Древняя Русь и соседние племена

Хазары. Крушение империи хазар и ее наследие

Смотрите также: Русская история и культура

Повесть временных лет

Рефераты по истории

      "9"

     С точки  зрения изложения хронологии  событий наступил, наконец, момент

обратиться к истории перехода  хазар в иудаизм, который состоялся примерно в

740  г.  Но  для  правильного  восприятия этого незаурядного события следует

сначала  обратиться  к  традициям,  привычкам  и повседневной  жизни  хазар,

непосредственно предшествовавшим этому.

     Увы,  в  нашем  распоряжении  нет  живописных   свидетельств  очевидца,

подобных   описанию   двора   Аттилы,   оставленному   Приском.   Приходится

довольствоваться  пересказами   и   компиляциями   византийских  и  арабских

хронистов, отличающимися  схематизмом и фрагментарностью.  Есть, правда, два

исключения. Одно - письмо, предположительно отправленное  хазарским каганом,

речь   о  котором  пойдет  в  главе   II;  другое   же  -  путевые   записки

наблюдательного    арабского   путешественника    Ибн   Фадлана,   секретаря

дипломатической миссии,  отправленной  цивилизованным  правителем к северным

варварам.

     Правителем  этим  был халиф ал-Муктадир, чье посольство отправилось  из

Багдада  в земли волжских булгар через  Персию и Бухару. Официальным поводом

для  столь  грандиозного путешествия  стало  письмо-приглашение  булгарского

царя, просившего  халифа: а) прислать  религиозных наставников для обращения

его народа в ислам и б) построить крепость для отражения нападений сюзерена,

царя  хазар.  Приглашение  -  несомненно, подготовленное в результате  более

ранних  дипломатических  контактов  -  предоставляло  возможность установить

благоприятный климат  среди тюркских  племен на  территориях,  через которые

пролегал маршрут  посольства,  посредством  проповеди  священного  Корана  и

раздачи золотых даров.

     Отчет нашего путешественника открывается следующими словами*:

     *  А.  Кестлер  цитирует  "Записку"  Ахмеда  ибн-Фадлана  по  немецкому

переводу 3. В. Тогана  и английскому переводу Р. П. Блейка и Р.  Н. Фрая; мы

цитируем по русскому академическому переводу А. П. Ковалевского - прим. ред.

     "Это - Книга  Ахмеда ибн-Фадлана ибн-ал-`Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада,

клиента  повелителя правоверных, а также  клиента  Мухаммеда  ибн Сулеймана,

Хашимида, посла ал-Муктадира к царю "славян", в которой  он  сообщает о том,

что он сам наблюдал в стране тюрок, хазар, русов,  "славян", башкир и других

[народов] по  части  различий  их  вероучений,  сведений  об  их  царях,  их

положения во многих их делах.

     Сказал  Ахмед  ибн-Фадлан:  Когда  прибыло  письмо  Алмуша  сына  Шилки

йылтывара, царя "славян",  к  повелителю правоверных ал-Муктадиру, в котором

он просит  его  о  присылке к нему кого-либо,  кто  наставил бы  его в вере,

преподал бы ему законы ислама,  построил бы  для него мечеть, воздвиг бы для

него кафедру, чтобы он установил  на  ней от  его [халифа] имени хутбу в его

[собственной]  стране  и во всех областях  его государства, и  просит  его о

постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников [речь

идет о защите от царя хазар], - было дано  согласие на то,  о чем он просил.

Посредником  в  этом  деле  был Назир  ал-Харами. А  я был  уполномочен  для

прочтения  ему [царю]  письма  и  вручения того, что  отправлялось к нему [в

качестве  подарков]  и для  надзора  за факихами и муаллимами.  И  ему  были

пожалованы  деньги,  доставлявшиеся ему  для упомянутой нами постройки и для

уплаты [жалованья] факихам и муаллимам. [Далее следуют подробности взыскания

этих денег с  одного из поместий в Хорезме и имена участников миссии]. Итак,

мы отправились из Города Мира [Багдада] в четверг, по прошествии одиннадцати

ночей [месяца] сафара триста девятого года [21 июня 921 г.]" [11].

