Аплодисменты

Людмила Марковна Гурченко 

  Папа  часто  и   с   удовольствием  рассказывал  о   себе.   Я  попробую

воспроизвести его  речь,  как  можно точнее,  потому что  без этой речи нет

моего папы.

   Мой  папа,  Марк  Гаврилович  Гурченко,  родился  в  деревне  Дунаевщина

Рославльского района Смоленской области.  Он родился в  1898 году,  но всем

говорил, что в 1899-м.

   - Марк, - ехидно спрашивала мама, - ну зачем ты врешь? Ты же по паспорту

1898 года... Ну что тебе дает один год?

   -  Не  нада,  Леличка, не выводи меня. - Обычно горячий и невыдержанный,

папа, когда речь заходила о его возрасте, сразу притихал и всегда терпеливо

объяснял  маме:  - От человек, ну што ты скажешь... Я ж тибе гаварив, што -

тыща  восемьсот  девяноста  восьмой год при царской служби служив последний

год. А я у царский служби не служив! Значит! Што выходить? А? А-а!!! То-та.

Былван  есть  былван.  Да  зачем  мне  врать,  галава  ты.  Я ж увесь як на

ладони...  Да-а,  у девять лет я вже батрачил. Пас у пумещика Людаговськага

лошадей.  Солнце  усходить, и я встаю... Раз заснув, а лошыди - у клевер. И

вокурат  у  етый  самый  мумент  пумещик проежжав... поля проверяв. Он меня

соннага  пугою  (кнутом)  як  потянить...  Во було дела-а. Я ускочив: "Пан,

бейте сами, только батьке не гаварите... Батька меня насмерть зашибеть..."

   А  когда,  пригнав лошадей,  прийшов у хату -  батька бив...  та што там

гаварить,  бив и  пригаваривав:  "Учись,  сынок,  жить,  мать твою в триста

богов..." Да-а,  батька меня вже здороваго бив...  Ну, правда, було за што.

Раз  -  мне  уже тада лет двадцать було -  усю ночь с  хлопцыми у  суседний

Сморкачевки с  девками гуляли.  А у четыре утра вже у поле выходить нада...

Приплевся пьяный,  а  тут  вже усе меня ждуть -  стоять кала хаты:  батька,

матка, браты, Иван да Мишка, а Егор ще маленький був, у хати спав... Батька

з  топором на меня вдеть.  Матка бросилась на него -  он ее вдарив.  Она об

землю!..  Усе вскипело у меня за мать. Батька ее часто бив... У глазах враз

усе потемнело, вже не помню, што и як - но пошев прямо на батьку...

   "А-а-а!  На радного отца руку подняв?  Ну,  держися..." Побежав батька у

хату,  а  з хаты выходить з ружьем...  Целить прямо в меня...  Стою.  Увесь

похолодев,  зубы стиснув,  сам -  ни з места...  "Ну, - думаю, - усе, Марк,

отжил ты свой век".  И батька стрельнув...  Осечка,  брат...  А ружье новое

було, осечки не давало. Усе стояли белые, як мел...

   "Ну,  долго жить будешь,  сукин сын.  Моли бога,  сынок..." -  Вдарив об

землю ружье и пошел у степ.  Да-а. Вот и скажи, што бога нет. Новое ружье -

и осечка!  Не-е, якая-то сила есь... Вон я вже и батьку своего пережив, хай

земля ему будить пухум...

   ...  Да-а,  ну  дальший - у революции служив. Побили усех пумещикув к...

матери,  та  што  там  гаварить.  Да-а, ну а потом, значить, бросили меня з

групою  наших  хлопцев  на  ето,  як  его...  раскулачивание... Ну а в меня

характер,  сам  знаешь, а када выпью... Та што там гаварить - одним словум,

молодой, гар-ря-чий... Аднаго кулака так прижав - насилу ребяты оттащили от

греха  подальший...  "Не,  Марк, так круто нельзя, нада полегчий". Да он же

хлеб  прячить,  а  люди с голоду пухнуть... "Полегчий"... Да-а, ну, словум,

ето дело не для меня...

   А  у  ето  самое  время  вокурат усе  наши  деревенские хлопцы  в  город

подалися, многие подалися. У город, у шахты, у рабочий класс. Ну и я з ими.

   И вот у Кривом Рагу, на руднике, десять лет забойщикум быв. Там, братва,

такие  драки были... куда там... Деревенские хлопцы такого зроду не видали.

