Антропология

Модернизация России: постимперский транзит

Сергей Гавров

Другие книги автора: Социокультурная традиция российского общества

Историческое изменение институтов семьи и брака

Автор, в отличие от бесфамильного и как-то уничижительно звучащего «Алика», который не хочет признавать себя «пятой колонной» в моральной агрессии Запада против России и защищающийся от обвинений в низкопоклонстве перед ним невнятным бормотанием о необходимости «чистых сортиров», свое участие и соучастие в этой виртуальной колоне вполне признает. Да, уважаемый Александр Абрамович, не все, к сожалению, покойно и хорошо в нашем отечестве. Да, уже три, а то и четыре сотни лет, как завелись в нем проклятые «низкопоклонцы», и как праведная и имеющая вполне сакральное обоснование верховная власть не пропалывала «грядки» российского социума и культуры, когда прореживая, а когда изводя под корень этот иноземным (европейским) ветром занесенный сорняк, а он – тут как тут.

Эта стойкость к власти, способность захватывать все новые и новые сегменты социокультурной сферы, включая временами саму сферу власти, говорит о многом. Прежде всего о том, что в России, как и в других модернизирующихся странах сформировались свои вестернизированные элиты, и это как правило, наиболее молодая, динамичная, образованная и успешная часть общества. В течение этих нескольких столетий российской истории власть многократно предпринимала попытку ограничить или даже физически уничтожить этих новоявленных европейцев и по выражению О.Э. Мандельштама «европеянок нежных».

В качестве примера последнего напрашивается пример ленинской, а в последствии еще более классической сталинской инквизиции в социуме и культуре, когда с носителями западного начала в любых сферах жизни, да и в культуре в целом, старались покончить физически, дабы решить проблему вестернизации России раз и навсегда. Нет западнической интеллигенции – нет и проблемы.

Впрочем, и поклонников российской социокультурной традиции, власть тоже не жаловала. Действо строилось по той же схеме – нет духовенства, крестьянства, дворянства, чуть ли не мещанства российских городов^[1] – нет проблемы. Но к удивлению и разочарованию власти и части общества, приложившей немало усилий для посадки другой его части, зараза западнизма не искоренилась. «Сажали при Сталине мало, не до конца, не до седьмого колена и не каждого второго, вот и…», «Сталина на вас нет», «При Сталине был порядок, цены дважды в год снижали»… Подобные речи из уст простого советского человека можно было слышать до тех пор, пока были живы поколения участников этой великой исторической драмы, но можно услышать и сегодня, с известной долей ностальгии о былом имперском могуществе и величие СССР.

Всячески обыгрывался и получал новые репрезентации и перепевы бисмарковсий лозунг – «пушки вместо масла». Старые лозунги о главном в интерпретации вождей/идеологов этой квазивосточной деспотии, в которую стремительно превращалась при большевиках Россия/СССР – «Величие и мощь родного государства – превыше всего», «раньше думай о родине, а потом о себе» и подобные им стали имманентными для многих советских граждан, прошедших первичную социализацию и инкультурацию в 30-40-е годы XX века.

Да, мы вынуждены признать, что для западника Западная цивилизация не столько нечто конкретное, институализированное, но, скорее воплощенное Должное, то есть место, где достигнуто должное для западника положение вещей, чуть ли не воплощение земного рая. Но максимально жестокую/жесткую государственную впасть, которая по А. Ицхокину, одна и может заставить расхристанный и анархичный российский народ приблизиться к западному образу жизни не только в потреблении, но и в труде, принимать и тем более поддерживать, как-то совсем не хочется. Не хочется поддерживать ни нового Ленина (Ампилова, Тюлькина и т.д.), ни нового Сталина^[2], и даже никакой более облегченный вариант в духе многочисленно обсуждаемого и призываемого российского Пиночета.

