|
АДАМ ОЛЕАРИЙ ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ
Когда мы в таком порядке медленно подвигались вперед и находились едва в полумиле от города, прибыли десять конных эстафет, ехавших во весь карьер. Один за другим подъезжали они к нам, указывали приставам, где теперь находятся русские, долженствующие нас принять, [306] и приносили приказания ехать то быстрее, то опять медленнее, то вновь быстрее, чтобы одоа нартия не прибыла раньше другой на определенное место и не была принуждена поджидать. Тем временем к нам навстречу шли разные отряды разодетых русских, мчались-мимо нас и опять возвращались обратно. Здесь находились и некоторые из людей, состоявших при шведских господах послах; их, однако, не подпустили подать нам руки, и им пришлось кричать нам издали. Когда мы подошли на 1/4 мили к городу, то мы застали сначала стоявших, в очень хорошем строю четыре тысячи русских в дорогих одеждах и на лошадях. Нам пришлось ехать сквозь их строй.
Когда мы подвинулись вперед на выстрел из пистолета, подъехали даа пристава в одеждах из золотой парчи и высоких собольих шапках, на прекрасно убранных белых лошадях. Вместо поводьев у лошадей были очень большие серебряные цепи со звеньями шириною более чем в два дюйма, но толщиною не шире тупой стороны ножа, притом столь великими, что почти можно-было просунуть руку; эти цепи при движении лошадей; производили сильный шум и странный звон. За ними следовал великокняжеский шталмейстер с 20 белыми лошадьми, ведшимися за уздцы, и еще, большое количества народа, верхами и пешком. Когда они подошли к послам, приставы и послы сошли с лошадей, старший пристав обнажил свою голову и начал так: «Великий государь царь и великий князь Михаил Федорович, всея России самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский» государь Псковский, великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода низовыя земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея северный страны повелитель, государь Иверския страны, Карталинеких. и Грузинских царей и Кабардинская земли, Черкасских и Горских князей и иных,многих государств, государь и обладатель и проч., велит вас, герцога шлезвигското, голштинского, стормарнского и дитмарсенского, графа ольденбургского и дельменгорстского, великих послов, чрез нас, принять, жалует вас и ваших гоф-юнкеров для въезда своими лошадьми, а нас ©боих назначает приставами, чтобы вам, пока вы будете находиться в Москве, служить и доставлять все необходимое». Когда посол Филипп Крузи-ус ответил на это, то послам для въезда были подведены [307] две большие белые лошади, покрытые вышитыми немецкими седлами и украшенные разными уборами.
Как только господа послы сели, прежний пристав с казаками, ведший нас от границы до Москвы, должен был отъехать от нас. Новые приставы были Андрей Васильевич Усов и Богдан Федорович. Для знатнейших из людей при посольстве были поданы ещё десять белых лошадей в русских седлах, покрытых золотой парчою. И так послы поехали между обоих приставов. Вообще же русские, если три и более человек идут или едут рядом, считают высшим местом то, на котором правая рука наружу и свободна [т. е. никого нет правее]. За лошадьми шли русские слуги и несли попоны, сделанные из барсовых шкур, парчи и красного сукна. Рядом с послами ехали верхом другие московиты густою толпою вплоть до города и посольского дома. Нас поместили внутри Белой стены, в пределах так называемого Царь-города, т. е. императорского города. При въезде мы видели на всех улицах и на домах бесчисленное множество народу, стоявшего, чтобы смотреть на наш въезд. Однако улицы были весьма опустошены сильным пожаром, бывшим перед самым нашим приездом и испепелившим более пяти тысяч домов. Люди должны были там и сям жить в палатках, да и мы не были помещены в посольском дворе, который также сгорел, а в двух деревянных обывательских домах,
Как нас в Москве принимали: о первой публичной аудиенции и о прибытии Спиринга в Москву
Через полчаса после нашего прибытия в Москву, для приветствия нас, из великокняжеских кухни и погреба была прислана нам провизия, а именно: 8 овец, 30 кур, много пшеничного и ржаного хлеба и потом еще 22 различных напитка: вино, пиво, мед и водка, один напиток лучше другого; их принесли 32 русских, шедших гусь-кош друг за другом. Подобного рода провизия подобным же образом доставлялась нам ежедневно, однако только в половинном размере. У них ведь такой обычай, что послы в первый день своего прибытия, а также в дни, когда они побывают у руки его царского величества, постоянно получают двойное угощение.
По передаче этого угощения передний двор нашего помещения был занерт и стал охраняться 12 стрельцами, так что никто ни от нас не мог выйти, ни к нам кто-либо [308] чужой зайти — до допущения нас к первой аудиенции. Приставы же ежедневно заходили для посещения послов, а также чтобы справиться, не нуждаются ли они в чем-либо. У нас же во дворе всегда должен был оставаться один из русских толмачей, который посылал стрельцов служить нам и покупать всякие нужные вещи, по нашему требованию. Этот толмач, по имени Иван, был русский по происхождению, находился в плену у поляков, а затем два года служил лакеем его княжеской милости Янушу Радзивиллу, когда тот обучался в университете в Лейпциге; тут-то он и научился немецкому языку.
