Для вузов гуманитарного профиля

Социокультурная традиция и модернизация российского общества

Сергей Гавров

Процесс перехода от традиционного к современному обществу весьма сложен. Общей особенностью всех значительных социально-экономических преобразований является их болезненность. Модернизационные изменения XX века, как впрочем, и все предшествующие социокультурные трансформации, были неожиданны для человека. В России они отличались тотальным, всеобщим характером, распространяясь практически на все сферы человеческой жизни, включая систему ценностей, модели поведения, адаптационные стратегии личности. Интенсивность динамики социокультурной среды превышала исторические аналоги, требуя новых адаптационных стратегий, превращая в «музейные экспонаты» бессмысленные на новых отрезках исторической динамики нормы, ценности, социальные позиции, модели повседневного существования.

Для традиционных обществ модернизация крайне болезненна. Социокультурная традиция, на которой построена вся их жизнь, легитимизирует примат коллектива (общины) над личностью, закрытое общество, отсутствие демократии, кроме некоторых низовых народных форм. Пассивность общества и личности сопровождается отношениями подданства, временной ориентацией на «сегодня», т.е. жизнь сегодняшним днем, невозможность работать ради «отложенного спроса», воспроизводство традиций («что всегда было, то всегда будет»), господство мировоззрения над технологией. Все это может вызывать в обществе серьезное сопротивление модернизационным процессам. Параллельно в обществе происходит осознание цивилизационных преимуществ, важности новых технологий, что скорее всего осознается в области военного строительства.

Модернизация усиливает существующие различия в политической национальной культуре элиты и неэлиты, в национальной политической культуре исчезает консенсус по поводу основ жизни и целей данного народа. Таким образом, в течение длительного времени остается открытым вопрос, в какую сторону будет двигаться национальная культура в условиях, когда основные политические субкультуры зачастую разнонаправлены.

Политическая организация современных обществ долгое время рассматривалась в традиционных обществах как нечто второстепенное, а то и вовсе незначимое, то, что демократическое общество является как бы «вечным двигателем», обеспечивающим саморазвитие во всех областях жизни, в том числе в науке, промышленности, военном деле, гуманитарных областях культуры, стало понятно значительно позднее. Человеческой личности свойственно отождествлять себя с чем-то более устойчивым, длительным и фундаментальным, чем конечная  человеческая жизнь.

Стремление к трансвременной культурной идентичности вплоть до начала Нового времени в Европе выражалось в религиозных чувствах, дающих ощущение личностного бессмертия.

Религиозная Реформация была первой трещиной в сакральном восприятии мира; в результате вызванных ею религиозных войн Европа понесла огромные человеческие потери, только в Германии погибло более половины населения. Результатом этого этапа стало появление некоторой усталости, цинизма, ослабление веры и, как следствие, большая веротерпимость, плюралистичность.

В процессе становления модерности в Европе происходит разрушение простых, теплых, личностных человеческих связей. Человек традиционных обществ, европейского средневековья, не знал одиночества, имел смутные представления о частной, приватной жизни, праве на уединение. С рожденья присутствовал аскриптивный статус, включенность в строго определенную социальную общность, где человек был своим по факту рождения, происхождения. Человек эпохи модерна имеет дело с бюрократическими, формальными структурами, сам постепенно приобретая «модульный характер», встраиваясь в различные социальные, профессиональные, культурные группы, выбирая свою карьеру, жизненный путь, варианты самореализации.

Другой причиной разрушения сакрального восприятия мира было возникновение книгопечатного капитализма, перводвигателя экономических, политических реформ, изменения социокультурной традиции.

В результате Реформации и буржуазных революций в Европе начался процесс перехода от традиционного общества к обществу раннего модерна.

Религиозная коллективная идентичность ослабла, на ее место пришла идентичность национальная. Человек стал отождествлять себя с нацией, которая отчасти удовлетворяла тягу человека к бессмертию путем ассоциирования себя с этой трансвременной сущностью. Процессы трансформации, переживаемые культурой, ассоциируются с тем, что происходило в Европе при становлении модерности (первые буржуазные революции, начало Нового времени). Тогда речь шла о замещении национальным чувством религиозного, «десакрализации» мира. В эпоху модерна происходит все более радикальный разрыв между христианскими, по своей генеалогии, структурами и их новым, секулярным содержанием.

Характерная для модерна интенсивность социокультурной динамики дестабилизирует и существенно модифицирует чувство онтологической безопасности, свойственное личности в европейские Средние века. Стереотипизация социокультурной практики во все меньшей степени достигается посредством механизмов традиции, во все большей степени-посредством инновационной творческой практики. Мировоззрение человека Нового Времени постепенно освобождается от связи с религиозными космологиями, игра случая приходит на место божественного предопределения. Человек Нового Времени живет в обществе риска. Впервые в человеческой истории личность обращается к возможности рационального выбора различных открытых для нее возможностей действия.

В Европе Нового Времени возникают новые формы общественной жизни. Их идеологически обосновывает убеждение о приоритетности свободного общественного дискурса. Вновь предложенные формы общественной организации долгое время не соответствовали реальной социальной практике. Модерность в ее политической сфере окончательно воплотилась в Западной Европе лишь после окончания второй мировой войны, когда в орбиту Евро-Атлантического мира вошла Западная Германия.

