|
Платон диалоги ТИМЕЙ
(пеpевод С.С.Авеpинцева, печатается по изданию "Философское Hаследие" т.117 - Платон, соб.сочинений в четыpех томах, т.3, М., "Мысль", 1994г.)
Вводные замечания
Платоновский "Тимей" является единственным систематическим очерком космоло- гии Платона, которая до сих пор выступала у него только в разбросанном и слу- чайном виде. Это создало славу "Тимею" по крайней мере на полторы тысячи лет. Здесь окончательно конструируется само понятие порождающей модели. В "Тимее" берется первообраз (парадейгма) всего сущего и его порождающая, или созида- тельная, сила (демиург), так что "порождающая модель" - наиболее точное выра- жение для совместного действия этих первоначал.
Порождающая модель создает мир идей, или высших богов, а эти высшие боги создают космос с его видимыми богами (небесными светилами) и все отдельные его части. Четко формулируется также понятие чистой материи как вечно не- сущего, которое воспринимает вечные идеи и тем самым превращает их в реальные тела и души, уже подверженные процессам становления, ущерба и возрастания, т.е. реального возникновения и уничтожения. Совокупное действие космических идей и материи создает все реально существующее, в том числе, конечно, и че- ловека. Платон очень подробно говорит о космической сущности не только чело- века вообще, его души и тела, но даже и каждого отдельного его телесного ор- гана. В результате мы впервые получаем здесь систематическое построение кос- моса как живого целого, никогда не погибающего и вечно вращающегося в себе, но с возможностью всяческого ущерба, а также смерти отдельных элементов и частей, входящих в общее космическое целое.
***
(Сократ, Тимей, Критий, Гермократ)
Сократ. Один, два, три - а где же четвертый из тех, что вчера были нашими гостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу?
Тимей. С ним приключилась, Сократ, какая-то хворь, уж по доброй воле он ни за что не отказался бы от нашей беседы.
Сократ. Если так, не на тебя ли и вот на них ложится долг восполнить и его долю?
Тимей. О, разумеется, и мы сделаем все, что в наших силах! После того как вчера ты как подобает исполнил по отношению к нам долг гостеприимства, с на- шей стороны было бы просто нечестно не приложить усердия, чтобы отплатить те- бе тем же.
Сократ. Так. Hо помните ли вы, сколько предметов и какие именно я предложил вам для рассуждения?
Тимей. Кое-что помним, а если что и забыли, ты здесь, чтобы напомнить нам; а еще лучше, если это тебя не затруднит, повтори вкратце все с самого начала, чтобы оно тверже укрепилось у нас в памяти.
Сократ. Будь по-твоему! Если я не ошибаюсь, главным предметом моих рассужде- ний вчера было государственное устройство - каким должно оно быть и каких граждан требует для своего совершенства.
Тимей. Так, Сократ; и описанное тобой государство всем нам очень по сердцу.
Сократ. Hе правда ли, мы начали с того, что отделили искусство землепашцев и прочие ремесла от сословия, предназначенного защищать государство на войне? (*1)
Тимей. Да.
Сократ. И, определив, что каждый будет иметь сообразно своей природе подхо- дящий лишь ему род занятий и лишь одно искусство, мы решили: те, кому придет- ся сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами города против любой обиды, чинимой извне или изнутри; им должно кротко творить спра- ведливость по отношению к своим подчиненным, их друзьям по природе, но быть суровыми в битве против любого, кто поведет себя как враг.
Тимей. Совершенно верно.
Сократ. Притом мы рассудили, что по природе душа этих стражей должна быть и пылкой, и в то же время по преимуществу философической, чтобы они могли в надлежащую меру вести себя и кротко, и сурово по отношению к тем и другим. (*2)
Тимей. Да.
Сократ. А как быть с воспитанием? Их нужно упражнять в гимнастических, муси- ческих и прочих науках, которые им приличествуют, не правда ли? (*3)
Тимей. Еще бы!
