В истории философии сознание либо абсолютизировалось в виде некоего абсолютного духа, мирового разума, творящего мир. Такой позиции придерживался философский идеализм. Либо сознание объявлялось бесплотным призраком, функцией мозга, состоящей в том, чтобы отражать мир, создавать идеальные модели мира, с помощью которых человек может приспосабливаться к окружающей действительности. Это - точка зрения философского материализма.

Но сознание не только отражение окружающего мира, отражение лишь одна из его побочных функций. Сознание бытийствует, оно есть проявление бытия в нас. Сознание - безусловная система отсчета. Все, что мы знаем о мире, дано нам через сознание. Нам всегда дан не сам предмет, но предмет в меняющихся модусах сознания, субъективный способ явления, выступающий в перспективах смутности и отчетливости, внимательности или невнимательности, в непосредственности или в воспоминании. Раньше, чем мы приступаем к познанию мира, он уже определенным образом "понятен" нам: разложен, классифицирован, оценен, истолкован. Мы смотрим на звездное небо и видим в нем то, что туда уже вложило сознание предшествующих поколений: мы видим созвездия, которые выделили и назвали наши далекие предки, знаем, что до ближайшей звезды свет идет несколько лет, что некоторые далекие звезды уже погасли и т.п.

Философские учения, разрывавшие сознание и бытие, не учитывали, что сознание тоже есть бытие, одна из форм проявления бытия. Без сознания мир был бы ущербным, был бы неполноценным без видящих его глаз, слышащих ушей, ощущающих рук. Сознание как бы достраивает мир, завершает его, через него мир раскрывается в своей красоте, значительности, целостности, завершенности. Сознание - источник всех знаний и всех осмыслений мира. Для человека мир есть не что иное, как осознанное его мыслями, его переживаниями сущее. Весь его смысл и бытийную значимость мир получает только из действий сознания. Человек может испытывать, обдумывать, оценивать какой-либо другой мир, но не может жить и действовать в таком мире, который не имеет смысла и значимости в нем самом и из него самого. Мое понимание мира является элементом этого мира, добавляется к сложности этого мира, в другом мире, где бы ничего не изменялось от моего присутствия, от моего понимания, я бы просто не мог жить. Понимание законов мира есть одновременно элемент этого мира, законы которого понимаются.

Любая вещь или событие мира ценны для нас постольку, поскольку они являются "спусковым механизмом", вызывающим работу сознания. Лицо человека, которое я вижу, к примеру, лицо красивой женщины, вызывает во мне целый мир воспоминаний о первой любви, о всех переживаниях и волнениях, связанных с этим, о последующем опыте моих общений с женщинами, моих потрясений, разочарований, смертной тоске и проблесках надежды. Все, что не "включает" таким образом мое сознание, все, что не позволяет моему сознанию окрасить вещь или событие цветом воспоминаний или надежд, для меня не существует в строгом и точном смысле этого слова. Мир в строгом и точном смысле слова, это только феномен, только коррелят сознания.

Ученые-физиологи XIX в. - Г. Мюллер, В. Вундт, Э. Вебер - и их последователи создали "физиологию души", которая представляла сознание пучком ощущений, а каждое ощущение определялось нервным процессом. Всякая высшая психическая форма, например переживание, могла, с их точки зрения, быть полностью и без остатка разложенной на элементарные, нервно-психические процессы. Сознание отождествлялось со своего рода физиологической машиной. При описании действий сознания применялись механические и физико-химические образы. Само сознание трактовалось как особый мир, построенный из собственных вещей. Но эти вещи оказывались лишь двойниками реальных объектов, отъединенными от них и превращенными в частицы "психической материи". Душевная жизнь представлялась механической мозаикой из психо-физиологических элементов, которые назывались ощущениями, представлениями и т.д. Подобная психология, как и естествознание, знала явления сознания лишь с той стороны, с какой они стоят в связи с внешним миром. Для нее и самонаблюдение есть внешнее наблюдение. Человек, отмечал С.Л. Франк, как живое существо раздваивается в ней на субъект и объект, при этом познающий субъект есть лишь чистый теоретический взор, а жизнь сознания развертывается перед этим взором как отчужденная от него внешняя картина. Такое "объективное" наблюдение есть лишь анатомическое вскрытие трупа, наблюдение отрешенных от живого существа души его выделений или отмерших тканей, а не действительное наблюдение внутренней субъективной жизни [1]. Все многообразие любви и ненависти, утверждения или отрицания, стремлений и страхов есть та жизнь, которая может лишь внутренне наблюдаться в ее переживании, в неразложимом единстве живого знания, а не объективно изучаться через внешнее анатомирование или психологическую вивисекцию.

1 См.: Франк С.Л. Душа человека. Опыт введения в философскую психологию // Предмет знания. Душа человека. СПб., 1995. С. 25.

