Книги для учителя

Очерки истории науки и техники 1870-1917

Монополии и технический прогресс. С 70-х гг. XIX в. до начала XX в. техника развивалась в условиях перерастания домонополистического капитализма в империализм, а затем в условиях сложившегося монополистического капитализма. Для этого периода характерным было более быстрое развитие производства средств производства по сравнению с производством средств потребления.

Еще никогда в истории подготовка войн за раздел и передел мира не играла такой роли, как при империализме. Милитаризм привел к огромному росту производства вооружений. «...Первый раз в истории самые могучие завоевания техники применяются в таком масштабе, так разрушительно и с такой энергией к массовому истреблению миллионов человеческих жизней»,— писал В. И. Ленин'. Изготовлением этих разрушительных средств в первую очередь занимались различные отрасли тяжелой промышленности.

Все более глубокое проникновение капитализма во все уголки земного шара, колониальные захваты, использование новых сырьевых районов и рынков сбыта стимулировали усиленное строительство железных дорог и парового флота, сооружение каналов и тоннелей, возведение громадных мостов, промышленных и транспортно-торговых зданий (вокзалов, магазинов и пр.), а также прокладку телеграфных и телефонных кабелей. К началу XX в. средства транспорта и связи становятся излюбленной формой вывоза капитала.

«Колоссальный рост средств сообщения,— писал Ф. Энгельс в 1894 г.,— океанские пароходы, железные дороги, электрические телеграфы, Суэцкий канал — впервые создали действительно мировой рынок»1.

В области железнодорожного транспорта раньше всего проявляются государственно-монополистические тенденции (государственное железнодорожное строительство и т. д.), что содействует еще более быстрой концентрации капитала и производства. Средства транспорта играют исключительно важную роль в колониальной политике великих держав, в их борьбе за раздел и передел мира.

Капиталистический рынок предъявлял все большие требования на машины и аппараты, металл, энергию, химическое сырье, топливо, грузовые перевозки. И отрасли, производящие эти виды товаров,— машиностроение и приборостроение, металлургия, энергетика, горное дело, химическая промышленность, транспорт — выступают на первый план, становятся ведущими во всех отношениях, в том числе и в техническом прогрессе.

Концентрация и централизация производства и банков подготовили в начале XX в. почву для создания мощных монополистических объединений капиталистов, захвативших главные рычаги в экономике и политике.

Мировой экономический кризис 1873 г. явился тем рубежом, когда капитализм вступил в свою высшую и последнюю стадию — империализм. Империалистический капитализм стал величайшим угнетателем наций, основным источником агрессивных войн.

Монополии подчиняют себе и процесс технического творчества. Отходит на второй план фигура одиночки-изобретателя или ученого, работающего на свой страх и риск над тем или иным нововведением. Значительная доля изобретений контролируется и направляется теперь особыми научно-исследовательскими институтами или отделами могущественных фирм. Талантливые изобретатели, не имеющие средств для самостоятельной работы, вынуждены идти на службу в такие организации. Их творчество обезличивается, их имя заменяется названием монополистического объединения: «АЭГ», «Ройал Датч Шелл», «Стандард ойл», «ИГ-Фарбенин-дустри» и т. д.

Встречались и исключения. Иногда имя изобретателя (например, А. Г. Белла) успевало получить такую известность, что монополиям было выгодно сохранять это имя как марку данной фирмы. Отдельным новаторам техники удавалось отстоять свою независимость, если они, обладая достаточной предприимчивостью и поддержкой богатых бизнесменов, сумели организовать собственную могущественную компанию. Такова, например, была карьера разностороннего американского изобретателя Т. А. Эдисона (1847—1931).