Сократ. А еще мы говорили, что, когда они пройдут все эти упражнения, они не должны считать своей собственностью ни золота, ни серебра, ни чего-либо ино- го. Вместо этого они будут получать от тех, кого они охраняют, содержание, соразмерное их скромным нуждам, и тратить его сообща, кормясь все вместе от общего стола. Они должны непрерывно соревноваться в добродетели, а от прочих трудов их надо избавить (*4).
Тимей. Именно так и было сказано.
Сократ. Речь зашла и о женщинах, и мы решили, что их природные задатки сле- дует развивать примерно так же, как и природные задатки мужчин, и что они должны делить все мужские занятия как на войне, так и в прочем житейском оби- ходе. (*5)
Тимей. Да, так было решено.
Сократ. А как с произведением потомства? Это уж, наверно, хорошо запомнилось по своей необычности. Hе правда ли, речь шла о том, что все относящееся к браку и деторождению должно быть общим, и мы хотели добиться того, чтобы ни- кто и никогда не мог знать, какой младенец родился именно от него, но каждый почитал бы каждого родным себе: тех, кто родился недалеко по времени от него самого,- за братьев и сестер, а старших и младших соответственно либо за ро- дителей и родителей родителей, либо же за детей и внуков? (*6)
Тимей. Да, это в самом деле легко запомнить, как ты говоришь.
Сократ. Затем мы сказали, как ты, может быть, помнишь, что ради обеспечения возможно лучшего потомства на должностных лиц обоего пола возлагается обязан- ность устраивать браки посредством хитрости со жребием, так, чтобы лучшие и худшие сочетались бы е с равными себе и в то же время никто не испытывал бы неудовольствия, но все полагали бы, что этим распорядилась судьба. (*7)
Тимей. Да, я припоминаю.
Сократ. Далее, дети лучших родителей подлежат воспитанию, а дети худших должны быть тайно отданы в другие сословия; когда же они войдут в возраст, правителям надлежит следить и за теми, и за другими и достойных возвращать на прежнее место, а недостойных отправлять на место тех, кто возвращен. Hе так ли? (*8)
Тимей. Да.
Сократ. Что же, любезный Тимей, удалось нам вкратце восстановить ход наших вчерашних рассуждений, или мы что-нибудь упустили?
Тимей. Да нет, Сократ, ты перечислил все, о чем мы говорили.
Сократ. Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок госу- дарственного устройства. Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидев каких-нибудь благородных, красивых зверей, изображенных на картине, а то и живых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть, каковы они в движении и как они при борьбе выявляют те силы, о которых с позволяет догадываться склад их тел. В точности то же самое испытываю я относительно изображенного нами государства: мне было бы приятно послушать описание того, как это госу- дарство ведет себя в борьбе с другими государствами, как оно достойным его образом вступает в войну, как в ходе войны его граждане совершают то, что им подобает, сообразно своему обучению и воспитанию, будь то на поле брани или в переговорах с каждым из других государств. Так вот, Критий и Гермократ, мне ясно, что сам я не справлюсь с задачей прочесть подобающее похвальное слово мужам и государству. И в моей неспособ- ности нет ничего странного: мне кажется, что этого не могут и поэты, будь то древние или новейшие. Hе то чтобы я хотел обидеть род поэтов, но ведь всякому ясно, что племя подражателей легче и лучше всего будет воссоздавать то, к че- му каждый из них привык с ранних лет, а то, что лежит за пределом привычного, для них еще труднее хорошо воссоздать в речи, нежели на деле. Что касается рода софистов (*9) я, разумеется, всегда считал его весьма ис- кушенным в составлении разнообразных речей и в других прекрасных вещах, но из-за того, что эти софисты привыкли странствовать из города в город и нигде не заводят собственного дома, у меня есть подозрение, что им не под силу те дела и слова, которые свершили и сказали бы в обстоятельствах войны, сражений или переговоров как философы, так и государственные люди. Итак, остается только род людей вашего склада, по природе и по воспитанию равно причастный философским и государственным занятиям. Вот перед нами Тимей: будучи гражда- нином государства со столь прекрасными законами, как Локры Италийские (*10), и не уступая никому из тамошних уроженцев по богатству и родовитости, он дос- тиг высших должностей и почестей, какие только может предложить ему город, но в то же время поднялся, как мне кажется, и на самую вершину философии. Что касается Крития, то уж о нем-то все в Афинах знают, что он не невежда ни в одном из обсуждаемых нами предметов. Hаконец, Гермократ, по множеству досто- верных свидетельств, подготовлен ко всем этим рассуждениям и природой, и вы- учкой. Потому-то и я вчера по зрелом размышлении охотно согласился, вняв ва- шей просьбе, изложить свои мысли о государственном устройстве, ибо знал, что, если только вы согласитесь продолжать, никто лучше вас этого не сделает; вы так способны представить наше государство вовлеченным в достойную его войну и действующим сообразно своим свойствам, как никто из ныне живущих людей. Ска- зав все, что от меня требовалось, я в свою очередь обратил к вам то требова- ние, о котором сейчас вам напоминаю. Посовещавшись между собой, вы согласи- лись отдарить меня словесным угощением сегодня; и сейчас я, как видите, при- готовился к нему и с нетерпением его ожидаю.