     Как видим,  экспедиция состоялась гораздо позже  описанных в предыдущем

разделе событий. Но с точки зрения обычаев и правил соседей-язычников хазар,

это вряд  ли имеет значение; то, что мы узнаем о жизни этих кочевых  племен,

дает  некоторое  представление о  жизни  хазар  в более  ранний период -  до

обращения в  иудаизм, когда они  были  приверженцами  шаманизма, сходного  с

верованиями их соседей во времена Ибн Фадлана.

     Посольство двигалось  неспешно  и,  видимо, без  происшествий, пока  не

достигло Хорезма, пограничной  провинции Халифата к югу от Аральского  моря.

Эмир Хорезма попытался отговорить путников от  продолжения  пути, утверждая,

что  между его страной  и царством  булгар  живут  "тысячи племен неверных",

которые   не  отпустят  послов  живыми.  В  действительности   эти   попытки

воспрепятствовать  исполнению приказов  Халифа о  беспрепятственном пропуске

посольства могли быть вызваны другими  соображениями: догадкой,  что  миссия

косвенно направлена против хазар, с которыми эмир Хорезма активно торговал и

дружил.  Однако в конце концов он уступил, и экспедиции было дозволено дойти

до  Ургенча  в устье  Амударьи. Здесь ей пришлось  три месяца зимовать из-за

лютых холодов, о  которых арабские путешественники всегда повествуют  весьма

пространно:

     "Итак, мы оставались в Джурджании [Ургенче много] дней. И замерзла река

Джейхун [Аму-Дарья] от  начала до конца ее;  и была толщина льда  семнадцать

четвертей.  Кони,  мулы,  верблюды  и  повозки  проезжали  через  него,  как

проезжают по дорогам, - он был тверд, не сотрясался. И оставался  он в таком

виде  три  месяца. И мы увидели такую  страну,  что думали  не  иначе  врата

Замхарира открылись  из  нее  на  нас.  Снег  в ней падает  не иначе,  как с

порывистым сильным ветром.  [...] И  действительно, я видел тамошний холод в

воздухе и то, что в ней  [в Джурджании] базар  и улицы, право же, пустеют до

такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит

никого, и не встречается ему  ни один человек. Не раз  выходил я из  бани и,

когда  входил в дом, то смотрел на свою бороду, а она сплошной кусок  снега,

так что я бывало  оттаивал ее  у огня. И, право же, бывало  я спал  в "доме"

внутри  дома. А  именно - в нем была [помещена] тюркская юрта  из  войлоков,

причем я был укутан в одежды и меха, и [все же] иногда моя щека примерзала к

подушке" [12].

     Примерно  в середине  февраля  стало теплеть. Чтобы  пересечь  северные

степи,  посольство присоединилось  к большому каравану из пяти тысяч людей и

трех  тысяч   лошадей,  предварительно  купив  необходимые  для  путешествия

принадлежности:  тюркских  верблюдов, дорожные  мешки  из верблюжьих кож для

переправы через  реки, хлеба, проса и сушеного мяса  на три  месяца. Местные

жители  предупреждали,  что на  севере  их подстерегают  еще  более  сильные

холода, и советовали, как теплее одеться:

     "Те  из  жителей этой  страны, с которыми  мы  дружили,  предложили нам

воспользоваться [их] помощью  в  отношении  одежд и постараться  умножить их

количество. Они  представили это предприятие в ужасном виде и изобразили это

дело очень  трудным, но когда мы [все]  это  сами увидели, то это  оказалось

вдвое  большим  того,  что  нам было описано. Итак, на каждом  из  нас  была

куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее кобеняк и бурнус, из

которого  видны  были только  два  глаза,  шаровары  одинарные  и  другие  с

подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи  и поверх сапог  другие сапоги,

так что каждый из  нас, когда  ехал верхом на верблюде, не мог двигаться  от

одежд, которые были на нем" [13].

     Одним словом, привередливому арабу Ибн Фадлану не понравился ни климат,

ни народ Хорезма:

     "Они  [хорезмийцы]  самые  дикие  люди  и по  разговору  и по природным

качествам. Их разговор похож на то, как кричат скворцы. В стране Хорезм есть

селение  на  [расстоянии]  дня  [пути]  от  Джурджании, называемое  Ардакуа.

