Аплодисменты

Людмила Марковна Гурченко 

   На базар меня мама больше не пускала.  А внизу,  как назло, свистели мне

мои друзья. Я предлагала маме свои услуги, вела себя так образцово, что это

требовало какой-нибудь награды.  Но мама хитрая. Она делала вид, что ничего

не замечает.

   А уж если удавалось вырваться!  Ух! Я летела на базар, в условных местах

находила ребят...  и -  будь что будет!  Не убьет ведь, правда! - гуляла до

вечера. Мы купались в Лопани, строили планы - на кого бы "навострить лыжи"!

   А  дома  -  экзекуция!  Но что меня особенно поражало - мама безошибочно

узнавала,  что мы купались в Лопани. Курточка сухая, шаровары сухие, голова

и трусы сухие, а она знает, что я купалась.

   - Я тебе запретила влезать в эту грязную воду.

   - Мамочка, дорогая, честное слово! Я не купалась, - говорила я, глядя на

нее честными глазами.

   - А это за вранье! - следовал очередной удар. А потом стояние на коленях

в  углу.  Лицом к  стене.  Там  у  меня было время все спокойно обдумывать,

поразмыслить.  "Вот придет папа,  я ему все расскажу.  Как он точно про нее

говорил -  яга!  Ну как она пронюхала,  что я купалась?? Ну точно... чистая

НКВД"...

   А  тут и  нюхать было нечего.  От меня за версту несло болотом.  И опять

надо меня мыть. И опять - вода, керосин, мыло...

   Мама выпускала меня гулять на короткие промежутки. Я стала ходить вокруг

госпиталя.  Интересно: что едят раненые? Наверное, их хорошо кормят. Дома с

утра до вечера была одна фасоль. Так хотелось хлеба!

   Проход на территорию был закрыт еще и досками. Я одну доску отодвинула и

пролезла в  дырку.  Меня никто не остановил.  Раненые удивленно смотрели на

меня:  как это я  сюда проникла?  А может,  так и надо?  Я немного прошла и

остановилась.   На  кроватях  с  колесиками  лежали  двое  тяжелораненых  -

забинтованные голова и  грудь.  "Киндер,  шпрехен зи дойч?"  Я  показала на

конец мизинца.  Один тихо засмеялся...  В  спине,  пониже лопатки,  я вдруг

почувствовала острую боль,  аж задохнулась.  Кто-то швырнул в меня камешек.

Повернулась.  На меня,  шагах в двадцати,  смотрел рыжий немец на костылях,

без  ноги:  "Век  раус,  шайзе менш...  Фарфлюкте..."  Я  побежала к  своей

лазейке.  Опять  надо  выбираться вперед  головой!  Я  наполовину пролезла,

беспомощно болтала  в  воздухе  ногами,  а  он  все  еще  громко  орал  как

ненормальный и выкрикивал новые и новые ругательства.  "Заткнись ты!  Рыжая

кандала, тебя кошка родила!"

   Все провалилось.  Госпиталь меня больше не интересовал. При воспоминании

о  нем на душе становилось неприятно и  тяжело.  На базар мне нельзя.  Дела

никакого  нет.  И  даже  тетя  Валя  подвела.  "Продала" меня  маме.  Я  ей

призналась,  что, несмотря на честное слово, ворую. Она смеялась, говорила:

"Молодец, доця!" А потом взяла и все рассказала маме. Никому нельзя верить.

Ничего нельзя рассказывать.  Даже  тете Вале.  Как  она  потом "к  доце" ни

подлизывалась, с ней я уже была начеку.

В главных ролях — Людмила Гурченко, Олег Басилашвили. Иносказательно: о том, что предназначено только для двоих.
bibliotekar.ru/encSlov/3/142.htm

Книга известного историка кино профессора ВГИКа Николая Алексеевича Лебедева рассказывает о возникновении и развитии кинематографа в СССР...
www.bibliotekar.ru/kino/index.htm