СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН

ЗАПИСКИ О МОСКОВИТСКИХ ДЕЛАХ

Мы слышали в Московии, что по просьбе самого московского князя константинопольский патриарх прислал одного монаха по имени Максимилиана 29, чтобы он, по здравом обсуждении, привел в порядок все книги, правила и отдельные постановления, касающиеся веры. Сделав это и заметив многие весьма важные заблуждения, Максимилиан объявил князю, что он совершенный схизматик, потому что не следует ни греческому, ни римскому обрядам. Говорят, что он пропал немного спустя после того, как высказал это, и, по мнению многих, был утоплен, хотя князь и оказывал ему величайшее благоволение. Рассказывают, что на третий год после нашего пребывания в Московии Марк, один греческий купец из Кафы, говорил то же самое, и хотя за него усиленно ходатайствовал тогда турецкий посол, но он также был схвачен и приговорен к смерти. Грек Георгий, по прозванью Малый, казначей, канцлер и высший советник князя, немедленно был удален от всех должностей и подвергся опале, потому что благоприятствовал этому делу и [197] ходатайствовал за Марка. Но так как князь никак не мог обойтись без Георгия, то он снова был принят в милость, только ему дали другую должность. Это был муж необыкновенно ученый и искусный во многих делах; он прибыл в Московию вместе с матерью князя. Князь так уважал его, что, позвав его однажды к себе во время его болезни, приказал нескольким из самых знатных своих советников посадить его в повозку и принести во дворец. Но когда его привезли ко дворцу, он не позволил нести себя по такой высокой лестнице; его высадили из повозки, и он стал помаленьку взбираться к князю. Князь, нечаянно увидев его, начал сильно гневаться и приказал его принести к себе на носилках. Наконец, посоветовавшись с ним и окончив дело, он приказал снести его по лестнице на носилках и всегда потом носить вверх и вниз.

Преимущественная забота духовных состоит в том, чтобы всех приводить в свою веру. Монахи-отшельники уже давно обратили в христианскую веру большую часть идолопоклонников, издавна и часто проповедуя у них Слово Божие. Даже и теперь отправляются они в разные страны, лежащие на север и восток, куда достигают только с величайшим трудом и с опасностью чести и жизни. Они не ждут и не желают никакой от того выгоды, ибо, запечатлевая иногда учение Христово смертью, они стараются единственно только о том, чтобы сделать угодное Богу, наставить на истинный путь души многих, совращенных с него заблуждением, и приобрести их Христу.

Важнейший монастырь в Московии есть монастырь св. Троицы, отстоящий к западу от города Москвы на 12 германских миль. Говорят, что погребенный там св. Сергий творит многие чудеса; удивительное стечение племен и народов с благоговением прославляет его. Туда ездит часто сам князь, а народ стекается ежегодно в известные Дни и питается от щедрот монастыря. Утверждают, что там есть медный горшок, в котором варятся известные кушанья, и по большей части огородные овощи, и мало ли, много ли народу придет в монастырь, однако пищи всегда остается столько, что монастырский причт может быть сыт, так что никогда нет ни недостатка, ни излишка. [198]