«В современном мире картину изменений в жизни стран и народов, человечества в целом невозможно понять, игнорируя рассмотрение современного мира через дуальную оппозицию «традиционная - либеральная суперцивилизация». Место любой страны в мире, ее важнейшие процессы могут и должны осмысляться через эту дуальную оппозицию» .

Переход от традиционного к современному обществу весьма драматичен как для общества в целом, так и для отдельного человека. Меняются почти все жизненные представления, система приоритетов, рациональность, психический склад личности, доминирующей в обществе.

Объем и глубина требуемых перемен столь велики и революционны, что процессы аутентичного переноса ценностей, отношения к миру, типа рациональности, политических и культурных институтов от современных к традиционным обществам протекают достаточно сложно.

«В XX веке стало очевидным, что в глобальном масштабе распространяются определенные социокультурные тенденции, зародившиеся в развитых странах и определившие их лидирующую геополитическую позицию. Они проявляются на уровне социальной организации общества. В хозяйственной сфере – как движение от индустриализма к постиндустриализму; в политической - от авторитарных режимов к демократическим; в правовой - от обычного к юридическому праву. Им соответствуют изменения в области социально значимого знания и мировоззрения: в религиозной сфере заметен сдвиг от священного к более светскому обоснованию миропорядка; в философии - от монистического к плюралистичному миропониманию; в искусстве - от стремления к стилистическому единству к полистилистике; в науке - от объективизма к антропному принципу. Совокупность этих общих социокультурных тенденций принято называть модернизацией» . Применительно к странам «второго» (бывшего социалистического) и «третьего» мира, модернизацию возможно рассматривать как порождение не только внутренних, но и внешних факторов. Интеллектуальные и политические элиты данных стран, обладающие большим уровнем информированности и, как следствие, возможностью сравнения, пытаются поднять общество на новый, более высокий уровень развития, ориентируясь на страны модерна. В данном случае модернизация не является самоподдерживающимся, самопрогрессирующим процессом. Во многом это попытка  перенесения образцов, моделей и достижений развитых стран в свои собственные ..

Наиболее распространенными в мировых практиках являются два типа модернизации.

Первый тип модернизационных процессов, получивших название «догоняющей модернизации» характеризуется использованием части инокультурного опыта, прежде всего в сфере промышленных, военных технологий, восприятия уровня цивилизованности и комфорта для элиты. По этому пути развития Россия двигалась, начиная с петровских преобразований, когда, собственно, и были осознаны как проблема недостаточность экономического, военного, управленческого (бюрократического), образовательного потенциала, в целом уровня цивилизованности в сравнении со странами Западной Европы.

Великий российский реформатор Петр I использовал труд крепостных крестьян для развития мануфактур. И царское правительство, и славянофилы, и социалисты считали благом для России сохранение крестьянской общины, т.е. пытались использовать особенности традиционного общества для разных целей, в том числе и для нужд модернизации.

Коммуникации российского общества, связывающие страну с внешней средой, каковой на протяжении Нового времени являлась, прежде всего, западная цивилизация, долгое время находились под контролем и ограничивались. Идеология и практика «железного занавеса» в СССР были, пожалуй, наиболее ярким примером манифестирования подобного рода контроля над коммуникациями.

Модернизация означает несколько больший или меньший разрыв с социокультурной национальной традицией. Изменение культурной идентичности рассматривается теоретиками модернизации как необходимое условие успешности, а смена культурной идентичности говорит о завершенности модернизационного процесса.

Д. Бергер дает свое определение основным принципам, на которых базируется теория модернизации:

1.      Модернизация представляет собой, прежде всего, внутреннее достижение обществ, в которых разворачиваются модернизационные процессы.

2.      Модернизационные процессы, протекающие в различных частях социокультурной сферы, отличаются комплиментарным характером, то есть   поддерживают друг друга.

3.      Страны, лидирующие в модернизационном процессе,  не мешают тем, кто находится на более ранних этапах.

4.      Процессы модернизации имеют общую направленность.

Теории модернизации, ставшие популярными в Западной Европе и Северной Америке в последние десятилетия ХХ века, сходятся, в основном, в следующем: 

1.      «Модернизацию можно рассматривать как действие индивидуальных и коллективных акторов, которые хотят изменить и улучшить свою ситуацию.

2.       Общества ищут новые пути развития в соответствии с их целями. Но решающим для успеха развития является не соответствие целей и ценностей, а сочетание ценностей и ресурсов. Там, где нет базовых ресурсов, успеха модернизации не будет.

3.      Модернизация - не однородный процесс трансформации системы, а борьба между сторонниками и противниками модернизации и реакция наблюдателей.

4.      Просвещение и наука - базовые силы модернизации, но религия (церкви, секты, системы верования) не должна недооцениваться как источник легитимации или сопротивления.

5.       Развитие социального обеспечения - главный критерий модернизации.

6.       Исторически центры модерности менялись, появились новые центры. Сегодня это опять может быть Юго-Восточная Азия.

7.       Модернизация - не однородный поступательный процесс. Она содержит и циклы колебаний, периоды кризиса и стагнации» .

В процессе модернизации происходит радикальное изменение политических институтов, зарождение открытого общества, партийной демократии, изменение личности, доминирующей в обществе, когда активный тип «А» начинает превалировать над пассивно-созерцательным типом «Б», замена ценностной рациональности, имеющей религиозную природу, целерациональностью, господством технологий.