15 августа у русских был большой праздник, а именно успение девы Марии, когда у них кончался пост, начинающийся 1 августа, и они снова ели мясо.
17-го с. м. его царское величество отправился в некое село на паломничество для молитвы; не будь этого, мы, по словам пристава, получили бы в этот день аудиенцию. Зато и мы совершили благодарственное моление богу с проповедью и с музыкою, в ознаменование благополучного прибытия на место. К этому празднику, с соизволения великого князя, явился также жительствующий здесь нашего милостивого князя и государя комиссар Балтазар Мушерон. Он сообщил, что порядок наш при въезде очень понравился русским: они удивлялись, как это в Германии имеются столь знатные князья, что они могут снаряжать такие видные посольства. Дело в том, что их князья, даже самые знатнейшие по имениям и доходам, могут быть приравниваемы только нашим немецким простым дворянам.
18-го с. м. пришли приставы и сообщили, что его царское величество завтра желает дать господам послам публичную аудиенцию и что по сему случаю нам надлежит быть в готовности. Они же, от имени государственного канцлера, пожелали иметь список княжеских подарков, имеющих быть поднесенными; список и был им передан. После обеда пришел младший пристав, чтобы вновь нас известить, что завтра мы будем допущены к руке его царского величества.
Так как в предыдущий день мы слышали бесчисленное количество выстрелов из орудий и видели из нашего помещения много орудий на некоем поле, но не знали, что все это обозначало, то пристав разъяснил нам: «Его царское величество велел испробовать несколько новых орудий и сам глядел на эту пробу из окна». Другие, однако, думали, что сделано это было с тою целью, чтобы шведские послы поняли, что не все орудия — как это расказывалось [309] — остались под Смоленском, но что их еще имеется очень много.
Рано утром 19 августа приставы явились вновь, чтобы узнать, собираемся ли мы в путь, и когда они увидали, что мы вполне готовы, то поспешно поскакали опять к Кремлю. Вслед за тем доставлены были великокняжеские белые лошади для поезда. В 9 часов приставы вернулись в обыкновенных своих одеждах, велев нести за собою новые кафтаны и высокие шапки, взятые ими из великокняжеского гардероба; приставы одели их в передней у послов, где они в нашем присутствии разубрались наилучшим образом. После этого мы в плащах, но без шпаг (таков у них обычай: никто со шпагою не смеет явиться перед его царским величеством) сели на коней и отправились к Кремлю в таком порядке:
Спереди 36 стрельцов. Наш маршал. Три низших гоф-юнкера. Другие три гоф-юнкера. Комиссар, секретарь и медик, в одной шеренге.
Далее следовали княжеские подарки, один за другим; их вели и несли русские. Подарки были следующие:
1. Вороной жеребец, покрытый красивою попоною. 2. Серый в яблоках мерин. 3. Еще гнедая лошадь. 4. Конская сбруя, прекрасно выработанная из серебра, осыпанная бирюзою, рубинами и другими камнями; ее несли двое русских. 5. Крест длиною почти с четверть локтя, из хризолитов; оправленных в золото; его несли на блюде. 6. Дорогая химическая аптечка; ее ящик был из черного дерева, окованного золотом; баночки также из золота, обсаженного драгоценными камнями; ее несли двое русских. 7. Хрустальная кружечка, обитая золотом и осыпанная рубинами. 8. Большое зеркало, длиною в 5 четвертей и шириною в локоть, в раме из черного дерева, покрытого толстыми, литыми из серебра листьями и рисунками; его несли двое русских. 9. Искусственная горка, с боевыми часами, с изображением при них истории блудного сына в подвижных картинах. 10. Серебряный позолоченный посох со зрительною трубою в нем. [310] 11. Большие часы, вделанные в черное дерево, обитое серебром.
За этими подарками шли два камер-юнкера, которые в вытянутых руках держали верительные грамоты; одну к великому князю и одну к патриарху, отцу его царского величества, Филарету Никитичу: хотя этот последний, пока мы были в дороге, и скончался, тем ве менее сочтено было за благо передать это послание великому князю.
Далее ехали оба господина посла между приставами, перед которыми ехали два толмача. Рядом с послами шли четыре лакеяг а за ними прислуживающие отроки, или пажи.
От посольского двора до зала аудиенции в Кремле, на протяжении восьмушки мили, были расставлены более двух тысяч стрельцов, или мушкетеров, с обеих сторон, тесно друг к другу; мы должны были проехать сквозь их строй. За ними, во всех переулках, домах и на крышах, стояла густая толпа народа, глядевшая на наш поезд. По дороге несколько эстафет, во весь карьер, неслись к нам из Кремля навстречу, указывая приставам, чтобы мы то быстро, то медленно ехали, то, наконец, останавливались, чтобы его царскому величеству не пришлось сесть на трон для аудиенции раньше или позже прибытия послов.