Там  меня,  наверна,  и щас многие помнять. Да-а... А особенно етый брат, -

показывал  папа  на женщину, если в компании слушателей находилась такая. А

если женщин не было, то смотрел на маму. - Та што там гаварить... У те годы

"етага  брата"  у меня було... сотни. Ну и любили ж они меня, э-э-э-эх!!! -

и,  тут  же быстро оглянувшись, нежно позвав: "Крошка!" (папа стал маму так

ласково   называть,   когда  вес  ее  приблизился  к  ста  килограммам),  и

убедившись,  что  мама  не  слышала ничего, с удовольствием продолжал и все

вырастал и вырастал в глазах мужчин-слушателей.

   ... - Да-а, ну, значить, дальший... да, забыв. У деревни, я, ще хлопцем,

веселив девок на двухрядной гармони.  А  у  Кривом Рагу дело пошло чуковней

(шустрей).  Перешов уже на трехрядный быян,  та што там...  Ни адна свадьба

без меня не обходилась. И меня усе любили с дорогою душою, ну и я к усем по

ласке.

   Да-а,  так вот,  значит,  дальший.  А дальший - у тридцать втором году -

меня высунули в  интеллигенцию...  Тада много способных хлопцев посылали на

высшее образование.  Меня в  Харькивський муздраминститут.  Он тада вокурат

стояв на Бурсацким спуски. Выдержав я етый институт усего два года. Во где,

братва,  испытав я  исключительный голод и  позор.  Та  што  там,  мамыньки

родныи... Ну, образование у меня што? - четыре класса поповський школы, ну,

немнога техникума у  Кривом Рагу.  А тут тибе и политэкономия,  и "Капитал"

Маркса... Куда мне усе ета...

   Иногда в компании своих коллег-баянистов,  рассказывая о периоде жизни в

муздраминституте,   папа  мог  вдруг  процитировать  наизусть  "изречения",

которые он запомнил на лекциях. Их он произносил подчеркнуто "литературно",

даже  букву "г"  говорил твердо,  как  москвичи:  "Да,  братва,  жисть есть

борьба. Маркс он тибе не дурак, такую, брат, багатую книжку наскородив... А

жить ув  общистви и  быть свободным от  общиства никак нельзя,  братва.  Во

какое дело", - чем озадачивал всех своих дружков.

   -  Да-а,  вволю  тада  нада  мной  посмеялися  городские хлопцы. За што,

правда, бывали неоднократно христосованы мною, пока усе не попритихли... Та

я  и  сам  чую - ну куда мне за ими, отстаю. Да я ноты одни полгода вчив. А

там  и  теория,  и  гармония...  Выйду до доски, лицом стану, путаюся - усе

смеются;  спиною  стану, усе штаны у латках - смеются. На мне усе трусится,

еле  здержуюсь... Стипендия - гроши, кишки трищать, одеть нема чего... Хоть

"караул" кричи... Да-а...

   ... И тут вокурат устроився я ув одной школи детям на переменках играть.

У раз - десять рублей! А?? Ага! - вижу, дело пошло чуковней. И тут смотрю -

секретарь комсомольский организации... такая крепкая, цыцохи большие, глаза

прия-ат-ныи...  Ну я ей и гаварю:  "Будь ласка, барышня, памагите мне детей

организувать".  Так нежно ей  гаварю,  ну,  словум,  подлажу до ней...  "Ну

конечно,  пожалуйста,  дядя Гриша",  -  так интеллигентно отвечаить. А меня

тогда Гришую звали. А то, говорять, што ета у тибя за имя - Марк? Нерусское

ета имя... Ну як же не русское? Як же не русское, када я родився 23 апреля,

на день святога Марка.  Так меня Маркую и назвали...  Да у меня усе братья:

Иван,  Мишка,  Егор,  батька Гаврила Семенович,  мать Федора Ивановна - усе

русские, да уся деревня русские... У нас других зроду не було...

   ...  Да,  так вот ета самая комсомольский секретарь гаварить мне:  "Дядя

Гриша,   с   удовольствием  помогу   вам,   только   расскажите,   научите,

пожалуйста...".

   ...  Вот я и навчив на свою голову. Вже тридцать лет вчу... Ета ж и была

Лялюша. Ну, Леля. Елена Александровна Симонова. Люсина мать.

   Это была моя мама.  Тогда она училась в  девятом классе.  Мама была 1917

года рождения.  И  папа хоть на год,  но сокращал этот трагический для него

возрастной разрыв...

В главных ролях — Людмила Гурченко, Олег Басилашвили. Иносказательно: о том, что предназначено только для двоих.
bibliotekar.ru/encSlov/3/142.htm

Книга известного историка кино профессора ВГИКа Николая Алексеевича Лебедева рассказывает о возникновении и развитии кинематографа в СССР...
www.bibliotekar.ru/kino/index.htm