Для традиционных обществ модернизация крайне болезненна. Социокультурная традиция легитимизирует примат коллектива (общины) над личностью, закрытое общество, отсутствие демократии, кроме некоторых низовых народных форм. Пассивность общества и личности сопровождается отношениями подданства, временной ориентацией на «сегодня», т.е. жизнь сегодняшним днем, невозможность работать ради «отложенного спроса», воспроизводство традиций («что всегда было, то всегда будет»), господство мировоззрения над технологией. Все это может вызывать в обществе серьезное сопротивление модернизационным процессам. Параллельно в обществе происходит осознание цивилизационных преимуществ, важности новых технологий, что, скорее всего, осознается в области военного строительства.

Процесс превращения «новация-инновация-стереотип» имел для традиционного общества преимущественно эндогенный, т. е. обусловленный внутренними причинами, характер, хотя некоторый диалог культур существовал всегда. Перемены вызревали как ответ на внутренние проблемы и природные катаклизмы. Экзогенный фактор также присутствовал в виде чужой или собственной военной агрессии или в виде торговли с иными территориями.

Эндогенный фактор перемен господствовал над экзогенным: в значительной мере традиционное общество было самодостаточным. Это одна из причин замедленности перемен, замедленности превращений в цепочке «новация-инновация-стереотип».

В отношении традиционного общества можно говорить о столь полной адаптации социокультурной сферы к природному и инокультурному окружению, обеспечивающей сохранение и воспроизводство жизни данного общества в рамках традиции, при которой происходит массовое отторжение новаций. Адаптация к инокультурному, иноконфессиональному окружению выражается и в ограничении и контролю над внешними контактами.

Если западноевропейские общества «выросли» из своего «традиционного» состояния и вступили в современность благодаря эндогенным факторам, естественным процессам социокультурной динамики, то для большей части мира модернизационные процессы были ответом на вызов общества модерна. Так, например, экзогенные факторы были представлены практически в чистом виде в ходе процесса колонизации. Перенос западных институтов на почву традиционных обществ способствовал их цивилизационному расколу.

Неэлита, т. е. низшие классы, получали преимущества цивилизации лишь отчасти, неся бремя издержек и эксплуатации, связанное с ускорением социокультурной динамики, процессами модернизации. Неэлита опиралась в данном случае на автохтонную социокультурную традицию, нормативно-ценностную систему, сложившуюся в рамках данной традиции. Ей свойственна некоторая «архаизация», в том числе связанная с преобладанием мировоззренческих ценностей над инструментальными, осуждением цивилизованной личности, деятельности, направленной на получение прибыли. Наблюдается отчуждение от новых социальных, культурных институтов и ценностей, которые приобретают неаутентичный характер.

В целом весьма вероятна редукция, т.е. упрощение, огрубление  имплантированных образцов. У.Ганнерс выдвинул теорию «глобальной ойкумены». Он рассматривает сценарий восприятия традиционными, незападными обществами, трансплантированной западной культуры. Наиболее распространенный сценарий, заключающейся в отфильтровывании высших ценностей культуры, вызванном уровнем культуры - реципиента, а также в негативной адаптации инокультурного опыта к существующим традициям получил название периферийной коррупции.  Демократические ценности и институты могут быть использованы, в частности, авторитарной политической системой в процессе негативной интерпретации к автохтонной социокультурной традиции.

Модернизация усиливает существующие различия в политической национальной культуре элиты и неэлиты, в национальной политической культуре исчезает согласие по поводу основ жизни и целей данного народа. Таким образом, в течение длительного времени остается открытым вопрос: в какую сторону будет двигаться национальная культура в условиях, когда существует разновекторная направленность основных политических субкультур.

Политическая организация современных обществ долгое время рассматривалась в традиционных обществах как нечто второстепенное, а то и вовсе незначимое. То, что демократическое, гражданское  общество является как бы «вечным двигателем», обеспечивающим саморазвитие во всех областях жизни, в том числе в науке, промышленности, военном деле, гуманитарных областях культуры, стало понятно значительно позднее.

Модернизация расширяет спектр возможностей и общий потенциал развития культуры и общества. Если говорить о глобальной модернизации, то она возможна только как восприятие, интериоризация институциональной сферы общества модерна. Модернизация представляет собой периодический и систематический процесс институционального обновления.

Модернизация представляет собой векторное изменение социокультурной сферы, уменьшение локальной и возрастание универсальной составляющей, мегатренд от локализма к универсализму.

В модернизированных обществах, представленных в большинстве своем странами, относящимися к западной цивилизации, и обществах, находящихся на заключительных стадиях модернизации, доминирует универсальное, локальное выполняет компенсаторную функцию. Универсальное воплощается, прежде всего, в рыночной экономике, характеризующейся частной собственностью, относительно низким уровнем перераспределения, обменом, конкуренцией, наемным трудом, прибылью. Универсальное включает в себя нормы, ценности, модели поведения. Движение к универсализму является движением к десакрализации мира, к разрушению архаического синкрезиса в культуре и обществе, приоритету прав личности. Приоритет личности в отношении любых общественных структур доминирует.

 Движение к универсализму во многом тождественно движению к либерализму в экономике и социуме, секуляризации общественной жизни, господству рационального мировоззрения.

 В области государственного строительства, институциональной организации социума универсализм предполагает актуализацию договорных начал, в том числе  развитие федерализма.