Московиты хвалятся, что они одни только христиане, а нас они осуждают, как отступников от первой церкви и древних святых установлении. Если какой-нибудь человек нашей веры по доброй воле перейдет к московитам или же убежит к ним против воли господина, как будто для того, чтобы выучиться их вере и принять ее, то они утверждают, что не следует отсылать его или возвращать по требованию господина. Это я узнал по одному странному случаю, который я и приведу здесь. Когда я ехал в Московию, один знатный краковский обыватель поручил и почти против моей воли отдал мне на руки некоего Эразма, из почтенной фамилии Бетманов, юношу образованного, но который был до того предан пьянству, что иногда напивался до безумия и принуждал меня своими частыми попойками сажать его в кандалы. Однажды, сознавая за собой вину, он соединился с тремя московитами и с моим кучером, поляком, и в одну ночь убежал из Москвы, переплыл реку Оку и направил путь к Азову. Узнав об этом, князь немедленно разослал во все стороны своих курьеров (которых они называют гонцами), чтобы воротить беглецов с дороги. Гонцы наткнулись на стражей, которые расположены в тех местах против постоянных набегов татар и, рассказав им этот случай. склонили и их отправиться на лошадях для отыскания беглецов. Они встретились с человеком, который сказал им, что он давал ночлег пяти всадникам и что они принудили его показать им прямую дорогу в Азов. Стражи погнались по их следам и ночью увидели огонь, который они зажгли, В молчании, как змеи, они подползли к их лошадям, блуждавшим на пастбище около места ночлега, и отогнали их дальше. Когда мой кучер, проснувшись, хотел привести назад лошадей, которые далеко разбрелись, они выскочили на него из травы и, угрожая ему смертью, если он издаст хоть малейший звук, взяли и связали его. Потом они опять отогнали лошадей дальше, и когда беглецы один за другим хотели привести их назад, то таким же образом все по порядку были захвачены хитростью, исключая одного Эразма, который обнажил саблю и защищался, когда на него напали, и звал на помощь Станислава (это [199] было имя моего кучера). Но когда тот отвечал, что он в плену и связан, Эразм сказал: «И я не хочу быть свободным или жить, когда вы в плену» — и таким образом сдался, когда они находились всего в двух днях пути от Азова. По их возвращении я просил князя, чтобы мне отдали моих. Он отвечал, что никто не может отдать назад человека, который перешел к московитам для принятия истинной веры (они утверждают, как было сказано, что только одни они держат правую веру).Однако кучера моего он вскоре отдал мне назад. Но когда он отказался возвратить Эразма, то я сказал эконому — который нам был дан и которого они называют приставом, — что люди будут худо думать и говорить о князе, если он будет отнимать у послов их слуг. Чтобы не могли обвинять ни меня, ни князя, я просил у него позволения призвать Эразма и в присутствии его советников узнать от него самого об его желании. Когда это было сделано с согласия князя, я спрашивал у Эразма, хочет ли он остаться у князя для принятия религии, и на его утвердительный ответ сказал ему: «Хорошо постелешь, хорошо будешь лежать». Потом один литовец, бывший в свите графа Нугароля, отговаривал его от принятого им намерения и получил в ответ, что он боится моей строгости. Тогда литовец сказал ему, не хочет ли он воротиться, если граф примет его в свою свиту, — и он согласился. Когда это дело было доведено до сведения графа, он спрашивал у меня, соглашусь ли я? - на что я отвечал, что с моей стороны не будет препятствий. Ибо я и сам желал устроить так, чтобы родственники Эразма не истолковали этого дела иначе, нежели как оно случилось.

О ДЕСЯТИНАХ

Владимир, принявший таинство животворящего крещения в 6496 году, вместе с митрополитом Львом установил давать десятины со всех вещей — для бедных, сирот, немощных, старцев, пришельцев, пленных, для погребения бедных, для вспоможения тем, которые [200] имеют многочисленное потомство, и тем, у которых имущество истреблено огнем, и, наконец, для вспомоществования нуждам всех несчастных и церквям бедных монастырей, и преимущественно для облегчения участи живых и мертвых. Тот же Владимир подчинил духовной власти и суду всех игуменов, пресвитеров, диаконов и все духовное сословие: монахов, монахинь и женщин, которые делают просвиры для божественной службы и которых называют просвирнями; также жен и детей священников, врачей, вдов, повивальных бабок и тех, над которыми какой-нибудь святой совершил чудо, тех, которые отпущены на волю для спасения чьей-нибудь души, наконец, всех служителей монастырских и больничных, и тех, которые делают монашеские одежды. И так, если произойдет какая-нибудь ссора или несогласие между вы-шереченными лицами, то епископ, как прямой судья может рассматривать и решать их. Если же произойди какая-нибудь распря между ними и мирянами, то решается общим судом.

