни, вырваться из круговорота сансары? Но при этом их занимала участь не избранных, а каждого человека - независимо от его происхождения.

Центральную роль в неортодоксальных учениях играло понятие кармы. Корень этого слова (кар) означает действие. Закон кармы, главный закон человеческого существования, состоит в том, что человек отвечает не только за поступки, совершенные в этой жизни, но и за все, содеянное в прошлых перерождениях. Участь каждого целиком и полностью зависит от него самого. Чтобы преодолеть действие закона кармы, нужны особые действия. Их разработка составила содержание наиболее радикальной из неортодоксальных религий - джайнизма.

Самая характерная черта джайнской религии - крайний аскетизм. Ее последователи подвергали себя настоящим истязаниям, стремясь к освобождению от сансары. Идеалом джайна считалась добровольная смерть от голода. Джайны, отвергавшие брахманистские обряды и считавшие недопустимым и безнравственным принесение в жертву животных, обосновывали свои убеждения принципом ахимсы - "непричинения вреда живому". Для них были священны все живые существа, кем бы они ни были.

Согласно воззрениям самих джайнов, их религия существовала всегда. В джайнских священных книгах говорится о 24-х джинах (отсюда и название "джайнизм"), или победителях - тиртханкарах ("нашедших брод"), великих и непогрешимых учителях. Тиртханкары уже являлись людям бессчетное число раз. И всякий раз, когда испорченность мира достигает предела и мир гибнет, они являются вновь.

Считается, что все "нашедшие брод" происходят из кшатрийских семей. Даже здесь сказалась нескрываемая неприязнь суровых восточно-индийских аскетов к брахманам и брахманизму. Главным персонажем джайнской традиции стал последний из тиртханкаров - Джина Маха-вира (599 - 527 гг. до н.э). Дожив до тридцати лет, он бросил дом, раздал все, что имел, и сделался отшельником. По прошествии 12-ти лет он обрел всезнание - кеваладжняну. Иначе говоря, в этот момент он стал Джиной - человеком, победившим земные страдания, и открыл путь освобождения от них.

Вокруг Джины образовалась сплоченная oбщина верных последователей. Спустя несколько лет после его смерти она распалась на два направления, существующие по сей день. Сторонники первого, относительно более мягкого и либерального по своим принципам, называют себя шветамбарами, или "одетыми в белое". Противостоящие им "радикалы" именуются "дигамбарами" - "одетыми воздухом". Шветамбары полагали, что джайну приличествует носить белые одежды, тогда как дигамбары и это считали недопустимой роскошью.

Все, что существует, делится, согласно джайнским представлениям, на два вида: джива и аджива - душа и "не-душа": то, что душой не является. Джива может воплотиться в каком угодно теле - от человека до насекомого. Но она не обязательно заключена в телесной оболочке. Мириады невоплощенных джив наполняют Вселенную.

Джива и аджива совершенно различны по своей природе - и вместе с тем соединение их неизбежно. Причиной тому является непреодолимая сила времени - кала. Именно она вовлекает дживу в мировой процесс. В результате каждого поступка, совершаемого человеком, к дживе прилипают частицы вещества, из которого состоит кармическое тело - карма-шарира. От него-то и зависит судьба человека и все его будущие рождения.

Дживу джайны рассматривают как своего рода тело. Физическое же тело "достается" ей вместе со всеми его свойствами, со всеми последствиями прежних существований. Если же и на этот раз джива не ведет праведную жизнь, а предается страстям и разгулу, то после смерти тела она попадает в ад, правда, не навсегда. После кратковременного пребывания в преисподней порочную душу ждет гораздо более суровая кара - новое возвращение на землю.

Джайнский рецепт спасения предполагает полное преодоление страстей. Для этого необходимо соблюдать пять великих обетов: ахимсу, справедливость (сатья); застея - неприсвоение чужого, брахмачарью - целомудрие и апариграху - воздержание от суетных привязанностей.

Хотя джива может вселиться в какое угодно тело, достичь освобождения способен только человек. Божество может обрести его только в том случае, если снова родится - на сей раз в человеческом образе. Среди джайнов велись и другие дискуссии. "Либералы"-шветамбары допускали, что женщина может вырваться из потока перерождений; что же касается дигамбаров, то они, как впоследствии буддисты, полагали, что для этого она должна прежде появиться на свет в облике мужчины.

В третьем-втором веках до н.э. влияние джайнской религии резко идет на спад. Община джайнов все больше замыкалась в себе, уже не претендуя на какое-либо внешнее влияние. И все же джайнизм не растворился в океане индуистских верований и культов. Более того, среди джайнов появились выдающиеся ученые и философы, прославившиеся далеко за пределами малочисленного сообщества монахов. Теперь последователям "нашедших брод" надо было уживаться с приверженцами самых различных направлений и школ. Примечательно, что главным принципом джайнской философии стала анэкантавада - учение, согласно которому нет ни абсолютной истины, ни абсолютного заблуждения: всякое высказывание истинно лишь "некоторым образом" - с определенной точки зрения.