Работая в системе телеграфной компании «Уэстерн юнион», он сумел продать другой компании — «Голд энд Сток Телеграф компа-ни» — изобретенный им аппарат для регистрации биржевых сделок и получил за это 40 тыс. долл. На эти средства он построил специальные мастерские в Ньюарке (предместье Нью-Йорка). В дальнейшем после продажи разным фирмам своих новых изобретений Эдисон превратился в профессионального изобретателя. Он создал прекрасно оборудованные мастерские и лаборатории с большим штатом сотрудников — настоящее предприятие по изобретательству и усовершенствованиям— в 1877 г. в Менло-Парке (под Нью-Йорком), а позднее в Уэст-Орендже (штат Нью-Йорк). Эдисон не только возглавил большой коллектив новаторов техники в своих лабораториях, но и организовал целый ряд промышленных компаний, которые постепенно укрупнялись и сливались. Скажем, в 80-е гг. XIX в. возникло объединение эдисоновских производственных предприятий «Эдисон Юнайтед Мэнюфэкчеринг компани» — в то время одна из крупнейших компаний электротехнической промышленности. Ему принадлежала также «Эдисон Дженерал Электрик» («Всеобщая электрическая компания Эдисона»), на предприятиях которой работало 6 тыс. человек.

Для некоторых видных конструкторов связь с финансовыми дельцами окончилась плачевно. Ф. Лессёпс (1805—1894), руководивший постройкой Суэцкого канала, и такие его единомышленники, как инженер-строитель А. Г. Эйфель (1832—1923), задумавшие в конце 70-х гг. проложить Панамский канал, оказались полностью в руках клики банкиров и биржевиков, тесно связанной с правительственными кругами. Дело окончилось крахом начавшихся работ по прокладке канала, разорением мелких держателей акций и скамьей подсудимых — в первую очередь для инженеров, а не для спекулянтов и взяточников, сумевших в большинстве случаев выйти «сухими из воды». (См. гл. 8.)

Постоянное общение с финансовыми кругами, где господствовал единственный стимул — погоня за наживой, деморализовало некоторых изобретателей, заставив их забыть о долге изобретателя прежде всего перед своим народом.

Французский химик Э. Тюрпён (1849—1927) осуществил несколько изобретений, имевших военное значение (мелинит и другие взрывчатые вещества, специальные детонаторы и т. д.). Не отличаясь ни бескорыстием, ни патриотизмом, он продал патент на мелинит французскому правительству, а детонатор — английской фирме Армстронга (хотя с Англией тогда были натянутые отношения). Он был привлечен к суду, пытаясь оправдаться, выпустил брошюру, где разглашались другие военные секреты, и в конце концов попал в тюрьму. Выйдя из тюрьмы в 1893 г., Тюрпен предложил купить у него новое изобретение — самодвижущийся снаряд (прообраз нынешних реактивных снарядов). Но французское военное ведомство отказалось иметь с ним дело.

Вся эта неблаговидная история вдохновила Жюля Верна на создание нового — как всегда блестяще написанного — романа «Равнение на знамя» (1896)1. Героем книги является Тома Рок — выдающийся изобретатель, доведенный до безумия стяжательством, потерявший в погоне за неслыханными доходами чувство патриотизма, подозрительный, озлобленный на весь мир. Тома Рок изобретает такое взрывчатое вещество, что снабженный им самодвижущийся снаряд способен при взрыве даже на некотором расстоянии от цели уничтожать «любое сооружение в зоне 10 тыс. кв. м», будь то корабль или крепость. Снаряд с таким зарядом именовался «фульгуратор Рока»2. Изобретатель предложил свой снаряд французскому военному ведомству, но на таких условиях, что ему отказали. Тогда он пытался продать его другим странам, тоже безуспешно. В конце концов он попал в руки шайки пиратов, которым и стал служить. Лишь в последний момент, когда ему предстояло выпустить свой снаряд во французский корабль (в составе эскадры, посланной для уничтожения пиратов), в Роке проснулись совесть и человеческое достоинство: он взорвал весь Бэк-Кап — логово преступников — и сам погиб при взрыве.

Этот роман, имевший глубокий социальный смысл, поскольку из-за облика международной банды пиратов проступал образ транснациональной компании биржевых дельцов, с которой Франция только что хорошо познакомилась по Панамскому делу, получил продолжение в реальной жизни. Эжен Тюрпен подал на Жюля Верна в суд за оскорбление в печати. Иными словами, он публично признал свое сходство с алчным человеконенавистником Роком. Суд состоялся осенью 1896 г. и отклонил притязания Тюрпена как несостоятельные.