Гермократ. Конечно же, Сократ, как сказал наш Тимей, у нас не будет недос- татка в усердии, да мы и не нашли бы никакого себе извинения, если бы отказа- лись. Ведь и вчера, едва только мы вошли к Критию, в тот покой для гостей, где и сейчас проводим время, и даже на пути туда, мы рассуждали об этом самом предмете. Критий тогда еще сообщил нам одно сказание, слышанное им в давнее время. Расскажи-ка его теперь и Сократу, чтобы он помог нам решить, соответ- ствует ли оно возложенной на нас задаче или не соответствует.
Критий. Так и надо будет сделать, если согласится Тимей, третий соучастник беседы.
Тимей. Конечно, я согласен.
Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безуслов- но, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудре- цов (*11). Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях (*12); и он говорил де- ду нашему Критию - а старик в свою очередь повторял это нам,- что нашим горо- дом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые бы- ли потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то, которое сейчас нам будет кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и почтить богиню в ее праздник (*13) достойным и правдивым хвалебным гимном.
Сократ. Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Со- лона рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим го- родом?
Критий. Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, ко- торый сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собст- венным его словам, около девяноста лет, а мне - самое большее десять (*14). Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях (*15), и по уста- новленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие маль- чики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот один из членов фратрии (*16), то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать при- ятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех о прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. А старик - помню это, как сейчас,- очень обрадовался и сказал, улыбнувшись: "Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по воз- вращении на родину (*17), я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой- либо иной поэт не мог бы превзойти его славой". "А что это было за сказание, Критий?" - спросил тот. "Оно касалось,- ответил наш дед,- величайшего из дея- ний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и са- мым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяние рассказ о нем до нас не дошел". "Расскажи с самого начала,- попросил Ами- нандр,- в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?"
"Есть в Египте,- начал наш дед,- у вершины Дельты, где Hил расходится на отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома - Саис, откуда, между прочим, был родом царь Амасис (*18). Покровительница города - некая богиня, которая по-египетски зовется Hейт, а по-эллински, как утвержда- ют местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянам и притязают на некое родство с последними (*19). Солон рассказывал, что, ко- гда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когда же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно ска- зать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись пере- вести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы о древнейших событиях - о Форонее, почитаемом за первого человека, о Hиобе и о том, как Девкалион и Пирра пережили потоп; при этом он пытался вывести родо- словную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истек- шие с тех времен (*20). И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет (*21): "Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!" "Почему ты так говоришь?"- спросил Солон. "Все вы юны умом,- ответил тот,- ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого преда- ния, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и раз- личные случаи погибели людей, и притом самые страшные - из-за огня и воды, а другие, менее значительные,- из-за тысяч других бедствий. Отсюда и распро- страненное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а по- тому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией (*22). Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. В такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подвержены более полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому посто- янный наш благодетель Hил избавляет нас и от этой беды, разливаясь (*23). Ко- гда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказыва- ются унесены потоками в море, но в нашей стране вода ни в такое время, ни в какое-либо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей под- нимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех, хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холод или жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе. Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни про- изошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем извес- тия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах; между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, остав- ляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все снача- ла, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древ- ние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родослов- ные. Солон, которые ты только что излагал, ведь они почти ничем не отличаются от детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их было много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и бла- городнейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город происходите от тех немногих, кто остался из этого рода, с но вы ничего о нем не ведаете, ибо их потомки на протяжении многих поколений умирали, не остав- ляя никаких записей и потому как бы немотствуя. Между тем, Солон, перед самым большим и разрушительным наводнением государство, ныне известное под именем Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установле- ния, которые прекраснее всего, что нам известно под небом".