Проехав на верхней площади Кремля мимо Посольского приказа и сойдя с лошадей, ваши офицеры и гоф-юнкеры выстроились в порядке. Маршал пошел впереди презентов, или подарков, а мы шли перед господами послами. Нас повели налево через, сводчатый проход и в нем мимо очень красивой церкви (это, говорят, собор) в залу аудиенции, находящуюся направо на верхней площади. Нас потому должны были провести мимо их церкви, что мы христиане. Турок, татар и персов ведут не по этой дороге, но сразу же через середину площади и вверх по широкому крыльцу.
Перед аудиенц-залом мы должны были- пройти через сводчатое помещение, в котором вдоль стены сидели и стояли старые осанистые мужчины с длишшми седыми бородами, в золотых одеждах и высоких собольих шапках. Это, говорят, егоети» его царского величества, или именитейшие купцы; одежда на них принадлежит его царского величества сокровищнице и выдается только при обстоятельствах, подобных настоящему, а затем сдается обратно.
Кбгда послы пришли вред двери этой передней, из аудиенц-зала вышли двое, посланных его царским величеством [311] бояр в золотых, вышитых жемчугом кафтанах, приняли послов и сказали, что его царское величество пожаловал их, допустив явиться перед ним как их самих, так и их гоф-юнкеров. Подарки были оставлены в »том помещении, а послов, за которыми прошли их офицеры, гоф-юнкеры и пажи, провели внутрь к его царскому величеству. Когда они вошли в дверь, знатнейший переводчик царя Ганс Гельмес, мужчина в ту пору лет 60-ти (он был жив еще в 1654 году и отправлял свою должность), выступил вперед, пожелал великому государю царю и великому князю счастья, продолжительной жизни и объявил о прибытии голштинских послов. Аудиенц-зал представлял собою четырехугольное каменное сводчатое помещение, покрытое снизу и по сторонам красивыми коврами и сверху украшенное рисунками из библейской истории, изображенными золотом и разными красками. Трон великого князя сзади у стены поднимался от земли на три ступени, был окружен четырьмя серебряными и позолоченными колонками, или столбиками, толщиною в три дюйма; на них покоился балдахин в виде башенки, поднимавшейся на 3 локтя в вышину, С каждой стороны балдахина стояло по серебряному орлу с распростертыми крыльями. Впрочем, в это время готовили как раз трон гораздо более великолепный и роскошный, на который отпущено было 800 фунтов серебра и 1100 дукатов для позолоты; его, со всеми расходами на него, ценили в 25 000 талеров, Три года над ним работали немцы и русские, причем самым видным мастером в этом деле был житель Нюрнберга Исайя Цинкгрэфф.
На вышеозначенном престоле сидел его царское величество в кафтане, осыпанном всевозможными драгоценными камнями и вышитом крупным жемчугом. Корона, которая была на нем Поверх черной собольей шапки, была покрыта крупными алмазами, так же как и золотой скипетр, который он, вероятно ввиду его тяжести, по временам перекладывал из руки в руку. Перед троном его царского величества стояли четыре молодых и крепких князя, по двое с каждой стороны, в белых дамастовых кафтанах, в шапках из рысьего меха и белых сапогах; на груди у них крестообразно висели золотые цени. Каждый держал на плече серебряный топорик, как бы приготовившись ударить им. У стен кругом слева и напротив царя сидели знатнейшие бояре, князья и государственные советники, человек с 50, все в очень роскошных одеждах и высоких черных лисьих шапках, которые они, [312] по своему обычаю, постоянно удерживали на головах. В пяти шагах от трона вправо стоял государственный канцлер. Рядом с престолом великого князя направо стояла золотая держава, величиною с шар для игры в кегли, на серебряной резной пирамиде, которая была высотою в два локтя. Рядом с державою стояла золотая чаша для умывания и рукомойник с полотенцем, чтобы его царское величество, как послы приложатся к его руке, снова мог умыться. [...]
Его царское величество только христианам дозволяет целовать ему руку, но отнюдь не турецким, персидским и татарским послам. Поссевину это мытье рук очень не нравится; он говорит: «Quod quasi ad expiationem soleat abuere» («Точно для искупления греха он умывает свой руки»).[...]
Итак, когда послы с должною почтительностью вошли, они сейчас же были поставлены против его царского величвства, в десяти от него шагах. За ними стали их знатнейшие слуги, справа же два наших дворянина с верительными грамотами, которые все время держались в протянутых вверх руках. Великокняжеский переводчик Ганс Гельмес стал с левой стороны послов. После этого его царское величество сделал знак государственному канцлеру и велел сказать послам, что он жалует их — позволяет поцеловать ему руку. Когда они, один за другим, стали подходить, его царское величество взял скипетр в левую руку и предлагал каждому, с любезною улыбкою, правую свою руку: ее целовали, не трогая ее, однако, руками. Потом государственный канцлер сказал: «Пусть господа послы сообщат, что им полагается». Начал говорить посол Филипп Крузиус. Он принес его царскому величеству приветствие от его княжеской светлости, нашего милостивейшего князя и государя, с одновременным выражением соболезнования по поводу смерти патриарха: его-де княжеская светлость полагал, что бог еще сохранит ему жизнь по сию пору; оттого-то и на его имя была отправлена грамота, которую они, послы, наравне с обращенною к его царскому величеству, ныне намерены передать с достодолжною почтительностью. После этого послы взяли верительные грамоты и направились к его царскому величеству, сделавшему знак канцлеру, чтобы тот принял грамоты.