Епископы должны также определять разводы как между князьями, так и между боярами и всеми мирянами которые привязываются к наложницам. К епископскому суду также относится, если жена не повинуется мужу, если кто-нибудь уличен в прелюбодеянии, если кто-нибудь женился на единокровной, если супруги замышляют что-нибудь злое друг против друга, также гадания, чародейства, отравы, прения о ереси или прелюбодеянии и если сын сильно поносил или оскорблял родителей или сестер. Кроме того, к епископскому суду относится наказание содомитов, святотатцев, тех, которые грабят мертвых; тех, которые для чародейства отрывают частицу от изображений святых или от креста; тех, которые ввели в церковь или употребляли в пищу собаку, птицу или какое-нибудь другое нечистое животное. К тому же они должны наблюдать и установлять всякие меры. Но не должно удивляться, если вышесказанное окажется отличным от их правил и преданий, потому что они изменились по разным местам не столько от своей древности, сколько искажены от страсти их к деньгам. [201] Когда князь приглашает митрополита на пир, то, за отсутствием своих братьев, обыкновенно предлагает ему первое место за столом- Пригласив митрополита и епископов на похороны, с начала обеда он сам подает им пищу и питье, потом ставит своего брата или какого-нибудь вельможу, чтобы он заменил его до конца обеда.

Я получил также позволение посмотреть на их церемонии, которые совершаются в храмах в торжественные праздники. Таким образом, в оба мои посольства, в праздник Успения, т. е. 15 августа, я входил в большой храм в Кремле, устланный древесною зеленью, и видел князя направо у двери, в которую он вошел: он стоял у стены с открытою головой, опираясь на посох и держа перед собою в правой руке колпак; советники же стояли у колонн храма, куда провели и нас. По средине храма на досчатом возвышении стоял митрополит, в торжественном облачении, имея на голове круглую митру, сверху украшенную изображениями святых, а снизу — горностаевым мехом; он так же, как и князь, опирался на посох и, когда запели другие, молился со своими служителями. Потом, шествуя к алтарю и обратясь, против нашего обыкновения, налево, вышел через меньшую дверь, предшествуемый певчими, священниками и диаконами, из которых один нес на голове блюдо с хлебом, уже приготовленным для жертвоприношения, другой же — покрытую чашу; прочие несли все вместе образа святого Петра, Павла, Николая при громких восклицаниях и благоговении кругом стоящего народа. Некоторые из окрест стоящих восклицали: «Господи, помилуй!», другие, по отцовскому обычаю, касались лбом земли и плакали. Наконец народ различным образом чествовал и поклонялся вокруг носимым изображениям. Когда окончено было хождение вокруг и они вошли через среднюю дверь алтаря, началось богослужение или, как они называют, всевышняя служба. Все богослужение, или обедня, у них обыкновенно совершается на природном языке народа. Кроме того предстоящим читается Послания и Евангелие, соответствующее времени (дню), громким голосом и вне алтаря, чтобы более было слышно народу. В первое мое посольство, в этот же [202] праздник, я видел более ста человек, работавших во рву Кремля, потому что праздники соблюдают обыкновенно только одни князья и бояре, как мы скажем ниже.

СПОСОБ ЗАКЛЮЧЕНИЯ БРАКА

Зазорно и постыдно для молодого человека самому сватать девушку: дело отца предложить молодому человеку, чтобы он женился на его дочери. При этом у них в обычае говорить такие слова: «Так как у меня есть дочь, то я желал бы, чтобы ты был мне зятем». На это молодой человек говорит: «Если ты меня просишь в зятья и тебе так угодно, то я пойду к моим родителям и доложу им об этом». Потом, если родители и родственники будут согласны, то они сходятся вместе и толкуют о том, что отец даст дочери в приданое. Потом, порешив о приданом, назначают день свадьбы. Тем временем жениха не пускают в жилище невесты, и если он станет просить, чтобы по крайней мере ему можно было увидать ее, то родители обыкновенно отвечают: «Узнай, какова она, от других, которые ее знают». Доступ дается ему не прежде, как уже свадебный договор скреплен страхом огромного штрафа, так что жених не может отказаться без большой пени, если бы и хотел. В приданое большею частью даются лошади, одежды, копья, скот, рабы и тому подобное. Приглашенные на свадьбу редко дарят деньги, но посылают невесте подарки, которые жених тщательно замечает и откладывает. После свадьбы жених вынимает их по порядку и снова осматривает; те из них, которые ему нравятся и кажутся годными к употреблению, он посылает на рынок и приказывает ценовщикам оценить их поодиночке, а все остальные отсылает каждому особенно с благодарностью. За те, которые он удержал, в продолжение года он отплачивает деньгами по оценке или какою-нибудь другою вещью равного достоинства. Если же кто-нибудь ценит свой подарок выше, тогда жених немедленно прибегает к присяжным ценовщикам и принуждает хозяина вещи принять их оценку. Так же, если жених не отблагодарил [203] кого в течение года или не возвратил подарка, то он обязан удовлетворить того вдвойне. Наконец, если он не позаботился дать чей-нибудь подарок для оценки присяжным, то принужден сделать вознаграждение по воле и присуждению того, кто дал этот подарок. Этот самый обычай соблюдает народ при подарках всякого рода.