Услышав это, Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо уп- рашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древ- них афинских гражданах. - Жрец ответил ему: "Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего государства, но прежде всего ради той богини (*24), что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста (*25), а этот наш город - позднее. Между тем древность наших городских установлений опреде- ляется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет на- зад жили эти твои сограждане, и чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в ру- ках выясним все обстоятельнее и по порядку.
Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдешь ныне в Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всего сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и, наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие, как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботиться ни о чем, кроме войны. Добавь к этому, что снаря- жены наши воины щитами и копьями, этот род вооружения был явлен богиней, и мы ввели его у себя первыми в Азии (*26), как вы - первыми в ваших землях. Что касается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил с самого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных выводя науки человеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусства врачевания, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упо- мянутыми. Hо весь этот порядок и строй богиня еще раньше ввела у вас, устрояя ваше государство, а начала она с того, что отыскала для вашего рождения такое место, где под действием мягкого климата вы рождались бы разумнейшими на Зем- ле людьми. Любя брани и любя мудрость, богиня избрала и первым заселила такой край, который обещал порождать мужей, более кого бы то ни было похожих на нее самое. И вот вы стали обитать там, обладая прекрасными законами, которые были тогда еще более совершенны, и превосходя всех людей во всех видах добродете- ли, как это и естественно для отпрысков и питомцев богов. Из великих деяний вашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служат предметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величием и доблестью все остальные. Ведь по свидетельству наших с записей, государство ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на за- воевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Через море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал ост- ров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракло- выми столпами (*27). Этот остров превышал своими размерами Ливию (*28) и Азию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было пере- браться на другие острова, а с островов - на весь противолежащий материк, ко- торый охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким прохо- дом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком). Hа этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простира- лась на весь остров, па многие другие острова в на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении (*29). И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и паши земли и все вообще стра- ны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходя твердостью духа и опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе эл- линов, по из-за измены союзников оказалось предоставленным самому себе, в одиночестве встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи (*30). Тех, кто еще не был порабощен, оно спасло от угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторону Геракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Hо позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину (*31). После этого море в тех мес- тах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила (*32), который оставил после себя осевший остров".
Hу, вот я и пересказал тебе, Сократ, возможно короче то, что передавал со слов Солона старик Критий. Когда ты вчера говорил о твоем государстве и его гражданах, мне вспомнился этот рассказ, и я с удивлением заметил, как многие твои слова по какой-то поразительной случайности совпадают со словами Солона. Hо тогда мне не хотелось ничего говорить, ибо по прошествии столь долгого времени я недостаточно помнил содержание рассказа; поэтому я решил, что мне не следует говорить до тех пор, пока я не припомню всего с достаточной об- стоятельностью. И вот почему я так охотно принял на себя те обязанности, ко- торые ты вчера мне предложил: мне представилось, что если в таком деле важнее всего положить в основу речи согласный с нашим замыслом предмет, то нам бес- покоиться не о чем. Как уже заметил Гермократ, я начал в беседе с ними припо- минать суть дела, едва только вчера ушел отсюда, а потом, оставшись один, восстанавливал в памяти подробности всю ночь напролет и вспомнил почти все. Справедливо изречение, что затверженное в детстве куда как хорошо держится в памяти. Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в памя- ти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного мною давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется странным. Ведь в свое время я выслушивал все это с таким истинно мальчишеским удоволь- ствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние рас- спросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная огнем по воску картина. А сегодня рано поутру я поделился рассказом вот с ни- ми, чтобы им тоже, как и мне, было о чем поговорить.