Другим неортодоксальным учением был буддизм. Его история также началась на окраине индоарийского мира, в земле северного племени шакьев. По преданию, у царя шакьев Шуддходаны родился сын, получивший имя Сиддхартха. Ему и было суждено основать новую религию. (Пройдет время, и в самых разных странах люди будут звать его "Шакья-муни" (отшельник из племени шакьев).

Радость, вызванная рождением наследника, сменилась вскоре горечью утраты: мать царевича скончалась. Потрясенный отец решил воспитывать Сиддхартху так, чтобы он не знал никаких огорчений и не имел даже понятия о болезнях, страданиях, смерти. Такое беспечальное существование продолжалось, пока принцу не исполнилось двадцать девять лет. Но однажды, во время прогулки ему повстречались сперва прокаженный, вслед за ним - дряхлый старик, а затем - похоронная процессия. И удивленному Сиддхартхе пришлось о первом услышать: это несчастье, иногда постигающее людей; о втором - вот удел некоторых счастливцев, которым удается дожить до старости, а о третьем - такова участь, уготованная каждому, и избежать ее не дано никому. Для Сид-дхартхи началась пора тревожных и мучительных размышлений. Однажды ночью покинув царский дворец, царевич несколько лет провел в поисках верного пути, обращаясь то к одному, то к другому из известных в те времена религиозных учений. Но все они разочаровали его. И когда, казалось бы, все варианты были им испробованы, Сиддхартха почувствовал, что на него снизошло просветление. (Слово "Будда" и означает "просветленный" или "пробужденный".) В этот миг царевич постиг четыре благородные истины, ставшие основой нового учения. В чем же они заключаются?

Страдание пронизывает всю человеческую жизнь: "Рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с нелюбимым и пребывание врозь с любимым есть страдание, необладание тем, чего желаешь, есть страдание". Причина страдания - не отсутствие желаемого, а сама жажда обладания (триш-на), приводящая к перерождению.

Но вместе с тем страдание преодолимо. К его прекращению ведет "благородный восьмеричный путь". Конечную цель этого пути Будда назвал нирваной ("затухание", "угасание").

Нирвану невозможно описать с помощью слов, используемых людьми для обозначения явлений мира, окружающего нас, так как с ними она не имеет ничего общего. Есть лишь один способ узнать ее природу - прийти к ней по восьмеричному пути.

Восьмеричный путь начинается с "правильного воззрения", т.е. с усвоения четырех благородных истин. Но необходимо еще и волевое устремление к прекращению страданий (правильное устремление). Нирваны не достигнет безнравственный, нечестный человек; поэтому третьим, четвертым и пятым этапами восьмеричного пути в проповедях называются "правильная речь" - отказ от брани, обмана и лжесвидетельства; "правильное действие" - доброта, человечность в поступках и ненанесение вреда живым существам, в том числе животным, и "правильный образ жизни" - добывание средств к существованию только дозволенными, допустимыми с моральной точки зрения способами. Однако и это само по себе не приводит к освобождению. Следующий шаг - установление контроля над сознанием, а затем - "правильное усилие": тот, кто хочет обрести нирвану, должен исключить из сознания любые суетные помыслы и стойко сопротивляться дурным влияниям и соблазнам. Но кульминацией, высшей ступенью восьмеричного пути являются седьмой и восьмой шаги - "правильное внимание" и "правильное сосредоточение". На этой стадии человек преодолевает главное препятствие, отделяющее его от нирваны, - ахамкару, или представление о своем "я" как о реальном и устойчивом явлении.

Постепенно сложилась своеобразная философия буддизма. Проповедуя спасительный восьмеричный путь, приверженцы Шакья-муни не могли только ссылаться на авторитет учителя. Ведь они обращались к посторонним людям, зачастую ничего не знавшим о нем. Поэтому им приходилось доказывать справедливость его воззрений.

В одном из памятников буддийской литературы - "Милиндапаньха", или "Вопросы царя Милинды" - рассказывается о встрече царя Милин-ды с буддистом Нагасеной. Монарх и аскет обсуждают вопрос о том, что такое человек, точнее - что такое человеческое "я". Нагасена сравнивает человека с колесницей. Правильно ли будет сказать, что колесница - это одно из ее колес? Или ось, соединяющая два колеса? А можно ли назвать словом "колесница" сиденье или дышло? Нет, только вместе взятые, все эти предметы составляют повозку. Если разобрать ее по частям, то колесницы не станет, хотя детали и сохранятся. Такое же сочетание самых разных элементов представляет собой человек. Он состоит из множества различных, не сводимых друг к другу черт, сторон, качеств. Единственное, что связывает их воедино и приводит колесницу в движение, это все та же тришна, неистовая жажда бытия.