Население его называется кардалийцы. Их разговор похож на кваканье  лягушек.

Они отрекаются  от повелителя правоверных Али ибн-абу-Талиба,  - да будет им

доволен Аллах, - при окончании каждой молитвы" [14].

     Выйдя в путь 3 марта, они остановились на ночь в караван-сарае Замджан,

а это и есть Врата тюрок; на другой день они достигли остановки Джит; дальше

начиналась безлюдная  пустыня,  за  которой  лежала  территория тюрок-гуззов

[15].  Оказавшись  на чужой  земле,  миссия  "доверила  свою  судьбу  Аллаху

могучему и великому". Как-то раз в сильный  холод ехавший рядом  с послами и

переводчиком тюрок  спросил Ибн Фадлана: "Чего хочет господь наш от нас? Вот

он убивает нас холодом, и если бы мы знали, чего он хочет, мы непременно это

ему дали бы". На что Ибн Фадлан отвечал: "Он [Аллах]  хочет от вас, чтобы вы

сказали: "Нет  Бога, кроме  Аллаха"". Тюрок же засмеялся и сказал:  "Если бы

нас этому научили, мы обязательно это сделали бы" [16].

     Ибн Фадлан пересказывает  много подобных  эпизодов, не замечая, что они

свидетельствуют  о независимости ума  его собеседников.  Презрение к власти,

проявляемое  кочевыми  племенами,  также  не вызывает  симпатии  у  посланца

багдадского двора. Следующий  эпизод тоже произошел в  стране могущественных

тюрков-гуззов, плативших дань хазарам и, по некоторым источникам, состоявших

с ними в близком родстве (127; З6а):

     "Нас встретил один человек из тюрок с презренной внешностью, оборванец,

тощего вида, жалкий по существу. А на нас напал сильный дождь. Он же сказал:

"Стойте!" И караван  остановился  весь  в целом,  а именно около  трех тысяч

лошадей и пяти тысяч человек. Потом  он сказал: "Ни один из вас не пройдет!"

И  мы остановились,  повинуясь его  приказанию*.  Мы сказали ему: "Мы друзья

Кюзеркина". Он стал смеяться и  говорит: "Кто такой Кюзеркин?  Я испражняюсь

на бороду Кюзеркина". Потом он  сказал: "Паканд", что  значит хлеб  на языке

Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: "Проезжайте,

я смилостивился над вами"" [17].

     *  Очевидно,  предводители  большого  каравана  старались  любой  ценой

избежать столкновения с гуззами.

     Демократичный способ принятия решений, практиковавшийся гуззами, ставил

в тупик представителя авторитарной теократии:

     "Они  кочевники,  -  дома у  них  из  шерсти,  они  то  останавливаются

[табором], то отъезжают. Ты видишь их дома то в одном месте, то те же  самые

в  другом   месте,  в  соответствии  с  образом  жизни  кочевников  и  с  их

передвижением. И вот они в  жалком  состоянии. К тому же они, как блуждающие

ослы,  -  не изъявляют  покорности  Аллаху, не  обращаются  к  разуму  и  не

поклоняются   ничему,   но  называют  своих  старейшин  "господами".   Когда

кто-нибудь из них просит в чем-либо совета у своего главаря, он говорит ему:

"Господи! Что  я сделаю в таком-то  и таком-то [деле]?" Дела  их  [решаются]

советом между ними. Однако, когда они сойдутся на чем-либо и решатся на это,

приходит затем самый ничтожный из  них и самый жалкий и отменяет то, на  чем

они уже сошлись" [18].