Пока то или иное техническое средство (например, летательные аппараты) не было достаточно опробовано, капиталистические фирмы и государственные учреждения охотно предоставляли изобретателям-одиночкам возможность экспериментировать на свой страх и риск, жертвуя не только своими денежными средствами, но и здоровьем и жизнью.

Нередко изобретатели из тех стран, где условия для реализации технических нововведений были особенно неблагоприятны (например, в царской России), стремясь во что бы то ни стало применить свои открытия на пользу человечества, уезжали за границу, что было для них подлинной трагедией. Там их творчество использовали более предприимчивые и дальновидные фирмы.

Примером может служить судьба выдающихся русских электротехников П. Н. Яблочкова (1847—1894) и М. О. Доливо-Добровольского (1862—1919). В 1875 г. П. Н. Яблочков изобрел «электрическую свечу» — дуговую лампу без регулятора. Лишенный финансовой поддержки, затравленный кредиторами, он вынужден был уехать во Францию. Там он сделал еще целый ряд очень ценных изобретений в области электротехники. Но реализация его идей началась лишь после того, как была организована французская компания по их эксплуатации с основным капиталом в 7 млн. франков. Она закрепила за собой право монопольного применения «свечи Яблочкова» во всех странах мира. А когда изобретатель, желая принести пользу родине, стал добиваться у этой компании права применить свое изобретение в России, правление фирмы в качестве отступного отняло у Яблочкова все его состояние и отпустило в Россию, сохранив свою монополию в остальных странах.

М. О. Доливо-Добровольский был вынужден уехать за границу в связи с участием в политических выступлениях студентов Рижского политехнического института. Завершать образование ему пришлось в Германии. На выдающиеся способности молодого русского инженера обратили внимание представители возникшего незадолго до этого концерна «АЭГ» (Всеобщей компании электричества), впоследствии одной из двух основных мировых монополий электротехнической промышленности. Успех «АЭГ» в борьбе за первое место в Европе был в немалой мере связан с умелым подбором таких сотрудников, как Доливо-Добровольский. Русский инженер блестяще разрешил проблему передачи электроэнергии по проводам на значительное расстояние, разработав свою систему трехфазного тока.

1891 год, когда в сотрудничестве с инженером Ч. Броуном фирмы «Эрликон» Доливо-Добровольский создал оборудование, необходимое для передачи тока на расстояние 170 км (от станции в Лауфене-на-Некаре до выставки во Франкфурте-на-Майне), стал переломным в истории промышленного, транспортного и бытового использования электроэнергии. Но тщетно стали бы вы искать имя русского инженера на созданных им двигателях и трансформаторах, с триумфом демонстрировавшихся на Франкфуртской выставке. Там значились лишь три буквы «АЭГ». Сводное немецкое издание так сообщило об этом событии: «Заслуга в достижении такого значительного развития принадлежит прежде всего «АЭГ» и ее представителю Э. Ратенау».

В своем труде «Империализм, как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин, останавливаясь на вопросе об обобществлении технических изобретений и усовершенствований, приводит один из ответов американской правительственной комиссии о трестах: «И другие тресты держат у себя на службе так называемых developping engineers (инженеров для развития техники), задачей которых является изобретать новые приемы производства и испытывать технические улучшения»2.

Подобное обобществление изобретательства в пределах отдельного монополистического объединения не только не уничтожало анархии, неравномерности и противоречивости технического развития в масштабе всего капиталистического общества (и даже отдельной страны), но и резко их обостряло. В. И. Ленин отмечал, что монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом.

Поручая своим конструкторским бюро с их «инженерами для развития техники» разработку новых усовершенствований, монополии реализовывали их лишь там и постольку, где и поскольку это сулило им выгоды. Когда по тем или иным соображениям финансовым магнатам и их правительствам было невыгодно допускать применение новых открытий или изобретений, последние вообще не осуществлялись или не выходили за рамки лабораторных исследований.

Реализация изобретений даже в излюбленной, привилегированной отрасли техники, к которой в первую очередь было приковано внимание правящих кругов,— военной — разделяла ту же участь. Можно было бы назвать ряд важных усовершенствований в этой сфере, применение которых срывалось в данной стране из корыстных соображений своими или зарубежными дельцами.