Когда послы опять отступили назад, его царское величество снова подозвал знаком государственного канцлера и сказал, что ему отвечать послам. Канцлер от царского престола прошел пять шагов по направлению к [313] послам и сказал: «Великий государь царь и великий князь (и прочее) велит сказать тебе, послу Филиппу Крузиусу, и тебе, послу Оттону Брюггеману, что он вашего князя герцога Фридерика грамоту принял, велит ее перевести на русский язык и через бояр на нее дать ответ, герцогу же Фридерику он напишет в иное время». Читая по записке титулы великого князя и его княжеской светлости, канцлер обнажал голову, а потом сейчас же снова надевал шапку. Позади послов была поставлена скамейка, покрытая ковром; на нее послы, по желанию его царского величества, должны были сесть. Потом канцлеру велено было сказать: «Его царское величество жалует и знатнейших посольских слуг и гоф-юнкеров, дает им облобызать свою руку».
Когда это было сделано, его царское величество немного приподнялся на троне и сам спросил послов в таких словах: «Князь Фридерик еще здоров?» 9 На это был дан ответ: «Мы, слава богу, оставили его княжескую светлость, при нашем отбытии, в добром здравии и благоденствии. Бог да пошлет его царскому величеству и его княжеской светлости и в дальнейшем здоровья и счастливого правления».
После этого выступил гофмейстер великого князя, прочел список княжеских подарков, которые тотчас же были внесены и держаны на виду, пока канцлер не кивнул, чтобы их вновь вынесли. Затем канцлер продолжал говорить и сказал: «Царь и великий князь всея России и государь и обладатель многих государств пожаловал господ послов, дал им говорить далее». Послы после этого, в силу капитуляций по персидским делам, заключенных между его королевским величеством шведским и его княжескою светлостью шлезвиг-голштинским, просили тайной аудиенции, одновременной со шведскими господами послами.
На это его царское величество велел спросить, как поживают послы, и передать им, что он жалует их сегодня кушаньем со своего стола. После этого господа послы были выведены теми же двумя боярами, которые раньше ввели их. Мы, с приставами и стрельцами, в прежнем порядке отправились опять верхами домой.
Вскоре после этого прибыл великокняжеский камер-юнкер, некий князь,, высокий, осанистый мужчина, в великолепном платье, верхом на красиво разукрашенной лошади. За ним следовали много русских. Они должны были от имени его царского величества угостить послов. Некоторые из людей князя накрыли стол длинною белою [314] скатертью и поставили на нее серебряную солонку с мелко натертой солью, две серебряных кружечки с уксусом, несколько больших бокалов, или чар, чаши для меду диаметром в 1 1/2 четверти (три из чистого золота и две серебряных), длинный нож и вилку.
Великокняжеский посланец сел вверху стола и попросил послов сесть с ним рядом. Наши гоф-юнкеры прислуживали за столом. Посланец велел поставить перед послами три больших бокала, наполненных вином али-канте, рейнским вином и медом, и приказал затем подавать на стол в 38 большею частью серебряных, но не особенно чистых больших блюдах, одно за другим, всякие вареные и жареные, а также печеные кушанья. Если не было места, то ранее поставленное опять убиралось. Когда последнее блюдо было подано на стол, князь поднялся, стал перед столом, кивнул послам, чтобы и они стали перед столом, и сказал: вот кушанья, которые его царское величество, чрез него, велел подать великим голштинским послам: пусть они ими угощаются. После этого он взял большую золотую чашу, наполненную очень сладким и вкусным малиновым медом, и выпил перед послами за здоровье его царского величества. После этого он и послам и каждому из нас дал в руки по такому же сосуду с напитками, и мы все вместе должны были их выпить. Один из нас, стоявший несколько поодаль от него и не могший из-за множества народа, стоявшего вокруг, получить чашу из его рук, хотел, чтобы чаща была ему передана через стол. Князь, однако, не позволил этого, кивнул ему, чтобы он вышел из-за стола, и сказал: «Стол теперь знаменует собою стол русского императора: никто не смеет становиться за ним, но следует стоять перед ним».
За первым тостом подобным же образом воспоследовал тост за его княжескую светлость, нашего милостивейшего князя и государя, в таких словах: «Бог сохранит князя Фридерика в долговременном здоровье и даст, чтобы он и его царское величество пребыли во все времена в добром единении и дружбе». Наконец пили круговую и за здоровье молодого принца, государя-наследника его царского величества.