Они заключают брак не ближе четвертой степени родства или свойства, кроме того, считают за ересь родным братьям жениться на родных сестрах. Никто также не смеет жениться на сестре свояка. Так же весьма строго наблюдают, чтобы не соединились браком те, которые вошли между собою в духовное родство по крещению. Допускают еще, чтобы кто-нибудь женился на второй жене и сделался двоеженцем, но едва признают это законным браком. Жениться на третьей не позволяют без важной причины. Брать четвертую жену не допускают никого и считают это делом не христианским. Развод допускают и дают разводную грамоту; однако тщательно это скрывают, зная, что это противно религии и установлениям. Несколько прежде мы сказали, что сам князь развелся со своею супругою Соломонией за ее бесплодие, заключив ее в монастырь, и вступил в брак с Еленой, дочерью князя Василия Глинского, Несколько лет тому назад бежал из Литвы в Моско-вию некто князь Василий Бельский. Когда его друзья долго удерживали у себя его молодую супругу, на которой он недавно женился (ибо они думали, что он опять воротится из любви и тоски по молодой жене), Бельский отдал дело об отсутствии супруги на решение митрополита, и митрополит, посоветовавшись, сказал ему; «Так как не твоя вина, а скорее вина жены и родственников, что тебе нельзя жить с нею, то я делаю тебе послабление закона и отрешаю тебя от нее». Вскоре после этого Бельский женился на другой жене, происходившей из рода князей рязанских; от нее он имел также детей, которых мы ныне видим в большой силе у князя.

Они называют прелюбодеянием только связь с женою другого. Любовь супругов по большей части холодна, преимущественно у благородных и знатных, потому что они женятся на девушках, которых никогда прежде не [204] видали, а потом, занятые службой князя, принуждены оставлять их, оскверняя себя гнусным распутством на стороне.

Положение женщин самое жалкое. Ибо они ни одну женщину не считают честною, если она не живет заключившись дома и если ее не стерегут так, что она никогда не показывается в публику. Они почитают, говорю я, мало целомудренною ту женщину, которую видят чужие и посторонние. Заключенные дома, женщины занимаются только пряжей. Все домашние работы делаются руками рабов. Что задушено руками женщины — курица или какое-нибудь другое животное, — тем они гнушаются, как нечистым. У беднейших жены исправляют домашние работы и стряпают. Впрочем, желая в отсутствие мужей и рабов зарезать курицу, они выходят за ворота, держа курицу или другое животное и нож, и упрашивают проходящих мужчин, чтобы они убили сами.

Весьма редко пускают их в церковь и еще реже в общество друзей, разве только они очень стары и уже нет места никакому подозрению. Однако в известные дни, посвященные веселью, они позволяют женам и дочерям сходиться для забавы на приятных лугах: там, сидя на каком-то колесе, наподобие колеса Фортуны, они то поднимаются вверх, то опускаются вниз; или по-другому: вешают веревку, садятся на нее, их подталкивают, и они качаются взад и вперед; или наконец забавляются некоторыми известными песнями, ударяя в ладоши, а плясок вовсе не водят никаких. В Московии есть один немец, кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Поживши несколько времени с мужем, жена однажды сказала ему ласково: «Почему ты, дражайший супруг, не любишь меня?» Муж отвечал: «Напротив того, очень я люблю тебя». — «Я еще не имею, — сказала она, — знаков твоей любви». Муж спрашивал, каких знаков хочет она? Жена ему отвечала: «Ты никогда меня не бил». — «По правде, побои не казались мне знаками любви, — сказал муж, — но однако и с этой стороны я буду исправен». И, таким образом, немного спустя он ее жестоко побил и признавался мне, что после этого жена стала любить его гораздо [205] больше. Это он повторял потом очень часто и наконец в нашу бытность в Москве сломил ей шею и колени.

