Антропология

Модернизация России: постимперский транзит

Сергей Гавров

Другие книги автора: Социокультурная традиция российского общества

Историческое изменение институтов семьи и брака

Название выставки «Запретное искусство – 2006» в Сахаровском центре говорит само за себя. Здесь собрано то, что было предложено на московские художественные выставки, прежде всего, по-видимому, «Соцарт», и не было допущено до участия в экспозиции решением художественных советов и директоров музеев.

И в чем-то их понять можно, мотивация этих решений вполне прозрачна.

На выставке представлены картины, которые с известной долей упрощения можно представить как относящиеся к «играм» с религиозной символикой, ненормативной лексикой и обнаженным телом, преимущественно в политическом контексте.

Но вот незадача. Картины и фотоколлажи, которые в ином художественном и эстетическом контексте смотрелись бы совсем по-другому, «растворяясь» в массиве работ разрешенных, более эмоционально и идеологически нейтральных, после этой сегрегации, отделения «чистых от нечистых» становятся вызывающим «гипертекстом». Иными словами, при такой концентрации эти работы приобретают несколько иное значение, особенно работы, выхваченные из серий, такие, например, как «Слава России». Эти работы выпали из цикла, из контекста, стали слишком физиологичны – идейный подтекст почти растворился в физиологизме.

Вырванные из своего, «предзаданного» контекста работы образовали пугающий и временами шокирующий гипертекст, выставка стала художественным, эстетическим, но, главное, идеологическим вызовом возрождающемуся авторитарному духу светской и духовной «власти». Она стала порождением внутренней цензуры, внутреннего чутья в человеке, того, что еще можно, а что уже нельзя. Это еще не результат усилий институциализированной цензуры. Это еще только моментальная, в пределах одного года, «фотография» общественных, а следовательно, и начальственных страхов и фобий. Но страхи имеют удивительную особенность материализовываться, эти запреты – самый точный диагноз обостряющейся социальной болезни. И болезнь эта заключается во все большем сужении границ общественной свободы, все чаще получающем религиозное или псевдорелигиозное обоснование.

Сегодня официальные представители церкви высказывают свое мнение по самым разным вопросам политической, экономической, общественной и художественной жизни. Такая активность вполне похвальна, обществу интересно, что по тому или иному поводу думают официальные представители католичества и православия, буддистов и мусульман, кришнаитов и протестантов... Наконец, атеистов и философских агностиков, ведь атеизм в России пока законодательно не запрещен. Более того, наша действующая конституция декларирует светский характер российского государства.

Автор, безусловно, уважает чувства верующих, но светское общество и не покушается на распорядок и оформление церковной жизни. Но внутри церковной ограды – одно, вовне – другое. В первом случае нечто, относящееся к Богу, во втором – к кесарю. Можно, конечно, стремиться к традиционной для российской монархии «симфонии» церковной и светской власти, но тогда надо понимать и принимать последствия такого единения.

Геополитические, экономические, социальные последствия чаемой «симфонии» просты, но от своей простоты не менее печальны. Мы знаем, что наша страна не мононациональна, как, например, мононациональна католическая Польша. На территории России встречаются, по меньшей мере, три цивилизации, которые с известной долей условности можно подразделить на православную, исламскую и буддийскую, но цивилизации эти существуют сегодня во многом в скрытой, латентной форме. Иными словами, они не ярко религиозны, значительная, а в некоторых регионах страны и основная часть населения индифферентна к религии. И это безразличие объединяет страну, сглаживает межэтнические и межрелигиозные противоречия. Как только процесс религиозного возрождения станет по-настоящему массовым, эти противоречия серьезно обострятся, ставя под вопрос дальнейшее существование страны в ее нынешних границах.

Если говорить еще проще, то к «симфонии» государственной власти и православной церкви можно стремиться в границах Московского княжества, а это по нашим сегодняшним меркам границы непривычно, невозможно маленького Российского государства. Конечно, историю не предвосхитишь, может, все оно так и будет, демографы дают на середину века самые удручающие прогнозы по возможному количеству населения в России. Часто называют цифру порядка 122, 110 и даже 99 миллионов человек. Это мало по меркам дня сегодняшнего, и это совсем ничтожно по сравнительным прогнозам с нашими ближними и дальними соседями. Нам будет очень трудно удержать Сибирь и Дальний Восток, сохранить территориальную целостность государства.

Но это отдельная большая тема. Я хотел только отметить, что в стране не все так хорошо и безоблачно, чтобы своими сознательными действиями ускорять наступление коллапса. Не надо будить лихо, не надо возрождать в людях экзальтированное религиозное самосознание, подрывать светский характер государства и общества. Еще раз повторю – как только это удастся сделать в массовом масштабе, в разных регионах и конфессиях, – Россия начнет распадаться.

