Антропология

Модернизация России: постимперский транзит

Сергей Гавров

Другие книги автора: Социокультурная традиция российского общества

Историческое изменение институтов семьи и брака

Диалог I. О литературе и жизни

Перед нами четвертая книга«SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman»^[1] И. Хакамады. Неожиданное название провоцирует интерес потенциального читателя, заставляя взять книгу в руки, пролистать, прочитать попавшиеся абзацы, а то и страницы. И все, пропал читатель, коготок увяз – всей птичке пропасть, остается идти к кассе, платить и читать новую книгу Ирины Муцуовны до конца. Последнее утверждение проверено на себе, сам стал читать прямо в Институте философии, книга захватывает и не отпускает. Её читательская аудитория явно шире обозначенной в подзаголовке (Самоучитель self-made woman), книгу охотно читают люди разного пола и возраста, находя в ней что-то любопытное для себя.

И пол (англ. – секс) здесь причина не главная, хотя, конечно, любопытно, как женщина выживает в пока еще преимущественно мужской российской большой политике. Читателю интересно, какая она – бывший депутат, министр, кандидат в президенты, а также, без всякой иронии – «студентка, комсомолка и просто красавица» И. Хакамада? Мне вспоминается Ахматовское: «Он любил три вещи на свете: / За вечерней пенье, белых павлинов / И стертые карты Америки…», а она, «эта женщина, обожала шоколадный пломбир, синие вазы, плюшевые скатерти с кисточками до пола, первый том “Капитала” Карла Маркса, слонов, водопады и классическую музыку... она, эта женщина, ненавидела будильники, музеи, горные лыжи, строгие костюмы, искусственные водоемы... умела разжечь костер с одной спички, даже зимой спала с открытым балконом... больше всего на свете любила валяться на диване с пультом и яблоком... мечтала преобразовать Россию, выучить в совершенстве английский язык и сесть на поперечный шпагат...»^[2].

Читателю интересен взгляд на мир внимательного интроверта-наблюдателя, а с 1993 года еще и активного участника политических событий. В книге нет иллюстраций, но много видимых читателю зрительных образов, когда различаются краски, звуки и запахи из параллельных миров малазийских джунглей и российской власти. Вместе с Ириной Муцуовной мы видим меняющиеся с запада на восток, живущие в разном историческом времени российские регионы, ведь «в России время, словно океанская волна, движется по синусоиде. До Урала оно прямо на глазах скатывается вниз: в девяностые, в восьмидесятые, в неведомо какие. А после Урала начинается подъем, и во Владивостоке уже снова 2005-й»^[3]. В книге передается и удивительное ощущение воздуха свободы рубежа 90-х, времени первых кооперативов, зарождающегося российского капитализма, ухода с вполне благополучной, академической, но такой узнаваемо советской службы. В эти годы и страшно, и весело, и безумно хочется работать на себя, отстаивать свою независимость: «В человеке заложен сумасшедший потенциал. Он выдержит все что угодно, когда борется за свою независимость. Недавно на телевидении прокрутили фрагмент из какой-то программы о кооперативном движении тех лет: сижу в подвале, с еще доцентским пучком на голове, но уже оглашенная, романтическая, и декларирую: “Я – свободный человек! Я – свободный человек!”. Мы – не рабы. Рабы – не мы»^[4].

Сегодня тенденция иная, сегодня куда сложнее открыть свое дело, кормиться самому, для молодежи опять путь в чиновники, а не в бизнес, опять зависимость, только более сытая и клетка чуть изящней и просторней чем при совке. Это наша традиция, и, как отмечал еще в середине XIX века Н.Г. Чернышевский, «дети их (собственников, купцов и капиталистов. – С.Г.) обыкновенно спешат променять торговую деятельность на служебную»^[5]. Но национальное богатство создается капиталистами, а не чиновниками, за любовь к статусной ренте дорого приходится платить и обществу, и власти.