Все они признают себя холопами, т. е. рабами 30 князя.

Знатные также имеют рабов, большею частью купленных или пленных; свободные, которых они держат на своей службе, не вольны отходить во всякое время. Если кто-нибудь отойдет против воли своего господина, то никто его не берет. Если господин худо обращается с хорошим и полезным слугой, то приобретает дурную славу между другими и после того не может приискать себе других слуг.

Этот народ имеет более наклонности к рабству, чем к свободе, ибо весьма многие, умирая, отпускают на волю нескольких рабов, которые однако тотчас же за деньги продаются в рабство другим господам. Если отец продаст сына, как это в обычае, и сын каким-нибудь образом наконец сделается свободным, то отец, по праву отцовской власти, опять во второй раз может продать его. После же четвертой продажи он не имеет больше права над сыном. Казнить смертью рабов и других может только один князь.

О ВОЕННОМ ДЕЛЕ В РУССИИ 31

Через год или через два князь делает набор по областям и переписывает боярских детей, чтобы знать их число и сколько каждый имеет лошадей и служителей. Потом каждому определяет жалованье, как было выше сказано. Военную службу несут те, которые могут это по своему состоянию. Редко дается им покой, ибо князь воюет то с литовцами, то с ливонцами, то с шведами, то с казанскими татарами, — или если не ведет никакой войны, то обыкновенно каждый год ставит двадцать тысяч человек на страже в местах около Дона и Оки для предупреждения нападений и грабежей перекопских татар. Обыкновенно каждый год он вызывает их по очереди из их областей в Москву для исполнения всех должностей. В военное же время они не служат погодно и по очереди, но принуждены идти на войну все и каждый, как те, которые на жаловании, так и те, которые ожидают милости князя. [206]

Лошади у них небольшие, холощеные, без подков и с самой легкой уздой. Седла прилажены таким образом, чтобы можно было без труда оборачиваться на все стороны и натягивать лук. Они сидят на лошадях, до того согнув ноги, что не могут вынести удара дротиком или копьем немного посильнее. Весьма немногие употребляют шпоры, а [207] большая часть — плетку, которая всегда висит на мизинце правой руки, чтобы ее можно было сейчас схватить и употребить в дело, когда понадобится; если дойдет дело до оружия, то ее выпускают из руки и она висит по-прежнему.

Обыкновенное оружие — лук, стрелы, топор и палка в роде булавы, называемая по-русски кистенем, а по-польски — бассалык. Саблю употребляют богатейшие и благороднейшие. Длинные кинжалы, висящие наподобие ножей, бывают так запрятаны в ножны, что едва можно прикоснуться к верхней части рукоятки и схватить ее в случае нужды. Равным образом употребляют длинный повод от узды, на конце разрезанный, и привязывают его на палец левой руки, для того чтобы можно было брать лук и, оставив узду, употреблять его в дело. Хотя в одно и то же время они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако искусно и без всякого затруднения управляются с ними.

Некоторые из знатных употребляют латы, кольчугу, искусно сделанную будто из чешуи, и поручи; весьма немногие имеют шлем, заостренный кверху и с украшенной верхушкой.

Некоторые имеют одежду, подбитую хлопчатой бумагой, для защиты от ударов. Употребляют также пики.

Они никогда не употребляли в сражении ни пехоты, ни пушек 32; ибо все, что они ни делают, делают внезапно и быстро — нападают ли на неприятеля, преследуют ли его или бегут; таким образом, за ними не может следовать ни пехота, ни артиллерия.