Если за каждым ощущением или переживанием закреплен определенный комплекс нервных процессов, то одинаковые ощущения или впечатления всегда вызывали бы одинаковые переживания. Однако сознание никогда не возвращается в прежние состояния, оно живет своей особой внутренней жизнью и никакими внешними причинами непосредственно не обусловлено. "Физиология души" полагает, что образы сознания являются отражениями внешней реальности, но где гарантия, что они являются образами? Для этого нужно еще одно сознание, "третий глаз", который сравнивал бы образы и вещи. Но сознание имеет дело не с образами, а с самими вещами. Между сознанием и вещами лежит пропасть смысла, мы видим мир через смысл, а не через свою физиологию.

Можно выделить три стороны сознания: предметное (т.е. сознание, направленное на мир окружающих нас вещей, предметов, событий); самосознание (направленное на самого себя, все время осознающее самое себя как нечто другое, чем весь остальной окружающий мир); и сознание как поток непосредственных переживаний. Первые две стороны сознания относятся к тому, что в философии всегда называлось духом. Третья сторона часто называется хорошим и простым словом - душа.

В предметном сознании и самосознании мы имеем дело с идеями, понятиями, с моделями окружающего мира, с представлениями о самом себе. В духе человек возвышается над природой, создает второй идеальный мир, познает законы Вселенной и может на основании этих законов строить машины, возводить дома, посылать в космос ракеты.

Что касается души, то она занимается совсем другим делом. Душа, ее глубина и развитость делают человека живым. В принципе, познавать мир, развивать цивилизацию, по-видимому, может и искусственный интеллект, мыслящая машина. И если бы человек не имел души, он и был бы такой машиной. Душа нечто более значительное и глубокое в человеке, чем дух. Предметное сознание и самосознание укоренены в душе. Они - словно листья и ветви дерева, а душа - его корни. Душевная сфера - это особая стихия, слитая, с одной стороны, с актуальностью духовного бытия и идеальностью света разума, а с другой - соприкасающаяся со внеположенностью и пространственно-временной ограниченностью материального бытия.

Душевная жизнь, если смотреть на нее со стороны сознания, является лишь тенью актуального сознания, его бесформенной потенцией. Например, в простом акте зрения на переднем плане сознания находится предмет нашего внимания, а периферия переднего плана и весь задний план заняты игрой душевной жизни. Здесь образцы, которые должны быть образами предметов, пребывают в зачаточном состоянии, и, сливаясь с бесформенным целым душевной жизни, ведут в нем свое фантастическое существование. Эти образы, как и действительно воспринимаемые предметы, окружены роем воспоминаний, грез, настроений, чувств. Погружаясь в этот мир оттенков, интонаций, намеков, образов, страхов и восторгов, мы чувствуем, что живем, что это и есть подлинная жизнь, а не застывшее отражение познающего разума. Короче говоря, если смотреть на душевную стихию со стороны жизни, то она представляется абсолютным началом, тайной и истоком нашей личности. Все остальные человеческие качества и способности оказываются вторичными, производными образованиями. "Хотя сознание и есть необходимый момент готового сознательного переживания, оно вместе с тем в известном смысле есть побочный и производный момент в сравнении с тем первичным началом, в силу которого переживание есть подлинное переживание, то есть жизнь или бытие" [1].

1 Франк С.Л. Указ. соч. С. 480.

Таким образом, душевная жизнь - это великая неизмеримая бездна, особая, в своем роде бесконечная вселенная, находящаяся в каком-то совсем ином измерении бытия, чем весь объективный пространственно-временной мир и мир идеальных предметностей. О мире души нельзя сказать ни где он находится, ни когда и как долго совершаются процессы его жизни, ибо он везде и нигде, всегда и никогда, в том смысле, что все мерки вообще к нему неприменимы, наоборот, все мерки, ориентиры, стереотипы восприятия мира, поведения и мышления становятся возможными благодаря этому внутреннему интимному слою нашей жизни.

Открыл этот уровень сознания как потока переживаний А. Бергсон. Основная идея Бергсона - идея длительности - психологического субъективного времени, которое коренным образом отличается от статического времени науки. Главная характеристика этого времени - неделимость и целостность, в нем невозможно выделить отдельные моменты, оно предполагает постоянное взаимопроникновение прошлого и настоящего, постоянное творчество новых форм, развитие и становление. Длительность определяет духовное своеобразие каждого индивида, в длительности человек тянет за собой все прошлое, и чем более это прошлое актуализировано, чем более он живет внутри себя, тем более он оригинален и неповторим. В области внутренней жизни вообще "нет ни окоченелого неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые проходили бы по нему, как актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия внутренней жизни, которая тянется как неделимая от начала и до конца нашего сознательного существования" [2].