     Сексуальные  нравы  гуззов  -  и  других  племен -  представляли  собой

поразительное сочетание свободы и дикости:

     "Их  женщины не закрываются ни от  их  мужчин,  ни  от  посторонних,  и

женщина не закрывает также  ничего из своего тела ни от кого из людей. Право

же, как-то однажды мы остановились у [одного] человека из их числа. Мы сели,

и жена этого человека [была] вместе с нами. И  вот, разговаривая с нами, она

раскрыла свой "фардж"  и почесала его, в то время как мы на нее смотрели. Мы

же закрыли  свои лица  руками и сказали:  "Господи,  помилуй!". Тогда муж ее

засмеялся  и  сказал переводчику:  "Скажи  им:  она  открывает  это  в вашем

присутствии,  и вы  видите  его,  а  она  охраняет  его  так, что к нему нет

доступа.  Это лучше,  чем  если  бы  она  его  закрывала  и  [вместе  с тем]

предоставляла  пользоваться  им".  Они  [гуззы]  не  знают  блуда.  Но  если

относительно кого-либо они откроют  какое-нибудь дело,  то они разрывают его

на две  половины,  а именно:  они  сужают  промежуток  [между] ветвями  двух

деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и находящийся

при выпрямлении их разрывается" [19].

     Автор  не  говорит, распространяется  ли  наказание  и на провинившуюся

женщину. Позже, рассказывая о волжских булгарах, он описывает не менее дикий

способ рассечения прелюбодеев топором от затылка до бедер; так наказывают  и

мужчину,  и женщину. Ибн  Фадлан  с удивлением  далее отмечает,  что женщины

булгаров при  купании в реках не закрываются от  мужчин и так же, как гуззы,

не знают телесного стыда.

     Что касается гомосексуализма,  который в арабских странах воспринимался

как само  собой  разумеющееся  явление, то  тюрки, по  словам  Ибн  Фадлана,

относились  к нему  как к страшному греху. Впрочем, доказательством этого  у

него  служит  всего  один  эпизод,  когда  соблазнитель  "безбородого  юнца"

отделался штрафом в 400 овец.

     Привычный  к роскошным купальням Багдада,  наш  путешественник  не  мог

выносить неопрятность  тюрок.  "Они  не очищаются ни от экскрементов, ни  от

урины, и не омываются  от половой нечистоты и не совершают ничего подобного.

Они не  имеют никакого дела с  водой,  особенно  зимой". Когда  предводитель

войска  гуззов  снял  свою роскошную  парчовую одежду,  чтобы  надеть новую,

преподнесенную  в дар послами, они увидели  на нем "куртку, - она  распалась

[лохмотьями]  от грязи, так как правила  их [таковы],  что никто  не снимает

прилегающую  к  телу  одежду,  пока  она  не  рассыплется  на  куски"  [20].

Представители другого тюркского племени, башкиры, "бреют  свои бороды и едят

вшей.  [Вот] один из них тщательно исследует швы  своей  куртки и разгрызает

вшей своими зубами. Право  же, был с  нами один  человек из  их  числа,  уже

принявший ислам и служивший у нас.  Однажды я видел, как он  поймал  вошь  в

своей  одежде, он раздавил  ее своими ногтями,  потом слизнул  ее и  сказал,

когда увидел меня: "Прекрасно"" [21].

     Картина  в целом  малоприятная. Наш изнеженный  путешественник  глубоко

презирал варваров. Но презрение вызывала  у  него  только грязь и то, что он

считал непристойным телесным оголением; дикость же  наказаний  и  жертвенных

ритуалов  оставляет  его безразличным.  Например,  то, как булгары карают за

человекоубийство, он  описывает с отстраненным интересом, без гнева, который

обуревает его  по другим поводам: "И  если один человек из них убьет другого

человека намеренно, они казнят  его  [в возмездие] за него. Если же он убьет

его  нечаянно, то делают  для него  ящик из дерева халанджа [березы], кладут

его  внутрь [этого  ящика],  заколачивают его над  ним  [гвоздями] и  кладут

вместе  с  ним  три лепешки  и кружку с  водой. Они  водружают  для него три

бревна, наподобие палок верблюжьего  седла,  подвешивают его  между  ними  и

говорят:  "Мы  помещаем  его  между  небом  и  землей,  чтобы  постигло  его

[действие] дождя и солнца. Авось Аллах смилостивится над ним". И он остается

подвешенным, пока не износит его время и не развеют его ветры" [22].

     Так  же невозмутимо  он описывает  погребальное  жертвоприношение сотен

коней у гуззов и жуткое ритуальное убийство рабыни во время похорон знатного

руса* у могилы ее хозяина.

     * То есть из викингов, основателей первых русских поселений.