Что касается важной для А. Ицхокина теме мотивации человека к труду на Востоке и на Западе, отметим следующее. Мы убеждены, что принуждение к труду должно быть только экономическим. Расстреливать никого ненужно, есть старая, надежная «костлявая рука голода», а власть нужна лишь в той мере, в какой она может выполнять полицейские функции. А. Ицхокин на основании последних десяти-пятнадцати лет достаточно противоречивых реформ, сопровождавшихся, тем не менее, радикальным сокращением роли государства, делает вывод о том, что русского человека нельзя заставить работать хорошо, соблюдая все требования технологии, без жесточайшего принуждения, чуть ли не под угрозой немедленного расстрела.

Заставить работать на ничего или почти ничего не платящего государство или мало платящего крупного или мелкого предпринимателя российского человека действительно невозможно. Времена внеэкономического принуждения к труду в России безвозвратно прошли. Не заставить работать, но заинтересовать работать, превратить «расхристанного» российского человека в успешного потребителя, обремененного кредитами и мечтающего о покупке нового дома и замене наличной машины на более дорогую и престижную иномарку. Тогда коготок увяз и всей птичке пропасть. Успешный потребитель, привыкший к высокому прожиточному минимуму, обремененный долгами по кредитам, стремящийся в материальном плане завтра жить лучше, чем вчера, будет дорожить хорошо оплачиваемой работой, и достаточно спокойно работать по западным стандартам^[3]. Данное утверждение подтверждает эмпирический опыт, накопленный в вышеобозначенные годы либеральных реформ в России, опыт сотен и тысяч успешных фирм, где производительность труда приближается к принятой, например, на Западе Европы.

«Расхристан», пьян и менее трепетен по отношению к собственному здоровью русский (российский) человек от нашей истории, традиционных социокультурных практик, применяемых по отношению к нему вполне сакральной властью, от исторической безысходности^[4]. Пустите в страну крупные западные компании, как это сделали в 90-е годы прошлого века страны Восточной Европы, компании, которые будут платить относительно приличную по российским меркам зарплату – появится (уже появилась) и у нашего человека мотивированность к труду. Дайте ему несколько тысяч долларов душевого дохода в месяц – и вы получите идеального потребителя и бурный экономический рост.

Следует, тем не менее, признать, что не все население страны будет по разным причинам востребовано российской частью глобальной (транснациональной) экономики, не каждый индивид сможет по имманентно присущим ему характеристикам в нее интегрироваться. Это завершение процесса естественного отбора, в основном совершенного еще в годы советской власти, окончательной подгонки российского человека к экономике, переходящей от индустриализма к постиндустриализму. Драконовские меры внеэкономического принуждения к труду, которые были широко распространены в первые тридцать-сорок лет существования советского государства, и в менее выраженных формах в виде статьи за тунеядство в советском уголовном кодексе, отправке тунеядцев в тюрьмы и на сто первый километр – все это теперь ненужно. Иными словами, в советский период модернизации основная работа по перековке стихийного догусударственного российского человека завершена, и путь приспособления его к нуждам индустриальной экономики пройден. Это в двадцатые, тридцатые и сороковые годы прошлого века, захлебываясь собственными потом и кровью, наши отцы, деды и прадеды шли в гору индустриальной трансформации, теперь мы этот перевал прошли.

Теперь вниз с горы, теперь легче, мы уже умеем играть по их старым (индустриальным) правилам, теперь легче выучить новые (постиндустриальные). Тем более что никто никого сегодня не расстреливает за нежелание работать, но происходит спонтанный процесс сегрегации россиян на более и менее адаптивных. Изучил иностранные языки, прежде всего английский, ведущие компьютерные программы, умеешь пользоваться Интернетом, получил хорошее, желательно естественнонаучное базовое образование, полон витальной энергии – твои жизненные шансы на горизонтальную и вертикальную мобильность как внутри страны, так и за ее пределами стремительно растут. Если всего этого нет, то и суда нет, как нет в современной России де факто и, по всей вероятности не будет в обозримом будущем, социального государства. Происходит перманентный процесс сегрегации россиян на относительно богатых, образованных, здоровых и молодых с одной стороны и на относительно бедных, больных и не столь образованных и молодых – с другой. В современном российском обществе мы наблюдали вчера и наблюдаем сегодня господство социального дарвинизма, но время с конца 80-х по конец 90-х годов XX века, скорее располагало не к наблюдениям и самоедской рефлексии, но к работе.

