Учебное пособие

Историческое изменение институтов семьи и брака

Сергей Гавров

Западная цивилизация модерна, нацеленная на взрывное развитие, жизнь, как безграничную экспансию, является локомотивом мирового развития, ускорения социокультурной динамики в планетарном масштабе. Решающую роль в мировом развития сегодня играет распространение западной цивилизационной модели – модерна. В различных регионах мира, отнюдь не относящихся к западной цивилизации, постепенно меняется характер семейных отношений во многом благодаря тому, что западное образование, а с ним и стиль отношений, стали доступны элитным слоям населения всех стран мира, сумели достигнуть вершин политической власти и своей личной карьеры женщины, как, например, И. Ганди.

Эти женщины достигли вершин политической карьеры в консервативных странах третьего мира. Однако народы и элиты этих стран сделали нетрадиционный для себя выбор в пользу женского лица своих политических систем, так как, очевидно, поняли, что высококачественное образование и полученные благодаря нему связи могут принести гораздо больше пользы, чем принадлежность к мужскому полу и дословное следование канонам, задаваемым национальной социокультурной традицией.

Объясняя эти процессы, ряд исследователей полагает, что более развитые вербальные и логические способности у женщин позволяют рассматривать XXI век как век женской политики. В современных условиях традиционные мужские качества (агрессивность, способность к самоутверждению) играют меньшую роль в политической деятельности, чем вербальные способности, позволяющие прекрасному полу легче овладевать иностранными языками, быстрее и полнее понимать представителей других наций и культур .

А американские социологи все чаше говорят о формировании новой префигуративной культуры, где не предки и не современники, а сам ребенок определяет ответы на сущностные вопросы бытия. В этом случае старшие не видят повторяющимся в жизни молодых их собственный опыт, жизнь родителей не является моделью для детей, происходит естественный и радикальный разрыв поколений: «Еще совсем недавно старшие могли говорить: “Послушай, я был молодым, а ты никогда не был старым”. Но сегодня молодые могут им ответить: “Ты никогда не был молодым в мире, где молод я, и никогда им не будешь”».

Благодаря радикальному ускорению исторической и социокультурной динамики на рубеже XX–XXI веков человечество оказалось в новой, никогда ранее не переживаемой ситуации: продолжая работу по перестройке материального мира, мы подходим ко все более радикальному изменению реалий повседневного человеческого существования, изменению формы семьи и семейных отношений, которое в среднесрочной исторической перспективе может быть подкреплено технологичическими возможностями по манипулированию антропологическими параметрами человека.

Разделить воздействие объективных и субъективных факторов в ситуации продолжающейся демографической и семейной революции непросто, понятно, что это соотношение может меняться с течением времени и от места к месту, но с полной определенностью можно утверждать, что и те, и другие действуют в едином направлении, способствуя замедлению роста численности народонаселения во всем ареале христианской/постхристианской цивилизации, в том числе и в России, и переходу к принципиально иному типу его воспроизводства, со всеми его плюсами и минусами.

Говоря о теоретических обоснованиях происходящих процессов, мы полагаем уместным вспомнить прогностическую картину нерепрессивной цивилизации будущего, которую дает Г. Маркузе. Эта новая цивилизация будет основана на освобождении человеческих инстинктов от контроля «репрессивного разума». Это приведет к регрессу сравнительно с достигнутым уровнем цивилизации и разумности.

Итак. Будут реактивированы ранние фазы либидо, которые были уже пройдены в развитии Я, и подвергнутся разложению те институты общества, в которых осуществляется Я… Регресс, связанный с этим распространением либидо, проявится в реактивации эрогенных зон и, следовательно, в возрождении предгенитальной полиморфной сексуальности и в упадке генитального доминирования… изменение в ценности и объеме либидозных отношений приведет к разложению институтов, которые регулировали личные межиндивидуальные отношения, в частности, моногамной и патриархальной семьи .

Новые принципы человеческой жизни состоят в постепенном освобождении человека от давления и служения своему виду – гомо сапиенс. Отдельная личность во все большей степени начинает предпочитать свои личные интересы интересам вида в целом, что наиболее наглядно можно проследить на примере взрывного уменьшения деторождения в ареале христианской/постхристианской цивилизации. Человек все более выделяется из природы, становится чужим природе, создает свой защитный кокон – техносферу.

Мы приближаемся к постчеловеческому будущему, оказавшись в новой, никогда ранее не переживаемой ситуации: продолжая работу по перестройке, утилитарному использованию окружающей среды, материального мира, мы подходим к возможности манипулирования антропологическими параметрами человека при помощи современных средств науки и техники. Развитие науки и техники носит все более ускоряющийся, экспоненциальный характер. Благодаря новым научным открытиям и технологиям становятся возможны практические решения, снимающие трагичность основ жизнеустройства. Уже сегодня существуют крионика, генная инженерия, способные изменить индивидуальную и видовую продолжительность жизни, улучшить ее качество . Динамика научно-технической сферы может вызывать определенную межвидовую конкуренцию между видом гомо сапиенс и его творениями. Так, быстродействие человеческого мозга уступает компьютерным системам, но возможно движение к их симбиозу, способное радикально увеличивать возможности человека.

Открывающиеся возможности перестройки, самомодификации человека открывают новые варианты будущего, вероятность которых ранее либо вообще не рассматривалась, либо не относилась к жанру научных исследований и прогностики. И в этом внеочеродном «дивном новом мире» на «набивший оскомину вопрос, принадлежат ли брак и семья уходящей эпохе, можно со всей серьезностью ответить: и да, и нет» .