Социокультурную сферу российского общества необходимо рассматривать в процессе исторической динамики, продолжающихся модернизационных процессов, имеющую разновекторную направленность на почву и цивилизацию. Российская культура  открыта воздействиям как с Запада, так и с Востока. Причем Запад и Восток понимаются нами не в узко географическом смысле, а как различные социокультурные системы, характеризующиеся различными нормами, ценностями, моделями поведения.

Россия встала на путь «догоняющей модернизации», когда заимствовались технологические приемы, инструментальные знания, относящиеся к сферам промышленности, науки, военного дела. Авторитарный характер государственной власти и политической культуры сомнению практически не подвергался. Петр I, посетив Европу, не заинтересовался европейской демократией и индивидуализмом. До нас дошли слова государя, обращенные к приближенным: «Английская вольность здесь неуместна, как стене горох. Надлежит знать народ, как оным управлять. Европа нужна нам только на несколько десятков лет. А после того мы можем обернуться к ней задом» .

На этот, антимодернизационный по своей сути, подход указывает Г.Нодия, характеризуя опыт уже советский, совсем недавний: «Посткоммунистическая Россия более урбанизирована, индустриализирована и грамотна, чем аграрная царская Россия. Несмотря на это, остается верным, что Россия в 1986 году была в значительно большем расхождении с современностью, чем в 1913 году. Причина в том, что коммунистическая модернизация – это извращенная модернизация: она демонстративно наращивает тело современности, но убивает ее душу. Коммунисты проложили дороги, воздвигли гидроэлектростанции и тому подобное, но они убили (или изо всех сил пытались убить) способность человека к самопроизвольному действию» .

Поскольку Россия не завершила свой модернизационный проект, сопровождающийся как движением вперед, так и возвращением назад (за революцией до сих пор следовала контрреволюция), т.е. «маятниковым» движением, российской  культуре рано «списывать» в архив ценности, декларированные эпохой Просвещения, вставать на позиции скепсиса и недоверия к ним. Российское общество еще отнюдь не принадлежит к «золотому миллиарду», т.е. к населению наиболее развитых стран Европы и Северной Америки, которые могут себе позволить иронию и разочарование по отношению к европейскому Просвещению и идее универсальности прогресса, когда все частное, неразвивающееся, локальное рассматривалось как временное, несущественное. Данная идея универсума, идущая от христианской традиции, дает надежду на развитие, на то, что и Россия сможет стать частью мира модерна (современности), с течением времени институционально войти в состав единой Европы, стать частью западной (либеральной) цивилизации.

Уникальность России, уникальность любого модернизирующегося общества не отменяет базовые парадигмы перемен. Каждое из них меняется, но флуктуации этих перемен не отменяют общей векторности развития. Россия не станет копией Франции или Германии, но станет более технологичным, информационным, открытым обществом. Основная, черная, модернизационная работа выполнена в России в рамках «консервативной советской модернизации». Ушла в прошлое Россия крестьянская, православная, общинная.

В рамках российского модернизационного проекта необходимы институциональные и ценностные трансформации. Такая большая страна, как Россия, не может делать ставку на эксплуатацию сохранившихся с домодернизационных времен природных и культурных объектов (например, на развитие туризма как локомотив национальной экономики), что, однако, возможно для менее обширных стран.

Позитивным, адаптационным выходом для российской социокультурной системы является снятие всех препятствий, ограничений на путях межкультурного взаимодействия между цивилизацией-донором, т.е. Западом, и цивилизацией-реципиентом, т.е. Россией, во всяком случае, в отношении институциональных форм организации социума, части ценностно-нормативной системы, технологий производства и потребления, моделей образа жизни. Минимум контроля над информационными потоками как внутри, так и на границах российской социокультурной системы, работа над созданием на всей территории России однородной, унифицированной с Единой Европой правовой среды - одна из актуальных задач нашей модернизации.

Естественными ограничителями на этом направлении являются национальная культура, язык и уровень экономического развития, уровень совокупной платежеспособности, способность оплатить инокультурные инновации.

Второй тип модернизации часто отождествляют с вестернизацией, редуцируя ее к колонизации, что неизбежно придает явлению оценочный, негативный смысл. Второй тип модернизации представляет собой максимальное раскрытие коммуникационных связей социокультурной системы с окружающим миром. Полноту его использования в последнее десятилетие российских реформ нельзя сравнить с модернизационной практикой в Западной Германии после второй мировой войны или в послевоенной Японии, но уровень открытости социокультурной системы беспрецедентен в российской истории.

Российская социокультурная традиция дихотомична начиная с момента монголо-татарского нашествия, до этого Киевская Русь развивалась как европейское государство. Исторически прослеживается противоборство демократической и авторитарной традиции, взгляд на Россию как на часть Европы и интерпретация ее конфессиональных, политических, географических особенностей в терминах авторитаризма, этатизма, автаркии, характерных, скорее, для социокультурной традиции восточных деспотий. Отражением, квинтэссенцией второго подхода стала знаменитая триада министра народного просвещения николаевской эпохи графа С. Уварова: православие, самодержавие, народность. В самом общем виде эта триада отражает основные исторические препятствия на пути российской модернизации.

Известный российский ученый, доктор философских наук Л. Поляков к этой сдерживающей социокультурную динамику триаде добавил фактор колонизации, характерной переносом традиционных форм организации социума на вновь осваиваемые территории, т. е. экстенсивное развитие .