Когда перекопский царь возвел на казанское царство своего племянника и на возвратном пути стоял лагерем в тридцати тысячах шагов от Москвы, то нынешний князь Василий, на следующий год после этого, расположился станом около реки Оки и в первый раз тогда употребил в дело пехоту и пушки, может быть, для того чтобы показать свое могущество, или смыть пятно, полученное в предыдущий год во время постыдного бегства, когда, как говорят, он прятался несколько дней под стогом сена, или наконец для того, чтобы дать отпор царю, который, по его предположению, снова собирался напасть на его [208] владения. В нашу бытность он действительно имел около 1500 человек пехоты из литовцев и других иностранцев, стекшихся из разных мест.

При первом натиске они очень смело нападают на неприятеля; но напор их непродолжителен, как будто они хотят сказать: «Бегите или мы побежим сами».

Они редко берут города с бою или сильным штурмом, но обыкновенно доводят до сдачи продолжительной осадой, голодом или изменой. Хотя Василий осаждал Смоленск и громил его пушками, которые частью привез с собою из Москвы, частью отлил во время осады, однакож ничего не сделал. Осаждал он и Казань с большою ратью и также с пушками, которые доставил туда по реке, но и тогда ничего не сделал; крепость была зажжена, совершенно сгорела и снова была выстроена вполне, а его воины тем временем не смели даже взобраться на обнаженный холм и занять его.

Ныне князь имеет пушечных литейщиков из немцев и итальянцев, которые, кроме пищалей, льют пушки, также ядра и пули такого же рода, какие употребляют и наши государи; однако они не умеют и не могут [209] пользоваться ими в сражении, потому что все полагают в быстроте. Они не знают, когда должно употреблять большие пушки, которыми разрушают стены, или малые, которыми разрывают ряды и останавливают натиск неприятелей.

Для стана выбирают весьма пространное место, где знатные люди раскидывают шатры; другие же вбивают в землю арку из кустарника, покрывают ее епанчами и прячут там седла, луки и тому подобное и сами укрываются под ней от дождя. Лошадей пускают на подножный корм, и по этой причине палатки их весьма удалены друг от друга. Они не укрепляют лагеря ни вагенбургом, ни рвом, ни другими преградами, если только место от природы не защищено или лесами, или рекою и болотами.

Кому-нибудь может показаться удивительным, что они, как я сказал, содержат себя и своих людей такое долгое время на таком маленьком жалованье; потому я скажу в немногих словах об их бережливости и воздержности в пище. У кого шесть, а иногда и больше лошадей, тот употребляет только одну из них под тяжести, для ношения необходимейших вещей. Во-первых, у него есть толченое просо в мешочке, длиною в две ладони; потом фунтов восемь или десять соленого свиного мяса; также соль в мешочке, смешанная, если он богат, с перцем. Кроме того, всякий носит с собою топор, трут, кастрюли или медный горшок и если приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит — и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей. Если господин слишком голоден, то съедает все, и, таким образом, иногда холопы превосходно постятся целые два или три дня. Если господин хочет отобедать получше, то к этому прибавляет маленькую частицу свинины. Я говорю это не о знатных, а о людях посредственного состояния. Вожди войска и другие военные начальники иногда приглашают к себе этих бедных людей, которые, хорошо отобедав, иногда в продолжение Двух или трех дней воздерживаются от пищи.

Но когда у них есть плоды, или чеснок, или лук, то они легко могут обойтись без всего другого. Намереваясь дать [210] сражение, они полагаются более на многочисленность сил, с которыми могут напасть на неприятеля, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска; сражаются счастливее издали, чем вблизи, и потому преимущественно стараются обойти неприятеля и напасть на него с тылу.

У них много трубачей; когда они затрубят, по отечественному обычаю все вместе, тогда услышишь чудные и необыкновенные созвучия. У них есть и другой род музыки, который на народном языке называется зурной. Когда они употребляют ее, то могут играть около часа без всякой остановки для вдыхания воздуха: наперед наполняют щеки воздухом, потом, как кажется, безостановочно играют на трубе, умея весьма часто втягивать воздух ноздрями.