Известный американский социолог и футуролог Э. Тоффлер говорит о том, что мир, в который мы быстро вступаем, настолько далек от нашего прошлого опыта, что все психологические гипотезы выглядят сомнительно. Однако абсолютно ясно, что мощные силы совместно воздействуют на изменение социального характера – развитие определенных черт, подавление других и, таким образом, изменение всех нас… индивиды будут гораздо сильнее отличаться друг от друга, чем сегодня.

Многие из них будут взрослеть раньше, раньше брать на себя ответственность, лучше адаптироваться и проявлять больше индивидуальности. Они будут более склонны, чем наши родители, ставить под сомнение авторитеты . Над ними в меньшей степени чем в индустриальном, а тем более в доиндустриальном обществе будет довлеть груз социокультурной традиции. В отношении многих санкционированных ею элементов общественной жизни, норм, ценностей, моделей поведения многое может быть разрешено заново, интерпретировано с учетом минимальных экономических (хозяйственных) ограничений.

Уже сегодня в рамках всего ареала христианской/постхристианской цивилизации наблюдается возрастающий уровень эгалитаризма в семейных отношениях, происходит взаимообусловленный процесс феминизации мужчин и маскулинизации женщин, характеризуемый текучестью и подвижностью казавшихся ранее незыблемыми, как сама половая принадлежность человека , его гендерными ролями.

Кроме того, все большим объемом прав наделяются дети и подростки. Тем не менее следует отметить, что если процесс маскулинизации женщины не встречает серьезного общественного сопротивления, то в отношении встречного процесса феминизации мужчин сегодня существует прямая настороженность, подкрепленная воспоминаниями о совсем недавнем табуировании этого процесса.

В качестве небольшой, но важной в контексте нашего дискурса иллюстрации сказанного приведем пример из области моды, где сегодня активно переплетаются генеалогически «мужские» и «женские» элементы, разрушается бинарная оппозиция «мужского» и «женского»: «Женская одежда может вобрать в себя почти всю мужскую одежду, а та “отвергает” лишь некоторые черты женской (мужчина не может носить юбку, тогда как женщина может носить брюки); дело в том, что в первом и втором случае табу на иной пол имеет неравную силу: феминизация мужчины – под социальным запретом, которого практически нет для маскулинизации женщины; в частности, мода признает “бой-лук”» .

Перемены, представляющие собой отход от апробированных на протяжении длительного времени жизненных практик, норм, ценностей, моделей поведения являются необходимым условием успешных изменений в рамках семьи и семейных отношений. Важную роль в возникновении новаций в сфере семейной жизни играет девиантное (отклоняющееся) поведение, нарушающее установленный образ жизни. Однако степень приемлемости данного отклонения от освященных социокультурной традицией общепринятых норм во многом определяется потребностями адаптации данного социума к изменяющимся условиям существования, как внешним, так и внутренним. Сегодня то, что еще совсем недавно воспринималось как девиантное, общественно осуждаемое поведение, например однополые браки, приобретает в ряде стран Европы вполне конвенциональный статус.

Формирование нового глобального мира во многом основано на трансляции западных по своей генеалогии норм, ценностей, моделей поведения, модели семьи и семейных отношений на регионы незападного мира. В контексте нашего дискурса важно то обстоятельство, что все легализованные на западе новации в сфере семейной жизни также транслируются за пределы Западной Европы и Северной Америки.

Еще в 1938 году Вирджиния Вульф писала о наличии некоего космополитического женского начала, которое позже пришлось так кстати для глобализующегося мира: «Я женщина – и потому у меня нет страны, я женщина – и мне не нужна страна, я женщина – и моя страна это весь мир» . Сегодня слова В. Вульф могут повторить многие наши современники.

Мы полагаем, что сегодня, после семидесяти лет советской власти, постсоветский человек стремится к полноте жизни. Уместно вспомнить здесь оценку Ф. Степуна, данную им в середине 20-х годов прошлого века, но удивительно актуальную и сегодня. «Оспаривать интуитивную уверенность каждого замученного, замызганного советского человека, что Царствие Небесное – это, прежде всего, тихая чистая квартира, долгий, спокойный сон, хорошо оплачиваемый труд, законом обеспеченный отдых, отсутствие административного произвола и, главное, – глубокий идеологический штиль – сейчас не только бессмысленно, не только преступно, но просто безбожно» .

В то же время за этот период накопилась огромная неудовлетворенная страсть к самовыражению во всех сферах человеческой жизни, в том числе и в сфере семьи и семейных отношений. И здесь российское общество также становится частью христианского мира, причем ничего нового самим изобретать не нужно, инновации приходят с Запада, не меняя семейную жизнь основной массы людей, но скорее представляя ей некоторую умозрительную альтернативу.

В любом случае можно уже быть не как все, постсоветский человек получает не только потенциальную/реальную возможность выбора, но и полноту ответственности за него. Постсоветский человек испытывает жажду жизни, он хочет жить здесь и сейчас, а не в умозрительном далеко. И это обостренное чувство настоящего около ста лет назад прекрасно выразил Генри Форд: «Мы хотим жить в настоящем, и единственная история, которая хоть что-то значит, – это та, которую мы делаем в данный момент» .

Мы не можем предугадать будущее, история человечества не закончилась, эволюция семьи продолжается сегодня, и будет продолжаться завтра, возможно не только возникновение новых моделей семейных отношений, но и коррекционные движения к более ранним формам семьи и семейных отношений. Нам лишь хотелось бы, чтобы эти изменения вели к становлению более гуманного общества и человека.