Рассмотрим указанные базисные элементы торможения социокультурной динамики в России.

Христианство с момента своего возникновения несло в себе громадный творческий потенциал, именно с его возникновением начался долгий процесс освобождения личности от кровных, семейных, племенных, территориальных, языковых локальностей. Универсальный образ единого мира, которым впоследствии стал мир модерна, проистекает именно отсюда.

Родовые особенности Византийской империи, подчиненное, в отношении государственной власти, положение православной церкви оказали самое серьезное влияние на российскую государственность, религиозную традицию, все сферы социума и культуры.

А. Тойнби отмечает общую негибкость византийской имперской власти, выражающейся в жестком контроле, противодействии разнообразию, экспериментированию и творчеству, отсутствии минимальной толерантности. «В православии в период его роста мы не только не обнаруживаем гильдебрандова папства; нет здесь и самоуправляемых университетов, подобных университетам Болоньи и Парижа. Не видим мы здесь и самоуправляемых городов-государств, как в Центральной и Северной Италии или во Фландрии. К тому же западный институт феодализма, независимый и находившийся в конфликте с западной средневековой церковью и средневековыми городами-государствами, практически полностью отсутствовал» .

Византийская традиция предполагала противопоставление всему  Западному миру, что во многом определяло оторванность российской культуры и социума от античности, культурных традиций и артефактов греко-римского нехристианского наследия.

В значительной мере русское православие характеризуется созерцательно-аскетическим, недеятельным характером в отношении мирской жизни. Православное богословие мало занималось вопросами мирского усовершенствования, оставаясь, в значительной мере, равнодушным к самой идее прогресса в социальной жизни. Это отличает его от протестантизма и, в несколько меньшей степени, от католичества, для которых характерна большая вовлеченность в жизнь социума. Вера была направлена на достижение спасения и царства Божия в потустороннем мире, православные богословы мало интересовались вопросами мирского усовершенствования. Стремление к усовершенствованию социальной жизни, достижению материального благополучия так и не получило должного оправдания, санкционирования в рамках православного богословия. В рамках русской православной церкви, всего православного мира не было революции духа, аналогичной западноевропейской Реформации. Русская церковь изначально, а после заключения греческой (византийской) православной церковью на Флорентийском Соборе в 1439 году унии с римско-католической церковью и падения в 1453 г. Константинополя особенно, ощущала себя хранительницей истинной веры. Россия, которую мы потеряли, была православной цивилизацией. Семьдесят лет советской власти и десятилетие постсоветского периода секуляризировали общество, в значительной мере сделали его индифферентным по отношению к религии, в том числе и православному христианству. Социологическое исследование 1998 года, посвященное формированию социальной идентичности в двух трансформирующихся обществах, России и Польше, проведенное под руководством Е. Данилова и К. Козела, обнаружило, что поляки в подавляющем своем большинстве в качестве приоритетной идентичности ощущают себя поляками и католиками. Россияне в первую очередь определяют свою коллективную идентичность как общность повседневного межличностного общения. В круг этого общения  входят семья, друзья, товарищи по работе. Ближе к концу списка российские респонденты осознают себя россиянами, русскими, еще более редко ощущают себя православными .

В своем отношении к религии Россия во многом является чистым листом, где на равных могут конкурировать различные направления христианства и, в том числе, как это ни печально, экзотические и тоталитарные секты. О равных, в значительной мере конкурентных возможностях для различных конфессий свидетельствует, в частности, взрывной рост числа католических приходов, наблюдаемый в постсоветский период.

Через экуменические процессы необходимо стремиться к большему взаимопониманию различных христианских конфессий. В практическом плане возможно инициирование диалога русской православной церкви с различными формами западного христианства. Восточная и западная церковь разделились во многом благодаря политическим мотивам. История дает редкую возможность для достижения большего взаимопонимания восточного и западного христианства. Когда нивелируются политические и экономические причины религиозного разделения, само разделение может и не иметь прежнего значения.

Модернизация в России изначально была вызвана необходимостью адаптации социокультурной системы к изменяющимся условиям внешней среды. «Исконно русские территории, подвергшиеся облучению западноевропейской культурной радиацией, стали предметом неутихающего военного спора между русским универсальным государством и западноевропейскими державами. В результате борьбы России удалось вернуть под свой суверенитет земли, которые долгие годы находились под западным правлением. Однако военные и политические победы еще не гарантировали возвращения этих территорий в лоно прежней культуры. Более того, благодаря последовательной пропаганде западной культуры ,вестернизации начинали подвергаться даже внутренние земли Московии» .

Неограниченное самодержавие, деспотизм государственной власти выступали тормозом модернизации, хотя в определенные периоды царствования Петра I, Екатерины II, Александра I, Александра II отдельные элементы модернизации насаждались в российском обществе сверху, благодаря почти неограниченным возможностям самодержавной власти. В России до сих пор не завершился конфликт между «цивилизацией» и «почвой», при этом «почва» до сих пор порождает элиту, выражающую ее интересы. Вектор развития России определялся ориентацией на «цивилизацию» или «почву» высших лиц государства, прежде всего императоров. Вопрос о необходимости проведения политических реформ, переходе к многопартийной парламентской демократии, стоял в течение длительного времени. Не находила решения ключевая проблема России, заключавшаяся в невозможности народа мирно, законными способами менять государственную власть, влиять на ее действия. Реформы начали осуществляться лишь во время первой русской революции, когда тянуть с их проведением было невозможно, и пошел на них император Николай II с большой неохотой. Эта «привязанность» русских правителей к самодержавному деспотическому правлению была обусловлена рядом причин. В период становления Московского княжества и собирания русских земель вокруг Москвы в организации социокультурной сферы формирующегося российского государства проявилась заметная зависимость  от монголо-татар, с восприятием от них жестких методов государственного управления. Это - сложившиеся отношения подданства, столь характерные для восточных деспотий в отличие от договорных отношений вассалитета в средневековой Европе.