Все они употребляют одинаковую одежду или убранство. Носят длинные кафтаны, без складок, с очень узкими рукавами, почти как у венгерцев. Узелки, которыми застегивается грудь, у христиан на правой стороне, у татар же, употребляющих одинаковую одежду, — на левой. Сапоги носят почти всегда красные и короче, нежели до колен, с подошвами, подбитыми железными гвоздиками. Воротники рубашек почти у всех украшены разными цветами; застегивают их пуговками, т. е. серебряными или медными позолоченными шариками, для украшения присоединяя к ним жемчуг.

Они опоясывают не живот, но бедра, и чем больше выдается живот, тем ниже спускают пояс, так же, как ныне это вошло в обычай у итальянцев и испанцев, а потом и у германцев.

ПОСТАНОВЛЕНИЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА, СДЕЛАННЫЕ В 7006 ГОДУ ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА 33

Когда подсудимый будет приговорен к одному рублю, то должен заплатить судье два алтына, писцу восемь денег. Если обе стороны помирятся, прежде нежели придут на место поединка, то должны платить судье и писцу [211] не менее, как если бы суд был произведен. Если придут па место поединка, которое назначать могут только окольничий и недельщик, и там помирятся, то должны платить судье, как выше сказано, окольничему — пятьдесят денег, недельщику — также пятьдесят денег и два алтына, писцу четыре алтына и одну деньгу. Если дойдут до поединка и один будет побежден, то виновный должен платить судье столько, сколько с него требуется, окольничему дать полтину и оружие побежденного, писцу — пятьдесят денег, неделыцику — полтину и четыре алтына. Если же поединок совершается по причине какого-нибудь пожара, убийства друга, похищения или кражи, тогда обвинитель, если победит, имеет получить то, о чем просил;

окольничему должно дать полтину и оружие побежденного, писцу — пятьдесят денег, неделыцику — полтину, вязчему (тому, который предписывает условия и сводит обе стороны на поединок) — четыре алтына; все оставшееся у побежденного следует продать и отдать судьям, самого же подвергнуть телесному наказанию по мере преступления.

Убийцы своих господ, предатели города, святотатцы, похитители людей, также те, которые тайком вносят веши в дом другого и говорят, что они украдены у них (их называют подметчиками), зажигатели и явные злодеи — подвергаются смертной казни.

Кто в первый раз будет уличен в воровстве, если только он не будет обвиняем в святотатстве или в похищении людей, того не должно наказывать смертью, но исправлять публичным наказанием, т. е. бить палками, а судья должен взыскать с него денежную пеню.

Если он будет пойман в воровстве во второй раз и не будет иметь чем удовлетворить обвинителя или судью, то должен быть наказан смертью.

Если уличенный вор не будет иметь чем удовлетворить обвинителя, то выдается обвинителю, подвергнувшись палочным ударам.

Если кто обвинен в воровстве и какой-нибудь честный человек клятвою утвердит, что он и прежде был уличен в воровстве или мирился с кем-нибудь вследствие воровствa, тогда он наказывается смертью, без всякого [212] суда; с имуществом же его должно поступить так, как выше сказано.

Если человек низкого сословия или подозрительной жизни будет обвинен в воровстве, то призывается к допросу. Если же он не может быть уличен в воровстве, то, представив поручителей, отпускается до дальнейшего исследования.

За письменное решение или за произнесенный приговор должно платить судье с одного рубля девять денег, дьяку, который имеет печать, — один алтын, писцу — три деньги.

Областные начальники, которые не имеют власти, разобрав дело, решать и произносить приговор, должны присуждать одну из сторон к платежу нескольких рублей, потом отсылать решение к установленным судьям; если оно покажется им правым и согласным со справедливостью, то должно платить с каждого рубля судье по одному алтыну, дьяку же — четыре деньги.

Кто хочет обвинить другого человека в воровстве, грабеже или человекоубийстве, тот приезжает в Москву и требует, чтобы такой-то был призван в суд. Ему дается неделыцик, который назначает срок виновному и приводит его в Москву. Виновный, представленный в суд, большею частью отвергает взводимое на него преступление. Если истец приводит свидетелей, тогда спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова. Обыкновенно на это отвечают: «Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю». Бели они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый тотчас вступается и возражает против свидетельств и самих лиц, говоря: «Требую, чтобы мне назначена была присяга, и вверяю себя Божией правде, требую поля и поединка». И таким образом, по отечественному обычаю, им назначается поединок.