Захватив в свои руки монополию на поставки того или иного вида вооружения, данная фирма нередко начинала тормозить введение усовершенствований, вызывавших необходимость перестройки оборудования на заводах, введения новых технологий и т. д.

С другой стороны, многие компании, для того чтобы «обойти» патенты других компаний, скупали изобретения, не представлявшие ценности. Этими мерами они создавали угрозу для своих конкурентов в монопольном использовании патентов и при случае добивались падения курса их акций. В своих мемуарах Т. А. Эдисон рассказал, как финансист Гульд просил его «обойти» патенты компании «Уэстерн юнион» на электромагнитные реле. Изобретатель обнаружил, что коэффициент трения влажного мела значительно снижается, если через него пропускать электрический ток. Из этого Эдисон сделал вывод, что подвижная часть реле, движение которой обычно тормозится мелом, скользит, когда через мел проходит электрический ток. Это заключение дало возможность Гульду успешно играть на понижении курса акций «Уэстерн юнион компани».

В Германии, например, самым энергичным и систематическим образом готовившейся к войне, фирма Круппа, пайщиком которой был кайзер Вильгельм II, взяла при помощи последнего монополию на артиллерийские поставки. После этого на заводах Круппа интерес к техническим усовершенствованиям настолько снизился, что многие инициативные инженеры стали переходить на конкурирующий с Круппом и всячески затираемый им завод Эрхарда. Более того, военное ведомство, выполняя волю Круппа и его «августейшего друга», упорно игнорировало важные усовершенствования (вроде гидравлического тормоза для орудий), предлагаемые Эрхардом. Последний вынужден был возбудить в рейхстаге дело против крупповской монополии.

Все это не мешало тому же Круппу через свою агентуру в военном и морском министерствах выкрадывать технические секреты Эрхарда, Тиссена и других своих конкурентов (скандальные процессы 1913—1914 гг.), чтобы в любой момент иметь возможность приступить к реализации тех самых изобретений, против которых Крупп боролся, пока они были в руках конкурентов.

В целом ряде случаев адмиралтействами и военными ведомствами упорно тормозились те военные изобретения, которые грозили подорвать производство уже налаженных типов вооружений.

Известно, например, какое упорное и решительное сопротивление оказывали по наущению военно-судостроительных и металлургических компаний английское и французское адмиралтейства строительству подводных лодок перед первой мировой войной и каковы были результаты этого. А отрицательное отношение магнатов промышленности вооружений к подводным лодкам объяснялось исключительно тем, что развитие подводного флота угрожало, по их мнению, выгодным заказам на гигантские линейные корабли и другие надводные военные суда.

К проискам заинтересованных финансовых магнатов нередко добавлялся также и прямой саботаж, организуемый агентурой противников и «союзников».

В этой связи показателен поединок между Шнейдером и Круппом. В 1902 г. Шнейдер пытался продать 75-мм пушки Бразилии, но их демонстрация была сорвана из-за пожара на складах с орудиями. Шнейдеру удалось доказать, что эта диверсия была проведена агентами Круппа. Через год бразильское правительство получило ложное донесение о поставках Шнейдером оружия в Перу, которое находилось во враждебных отношениях с Бразилией. Единственно, что выдало авторов фальшивки, так это настойчивое предложение о закупках Бразилией оружия у Круппа.

Особенно наглядно тенденции к сдерживанию технического прогресса в различных отраслях (в том числе и военной) можно проследить на примере России.

Накануне и во время первой мировой войны там наблюдалась позорнейшая картина: русские новаторы техники не могли реализовать своих изобретений, так как это не было выгодно немецким или французским фирмам, сумевшим добиться поддержки такого-то сановника или великого князя, а то и просто влиятельного чиновника военного ведомства. Путиловская верфь, например, находилась перед войной под контролем гамбургской фирмы «Блом и Фосс». Влияние агентов этой фирмы сохранилось и после начала войны.