Отношения подданства, когда даже высшие сановники государства называли себя «последними холопами» царя, привели к уничижительному отношению к человеческой личности. Боярство, которое в силу знатности и личного богатства пыталось настаивать на уважении к себе со стороны верховной власти, само подверглось жестоким гонениям в царствование Ивана IV (Грозного). Его деятельность привела к разрушению элементов, которые служили опорой для становления общества прогрессивного типа.

Еще за несколько десятилетий до восшествия Ивана IV на престол Москву посетил посол империи Габсбургов Сигизмунд Герберштейн, так охарактеризовавший могущество Ивана III: «Властью, которую он имел над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством. Все они называют себя холопами, то есть рабами государя» .

«У них были свои лекари, хирурги, аптекари и всякие ремесленники из голландцев и других иноземцев. Говорят, что царю платили они ежегодно до 23 000 рублей (почему им и дозволено было производить торговлю) и, кроме того, содержали несколько гарнизонов на сибирской границе, близкой к ним. Царь был доволен их податью до тех пор, пока они не приобрели землю в Сибири и не сделали ее удобной к населению, истребив огнем и вырубкой леса от Вычегды до Перми на расстоянии 1000 верст; тут он насильно отнял у них все. Зависть и негодование на богатство в чьих бы то ни было руках, и в особенности в руках мужика, побудили царя отбирать у них сначала по частям, иногда 20 000 рублей сразу, иногда более, пока, наконец, удержав только весьма малую часть отцовского имущества, между тем как все прочее перешло в царскую казну. Имена их были: Яков, Григорий и Семеон, сыновья Аники»  . Отсюда и пошла пословица Аника-воин, отражающая бесправное положение человека перед царской властью, вне зависимости от успехов на экономическом поприще.

Иван IV с осуждением отзывался о западном государственном устройстве: «А о безбожных языцах что и глаголити! Понеже те все царствами своими не владеют: како им повелят работные их, тако и владеют» . С пренебрежением, как о неподходящем для России, отзывался о западном государственном устройстве и Петр I, немало сделавший для модернизации страны. Отказалась от последовательных политических реформ западного типа и Екатерина II, встретив глухое сопротивление православного духовенства и дворянства. Неограниченное самодержавие было обусловлено религиозной мотивацией, «византийским наследием». Византизм для государства соответствовал самодержавию.

Начиная с реформ Петра I, российский модернизационный цикл разорван. Его инициирует и поддерживает государство, общество во многом играет комплиментарную, вспомогательную роль. Отсутствие общественных механизмов, воспроизводящих и поддерживающих модернизационный процесс, заставляет пристально рассматривать потенциальных претендентов на роль субъекта модернизации.

В условиях России начала XXI века потенциальным претендентом на роль объекта модернизации, способного рисковать, осуществляя рациональный жизненный выбор, является средний класс, основа будущего гражданского общества. При условии достаточно стабильного развития экономики средний класс занимает, как правило, среднюю часть политического спектра, оставаясь достаточно индифферентным как к правому, так и к левому экстремизму. Представители среднего класса тяготеют скорее к мирным, эволюционным процессам, а отнюдь не к революционным переменам.

Уровень экономического развития, темпы экономического роста в России во многом оказывают решающее влияние на становление политической демократии, формирование сильного среднего класса, толерантности в отношении различных вероисповеданий, приоритета личности. На наших глазах и при нашем участии происходят процессы  формирования, экономического политического и культурного становления российского среднего класса. Перефразируя Маркса, можно сказать, что в процессе модернизации средний класс выступает могильщиком архаической части социокультурной традиции российского общества.

 Большую роль в упрочении самодержавного правления, возрастании роли государства во всех сферах жизни, формировании его патерналистского характера сыграла колонизация обширных земель, ранее входивших в татаро-монгольские ханства, прежде всего Сибирского ханства. В течение долгого времени соотношение между количеством населения и размерами населенных территорий оставалось неблагоприятным для интенсивной хозяйственной и социальной культуры. Недостаточность общественных сил, личных и материальных средств для разрешения очередных внешних и внутренних задач русской жизни – постоянная и трагическая судьба ее истории. Значительные исторические достижения покупались поэтому дорогой ценой крайнего напряжения .

Существовала объективная возможность, не проводя существенных реформ, не переходя на интенсивный путь развития, развиваться вовне, экстенсивно, за счет включения в хозяйственный оборот новых территорий, перенося на них старые формы организации социума. Так, за счет огромных колонизированных территорий очень долгое время не решался «земельный вопрос» в центральной России, сохранялась земельная община, когда «излишки» рабочей силы бежали или легальным путем переселялись на окраины империи. Это позволяло долгое время ничего не менять, составляя своеобразный запас прочности для традиционного общества.