     О  языческой  религии  автор  рассказывает мало,  разве что фаллический

культ  башкир  вызывает  у  него интерес: ""Каждый из  них вырубает  палочку

величиной  с фалл и вешает ее  на себя.  И  если  он захочет  отправиться  в

путешествие или встретит врага, то  целует ее,  поклоняется ей и говорит: "О

господи,  сделай для  меня  то-то  и то-то". Я  сказал  переводчику: "Спроси

кого-либо из них, какое у них оправдание этому [действию] и почему он сделал

это  своим  господом"."  Он [спрошенный]  сказал:  "Потому  что я  вышел  из

подобного этому и  не  знаю относительно самого себя иного  создателя, кроме

этого"". Далее Ибн Фадлан добавляет: "Кое-кто из них говорит будто бы у него

двенадцать  господов:  у  зимы господь, у  лета господь,  у дождя господь, у

ветра господь, у деревьев  господь,  у людей  господь, у  лошадей господь, у

воды господь, у  ночи  господь, у  дня господь,  у  смерти господь,  у земли

господь,  а  господь, который на  небе,  самый больший  из  них.  Однако  он

объединяется с теми в  согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его

сотоварищ.  [...] Мы видели,  как  [одна]  группа из них  поклоняется змеям,

[другая] группа поклоняется  рыбам,  [еще одна] группа поклоняется журавлям"

[23].

     У волжских булгар Ибн Фадлан обнаружил странный обычай:

     "Если  они увидят человека, обладающего  подвижностью и  знанием вещей,

они говорят:  "Этот более всего достоин служить  нашему господу". Итак,  они

берут его, кладут  ему  на  шею  веревку и  вешают его на дерево, пока он не

распадется на куски" [24].

     Комментируя  этот отрывок,  известный турецкий востоковед  Зеки  Валиди

Тоган, выдающийся  исследователь Ибн Фадлана и его времени, пишет (127; 50):

"Нет  ничего загадочного в  жестоком  обращении булгар  с людьми выдающегося

ума.  Оно опиралось на простое  и  трезвое  желание  среднего человека вести

нормальную  жизнь, избегать любого риска или  приключения, в которые его мог

бы  втравить  "гений"".  Далее  он приводит  татарскую  поговорку:  "Если ты

слишком много знаешь, тебя повесят, если ты слишком скромен, тебя затопчут".

Он делает  вывод,  что  жертву  "надо  воспринимать  не просто как  знающего

человека,  а как непокорного гения,  нестерпимого умника".  Получается,  что

этот  обычай служит  средством общественной  защиты  от  перемен, наказанием

нонконформистов и потенциальным новаторам*. Однако несколькими строками ниже

тот же автор допускает иную интерпретацию явления:

     "Ибн Фадлан описывает не просто убийство  умников, а  один из языческих

обычаев:  человеческое жертвоприношение,  принесение  в жертву Богу наиболее

выдающихся из людей.  Эту церемонию проводили, наверное, не простые булгары,

а  их  "табибы",  или  знахари,  шаманы,  которым  и  у  булгар, и  у  русов

принадлежала   власть  над  жизнью  и  смертью  людей  во  имя  культа.   По

свидетельству Ибн Русте, у русов знахари могли любому надеть на шею  веревку

и  повесить на  дереве в  качестве мольбы о божьей милости. Сделав так,  они

говорили: "Это подношение Богу"".

     * В подкрепление своей аргументации автор приводит турецкие  и арабские

цитаты  в   оригинале,  без  перевода   -  досадная   привычка   современных

специалистов.

     Возможно, в  таких случаях  действовали  оба мотива вместе: "Раз жертва

необходима, давайте жертвовать смутьянами" [25].

     Как мы увидим, человеческое  жертвоприношение практиковалось и хазарами

-  в  том числе  ритуальное убийство  царя  в конце его  царствования. Можно

предположить, что между обычаями  племен, описанных Ибн Фадланом, и обычаями

хазар  существовали и  другие  сходства.  К  сожалению,  посетить  хазарскую

столицу он не мог, и потому был вынужден полагаться на сведения, почерпнутые

на территориях, подвластных хазарам, в особенности при булгарском дворе.