Основной мишенью буддийской критики было брахманистское учение об атмане. Нет никакого устойчивого и неизменного начала в человеке, нет ничего такого, что могло бы кочевать из одной телесной оболочки в другую, как это изображали сторонники брахманизма. Иначе говоря, нет никакого атмана. По-настоящему реальны только "детали колесницы". Их существование ни от чего не зависит.

Такие "детали", из которых состоит человек, буддисты назвали скандхами, или группами. Это нама-рупа (тело), ощущения (ведана), образы восприятия (самджня), желания и влечения, приводящие в действие закон кармы, (самскара), и сознание (виджняна). Они "состоят" из дхарм, мельчайших частиц, каждая из которых существует мельчайшие доли секунды. Дхарма подобна мгновенной вспышке огня, однако этого мгновения достаточно, чтобы от одной дхармы вспыхнула другая. Это непрекращающееся горение и есть жизнь, наполненная страданием. После смерти человека дхармы перегруппируются, и их новая мозаика становится его новым перерождением.

Единственный, кто свободен от страдания, - архат, достигший нирваны. Он полностью утратил связь с миром и обрел абсолютную независимость от него.

Однако среди последователей Будды были не только покинувшие мир аскеты-монахи, но и миряне. Восьмеричный путь был для них закрыт: выполнить все требования, необходимые для движения по нему, могли лишь монахи, отказавшиеся от всякой практической деятельности. От буддистов-мирян требовалось немногое: гуманное отношение к живым существам, правдивость в речах, воздержание в чувственных наслаждениях и трезвый образ жизни, а также материальная поддержка монашеской общины (сангхи). Но сделаться ее полноправными членами они не могли.

Демократизм сангхи оборачивался, таким образом, элитарностью нового рода. И почитатели Будды постепенно разделились на два направления: на адептов "монашеского буддизма" и сторонников "большой Сангхи", включающей и мирян, - махасангхиков. Впоследствии это направление получило название махаяны (широкого пути). Секты, составившие консервативное, "монашеское направление", впоследствии будут охарактеризованы своими противниками как приверженцы "хинаяны" - "узкого пути".

Самый знаменитый вариант философии махаяны связан с именем Нагарджуны, основателя мадхьямики ("срединной" школы, или школы срединного пути). С точки зрения раннего буддизма, реальность человеческого "я" относительна, а реальность дхарм абсолютна. Но не наивно ли думать, что существование дхарм ничем не обусловлено? Может ли что-либо вообще существовать, не имея причины? А если нет, то всякое существование обязательно от чего-то зависит, а потому не обладает подлинной реальностью. Таким образом, в мире нет ничего по-настоящему реального, полный, на первый взгляд, самых разнообразных явлений, красок, качеств, он на самом деле пуст. Такова центральная мысль шуньявады, или учения о пустоте.

Однако ее необходимо уточнить. Иметь причину и, следовательно, зависеть от нее должно всякое отдельное явление. Но когда речь заходит обо всех явлениях вместе, о мироздании в целом, то мы как бы рисуем окружность, внутри которой оказываются и все следствия, и все причины. И тогда пустой мир внезапно наполняется. Явления, каждое из которых по отдельности нереально, все вместе составляют то единственно реальное, единственно подлинное, что существует в мире: мир в целом. Такая философия привела к переосмыслению важнейших идей буддизма. Место замкнувшегося в себе архата в махаяне занял бодхисаттва - святой подвижник, который по своим моральным и духовным качествам вполне заслужил освобождение, но сознательно не совершает последнего, заключительного шага, чтобы остаться в мире и помогать людям обрести просветление.

Приверженцы махаяны переосмыслили и сам образ Будды. Сиддхар-тха Гаутама стал Просветленным не при появлении на свет, но в результате озарения, наступившего после длительного подвижничества. Шакья-муни не был единственным, кто принес людям весть о возможности преодоления страданий. Примеры просветления, снисходившего на самых разных людей в различные времена, неисчислимы. Будды и бодхи-саттвы - всего лишь личины, зримые образы, необходимые для того, чтобы простые люди, нуждающиеся в такого рода "пояснительных картинках", имели возможность получить хоть какое-то представление о подлинном Будде. Каждый из них - просто-напросто один из "посланцев", "вестников", постоянно направляемых в мир безличной, недоступной для человеческого понимания и восприятия силой, которую буддийские философы именуют "дхармакайя", или "тело дхармы".