Экстенсивное территориальное развитие, включение в состав Российской империи регионов, находящихся на разных уровнях развития, относящихся к разным цивилизациям, оставило в наследство современной России исключительную неоднородность регионов в экономике, качестве социума, культурных традициях. Известный российский экономист М. Делягин говорит о высокой неоднородности регионов в экономическом отношении, причем слабые и сильные регионы так перемешаны на территории, что мы не можем просто отрезать от себя слабую часть, как это сделала Чехия, расставшись со Словакией .

В результате Российское государство отличается от других стран не только размерами территории, но и принципиально различным уровнем развития своих регионов. Россия состоит из следующих регионов:

1. Постиндустриальные: Москва, ближнее Подмосковье, в некоторой степени Санкт- Петербург.

2. Индустриальные: Норильск, Урал и т. д.

3. Доиндустриальные: Тува, Горный Алтай, Чечня, Калмыкия.

Модернизационные процессы, протекающие в столь разнородном социокультурном пространстве, неизбежно сами теряют однородность, внутреннюю согласованность. Для успешного развития России необходимо выравнивание социокультурного пространства, достижения большей однородности, синхронизации социокультурной динамики, выбора общего вектора развития в сторону постиндустриального общества. Регионы, которые по каким-либо причинам не смогут развиваться в этом направлении, скорее всего, будут вольно или невольно способствовать дезинтеграционным процессам.

Равенство как форма массового, общинной идентичности, проявляется, в частности, в определении собственного «я» в следующих сентенциях: «я – как все», «я человек маленький, от меня ничего не зависит» и т. д., является серьезным препятствием на пути российской модернизации. «Русский коллективизм» и русская «соборность» почитались великим преимуществом русского народа, возносящим его над народами Европы. Но в действительности это означает, что личность, личный дух недостаточно еще пробудились в русском народе, что личность еще слишком погружена в природную стихию народной жизни» . Естественно, что все это наложило самый серьезный отпечаток на русское самосознание, архетип русского народа.

Коммуникации российского общества, связывающие страну с внешней средой, каковой на протяжении Нового Времени являлась прежде всего западная цивилизация, очень долгое время находились под контролем и ограничивались. Идеология и практика «железного занавеса» в СССР были манифестированием подобного рода контроля над коммуникациями.

Абсолютная открытость межкультурных коммуникаций столкнулась с рядом внутренних ограничителей системы, в том числе национальным менталитетом. Сегодня мы все являемся свидетелями великого перехода от одной социокультурной системы к другой. Переход этот осуществляется через состояние динамического хаоса, нарастания мультикультуралистичности, полистереотипизации, радикальной открытости системы. Рождение новой социокультурной системы требует определенного исторического времени. Впервые в российской истории теряет всякий рациональный смысл ограничение и разграничение ее внутренних и внешних коммуникаций.

Непреодолимой преграды для интериоризации инокультурных ценностей позднего модерна не существует, ценности являются интериоризованной интерпретацией социокультурной среды. При ее изменении не могут не меняться ценности, национальный менталитет.

В 90-е годы XX века в России резко изменилась социокультурная среда. Это изменение было обусловлено почти полным исчезновением контроля над коммуникациями как внутри социокультурной системы, так и ее коммуникациями с внешней средой. Актуализировался ценностный выбор, личность смогла выбирать ценности «по себе», принимать и отвергать ценности, совершать осознанный выбор.

Известный французский социолог П. Бурдье отмечает, что люди часто «придают непропорционально большое значение раннему опыту». Возникает своеобразный инерционный эффект, характеризующийся стереотипизацией поведения людей, которые пытаются использовать адаптационные модели поведения, которые хорошо работали в прошлом, но стали совершенно неэффективными в новых условиях . Социализация и инкультурация старших возрастных групп россиян проходила в совершенно иных условиях, на ином отрезке социокультурной динамики. Усвоенные в молодости ценности, поведенческие стереотипы оказались неэффективными в качестве адаптационных моделей поведения. Значительная часть общества осталась в рамках старых нормативных представлений, сформированных традиционным обществом и в основной своей части воспроизводимых советской командно-административной системой.

Выдающийся российский экономист Е. Ясин, в статье, посвященной десятилетию постсоветских реформ, характеризует этот период как время перехода от тоталитаризма к демократии, как время разрыва с феодальным прошлым России. «В 1861 году в нашей стране отменили крепостное право. Несколько десятилетий пытались построить цивилизованное общество… В 1917 году опять вернулось крепостное право. И это во многом объясняет все, что происходит сейчас» .

Среди современных российских антизападников хотелось бы выделить С.Г. Кирдину, постулировавшую существование X и Y- матриц, т.е. восточной и западной модели развития. Развитие российского общества и государства в ее представлении жестко детерминировано социокультурной традицией, соответствующей Х-матрице, отличающейся коллективизмом, эгалитаризмом, идеей авторитарного «порядка», неприятием частной собственности. С. Г. Кирдина утверждает, что изменить принадлежность государства, социокультурной сферы общества к определенной матрице практически невозможно .

Этой концепции противоречит вся история Европы ХХ века. После второй мировой войны частью западной цивилизации стала Западная Германия. После распада Варшавского Договора и СССР институционально в состав западной цивилизации начинают входить страны Восточной Европы, в том числе Болгария, Эстония, Латвия, Литва. В недалекой исторической перспективе к этому процессу могут присоединиться Сербия, Украина и Белоруссия.