Каждый из них может поставить на поединок вместо себя кого-нибудь другого; также каждый может взять себе какое угодно оружие, исключая пищали и лука. Обыкновенно же они имеют продолговатые панцири, иногда двойные, латы, поручи, шлем, пику, топор и в руке какое-то железо, вроде кинжала, но острое с обоих концов; они [213] так проворно употребляют его одной рукой, что оно не затрудняет их ни в какой схватке и не выпадает из рук. Им большей частью пользуются они в пешем бою.

Начинают бои сперва пикой, потом употребляют в дело другое оружие. В продолжение многих лет московиты, бившиеся с иностранцами, с германцами, поляками или литовцами, большею частью были побеждаемы. Когда же весьма недавно один литовец, 26 лет от роду, был убит на поединке с одним московитом, который вышел победителем более чем из двадцати поединков, то князь разгневался и приказал немедленно призвать его, чтобы на него посмотреть. Увидев его, он плюнул на землю и постановил впредь не назначать поединка между иноземцем и своим подданным. Московиты множеством различного оружия скорее обременяют себя, чем защищают; чужеземцы же сражаются более под защитой своего искусства, чем оружия. Они преимущественно опасаются схватываться в рукопашную, ибо знают, что московиты очень сильны руками и мышцами, и обыкновенно побеждают их, утомив наконец постоянством и проворством. Обе стороны имеют много друзей и доброжелателей, которые смотрят на поединок, не имея при себе никакого оружия, кроме дубин, которыми они от времени до времени и пользуются. Ибо если доброжелатели одного из бойцов увидят, что ему делается какая-нибудь обида, то тотчас бегут для отражения этой обиды; то же делает и другая сторона, и таким образом между ними происходит схватка, интересная для зрителей, потому что дерутся в потасовку, кулаками, батогами и дубинами с обожженным концом.

Свидетельство одного человека из благородного сословия значит более, чем свидетельство многих людей низкого состояния. Очень редко допускаются поверенные: каждый излагает свое дело сам. Хотя князь весьма строг, тем не менее, однако, все правосудие продажно, и это почти явно. Я слышал, что один из советников, который заведовал судами, был уличен в том, что в каком-то деле принял подарки от обеих сторон и решил дело в пользу того, кто больше дал. Когда на него донесли князю, он не отвергал этого и говорил, что тот, в пользу которого он решил дело, [214] человек богатый, занимает почетное положение в обществе, и потому ему должно верить более, чем этому презренному бедняку. Кончилось тем, что хотя князь и переменил решение, но, посмеявшись, отпустил его без наказания, Может быть, причина этой жадности и бесчестности — крайняя нужда, и князь, зная, что его чиновники находятся под ее гнетом, снисходит к таким их поступкам и бесчестности, как бы предлагая им безнаказанность. Доступ к князю закрыт для бедных, они могут обращаться только к. его советникам, и то с большими затруднениями.

Окольничий представляет собою претора, или судью, поставленного князем; этим именем также называется высший советник, находящийся постоянно при князе. Недельщик у них общественная должность; недельщики призывают в суд людей, схватывают злодеев и держат их в темнице; они принадлежат к числу благородных.

Поселяне работают на своего господина шесть дней ii неделю, седьмой же день предоставлен им на собственную работу. Они имеют несколько своих полей и лугов, которые дает им господин и от которых они кормятся. Впрочем, положение их самое жалкое, потому что их имущества подвержены грабежу благородных и воинов, у которых они называются крестьянами в презрительном смысле или черными людишками.

Те, которые живут трудами рук своих, нанимаются в работу, получая плату за один день полторы деньги; ремесленник получает две деньги, и если их не прибить хорошенько, они не будут прилежно работать. Я слышал. что иногда слуги жаловались, что господа недостаточно бьют их. Они думают, что господа ими недовольны и что если их не бьют, то это знак немилости.