Когда читаешь «SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman», скоро возникает вопрос: а зачем вообще нужно приличному человеку идти во власть? Власть – мир самовоспроизводящейся иерархии, где нужно обращать внимание на то, кто с кем сидит, запоминать массу ненужных имен-отчеств, расслабляться крепкими напитками без расслабления, – да оно нам надо? «Когда я была министром, все мои попытки заманить к себе достойных людей оканчивались провалом. Чем ни соблазняла, как ни уговаривала, никто не соглашался. Тухнуть за крошечные зарплаты неохота, воровать неинтересно, вся жизнь в пополаме и ради чего. Результата-то никакого. Машина тупая, не работает...»^[6]. Вот и не идет российский интеллигент во власть, а очередной усатый или безусый «отец нации» выстраивает «под себя» вертикаль аппарата, получая возможность принимать и исполнять нужные ему решения, тормозя и блокируя «вредные».

Будучи российским интеллигентом Хакамада во власть пошла, а там все почти по Некрасову – и про коня, и про избу… Почему и зачем? Достаточно еще раз послушать А. Галича, чтобы понять то, что немногие оставшиеся в живых люди того поколения понимали: «Я вот о чем хочу попросить. Вы поторопитесь. Вы стройте свою демократию побыстрее. Пожалуйста. Я вас очень прошу. Попытайтесь побыстрее. Хоть глазком на нее посмотреть. Спасибо»^[7]. Здесь и агитаторы на выборах 1993 года: «Пурга, метель метет во все концы, во все пределы, автобусы не ходят, метро еще нет, и вдруг на пороге – два божьих одуванчика, платочки накрест, как у блокадников, ватники, валенки, саночки. Где тут литература? Какая литература? Ну листовочки про тебя. Давай листовочки на саночки. Погрузили и повезли»^[8]. Все эти люди очень хорошо помнили классическую «советскую» власть Ленина – Сталина, им не надо было ничего объяснять и доказывать, ведь там, за спиной, «где бродили по зоне каэры / и под снегом искали гнилые коренья, / перед этой землей никакие премьеры, подтянувши штаны не преклонят колени…/ Пой же труба, пой же, пой про мою Потьму, / пой о моем брате, там, в ледяной пади». Эти люди на глубинном, нутряном уровне чувствуют, что Хакамада – своя, а внешнее, то, что разделяет, для них уже не так важно.

Увы, с нашей общей исторической наследственностью надо пытаться влиять на власть при малейшей возможности, и даже без возможности вовсе – уж больно страшно и живуче то наследство, от которого мы отказываемся. И надо делать дело, которое лично для тебя нельзя не сделать – строить и защитить российскую демократию^[9]. И. Хакамада несколько лет отвечала в правительстве за развитие малого бизнеса, она сама начинала с первых кооперативов, понимая, что за этим бизнесом свобода миллионов людей. Его развитие означало искомую «необратимость перемен», возможное формирование на основе независимых, успешных и сильных субъектов малого хозяйствования нашего гражданского общества.

Сегодня в России прижились политические «Маски-шоу», когда, встречаясь со своими потенциальными избирателями, политики переодеваются в костюмы от «Большевички» и декорируют себя часами «Полет» – я такой же, как и вы, голосуйте за меня, «бедные русские» патерналисты, ждите барина, который приедет и рассудит. Но не всякий российский человек патерналист, вернее, он патерналист до поры, пока можно жить не напрягаясь, полагаясь на суровое, но справедливое начальство, пока не приходит время работать самому и для себя, без оглядки на государство. Десятки миллионов таких очнувшихся людей в России 90-х годов были, они открывали свое небольшое дело, челночили, на 3/4 выпадая из статистических отчетов. Для государства их как бы и не было, они часто не платили налоги, но именно они и составляли наиболее активную и массовую группу поддержки президента Ельцина и политики реформ.

В таком экономическом поведении проявилось традиционное понимание свободы как воли, свободы от власти, и когда власть эту волю дала – миллионы людей сказали: это наша власть. Вспомним феномен президентских выборов 1996 года. Если бы не было этих миллионов малых предпринимателей – миллионов, которые первый раз в жизни почувствовали, что такое экономическая свобода, – никакое использование административного ресурса и финансово-пропагандистских возможностей крупного бизнеса не позволило бы переизбрать Б.Н. Ельцина на второй срок.