Менталитет восточнославянских народов, более того, народов православных, близок российскому менталитету. Европейский Союз и НАТО создают единое информационное, экономическое, а впоследствии, возможно, и культурное пространство от Великобритании до западных границ России. Логичным, исторически неизбежным представляется процесс воссоединения России и Европы, вхождения России в Единую Европу.

Для такого воссоединения есть объективные предпосылки. Главной исторической предпосылкой является принадлежность России к христианскому миру. Отход от архаического синкретизма, который, собственно, и обуславливает характеристики российской социокультурной традиции, изложенные Кирдиной, видится на путях поликонфессиональности, предполагающей создание равных рыночных, конкурентных условий для различных религиозных конфессий, усложнение общественной стратификации, повышение общего уровня толерантности в культуре и обществе.

За годы постсоветских реформ сформировалось первое свободное поколение россиян, первичная социализация которых прошла в условиях свободы, преимущественно ориентированное на включение России в мировую, т.е. западную цивилизацию. По данным ВЦИОМ поколение 18-23-летних ориентировано на индивидуалистический жизненный проект - общество успеха- (64%), в отличие от традиционной ориентации на общество социальной справедливости, равенства (36%) .

По свидетельству Р. Инглехарта, занимавшегося исследованиями  ценностных структур стран, переживавших в XX веке бурные модернизационные процессы, система ценностей 18-24-летних становится доминирующей спустя 15-18 лет. Р. Инглехарт анализировал изменения ценностной системы в послевоенной Германии, Испании, Южной Корее, Японии .

В то же время некоторая адаптация к национальной социокультурной традиции является важным условием усвоения имплантированного инокультурного опыта, в том числе ценностей, отношений, символических смыслов и культурных кодов. Все это получило определенную ясность в последние десятилетия. До этого классические модернизационные теории предполагали необходимым условием создания общества модерна перестройку традиционного человека и его отношения к себе и социуму. Успешность модернизационных процессов в Японии и «новых индустриальных странах» Азии показала наличие определенной вариативности социокультурного перехода к обществу модерна, во всяком случае на определенном этапе исторической и социокультурной динамики. В то же время в Японии, стране, прошедшей большой модернизационный путь, социокультурная динамика начинает все больше синхронизироваться с социокультурной динамикой западной цивилизации. Этот процесс касается и изменения ценностной системы, моделей поведения, даже антропогенных характеристик личности. Японцы, в массе своей, стали гораздо более рослыми, чем до второй мировой войны, что связано с увеличением в пищевом рационе белковой пищи; стали ориентированными в большей мере на индивидуальные стратегии достижения жизненного успеха. Так, в частности, японские корпорации отказались от пожизненного найма на работу. Любая социокультурная традиция содержит консервативную и креативную составляющие. Креативная составляющая традиции обусловливает способность культуры генерировать новации, которые могут быть восприняты обществом на данном этапе своего развития. В странах, вставших на путь модернизации, но не завершивших модернизационный «проект», его успешное завершение в той мере, в какой оно вообще возможно, связано с использованием части собственной культурной традиции.

Вызов западной технологической цивилизации модерна породил разрыв в скорости процессов социокультурной динамики, радикального ее ускорения в пределах Западной Европы и столь же радикального отставания в других регионах Земли. Возникла колоссальная разность в потенциалах, уровнях экономического, социального развития, технологиях, энергетическом потенциале западной и незападных цивилизаций. Модерность характеризуется универсальными ценностями, которые находят свое выражение в социокультурных институтах.

Для успешной российской модернизации в течение ближайшей исторической перспективы необходимо поддерживать более высокий темп социокультурной динамики, чем темп, естественный для западных обществ «позднего модерна».

Исторические катастрофы в течение последних нескольких столетий случались в России из-за слишком долгого и упорного стремления сохранить историческую, политическую, экономическую и культурную самобытность. Стремительность социокультурной динамики в рамках западной цивилизации требовала столь же стремительной модерновой реакции. Российская власть и общество пытались найти рецепты ответа в традиции, в прошлом, использовать отжившие механизмы, приемы, социальные институты.

 Для успешной российской модернизации в течение ближайшей исторической перспективы необходимо поддерживать более высокий темп социокультурной динамики, чем темп, естественный для западных обществ «позднего модерна».

 Попытка замедления динамики, тем более консервация, стремление к которой находит свое выражение в русском самобытничестве, славянофильстве и евразийстве чревато взрывом, хаосом, революцией. После всякого торможения исторической и социокультурной динамики наступает период большого скачка, взрывного ускорения динамических процессов. Тогда то, что не находило своего решения в течение двух-трех сотен лет (например, вопрос отмены крепостного права), надо решить в ничтожные исторические сроки – в пять, десять, двадцать лет.

Успех в рамках большого скачка – явление весьма стохастичное, куда более позитивна модернизация в виде открытой эволюционной формы, когда перемены происходят постоянно. Возможность успешной модернизации заключается в поддержании максимальной открытости российской социокультурной системы в течение длительного исторического периода. Актуальным становится вопрос о синхронизации темпов исторической и социокультурной динамики России с референтной цивилизацией модерности.

Известный российский философ, культуролог А.С. Ахиезер полагает, что «российское общество - это общество промежуточной цивилизации. Оно вышло за рамки традиционности, но так пока и не смогло перешагнуть границы либеральной цивилизации» .