Распад страны по линии внутренних, религиозно обусловленных цивилизационных границ, как, впрочем, и любая другая форма распада, меня не устраивает категорически. Кроме протестующего против этого чувства патриотизма, распад мучителен для современников и участников событий. История вряд ли предоставит еще одну возможность почти бескровного распада огромного государства, каким был СССР. Этот распад будет другим, распад через «кровь и почву». Не надо.

А что надо, и какое отношение все это имеет к выставке в Сахаровском центре? Нужно воспитывать в себе и других терпимость к иному, к людям других культур, вер и даже безверия. И выставка имеет к вопросу о воспитании терпимости отношение самое прямое. Сегодня не КПСС, но церковные круги становятся создателями единственно верной «национальной идеологии», а их отдельные представители начинают бороться с инакомыслием, инакочувствованием, инаковерием, инакодействием. Хорошо ли это для государства? На этот вопрос мы уже попробовали ответить. Хорошо ли это для самой церкви? Бог весть. О церкви и её благе уж точно не мне судить. Можно только по отдаленной и вполне приблизительной аналогии вспомнить о том, что для марксизма в СССР это было плохо, что марксизм пал жертвой огосударствления, закостеневшего канона, потерял свою привлекательность для масс.

Сегодня «выдавливание» части искусства в маргинальную область, разделения его на «правильное» и «неправильное» ограничивает область свободы, креативности, художественной провокации, если хотите. Конечно, верующим людям может быть неприятно, когда известные московские художники столь вольно обыгрывает почитаемые ими образы, наполняя их другим, далеким от традиционного смыслом. Но ведь на это «кощунство» вполне можно не смотреть, это явление сугубо субкультурное. Кто хочет – смотрит, кто не хочет – нет. Кому-то выставленные работы кажутся любопытными, кому-то категорически не нравятся. Каждый выбирает по себе. Собственно в этом и состоит свобода.

Эта свобода выбора «хорошего» и «плохого», «истинного» и «ложного» дорого далась нам всем после десятилетий не сомневающейся и всегда знающей, как правильно и неправильно советской власти. Мы помним, что ей казалось правильным закрывать храмы и монастыри, массово убивать священников… Эти преступления ужасают своей бессмысленной жестокостью, им нет прощения и срока давности.

Стоит ли сегодня церкви брать на себя столь малоприглядную роль, исполняемую ранее большевиками? Только вместо разрушаемых ранее храмов разрушать картинные галереи и преследовать директоров музеев и кураторов художественных выставок? Стоит ли опять ограничивать людей в свободе выбора, покушаться на свободу человеческой воли? Стоит ли брать на себя роль Великого инквизитора? Вопросы на первый взгляд риторические. Но ответ на них зависит от поставленных целей, от готовности «платить» по человеческим и историческим счетам за свои решения. Кроме того, любые запреты и публичные осуждения лишь подогревают зрительский интерес, известно, что «запретный плод» сладок. То, что еще вчера экспонировалось в полупустых залах, после осуждения, а тем более запрета, может вызвать живейший интерес публики и желание художников множить получившие столь «высокую» общественную оценку образцы.

Значит ли все это, что мне самому выставка понравилась и у меня нет замечаний к ее устроителям? Нет, не значит. Я вообще не люблю столь откровенные проявления физиологизма в искусстве, они порождают внутренний протест и некоторую брезгливость. Не люблю я и эпатаж ради эпатажа, там, где не чувствуется интеллектуальных подтекстов, там, где не над чем особо размышлять. Условно говоря, первая половина экспозиции более интеллектуальна – «эпатаж» выражает идеи, во второй половине интеллектуальный накал исчезает, и «эпатаж» из формы произведения становится его содержанием.

Но дело не только в этом. Сегодня уже не работают выразительные, эстетические приемы и средства, основанные на использовании акцентированного физиологизма, – на дворе 2007, а не 1977 год. Этот «эпатаж» уже никого не может эпатировать, он стал привычным, постепенно становясь частью культурной «нормы». Так что зачем все это на выставке – не совсем понятно. Запретили московским художникам в 2006 году разное, запретили механически, вот и выставка получилась «разной», объединенной формально.

Однако если кому-то кажется, что «плод не зрел» и не устраивает концепция выставки, согласно которой работы подобраны по критерию непрохождения внутреннего «цензурного ценза» художественных советов и директоров музеев, значит ли это, что открытие выставки было ошибкой? Отнюдь. Еще раз подчеркну, что это локальное, тусовочное, субкультурное явление. Условно говоря, выставка предназначена не для широкой публики, как, впрочем, и авангардное искусство как таковое. Так было, и так будет. Так зачем же этому частному художественному явлению придавать значение общезначимого общественного события? В своей локальной художественной и общественной нише выставка вполне уместна, неуместно только увеличивать масштаб явления, примерять его на всю страну, на всю отечественную художественную культуру и ужасаться этому.