По иронии судьбы власть тогда не понимала, что представители малого бизнеса являются ее основной опорой, которую далее, по убывающей, составляли либеральная интеллигенция и крупный бизнес. Сегодня власть это понимает, но это уже другая власть, ей не нужна поддержка экономически независимых людей, такие люди вызывают подозрение, если не враждебность^[10]. Социальную поддержку нынешней власти составляют силовик – человек с ружьём – и чиновник – получающий статусную ренту человек с рублем.

Это уже качественно иной уровень социальной поддержки, прильнувшие к государству и крупным госкомпаниям успешные центристы-обыватели хороши в этой роли до поры, пока все тихо и спокойно, цены на нефть и иные сырьевые товары российского экспорта растут, а получаемыми миллиардами долларов можно «замазать» почти любые возможные проблемы. Такая социальная опора хороша в стабильной и предсказуемой общественно-политической ситуации, но при ее обострении обыватели вряд ли будут защищать власть, как защищали ее люди с определенными политическими убеждениями в августе 1991 года у Белого дома и в октябре 1993 у Моссовета, полагая, что эта власть своя. Центристы, успешные обыватели, остаются дома до последней возможности, становясь впоследствии как пассивными жертвами Чека и гестапо, так и активными соучастниками репрессий.

Но в кризисные, переломные моменты историю творит абсолютное меньшинство народа, пассионарии, энергии которых хватает на инициацию социальных изменений. Вообще «адреналин – это нефть русской души. Кто добыл, тому они (и нефть и душа) и достанутся»^[11]. Выброс адреналина важен для русской души, потому и политикой сегодня заниматься интересно. Какой же интерес в занятиях политикой, когда ты в мейстриме, и совсем не страшно. Это я уже не про Хакамаду, а про себя.

Что ещё зацепило в этой книге и о чём не сказать невозможно? Для меня это малазийские джунгли, пещера с мириадами ласточек и летучих мышей – другой, параллельный мир. Взгляд из этого мира на нас и нас на него помогает понять малость наших человеческих, в том числе и политических, проблем. Мир большой российской политики, где кто-то плещет в лицо оппонента соком, кто-то позволяет себе воровать и лгать, где бульварная пресса и политические оппоненты делают из тебя коварную и ужасную «госпожу Мамбу», при взгляде глазами птицы, лягушки из малазийских джунглей скукоживается, приобретая свои реальные очертания. Главное увидеть его в системе контекстов.

В потоке нахлестывающих друг на друга событий общественной и частной жизни, в «беспамятстве дней», в круговерти которых не замечаешь «теченье годов», трудно не потерять себя, тех, прежних, настоящих – «с пультом и яблоком». Взгляд на мир глазами изумрудной лягушки помогает и здесь – все дело в том, как смотреть, какая у тебя система координат. Посмотришь так, и сразу вспоминаешь, что это ещё не вся жизнь, это только её часть, а мир вокруг большой и вольный.

Открытость и самоирония автора поразительны. Надо признаться, что я практически не читаю «гламурную» литературу, хотя знаю, что есть книжки М. Арбатовой, работников шоу-бизнеса – видимо, потому, что мне не очень любопытна частная жизнь людей, которые их пишут. Когда автор тебе интересен, его читаешь, принимая таким, какой он есть, принимая и то «человеческое, слишком человеческое», что есть в книге. Книга «SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman» разнопланова, и та её часть, где собственно самоучитель для woman, для рецензента умозрительна. Представить можно, а почувствовать почти так же сложно, как и увидеть мир глазами удивительной изумрудной лягушки из джунглей Малайзии. Так что об этой части авторского текста не мне судить.