После этого они опять сели за стол: пили еще несколько чаш вишневого и ежевичного меду. Послы подарили посланцу позолоченный бокал [...]. Он велел его нести перед собою и опять верхом отправился в Кремль, где он показал великому князю, что им было получено. У них существует такой обычай, что все принятые в подобных [315] случаях от чужеземцев подношения, равно как и подарки, полученные посланцами к чужим государям, должны быть, по возвращении, показаны великому князю. Тиранический великий князь Иван Васильевич иной раз даже присваивал и задерживал у себя эти подарки, как рассказывает Герберштейн в своих «Rerum Moscoviticarum commentarii».
20 августа наши приставы опять пришли к нам и сообщили: его царское величество жалует нас — дозволяет выходить. Город нам открыт. Буде угодно ехать верхом, нам будут доставлены лошади. Разрешено также шведским послам и их-людям приходить к нам, а нам к ним. Это было большое чудо: ведь у московитов раньше существовал обычай, что никто ни из послов, ни из людей их, пока они находились в Москве, не смел выходить один. Даже если им приходилось справлять что-либо нужное вне дома, то и тогда стрелец должен был сопровождать их. Нам же из особого благорасположения, как и шведам, дана была эта свобода выходить без сопровождения стрельцов.
Когда русские услыхали, что наши господа охотно посетили бы шведских господ послов, то на третий день после этого пришли к нам приставы с великокняжеским подшталмейстером, привели 6 лошадей его царского величества и проводили наших послов к господам шведам. После этого мы зачастую сходились, не встречая ни малейшего противоречия со стороны русских.
23-го с. м. господа послы пригласили к себе в гости нескольких добрых друзей из числа немцев, и между прочими лейб-медика и аптекаря его царского величества. Когда, однако, эти последние попросили канцлера о позволении, им было отказано с запретом в течение трех дней заходить к нам. Дело в том, что русские еще не успели, как это у них принято, произвести расценку княжеских подарков. А так как среди подарков находилась химическая аптека, то медик и аптекарь были привлечены к участию в расценке.
24-го с. м. прибыл к Москве вышеупомянутый Аренд Спиринг, главноуправляющий ведомством торговых налогов в Лифляндии. Русские сначала не хотели ввести его с обычным великолепием, как посла. Когда, однако» другие шведские послы на это обиделись и стали возражать, то русские все-таки в конце концов послали ему навстречу за город пристава, чтобы тот принял и ввел его.[316]
Как русские справляют свой Новый год
1 сентября русские торжественно справляли свой Новый год. Они ведь считают свои годы от сотворения мира и уверены, подобно некоторым старинным еврейским и греческим писателям, с которыми и иные наши ученые согласны, что мир начался осенью. [...]
Московитский год в то время (в год по Р. X. 1634) был 7142-й. Русские, приняв от греков веру, захотели последовать им и в их летосчислении.
Греческая и восточные церкви утверждают, что они придерживаются хронологии Никифора; они насчитывают от начала мира до рождества Христова 5508 лет, хотя Никифор и считает всего 5500 лет. Если теперь причислить сюда тогдашнюю цифру года от Р. X., а именно 1634, то получится 7142. Таким образом, нынешний 1654 год, пишется московитами и греческими христианами 7162-м. Мы же, согласно истине библейских рассказов о создании мира в 3949 году до Р. X., должны считать теперь 6603-й год.
Процессия, которую устроили русские, справляя этот праздник, была очень красива на вид. На кремлевской площади собрались более двадцати тысяч человек, молодых и старых. На верхнюю площадь вышел патриарх со всем клиром, с почти 400 попов в священническом убранстве, с очень многими хоругвями, иконами и раскрытыми старыми книгами. Они вышли из церкви, лежащей по правую руку, если подниматься вверх. Его царское величество, со своими государственными советниками, боярами и князьями, вышел с левой стороны площади. Великий князь с обнаженной головой и патриарх в епи-. скопской митре, оба поодиночке, выступили вперед и поцеловали друг друга в уста. Патриарх также подал его. царскому величеству, чтобы тот мог приложиться, крест с пядень длиною, осыпанный большими алмазами и другими драгоценными камнями. Затем он во многих словах, произнес благословение его царскому величеству и всей общине, а также пожелал всем счастья к Новому году. Народ кричал в ответ: «Аминь!» Тут же стояло бесчисленное количество русских, державших вверх свои прошения. Со многими криками бросали они эти прошения, в сторону великого князя; потом прошения эти собирались и уносились в покои его царского величества. Затем, в чинной процессии, каждый опять вернулся на свое место.[317]
О первой тайной аудиенции, а также о том, каков был въезд татарских послов. О рождении великокняжеской дочери
3 сентября некоторых из шведских господ послов: господина Гилленшерну, господина Буреуса и господина Спиринга, коих поручение совпадало с нашим делом (остальные господа послы, как-то: господин Филипп Шейдинг и полковник Генрик Флеминг, были посланы только по делам короны шведской), повели к публичной аудиенции с тем же великолепием, как наших послов. Так как и они просили, чтобы им разрешили прийти на тайную аудиенцию одновременно с нами, то просьба эта была уважена. Итак, 5-го с. м. мы вместе с ними, с обычным великолепием, совершили свой выезд. Их повели через верхнюю площадь Кремля налево (через помещение, которое, как и в день публичной аудиенции, было полно старых осанистых мужчин, сидевших в золотых платьях и высоких шапках), в комнату для тайной аудиенции. В этой комнате сидели четыре лица, коим было поручено дать нам тайную аудиенцию, а именно два боярина и два канцлера [дьяка] — все одетые в весьма великолепные одежды: их кафтаны были из золотбй парчи и широко вышиты очень крупным жемчугом и драгоценными камнями; большие золотые цепи крестообразно висели у них на груди. У каждого боярина на голове находилась шапочка (вроде наших калотт), вся вышитая крупным жемчугом, с драгоценным камнем на верхушке. Двое других [т. е. дьяки] сидели в обычных высоких черных лисьих шапках. Послы были любезно приняты ими и приглашены сесть с ними рядом. Бояре сидели сначала на высшем месте, а именно позади в комнате у окна, где боковые скамейки сходились углом. Послов же посадили сзади у стены, а два канцлера заняли свои места спереди, напротив послов, на скамейке без спинки (каковые скамейки в России общеупотребительны). Посреди этих усевшихся здесь господ стал и тайный его царского величества переводчик Ганс Гельмес. Что же касается наших людей-и приставов, которые привели послов в комнату, то они должны были выйти в сени, за исключением двух секретарей и двух толмачей, которые, наряду с русским писцом, остались стоять здесь для записи протокола.
