Антропология

Модернизация России: постимперский транзит

Сергей Гавров

Другие книги автора: Социокультурная традиция российского общества

Историческое изменение институтов семьи и брака

Судьба Моисея Самойловича Кагана^[1] органично, но и удивительно переплетается с жизнью Санкт-Петербурга. В 1924 году, когда трехлетний Моисей переехал с родителями из Киева в бывшую столицу Российской империи, город, переименованный в начале Первой мировой в Петроград, стал Ленинградом, а в новой, постсоветской России снова был переименован в Санкт-Петербург. Три переименования при жизни одного человека, одного поколения, разрывы цепочки социокультурной преемственности, но и ее сохранение в архитектурных памятниках, Неве, во влажном балтийским западном ветре… Вся жизнь Моисея Самойловича проходит в декорациях этого удивительного, обладающего совершенно особой атмосферой самого европейского города России. Так, из авторской рефлексии в отношении меняющегося времени и воспроизводящейся духовной ауры города рождаются его книги «Град Петров в истории русской культуры»^[2] и «История Петербурга от основания до наших дней».

При чтении его исповедальной книги^[3] на память приходит поэма «Форель разбивает лед», написанная в 1920-е годы другим знаменитым и талантливым русским писателем петербуржцем – Михаилом Алексеевичем Кузьминым. Тогда новая, советская Россия только начиналась, она уже была «кровью умытая» но еще не окаменевшая в бетоне и бронзе сталинского варианта марксизма-ленинизма, когда все новое в науке пробивалось с величайшим трудом, и его появление было сопряжено не только с риском для карьеры, но и для сохранения жизни творца.

Моисей Самойлович Каган – человек внутренней свободы: ему пришлось не просто быть современником советской эпохи, но и своей жизнью, своими научными работами расширять границы возможной тогда свободы, отстаивая ее в борьбе со сталинской и послесталинской культурной инквизицией. Он один из тех, кто смогли сначала подтопить, а потом и разбить лед псевдонаучного догматизма, идеологического начетничества, освободить от их удушающего воздействия науку и страну в целом.

Сказанное отнюдь не означает, что М.С. Каган в советский период своей жизни был «пламенным революционером»: он и его сверстники принадлежат к поколению, получившему путевку в жизнь на волне Революции, поколению, воспринявшему те гуманистические ценности, которые прямо и опосредованно присутствовали в советской идеологии^[4].

Мы помним о том, что М.С. Каган принадлежит к поколению, мужская половина которого почти целиком погибла на фронтах Великой Отечественной войны. Он участник боев под Ленинградом, когда их, студентов филологического отделения университета бросили в бой с наступавшими немецкими войсками практически без оружия. Так бой превратился в бойню, Моисей Самойлович был тяжело ранен, месяцы провел в госпиталях. С тех пор прошло уже более шестидесяти лет, но он участник тогдашних событий и помнит своих погибших друзей, у читателя же сердце щемит от их героизма и общей нелепости ситуации, когда отсутствие организации и снабжения фронта и тыла искупались массовым жертвенным героизмом практически безоружных людей.

Потом было написание литературоведческого исследования, посвященного «Евгению Онегину», годы учебы в аспирантуре, работы в Ленинградском университете. После смерти Сталина в 1953 году страна постепенно оживала после ужаса репрессий, хрущевская «оттепель» сопровождалась расширением пространства внешней свободы, в том числе и в сфере науки. Итоги научных дискуссий постепенно теряли неизбежность обвинительного приговора для ее менее догматичных участников. Но эта относительная свобода не приходила сама собой, все новое приходилось отстаивать трудно, подвергаясь серьезному давлению и обструкции со стороны своекорыстных догматиков^[5].

Отдельно следует сказать и о том, что М.С. Каган был современником развернутой И.В. Сталиным идеологической компании против «космополитизма и низкопоклонства перед иностранщиной», положившей начало преследованиям и ограничениям прав еврейского населения СССР по национальному признаку – той преступной практики, которая в несколько ослабленном виде просуществовала в стране до конца 1980-х годов. Эта кампания предполагала далеко не только ужесточение и доведение до абсурда идеологического контроля НКВД, ВКПБ(б) над советским обществом, но и физические репрессии в отношении части партийно-хозяйственного аппарата, врачей, ученых, преподавателей, как состоявших, так и не состоявших в рядах коммунистической партии, когда били уже не только по «своим», т.е. партийным, но и добивали остатки российской и воспринявшей ее дух советской интеллигенции. М.С.Каган на себе испытал сложность и трагичность, «порчу» времени. Спасала работа, возможность преподавать, выступать на конференциях, писать книги и статьи.