Вслед за И. Хакамадой упомянем только Е. Трегубову, поскольку по своей проблематике «SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman» частично пересекается с «Байками кремлевского диггера»^[12]. В обеих книгах представлен женский критический взгляд на российскую большую политику, и даже властные персоналии, о которых идет речь, часто одни и те же. Но Хакамада не сжигает за собой мосты и не хочет загонять в угол того, кто сильнее тебя, ведь «когда в России правителя доводишь до ручки, он превращается в тирана»^[13]. Это вполне рациональный и прагматичный взгляд, ведь Хакамада политик. Трегубова совсем не политик, она романтик, у неё азарт охотника и свой взгляд на то, как защищать демократию. На предвзятый мужской взгляд рецензента, хорошо бы, чтобы ярких, умных, критически настроенных женщин было больше и в политике, и в жизни, тогда увеличивается вероятность того, что «страна заживет самостоятельной жизнью»^[14] и будет построено саморазвивающееся гражданское демократическое общество.

Теперь позволим себе сказать несколько слов об оформлении книги, точнее, об одной знаковой детали. Российский обыватель привык, что раз власть, то на её шее обязательно должна быть цепь из желтого металла, исторически обусловленная брутальность которой подчеркнута кулоном с царской короной, почти шапкой Мономаха, которая, как все знают, тяжела. Тяжела почти как металлические вериги, в которых принимала гостей на «Балу ста королей» булгаковская Маргарита. На парадной фотографии книжной обложки физическая тяжесть желтого металла не заметна, кровь из под него не сочится, эта аллегория, заметна лишь его эстетическая тяжесть и неуместность в сочетании с по-детски беззащитными ключицами. Ну да какая власть, такая и символика.

В совсем еще недавние 90-е во властном механизме были вполне достойные люди, тот же Б.Е. Немцов, в кабинете которого стояла его кукла из одноименной программы НТВ. Теперь ни Немцова во власти, ни программы «Куклы», ни старого НТВ. Кажется, что сегодняшняя серость, унылость и безнадега почти что навсегда. А вот и нет, не навсегда, серость со временем тихо и спокойно или бурно и торопливо, но уйдет.

И тогда есть пусть не уверенность, но надежда, что не надо будет чиновнику примерять на себя «царские» вериги тяжелой и прилипчивой российской власти, которую и тащить тяжело, и не бросишь. Чиновник, которого нанимает гражданское общество при посредничестве подконтрольного и подотчетного государства, сам может стать иным: «Я всегда утверждала, что Россию спасет ленивый чиновник. Тот, который захочет нравиться женщинам и заводить романы. Для романов требуется досуг. А досуг обеспечит система, которая может работать без него»^[15].

Пока же тенденция иная, все новые и новые сферы жизни встраиваются во «властные вертикали», власть стремится контролировать политику, бизнес, средства массовой информации, общественные организации… Эта тенденция скоро может привести к доведению властных вертикалей до каждого отдельного человека, как было в нашем недавнем советском прошлом, с его партийными, профсоюзными и комсомольскими собраниями. Все и всех под контроль чиновников, такой подход кажется для власти более предпочтительным, чем хлопоты с независимым и смеющим своё мнение иметь гражданским обществом. Пространство общественной свободы сегодня сужается катастрофически, нас опять, как в приснопамятные времена, загоняют на кухни. Пространство свободы надо защищать, внутренне свободный человек свободен везде, на внутреннюю свободу смена эпохи не влияет. Хакамада свободный человек, и она помогает стать свободными другим людям, прежде всего молодым, тем, кто смотрит – делать жизнь с кого.

Ирина, спасибо за книгу и за всё то, что вы делали и делаете с конца 80-х годов. Сегодня лишь сумерки истории, они пройдут, всё ещё будет. А потенциальному читателю скажу – читайте. Вам понравится.

Диалог II. О «Новом социальном курсе – 2008».

18 апреля 2007 года в Доме журналистов состоялась презентация «Нового социального курса – 2008». Проект подготовлен под руководством заместителя Председателя президиума Российского Народно-Демократического союза Ирины Хакамада и предлагается как основа предвыборной программы кандидату в Президенты Российской Федерации, который станет единым кандидатом от оппозиционных сил. В дискуссии приняли участие: Людмила Алексеева, Сергей Гавров, Сергей Глазьев, Евгений Гонтмахер, Лев Гудков, Тамара Замятина, Кирилл Кабанов, Михаил Касьянов, Елена Лукьянова, Людмила Телень и другие.