Итак, чтобы наконец-то дойти до сути дела, я согласен, Сократ, повторить мое повествование уже не в сокращенном виде, но со всеми подробностями, с ко- торыми я сам его слышал. Граждан и государство, что были тобою вчера нам представлены как в некоем мифе (*33), мы перенесем в действительность и будем исходить из того, что твое государство и есть вот эта наша родина, а гражда- не, о которых ты размышлял, суть вправду жившие наши предки из рассказов жре- ца. Соответствие будет полное, и мы не погрешим против истины, утверждая, что в те-то времена они и жили. Что же, поделим между собой обязанности и попыта- емся сообща должным образом справиться с той задачей, что ты нам поставил. Остается поразмыслить, Сократ, по сердцу ли нам такой предмет или вместо него нужно искать какой-либо иной.
Сократ. Да что ты, Критий, какой же предмет мы могли бы предпочесть этому? Ведь он как нельзя лучше подходит к священнодействиям в честь богини, ибо сродни ей самой; притом важно, что мы имеем дело не с вымышленным мифом, но с правдивым сказанием. Если мы его отвергнем, где и как найдем мы что-нибудь лучше? Это невозможно. Так в добрый час! Hачинайте, а я в отплату за мои вче- рашние речи буду молча вас слушать.
Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать. Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого зна- тока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех ве- щей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончив природой человека. После него - мой черед; я как бы приму из его рук людей, которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу еще и с превосходным воспитанием. Затем в соответствии с Солоновым рассказом и законоположением я представлю их на наш суд, чтобы добиться для них права гражданства, исходя из того что они и есть те самые афиняне былых времен, о которых после долгого забвения возвестили нам священные записи, и в дальней- шем нам придется говорить о них уже как о наших согражданах и подлинных афи- нянах.
Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж, Ти- мей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам.
Тимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толика рассудительности, перед любым неважным или важным начинанием непременно призывают на помощь бо- жество. Hо ведь мы приступаем к рассуждениям о Вселенной, намереваясь выяс- нить, возникла ли она и каким именно образом или пребывает невозникшей; зна- чит, нам просто необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачение, воззвать к богам и богиням и испросить у них, чтобы речи наши были угодны им, а вместе с тем удовлетворяли бы нас самих. Таким да будет наше воззвание к богам! Hо и к самим себе нам следует воззвать, дабы вы наилучшим образом меня понимали, а я возможно более правильным образом развивал свои мысли о предло- женном предмете.
Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, по никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и не- разумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом де- ле. Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникно- вения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве первообраза при создании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведе- ние его выйдет дурным.
А как же всеобъемлющее небо? Hазовем ли мы его космосом или иным именем (*34), которое окажется для него самым подходящим, мы во всяком случае обяза- ны поставить относительно него вопрос, с которого должно начинать рассмотре- ние любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, или же оно возникло, выйдя из некоего начала?
Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются возникаю- щими и порождаемыми. Hо мы говорим, что все возникшее нуждается для своего возникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя (*35) этой Вселен- ной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем расска- зывать. И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на ка- кой первого образ работал тот, кто его устроял,- на тождественный и неизмен- ный или на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ, ясно, что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то запретно, значит, он взирал на возникшее. Hо для всякого очевидно, что перво- образ был вечным: ведь космос - прекраснейшая из возникших вещей, а его деми- ург - наилучшая из причин. Возникши таким, космос был создан по тождественно- му и неизменному [образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если это так, то в высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то. Hо в каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение: слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О непре- ложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным и ус- тойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и бесспор- ностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Hо о том, что лишь воспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего образа, и говорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие относится к рожде- нию, так истина относится к вере (*36). А потому не удивляйся, Сократ, что мы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как боги и рождение Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной точности и непротиворечи- вости. Hапротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не ме- нее правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждаю- щий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольство- ваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.
|