Едва господа уселись, как высший боярин задал вопрос: достаточно ли снабжены господа послы едою и питьем и другими необходимыми вещами? Когда выражена [318] была благодарность за хорошее угощение и за изобилие всего, они встали, обнажив свои головы, и первый начал говорить: «Великий государь царь и великий князь (далее следовало чтение всего титула, после чего все опять сели) велит сказать вам, королевским и княжеским послам, что он приказал перевести грамоты на русский язык, прочел их да и вашу устную речь прослушал в публичной аудиенции».
Затем начал говорить второй (опять приподнимаясь, как и предыдущий): «Великий государь и проч. желает королеве шведской и князю голштинскому всякого благополучия и победы над их врагами и дает вам знать, что королевские и княжеские грамоты им прилежно читаны и что их мнение им из грамот узнано».
Третий сказал с подобными же церемониями: «Великий государь и пр. узнал из грамот, что вам в том, что вы будете говорить, надо иметь веру. Это и будет сделано, и его царское величество даст вам ответ».
Четвертый сказал, [что] его царским величеством они отряжены, чтобы узнать, каковы будут предложение и просьба послов. Затем он прочитал имена тех лиц, которые назначены его царским величеством к участию в тайной аудиенции. Это были:
Наместник тверской князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский. Наместник новоторжский Василий Иванович Стрешнев. Два думных дьяка, а именно: Иван Тарасович Грамотин, хранитель печати и обер-канцлер, и Иван Афанасьевич Гавренев, подканцлер.
По прочтении всех этих имен все опять поднялись с мест, и королевский шведский посол господин Эрик Гилленшерна начал по-немецки, от имени ее величества королевы шведской, благодарить за то, что его царское величество допустил их на тайную аудиенцию; затем он прочитал свое предложение, или пропозицию, изложенную на листе бумаги. Когда после этого перешли к чтению еще и нашей пропозиции, оказавшейся несколько более длинною, а советникам показалось, что время уже затянулось, то они потребовали передачи обеих письменно изложенных пропозиций и пошли с ними наверх к его царскому величеству. Послы тем временем оставались одни в комнате для тайной аудиенции.
Тут наши приставы и некоторые из людей свиты вновь вошли к послам, Немногим более чем через полчаса [319] явился один подканцлер с сообщением: на этот раз с нас достаточно: мы можем опять ехать домой; пропозиции будут немедленно переведены, и тогда нам будет дан ответ. И вот мы опять поехали на наше место.
12-го с. м. три татарских посла, без всякой пышности, ездили представляться. Они были посланы черкасским принцем, вассалом его царского величества. За ними бежали 16 прислужников. Они поехали в Кремль в красных кафтанах из грубого сукна, но вернулись в кафтанах из шелкового дамаста, красных и желтых, подаренных им великим князем.
Такие посольства, как говорят, присылаются ежегодно как этими, так и другими татарами, хотя никаких важных предложений они и не делают. Приезжают они больше всего ради одежды и подарков, зная, что всегда им дадут чего-нибудь.
15-го с. м. прибыли приставы и сообщили, что в предыдущий день великая княгиня разрешилась от бремени дочерью, которая уже крещена и названа Софиею. Русские вообще не оставляют своих детей долго некрещенными, да и не устраивают на крестинах такого торжества и пиршеств, как в Германии. Говорят, патриарх был крестным отцом, как у всех прочих детей великого князя. И мы должны были участвовать в этой радости: «корм», или провиант, наш в этот день был удвоен. [...]