Идеологию нового социального курса сформулировала И.Хакамада: «Нужна национальная социальная политика как новая форма патриотизма. Единое социальное пространство, единые социальные права, единство главных целей – вот что позволит объединить нацию. Нашу программу может использовать любой кандидат, кто будет с ней согласен». Это единство прав и единство целей, то, что может объединить страну, способствовать формированию полиэтнической, гражданской нации.

По сути, в программе речь идет о построении социального государства, наращивания социальной ткани, которая сегодня во многом еще держится на советском наследстве. С истлевающей и распадающейся социальной тканью не может дальше существовать страна. Сегодня она истощилась, советское наследство в области образования, науки, здравоохранения почти исчерпано. Ее восстановление необходимо, постепенно эта необходимость начинает осознаваться не только обществом, но бизнесом.

Третья сторона еще не состоявшегося социального договора – власть, не до конца осознает или не хочет осознавать критичность сегодняшней социальной ситуации, свои действия по ее исправлению рассматривает как сугубо вторичные в отношении PR-компаний, создающих видимость решения социальных проблем в виртуальном информационном пространстве. Евгений Гонтмахер, глава Центра социальной политики Института экономики РАН и один из главных разработчиков программы, заметил: «Можно ожидать, что со стороны правящей партии последуют какие-то примочки, чтобы накануне выборов исправить положение, но они никого не спасут».

Говоря о важности социальной части программы будущего кандидата в президенты от оппозиции, И.Хакамада заметила, что «демократы именно потому получили полный проигрыш, что отторгли людей. Для того чтобы реализовать социальную политику, не обязательно использовать, как это предлагают коммунисты, бесконечные траты из бюджета. Можно создать очень эффективные рыночные механизмы, реально работающие и дающие не только социальное качество жизни, но и инвестиции в экономику. Но для этого нужно это сделать приоритетом и работать над этим честно».

Я полагаю, что власть над улучшением социального качества жизни в рамках рыночных механизмов, по-видимому, эффективно работать не может. Об этом свидетельствуют и просчеты в процессе монетизации льгот, ограниченность пенсионной реформы. Власть не может решать социальные проблемы по существу, а когда делать что-либо все-таки нужно, склонна к PR-решениям.

И если власть в своих реальных действиях часто еще вполне право-центристская, то в информационном пространстве ее облик неудержимо левеет, приобретая столь привычные в России патерналистские коннотации.

Общество видит этот «левый» идеологический крен власти, ощущает информационную «болезнь левизны». Сегодня возрастают надежды граждан не на собственные силы, а на перераспределительные возможности государства. Общество левеет, во все большей степени оказываются востребованы социал-демократические идеи.

Возникает вопрос – почему? Ведь в не столь далекие 90-е годы все было по-другому, люди охотно шли в бизнес, открывали собственное дело, меняли место жительства вплоть до иммиграции из страны. Иными словами, надеялись на себя, а не на государство.

Причин столь резкого изменения общественных настроений, по меньшей мере, несколько.

Во-первых, стало труднее работать в малом и среднем бизнесе, резко возросла «плата за вход», свое дело можно открыть, обладая несравнимо более существенными средствами, чем в 90-е годы. За эти годы возникла конкуренция, которая выталкивает мелких предпринимателей из бизнеса. Например, в сфере торговли мелкий, да и средний предприниматель не может конкурировать с крупными торговыми сетями. Этот процесс выталкивания мелких и средних предпринимателей с рынка розничных продаж характерен далеко не только для России. В США таким примером служит распространение торговой сети Уол-Март, вызывающее потери бизнеса розничных торговцев, мелких перевозчиков, поставщиков, юристов, их обслуживавших.