Во время войны русская армия и флот в деле снабжения новыми видами оружия полностью зависели от союзников — Англии и Франции, которые были меньше всего заинтересованы в налаживании в России производства авиационных и автомобильных моторов, новых видов артиллерии и пехотного оружия, самолетов, танков и т. д. Желая использовать русских солдат в качестве пушечного мяса, правительства Англии, Франции и США боялись технического и экономического усиления России, стремясь во что бы то ни стало закрепить ее за собой в качестве рынка сбыта продукции своих военных заводов (причем нередко устаревшей) и в качестве источника дешевого сырья.

Ярким примером сдерживающего влияния общественно-политических порядков при империализме на технический прогресс может служить судьба проектов железнодорожного тоннеля под Ла-Маншем, которой В. И. Ленин посвятил в 1913 г. известную статью «Цивилизованное варварство». Идея такого тоннеля была впервые выдвинута в начале XIX в. В 1876 г. образовалась комиссия, а в 1881г.— компания для разработки проекта тоннеля английскими и французскими специалистами. Предполагалось, что его протяженность с подходами составит 50 км, а собственно подводная часть — около 39 км, глубина залегания — от 29 до 52 м под дном пролива. Предусмотрено было все, вплоть до вентиляции, освещения, дренажа и т. д. Однако приступить к его осуществлению так и не удалось. Судовладельцы, державшие в своих руках перевозки через Ла-Манш, и ряд других влиятельных финансовых групп сорвали это начинание, боясь потерпеть убытки. «Капитализм сделал то, что целый ряд капиталистов, которые потеряют «доходные делишки» от прорытия тоннеля, из кожи лезут, чтобы провалить этот план и затормозить технический прогресс»,— писал В. И. Ленин.

Неравномерность технического развития. Высокий уровень науки и техники, наличие в распоряжении монополий и государственно-монополистических органов обширных, хорошо организованных исследовательских институтов — все это открывало перед молодыми империалистическими странами возможность быстро опережать своих старых соперников. США, Германия, Япония использовали нередко готовые достижения других или такие изобретения, которые в силу особых условий не могли получить реализации на родине (например, в России).

Ф. Энгельс в 1886 г. отмечал, что «...промышленная монополия Англии близка к своему концу»2. За год до этого он писал: «С 1870 г. Германия и в особенности Америка стали конкурентами Англии в современной промышленности, в то же время в большинстве других европейских стран собственная промышленность развилась в такой степени, что они перестали зависеть от Англии».

Чрезвычайно характерна также задержка технического прогресса в колониальных и зависимых странах. Западноевропейские и американские монополии и правительства метрополий всячески стремились помешать развитию там собственной промышленности (особенно производства средств производства), поддерживали самые реакционные местные элементы, держали народы закабаленных ими стран в нищете и невежестве.

Тенденция к созданию массового, непрерывного и автоматизированного производства. Предпосылками для создания новой системы производства стали его концентрация и централизация. Это сопровождалось укрупнением предприятий и тенденцией к массовому выпуску продукции при растущей непрерывности и автоматизации технологического процесса и стандартизации продукции. Концентрация производства происходила быстрее всего в сфере тяжелой индустрии, что не исключало появления отдельных огромных предприятий, организованных по принципу непрерывно-поточного производства, также и в некоторых отраслях, производящих предметы потребления. Так, с конца 70-х гг. XIX в. образцом непрерывно-поточного, массового производства долгое время служили известные бойни Г.-Ф. Свифта в Чикаго — грандиозный комбинат мясной промышленности.

Простой кооперации однородных и разнородных рабочих машин, составлявшей основу механической обработки первого периода машинного производства, в конце XIX— начале XX в. приходит на смену расчлененная система машин. Гораздо быстрее она развивалась в машиностроении и оформилась в виде сложной совокупности действующих одновременно обрабатывающих машин, движение которым сообщалось не от одного общего двигателя, как это было раньше, а от индивидуального двигателя машины или группы машин. В системе машин будущее изделие проходило через ряд взаимосвязанных, непрерывно действующих процессов. Непрерывность технологии предполагала, в свою очередь, необходимость высокого уровня механизации не только основных, но и вспомогательных фаз производственного процесса. Непрерывность технологических процессов в конечном счете привела к созданию рабочих автоматов и целых автоматизированных систем производства.