2 Бергсон А. Восприятие изменчивости // Соч.: в 4 т. СПб., 1913 - 1914. Т.4. С. 24.

Анри Бергсон (1859 - 1941) - французский мыслитель, лауреат Нобелевской премии. Сын музыканта, он был самым музыкальным философом. Яркость и образность языка, глубокие интуиции во многом предопределили развитие философии XX в. На одной из колонн парижского Пантеона выбито: "А. Бергсону - философу, жизнь и творчество которого сделали честь Франции и человеческой мысли". Основные работы: "Творческая эволюция", "Материя и память", "Два источника религии и морали".

При рассмотрении этой сферы нужно, по Бергсону, вообще отказаться от детерминизма, ему подвластна лишь сфера физических явлений. В сознании предыдущие состояния не могут определять последующих, сами эти состояния - лишь абстракция, продукт нашего сознания. Сознание - это не совокупность состояний, а процесс, в котором нельзя вычленить ничего устойчивого.

Физические объекты не несут на себе печати прошедшего времени. Но для сознания длительность есть реальность, следы которой сознание сохраняет в себе; поэтому здесь нельзя говорить о тождественных условиях, ибо один и тот же момент не повторяется. Самые простые психические элементы имеют особую индивидуальность, живут особой жизнью даже тогда, когда они поверхностны. Они пребывают в непрерывном становлении, и одно и то же чувство, уже потому лишь, что оно повторяется, является новым.

Как только мы пытаемся отдать себе отчет в состоянии сознания, анализировать его, - это в высшей степени личное состояние разлагается на безличные внеположенные элементы, каждый из которых представляет идею и выражается словом. Но чем глубже мы проникаем в сознание, чем больше наше "я" вновь становится самим собой, тем в большей степени наши состояния сознания перестают рядополагаться, тем больше они начинают взаимопроникать, сливаться и окрашивать друг друга. Так, каждый из нас по-своему любит и ненавидит, и эта любовь, эта ненависть отражает всю нашу личность. Но язык обозначает эти переживания одними и теми же словами. Поэтому он в состоянии фиксировать только объективный и безличный аспект любви и ненависти. Мы судим о романисте по той силе, с какой он извлекает чувства и идеи из общественной среды, в которую их забросил язык, по силе, с какой он старается с помощью множества различных оттенков и деталей вернуть им живую и первичную индивидуальность. Вне нас существует взаимная внеположенность без последовательности; а внутри нас - последовательность без взаимной неположенности [1].

1 См.: Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания // Соч.: в 4 т. М., 1992. Т.1. С. 149.

Существуют, по Бергсону, как бы два разных "Я", из которых одно является внешней проекцией другого, его пространственным и социальным представлением. Мы достигаем первого из них в углубленном размышлении, представляющем наши внутренние состояния как живые, непрерывно возникающие существа, как состояния, не поддающиеся никакому измерению, последовательность которых в длительности не имеет ничего общего с рядоположенностью в пространстве. Но моменты, когда мы вновь постигаем самих себя, очень редки, и потому мы, согласно Бергсону, редко бываем свободными. Большей частью мы существуем как бы вне самих себя. Мы замечаем только обесцвеченный призрак нашего "Я", лишь тень его, которую чистая длительность отбрасывает в однородное пространство. Наше существование развертывается скорее в пространстве, чем во времени; мы живем больше для внешнего мира, чем для себя; мы больше говорим, чем мыслим; больше подвергаемся действиям, чем действуем сами. Действовать свободно - значит вновь овладевать самим собой, снова помещать себя в чистую длительность [2].

2 См.: там же. С. 151.

Глубочайшая индивидуальность, характеризующая наше внутреннее "Я" и являющаяся его альфой и омегой, нисколько не присуща внешнему "Я", общая и безразличная природа которого выполняет чисто практические функции, в первую очередь создает условия для возможности контакта, коммуникации, общения с другими. Это внешнее, поверхностное "я" произвело язык и науку. Предмет его интенции - косная, деградирующая материя, на которую оно воздействует количественно. Подлинная же суть сознания - глубинное "я" - не поддается никаким количественным определениям. Его непрерывность динамична, спонтанна и активна, она характеризуется абсолютной свободой.

Душевная жизнь есть текущее, изменяющееся единство, полагал другой выдающийся аналитик сознания Э. Гуссерль. Это "Гераклитов поток", который нельзя математически анализировать и расчленять на составляющие, нельзя охватить с помощью дефинитного множества, применимого только к законченному образованию конечного числа пространственных элементов. "...Все переживания связываются в поток. Этот поток охватывает все как моя универсальная жизнь, откуда я есть, все отношения и связи, принадлежащие переживаниям по их внутренним зависимостям, лежат априори в потоке переживаний. Это есть бесконечно открытое целое, априорная всеобщность, определяющая себя исключительно через собственное существенное содержание переживаний" [1].