В-третьих, это незащищенность прав собственности. Поскольку в феодально-имперской системе владение властью определяет владение собственностью, а сама по себе собственность, несмотря на ряд правоустановлений, практически беззащитна, то и положение чиновников в этой иерархии куда выше, чем у формальных собственников.

В-четвертых, усилились бюрократические и криминальные поборы и ограничения, вырос аппетит чиновников, их активное участие в переделе собственности, радикально возросла плата за бюрократические разрешения, согласования, проверки. Не производить какие-либо товары или услуги самому, а участвовать в освоении и присвоении административной ренты – занятие в России любимое с давних времен.

В-пятых у бизнеса, а затем за его счет и у государства, появились реальные деньги, появилось то, что можно делить, перераспределять. Появился профицит государственного бюджета, растущий Стабилизационный фонд, понемногу растет финансирование социальных программ. Опять стало можно просить у государства, у которого появились какие-то средства для частичного или полного удовлетворения прошений. Проблемой здесь является и то, как, поддерживая «слабых», не подорвать стимулов к капиталистической активности у «сильных», у тех, кто сам создает основную часть национального богатства и рабочих мест. Пример скандинавских вариантов социализма наглядно показывает степень этой угрозы.

Итак, в стране ощущается общественный спрос на социал-демократический, по определению левый, поворот. Сегодня именно так можно снискать голоса избирателей, укрепить свои позиции в наступающем электоральном цикле. Со всеми возможными оговорками некоторая «левизна» ощущается и в «Новом социальном курсе – 2008». Но эта теоретическая «левизна» не зло, она сродни «левизне» Демократической партии в США. Людей менее социально успешных всегда больше, особенно если ставить планку сравнения высоко, по списку состояний и их владельцев из журнала «Форбс».

Люди не очень экономически успешные почти всегда выступают за перераспределение доходов, перераспределение от «богатых к бедным». Их почти всегда больше, тем более, что российская власть сама настойчиво выталкивает человека в эту маргинальную зону «слабости». И эту государственную политику надо менять.

Над теоретической частью нового социального курса, этой ожидаемой обществом переменой социальной политики немало поработали авторы-разработчики «Нового социального курса – 2008». Теперь дело за его практическим воплощением. Михаил Касьянов, обобщая свое отношение к программе, заметил, что «это социальный блок программы гражданского общества, который будет выставлен в качестве наказа будущему кандидату или кандидатам». Это очень высокая оценка, признание универсальной значимости заявленных социальных целей.

Диалог III. О жизни и успехе в большом городе

«Полюбите себя чуть больше, чем карьеру.

И Удача вернется. Она ведь ревнивая дама.

Как это – без нее?»

«Умейте вовремя сбавлять обороты,

иронизировать над собой,

и главное – не бойтесь перемен».

Ирина Хакамада

Что наша жизнь? Игра. Как играть в социальные игры и выигрывать, в то же время понимая, что это всего лишь важные, но игры, а не вся жизнь?

Как достичь социальной вершины и в то же время сохранить удовольствие от жизни, как не сломаться, как не почувствовать пустоту внутри себя и отсутствие интереса к миру вокруг? Как, обретая карьерный успех, поднимаясь все выше и выше по социальной лестнице, не окончательно закатать самого себя в «тазик с цементом», как в старых американских гангстерских фильмах, как сохранить душу живую, как сохранить себя? Об этом новая книга Ирины Хакамады «Succes [успех] в Большом городе»^[16].

Как выжить, когда ты один на один с большим городом, мегаполисом, «бетонными джунглями». Это борьба Давида и Голиафа, где шансы на победу заведомо не равны, но она возможна. Победить трудно, городские джунгли как гигантские челюсти рано или поздно заглатывают и перемалывают всех – идеалистов и реалистов, романтиков и циников, политиков и поэтов. Хакамада дает ответ на вопрос, мучающий многих из нас – как дойти до социальных вершин и не потерять вкус к жизни: «Самый интересный и сильный ответ на вызов Бетонных джунглей заключается в умении совместить внутреннюю созерцательность с профессиональным успехом» (с. 8).