А. Ицхокин работает в модели дихотомичного мира, Запада и Востока. Но Россия – это не восток, и то что работает на востоке – работает в нашем отечестве далеко не столь эффективно, если работает вообще. Кроме того, мобилизационные механизмы неэкономического принуждения к труду, идеологическое обоснование его необходимости сегодня уже неработают, рабский труд куда менее эффективен труда свободного, нацеленного на личностное совершенствование и достижение все более высокого уровня жизни, работника. Да, Россия не Запад, индивидуалистические жизненные стратегии еще не получили должного распространения, хотя этот процесс идет, и с нашей точки зрения, он неостановим^[5].

Да здравствует, как вы, Александр Абрамович изволили выразиться, «революция жирных», так и хочется представить толстяков на троне, а худосочный народ в революционной массовке. Но и здесь увы, мода на толстяков прошла по окончании средних веков, когда по всей Европе, во всяком случае на ее западной оконечности, продовольствие было ценностью, но сегодня, в эпоху «Рамсторов», «Метро» и продовольственных сетей, многие из которых уже не ограничиваются Москвой и Санкт Петербургом, но и проникли в провинцию – продовольствие для человека, работающего в частной фирме – не ценность, что же тогда говорить о ее владельце. Итак, толстяки, люди «жирные» все же метафора, но уровень и качество потребляемых товаров и услуг вверху и внизу социальной лестницы естественно различен, социальное неравенство достигает порядковых значений. Сегодня во всем мире ожирением страдают скорее представители низкодоходных групп населения, питающихся дешевой пищей быстрого приготовления, посетители «Макдональдса», а не ресторанов «высокой» кухни.

Но разве социальная поляризация в столь любимых вами восточных деспотиях была меньше? Меньше она в развитых странах Европы, но отнюдь не в странах третьего мира. И складывается этот разрыв отнюдь из за отсутствия или присутствия неких морально-нравственных ограничений, дело скорее в другом. Дело в низком уровне вестернизации, при увеличении этого уровня положение с доходами наиболее богатых и наиболее бедных несколько выровняется. Для этого просто надо передать, то есть продать и перепродать наиболее существенную российскую собственность западным транснациональным корпорациям, как собственно и сделали политические элиты в странах Восточной Европы, и, в какой-то мере Казахстана.

Как показал опыт стран Восточной Европы, пошедших по пути массовой передачи национальной собственности транснациональным корпорациям, это принесло им столь необходимый объем и качество инвестиций, более высокую, чем автохтонная, культуру производства, уплату налогов и, как правило, более высокий уровень заработной платы. Кроме того, поскольку передача собственности в руки иностранных компаний практически исключает существование отечественных олигархов, то и социальная, имущественная поляризация внутри нации не столь велика как, например, в современной России и, хочется надеяться, во вчерашней, но не сегодняшней Украине.

В современной России меняется сама парадигма социализации и инкультурации «человека масс»^[6], приобщение к высокая культуре происходит через рестораны высокой кухни, а к культуре массовой – через глянцевые журналы, рекламу, шопинг, телевидение и театральные мюзиклы.

Итак, больше вестернизации, больше западных и совместных предприятий, выше зарплату, как естественный путь к формированию абсолютного большинства «плоскоголовых и зомбированных» по определению А. Ицхокина потребителей. С нашей же точки зрения – в потребителях сила, именно они олицетворяют в своих жизненных практиках экспансию Западной цивилизации модерности, «западнизма»^[7] вообще. Именно масса сытых, но динамичных потребителей откажется со временем от следования национальным социокультурным традиции, выбьет из под ног всякую почву у оставшихся не у дел в разных сферах общественной теории и практики, не только вытесненных в маргинальную сферу в области идеологии, но и не могущих потреблять в сопоставимых натуральных и стоимостных объемах национальных, цивилизационных, религиозных хранителей и патриотов. Естественно, что последнее обстоятельство обидно максимально, и именно оно служит такой материальной, в духе марксизма, причиной, которая во многом и порождает наблюдаемый накал национализма, религиозной нетерпимости в разных регионах незападного мира, в том числе и в России.