1 Husserl E. Gesammelte Werken. "Husserliana". The Haag. Bd. 3. S. 397.

Поток переживаний делает возможной предварительную осмысленность мира, создает до-смысловую, интимную сферу, первичные "модели-изображения" мира, психические инварианты нашего восприятия, которые позволяют нам в дальнейшем ориентироваться в мире, служат основанием для работы предметного сознания и теоретического мышления. Таковы, например, пространственные формы объектов до их геометрической идеализации, временная длительность, быстрота изменений до математических понятий скорости, ускорения и т.д.

Это особенно наглядно проявляется в горизонтной структуре восприятия. Всякая воспринимаемая вещь всегда дается не сразу, целиком, а в "оттенках", всегда окружена потенциальными, подразумеваемыми пространственными и временными горизонтами. Ни один предмет немыслим без горизонта потенциальных восприятий, и это принципиальная особенность работы нашего сознания. Мы, по Гуссерлю, всегда воспринимаем больше, чем нам непосредственно дано. Мы легко оперируем невидимыми продолжениями предметов как вширь, так и вглубь. В каких бы ракурсах мы ни видели вещь, мы всегда видим ее как данную вещь, а не просто плоскость или протяженность, что действительно имело бы место, если бы наше сознание было непосредственным фотографическим отражением действительности, как полагает натуралистическая психология. Дом не воспринимался бы как дом, если бы к восприятию одной или двух стен не примыкали бы потенциально восприятия невидимых задних стен и внутренней структуры дома. Точно так же он не воспринимался бы как дом без относящегося к нему внешнего горизонта - улицы, на которой он стоит, города, страны и т.д. Короче говоря, в восприятии возникает смысл дома или дом получает бытийственный статус и тогда собственно становится домом. Ведь нет ни одной точки, с которой он был бы виден весь, во всех его горизонтах, а мы его видим, непосредственно не видя, мы видим "идею" дома. Идея не продукт отражения, а продукт воображения, игры душевных сил.

Структурная сложность потока переживаний заключается еще и в том, что он имеет свое внутреннее время, благодаря чему у человека имеется возможность познавать мир во времени, адекватно постигать всякое изменение и развитие. Поток переживаний воспроизводит прошлое и предвосхищает будущее, которые согласуются между собой через текущую фазу настоящего переживания - "теперь". Каждое отдельное переживание может начинаться и кончаться, но поток переживаний не имеет ни начала, ни конца. "В общей связи видно, что нет ни одного отдельного "cogito", изолированного в "ego", более того, обнаруживается, что вся универсальная жизнь в своих флуктуациях есть "Гераклитов поток" как универсальное синтетическое единство" [1].

1 Husserliana. Bd. 1. S. 18.

Гуссерль называет имманентное переживание времени самой последней основой нашей субъективности, основой, которая уже не имеет имени, так как имя именует только то, что уже находится во времени, а не образует его. Переживание времени есть условие всех остальных переживаний, всех остальных сознательных актов. Любой образ переживается нами в настоящем времени, но восприятие образа подразумевает, что позади более или менее ясно очерченной современности лежит бесконечное прошлое, а перед ним имеется открытое будущее, и в этом смысле наше внутреннее время необходимо принадлежит к образу данности любого предмета. Каждое восприятие настоящего является длящимся и входит в бесконечно наполненный континуум переживаний, бесконечно наполненный временной горизонт. Мы не могли бы ничего увидеть, если бы наше видение было разорвано на дискретные моменты "теперь". Не могли бы воспринимать единый ритм и гармонию звучащих тонов, отдельные чувственные впечатления не сливались бы у нас в целостный образ. Если в мышлении мы имеем дело с разорванными дискретными частями мира, с искусственно образованными абстракциями, то поток переживаний дает нам живое восприятие, живое прикосновение к миру, и только благодаря этому мы имеем гарантию действительного и подлинного познания. Живое восприятие всегда оригинально. Следовательно, наша психическая жизнь, точнее, ее высший духовный уровень, чистый трансцендентальный поток переживаний, является условием нашего познания и творчества.

Жизнь сознания и есть то бытие, которое, по Гуссерлю, всегда искали философы, и есть та трансценденция, исходя из которой можно построить мир, и не только наш, но и вообще любой возможный мир.

Для дополнительного чтения

Гартман Н. Познание в свете онтологии // Западная философия (итоги тысячелетия). Екатеринбург, 1997.

Губин В.Д. Онтология. Проблема бытия в современной европейской философии. Курс лекций. М., 1998.

Мамардашвили М.К. Введение в философию (Главы "Трансценденция и бытие", "Неизбежность метафизики") // Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М., 1996.

Основы онтологии. СПб., 1997.