О Русском государстве, его провинциях, реках и городах
Россия, или, как некоторые говорят, Белая Русь (именуемая по главному и столичному городу Москве, лежащему в середине страны, обыкновенно Московиею), является одною из самых крайних частей Европы, граничит с Азиею и имеет весьма большое протяжение: она простирается по длине на 30°, или 450 немецких миль, по ширине на 16°, или [2]40 миль. Если обратить внимание на то, что теперь находится под властью царя, или московского великого князя, то оказывается, что границы России на север, или полночь, заходят за Полярный, круг и примыкают к Ледовитому океану, на восток, или утро, доходят до большой реки Обь, протекающей через Ногайскую Татарию; на юге, или к полудню, примыкают к крымским, или перекопским, татарам, а на западе, или к вечеру, соседями России являются Литва, Польша, Лифляндия и Швеция.
Русская земля делится на разные княжества и провинции, [320] большею частью вошедшие в содержание титула великого князя [...]. Первым и важнейшим из них было раньше княжество Володимерское, или Владимирское, как теперь они его называют, расположенное между обеими реками Волгою и Окою. В нем еще имеется старинный город и кремль того же названия. Он построен великим князем Володимером в 928 г. [1096?] по Р. X. и при нем и при следующих великих князьях был царскою столицею, пока великий князь [Иван] Данилов[ич] не вывел оттуда престол и перенес его в Москву 10.
Другие княжества раньше имели своих князей и государей, которые ими управляли, но теперь всё они — в большинстве случаев усилиями тирана Ивана Васильевича — путем войн подчинены царскому московитскому скипетру.
Через эти земли и провинции текут многие прекрасные, длинные и судоходные реки: я могу, пожалуй, сказать, что подобные им вряд ли можно найти еще где-либо в Европе. Главнейшая из них — Волга, длину которой — только от Нижнего Новгорода до Каспийского моря — мы определили в 500 немецких миль, не считая ее изгиба от истоков до Нижнего, что составило бы еще 100 миль с лишком. Днепр, или Борисфен, также прекрасная река; он отделяет Россию от Литвы и впадает в Понт Эвксинский, или Черное море. В том же роде и Двина, впадающая у Архангельска в Белое море. Ока и Москва также довольно большие реки, которые, однако, несколько меньше, чем три предыдущих. Мы не говорим уже о многих иных, менее значительных реках, которые доставляют пропитание жителям как по удобству своему для торговли, так и богатым уловом рыбы.
Следует при этом обратить особое внимание на то, что эти реки не берут — как это обыкновенно бывает — начало в горах и скалах (таковых нет во всем великом княжестве), но в лужах, болотистых и песчаных местах.
В России находится много больших и по-своему великолепных городов, среди которых знатнейшие — Москва, Великий Новгород, Нижний Новгород, Псков, Смоленск (впрочем, этот последний город сначала принадлежал не русским, но литовцам и королю польскому, как о том можно прочесть в «Московской хронике» Петрея 11; однако в 1514 году московиты заняли его, в 1611 году он снова был завоеван Сигизмундом, королем польским, в 1632 году его вновь осаждал великий князь Михаил Федорович, которому, однако, пришлось с большими потерями и бесславно снять осаду; теперь же, в [321] минувшем 1654 году, город, по соглашению, опять достался великому князю), Архангельск (большой приморский и торговый город), Тверь, Торжок, Рязань, Тула, Калуга, Ростов, Переяславль, Ярославль, Углич, Вологда, Владимир, Старая Русса. От последнего города, как некоторые думают, Россия получила свое название. Перечисленные мною — знатнейшие города в России, но и помимо их Россия имеет очень много небольших городов, много местечек и бесчисленное количество деревень.
В городах там и сям встречаются кремли, которые, однако, в большинстве случаев, подобно самим городам, построены из бревен и балок, наложенных друг на друга, что является плохою защитою от поджигателей.
Имеются также кое-где: в Казанской, Астраханской и других Татариях, подчиненных великому князю, хорошие города. Так как, однако, они не относятся собственно к России, то мы рассмотрим их в рассказе о нашем проезде через них и мимо них.
Что касается Москвы, столицы и главного города всего великого княжества, то она вполне того стоит, чтобы подробнее на ней остановиться.
Она получила название от реки Москвы, которая протекает через, южную часть города и омывает Красную стену. Барон фон Герберштейн пишет, что, как он узнал у других, полюс поднят над московским горизонтом на 58° и что сам он со своею астролябиею 9 июня в полдень нашел высоту солнца в 58°. Полагая по новому календарю, что солнце находилось в 18° Близнецов и имело склонение в 23°, я вычитаю это число из высоты солнца и получаю высоту экватора в 35°. Если это число вычесть из целого квадранта [четверти круга] в 90°, то получается в остатке 55°, а не 50°, как ему хотели вычислить по определенной им высоте. Впрочем, если даже считать и по старому календарю, все-таки выйдет не по его мнению. Я лично, после многократного исследования высоты полюса, определил ее в 55°36' широты. В первом издании у меня по ошибке типографа напечатано 56°. Что касается долготы Москвы, то она составляет 66°, насколько мне удалось вычислить по прохождении луны через меридиан.