Поднимаясь все выше и выше по социальной лестнице, в начале подъема можно даже испытать очарование самим процессом, достижениями, ступеньками на пути к вершине. В какие-то моменты можно забыть себя, погружаясь в социал-дарвинистский процесс если и не без остатка, то почти. Потом привыкаешь, переводишь дух и спрашиваешь себя: где же здесь я?

Точно не весь в чиновничьем кабинете, в социальных ритуалах, полутонах и оттенках взаимоотношений с коллегами, начальством, «высшими» и «низшими». Как посмотреть, поздороваться, рассадить, самому усесться, да еще невообразимое и совершенно не нужное, и потому отторгаемое на подсознательном уровне количество чиновных имен-отчеств. Другая жизнь, жизнь за гранью себя^[17].

Какое-то время может быть даже интересно: смотрите, и я, оказывается, так умею, и даже лучше, потом приедается и начинает тяготить явной ненужностью, чуждостью внутреннему миру. Сам процесс социального подъема, тем боле жизнь на достигнутых немалыми усилиями заоблачных вершинах должны быть в радость, доставлять удовольствие.

Сегодня стало модно бежать от общества, отказавшись от социальной гонки, идти не во вне, в социальное, а от мира, путь к себе. Путь бегства от мира стар почти так же, как сам мир, путь, объединяющий отшельников и изгнанников прошлого, «дауншифтеров» настоящего, обживающих Гоа и прочие экзотические земли, ушедших в созерцание мира, рассеянное полурастительое существование.

Но сегодняшний эскейпизм, жизнь вне мира, приемлем не многими. Как быть тем, для кого достижение социального успеха необходимо как часть самореализации, внешнее исполнение внутренне обуревающих идей и желаний? Трудно не делать карьеру, не утверждая себя в социальной иерархии, ведь человеку нужна не только самооценка, но и оценка окружающих.

Ирина карьеру сделала, она поднялась на карьерную высоту, где воздух разреженный, а женщины встречаются совсем не часто. Российское общество во многом традиционно, это все еще общество патриархата. Женщине в нем очень трудно подняться на вершину, где принимаются политические решения.

Из этого «мачистского» правила есть и исключения, тем более яркие, что пробиваться в российском обществе к верхним этажам власти женщине почти так же трудно, как живому зеленому ростку пробиваться сквозь асфальт. Такие женщины в истории России были. Не делая более далеких экскурсов в историю, вспомним только имена муз русской революции, переломной эпохи тогдашней российской истории – Александры Коллонтай и Инессы Арманд. И потом, спустя почти семь десятилетий, в годы очередной социальной революции – Галина Старовойтова.

Но поднимаясь наверх, становясь все ближе к вершине, усваивая принятые в патриархальном обществе правила, женщина почти неизбежно меняется сама, часто становясь похожей, и чуть ли даже не внешне, на фаворита социальной игры – мужчину.

Ирина этой ловушки избежала, она абсолютно, тотально женственна. Она не просто женщина, но чуть ли не сама идея женщины, свободной, эмансипированной и в то же время чертовски стильной и столь же чертовски привлекательной.

Ирина – муза нашей эпохи, эпохи радикального изменения постсоветской России. Другая эпоха, другие музы. Мы уже не такие несгибаемые, и потому не гибкие, как люди первых русских революций. Если президентом сегодня не стать (ветер эпохи дует в противоположную сторону), не стоит биться в кровь, до самоуничтожения, но стоит актуализировать другую часть себя, перейти на другие площадки, придти и победить там, где не ждали. «Я по-прежнему фанат идеи сделать Россию развитой, открытой страной. Но я понимаю, что политическая элита к этому не готова. Ну что же. Есть другие пути. Творчество, общественная деятельность. Стратегические ориентиры остаются прежними, меняются инструменты» (с. 24).