Перед нами книга подведения предварительных итогов, исповедальных рассказов о «времени и о себе», о ярких, мужественных и талантливых людях, с которыми автора свела судьба за многие десятилетия его жизни, начиная еще с довоенного времени. Естественно, что в рамках этого не столь объемного материала мы не сможем привести здесь полный список персоналий, которые в той или иной мере представлены в этой книге, но все же попробуем перечислить поименно тех ученых, писателей, учителей, друзей и коллег автора, кому посвящены отдельные очерки книги. Это Вера Николаевна Полубояринова (Морозова), Иеремей Исаевич Иоффе, Элиазар Кревер, Ладо Гудиашвили, Иосиф Александрович Серебряный, Владимир Днепров (Владимир Давидович Резник), Илья Николаевич Кусков (Шмеккер), Георгий Владимирович Степанов, Давид Петрович Прицкер, Яков Михайлович Смоленский (Либерман), Федор Александрович Абрамов, Александр Николаевич Илиади, Лев Наумович Коган, Николай Зурабович Чавчавадзе, Эрхард Йон, Хейнц Плавиус, Ули Кухирт, Курт Магриц, Ефим Григорьевич Эткинд, Зиновий Яковлевич Корогодский.

Но при чтении книги перед нашими глазами возникает не столько образ мемуариста, у которого все в прошлом, но и образ нашего современника, активного «здесь и сейчас» человека-творца. Сегодня Моисей Самойлович Каган много и плодотворно работает; только за последние десять лет вышли в свет его новые исследования, посвященные разработке философской, культурологической, эстетической, искусствоведческой проблематики. Это, прежде всего, «Философия культуры», «Философская теория ценности», «Эстетика как философская наука», «Се человек…», двухтомное «Введение в историю мировой культуры», уже упомянутое нами издание монографии «Град Петров в истории русской культуры». В Гамбурге была издана монография «Mensch - Kultur - Kunst: Systcmanalytische Untersuchung», только что вышли в свет «Метаморфозы бытия и небытия», «История Петербурга от основания до наших дней». Этот внушительный список сделанного продолжают опубликованные сборники статей – «Системный подход и гуманитарное знание» и «Искусствознание и художественная критика».

Рецензента привлекает и гражданская позиция Моисея Самойловича, его участие в перестройке, реакция на важнейшие вопросы нашей сегодняшней жизни. Это относится к противодействию не прекращающимся по сей день попыткам навязать нашему обществу средневековую идеологию на основе православия, а образованию, в частности школьному, курса «Основы православной культуры», представляющего собой ремейк дореволюционного «Закона Божьего»^[6].

Игра с призраками безвозвратно ушедшего времени отдаляет нас от строительства эффективной и рациональной России. Способна ли эта игра вызвать из прошлого образ средневековой, допетровской Московии как символа нашего счастливого будущего – мы искренне надеемся, что нет. Тем не менее эти игры достаточно опасны, ведь пережив искушение интернациональным социализмом, мы, в отличие от жителей Германии, не выработали иммунитета против искушения социализмом национальным, у нас также нет априорного отторжения религиозных утопий – и сегодня часть нашего общества неудержимо тянет в очередной аппендикс истории. И здесь мы совершенно солидарны с М.С. Каганом: «Единственным утешением может быть только то, что исторический процесс, как и жизнь отдельного человека, обратного хода не имеет, и никакие заклинания нынешних святош, даже при поддержке политиков, не способны вернуть человечество в Средневековье»^[7].

Мы полагаем, что для России важнейшим является формирование атмосферы терпимости по отношению к свободе личного выбора, полнота которого предполагает возможность отказа от предлагаемых к употреблению светских или религиозных мегапроектов. Мы хотим сохранить за собой право оставаться стихийными или научным атеистами, формировать собственную картину мира на основании научного знания, полученного в результате последовательных аналитических процедур, а не на основе априорного дара не сомневающейся веры. По сути, речь идет о сохранении совершенно традиционного разделения: Богу – богово, кесарю – кесарево. В Новое время в Европе наука и образование относятся к «сфере кесаря», и известные исключения только подтверждают это правило.

Рецензируя книгу «О времени, о людях, о себе», невозможно не сказать и о том, что она содержит многочисленные философско-культурные теоретические размышления, обобщения и выводы. И главный из них заключается в следующем: «Задача философии, которую никакая другая форма духовной деятельности решить не способна, состоит в том, чтобы осмыслить перспективы развития человечества в новых столетии и тысячелетии и вооружить его этим знанием – научным знанием, а не иррациональной верой, при всей гипотетичности доступного нам знания о будущем»^[8]. Для этого философии следует использовать достижения научной мысли прошедшего века – системного подхода и синергетики.

Человеческая свобода – это великая ценность. Потому никаких «спасительных» патетических монологов, диалог должен придти на смену монологу, диалог человека с человеком, человека с природой. Новая книга Моисея Самойловича Кагана «О времени. О людях. О себе» наполнена духом диалогизма и гуманизма, стремлением к единству Природы, Общества, Культуры и Человека. На ее страницах переплетаются научные поиски, встречи со знаковыми людьми эпохи, радости дружеского и семейного общения, смена времен года и десятилетий, переплетаются, создавая устремленный в будущее неостановимый поток жизни.