Город этот лежит посередине и как бы в лоне страны, и московиты считают, что он отстоит отовсюду от границ на 120 миль; однако мили не везде одинаковы. Величину города в окружности надо считать в три немецкие мили, но раньше, как говорят, он был вдвое больше. [322] Матвей из Мехова 12 пишет, что Москва в его время была вдвое больше Флоренции в Тоскане или вдвое больше Праги в Чехии. Она совершенно — вплоть до Кремля — погорела в 1571 году при большом набеге крымских, или перекопских, татар; то же самое произошло с нею вторично в 1611 году, когда ее сожгли поляки. [...]
Говорят, еще теперь насчитывается до сорока тысяч пожарищ.
Жилые строения в городе (за исключением домов бояр и некоторых богатейших купцов и немцев, имеющих на дворах своих каменные дворцы) построены из дерева или из скрещенных и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок [...]. Крыши крыты тесом, поверх которого кладут бересту, а иногда — дерн. Поэтому-то часто и происходят сильные пожары: не проходит месяца или даже недели, чтобы несколько домов, а временами, если ветер силен, целые переулки не уничтожались огнем. Мы в свое время по ночам иногда видели, как в 3—4 местах зараз поднималось пламя. Незадолго до нашего прибытия погорела третья часть города, и, говорят, четыре года тому назад было опять то же самое. При подобном несчастье стрельцы и особые стражники должны оказывать огню противодействие. Водою здесь никогда не тушат, а зато немедленно ломают ближайшие к пожару дома, чтобы огонь потерял свою силу и погас. Для этой надобности каждый солдат и стражник ночью должен иметь при себе топор.
Чтобы предохранить каменные дворцы и подвалы от стремительного пламени во время пожаров, в них устраивают весьма маленькие оконные отверстия, которые запираются ставнями из листового железа.
Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно купить и задешево доставить на место и сложить.
Улицы широки, но осенью и в дождливую погоду очень грязны и вязки. Поэтому большинство улиц застлано круглыми бревнами, поставленными рядом; по ним идут как по мосткам.
Весь город русские делят на 4 главные части: первая называется Китай-городом, т. е. «средним городом», так как она занимает средину [...]; она окружена толстою каменною так называемою Красною стеною. С южной стороны, как уже сказано, стена эта омывается рекою Москвою, а с севера рекою Неглинною, которая [323] за Кремлем соединяется с Москвою-рекою. Почти половину этой части города занимает великокняжеский замок Кремль, имеющий окружность величиною и шириною с целый город, с тройными каменными стенами, окруженными глубокою канавою и снабженными великолепными орудиями и солдатами. Внутри находится много великолепных, построенных из камня зданий, дворцов и церквей, которые обитаются и посещаются великим князем, патриархом, знатнейшими государственными советниками и вельможами. Хотя прежний великий князь Михаил Федорович, живший во время нашего посольства, имел хорошие каменные палаты, а также и для государя, сына своего, нынешнего великого князя, построил весьма великолепное строение и дворец на итальянский манер, но сам он — ради здоровья, как они говорили, — жил в деревянном здании. Говорят, что нынешний патриарх также велел теперь построить себе для жилища весьма великолепное здание, которое немногим хуже здания великого князя.
Наряду с двумя монастырями, в которых живут монахи и монахини, стоят здесь 50 каменных церквей: из них знаменитейшие и величайшие — Троицкая, пресв. Марии, Михаила Архангела (в этой последней погребаются великие князья) и св. Николая. Одна из них находится по левую руку (мы проходили мимо нее, поднимаясь к аудиенц-залу) и имеет большие двери из двух створок, совершенно покрытые толстым листовым серебром.
Эти церкви, как вообще все каменные церкви во всей стране, имеют 5 белых куполов, а на каждом из них тройной [осьмиконечный] крест [...]. Что же касается кремлевских церквей, то в них колокольни обтянуты гладкою, густо позолоченною жестью, которая, при ярком солнечном свете, превосходно блестит и дает всему городу снаружи прекрасный облик. Вследствие этого некоторые из нас, придя в город, говорили: «Снаружи город кажется Иерусалимом, а внутри он точно Вифлеем».
Посреди кремлевской площади стоит высочайшая колокольня — «Иван Великий», которая также обита вышеупомянутою позолоченною жестью и полна колоколов. Рядом с нею стоит другая колокольня, на которой висит очень большой колокол, который, как говорят, весом в 356 центнеров и отлит в правление великого князя Бориса Годунова. В этот колокол звонят во время больших торжеств, или праздников, как они говорят, или же при въезде великих послов, или при доставлении ах на публичную аудиенцию. Его приводят в движение 24, а то [324] и более людей, стоящих внизу на площади. С обеих сторон колокольни висят два длинных каната, к которым внизу примыкает много мелких веревок по числу людей, обязанных их тянуть.
Колокол этот, во избежание сильного сотрясения и опасности для колокольни, лишь слегка приводят в движение, вследствие чего несколько человек стоят наверху у колокола для помощи при раскачивании языка его.
Посреди этой стены находятся и сокровищницы, провиантные склады и пороховые погреба великого князя.
|