Новая эпоха еще только раздумывает над тем, насколько «гостеприимно» следует приоткрыть двери «Нерчинских рудников», оставив пока богоспасаемый город Лондон, а вы уже не играете на площадке под официальной вывеской «политика». Зачем играть в то, чего в публичных формах все равно уже нет или почти нет. И «приглашение на казнь» теряет своего адресата, зато кумира, или, как сейчас модно говорить, лидера общественного мнения, пусть и в ином качестве вновь обретает общество.

Надо очень хотеть своего будущего, не предавать мечту, искать новые пути ее осуществления, и она придет, в мире нет почти ничего по-настоящему невозможного. Ирина знает это: «Кино – это моя мечта. Хочу снять кино!.. Ведь это не-воз-мо-жно! Но не отваливается – так зацепило. Так же, как и мечта стать президентом» (с. 26).

Но это потом, когда дух эпохи изменится, когда обществу станет понятно, что надо что-то менять. Но что делать сейчас, как сохранить себя для этого будущего? Что делать дальше человеку, который уже прошел сквозь «медные трубы» социального успеха?

Двигаться дальше, меняться самой, воплощать в биографии юношеские мечты, писать книги, романы, которые читают, в конце концов, облагораживать, эстетизировать этот мир собой, самим своим присутствием в нем. Красота, эстетизация мира это то «лишнее», из чего, собственно, и вырастает само понятие цивилизации. Отсюда ее внимание не только к содержанию людей и процессов, но и к их оформлению, к стилю в одежде и жизни.

Здесь не стоит забывать, что речь идет о профессиональном политике, прошедшем большой путь к политической вершине, участнику президентских выборов 2004 года.

Такая фантастическая на первый взгляд разносторонность возможна не часто, она как бы отсылает нас из сегодняшнего века профессиональной специализации в эпоху Возрождения. Сама её возможность определяется присущей человеку степенью таланта. Это сказано давно, до Ирины, но и о ней – талантливый человек талантлив во всем. Сегодня она пишет книги о любви^[18] и социальном успехе, пьесы, ведет тренинги и мастер-классы… И дело не столько в том, что она профессор МГИМО, что само по себе престижно и стильно. Ирина Хакамада явила «Urbi et Orbi» пожалуй, самое яркое воплощение успеха женщины в России, успеха, который расширяет границы возможного, переводит в практическую плоскость мечту о социальном взлете.

Я предощущаю, что то, что с ней уже было, далеко не предел возможного, телеология судьбы Хакамады-политика еще не свершилась. Вполне возможно, что уход в литературное, художественное творчество – это собирание сил перед новым политическим рывком. Сегодня эпоха отторгает либеральные идеи, завтра, когда ее ветер снова подует в спину, будет помогать двигаться вперед, а не отбрасывать назад, могут быть снова призваны на авансцену истории те, кто олицетворяет эти либеральные идеи в общественном сознании.

Хакамада первая в истории России женщина, способная стать ее президентом. История любит неожиданные кульбиты и превращения. Было бы забавно и поучительно увидеть на вершине российской власти мудрого «самурая с катаной», сильного и гибкого, способного перерождаться, отвечая на вызовы времени. Лидера стильного и изящного, умеющего удержать внимание аудитории, внимание страны. Нового лидера России постиндустриальной эпохи, страны XXI века, века непредсказуемых вызовов и невероятных ответов. Здесь главное не пропустить вызов, успеть ответить адекватно, успеть измениться самому, быть на уровне ускользающей, постоянно меняющейся эпохи. Хакамада как раз такой политик из будущего.

Любая эпоха в истории требует понимания себя через жизнь человека, в которой переплелось личное и общественное. Эпоха остается в истории знаковыми фигурами, о которых потом, спустя десятилетия, вспоминают современники событий, а потом, когда современников почти или совсем не остается, проводят научные и художественные исторические реконструкции.

Как современникам событий, нам трудно объективно судить о настоящем и недавнем прошлом, но будущая реконструкция первых десятилетий постсоветской истории России будет основываться на образах наиболее ярких выразителей духа эпохи в ее «плоти и крови». Как бы ни сложилось будущее, в этом коротком списке точно будут Борис Ельцин и Ирина Хакамада.