Применение конвейеров — устройств для непрерывного перемещения грузов при поточном производстве — отмечается сначала в мукомольном деле (60—70-е гг. XIX в.), а затем в горнорудном (80— 90-е гг.). Поточное производство стандартизированной продукции получает окончательное оформление в начале XX в. как метод организации производства, при котором изготовление стандартных деталей и их сборка производятся в поточных линиях, которые представляют собою совокупность обрабатывающих машин, рабочих мест и объектов производства, расположенных по ходу технологического процесса. Процесс изготовления изделия совершается непрерывно: немедленно после выполнения данной операции изделие передается на следующую операцию посредством конвейеров и иных транспортирующих устройств. Изготовление изделия расчленяется при этом на большое количество простых операций, которые и выполняются высокопроизводительным специализированным оборудованием.

Переход к стандартизированному, массовому, непрерывному производству с применением конвейера впервые получает законченное выражение в машиностроительном производстве на заводах Г. Форда в 1912—1913 гг.

Для рабочего класса эти изменения в характере производства имели тягостные последствия. «Фордизация» производства стала одной из форм увеличения степени эксплуатации рабочих посредством высокой интенсификации труда. Это достигалось прежде всего ускорением движения конвейера, вынуждающего рабочих производить свои операции во все более быстром темпе. Само упрощение операций действовало на рабочих изнурительно, отупляюще и в то же время позволяло хозяевам в любой момент заменить непокорного рабочего неквалифицированным безработным. К «фордизму» вполне применимы слова В. И. Ленина о другой американской системе повышения интенсивности труда — тэйлоризме: «...За те же 9—10 часов работы выжимают из рабочего втрое больше труда...».

Что касается заводского оборудования в условиях массового стандартизированного производства, то оно характеризуется, во-первых, специализацией, позволившей достигнуть небывалой до тех пор точности обработки деталей и ускорить процесс их изготовления, а во-вторых — автоматизацией. У металлообрабатывающих станков (токарных, строгальных, долбежных, сверлильных, фрезерных, шлифовальных и т. д.) подвод режущего инструмента в рабочее положение и его подача в исходное положение стали совершаться автоматически.

Такие станки раньше всего появились в области производства стандартных мелких деталей:  винтов,  шайб,  гаек, болтов и т. д. В 1880—1890-х гг. в США получили применение токарный автомат Спенсера, полуавтомат для прутковых работ Джонсона

С 70-х гг. прошлого века и до начала первой мировой войны объем машиностроительной промышленности увеличился почти в пять с половиной раз.

Автоматические станки получали распространение не только в машиностроении, но и в других отраслях производства.

«Животворная природная сила труда» под властью капитала. Быстрое развитие техники как составной части производительных сил играло очень важную роль в росте мирового производства, однако основной силой производственного процесса являлись трудящиеся, которые приводили в движение всю совокупность орудии и средств производства и создавали все материальные блага.

Все, чем богаты их троны,— Дело рабочей руки,—

говорилось в одной из русских дореволюционных песен.

Огромные армии рабочих, крестьян и других трудящихся отдавали для производства свой труд, о котором К- Маркс писал: «Животворная природная сила труда проявляется в том, 4TOL используя^, расходуя материал и орудие, она их сохраняет в той или иной форме, а стало быть, сохраняет также и овеществленный в них труд, их меновую стоимость...» .

Но этого мало. Они зачастую отдавали производству свое здоровье и самую жизнь. Скажем, Панамский канал был построен буквально на костях. Если по окончании первой железной дороги, проложенной через Панамский перешеек американцами в 50-х гг. XIX в говорили, что каждая шпала стоила жизни одного рабочего, то во'время постройки канала (главным образом в период деятельности французской компании) погибло более 60 тыс. человек. К. Маркс подчеркивал, что «животворная природная сила труда    становится силой капитала, а не труда»2.

В художественной литературе рассматриваемого нами периода неоднократно возникают образы труженика-созидателя и алчного хозяина, присваивающего плоды его труда. В повести «Молох» (1897) А И Куприн, работавший в конце XIX в. корреспондентом киевских газет в Донбассе, отразил свои впечатления о положении русских рабочих на крупных металлургических предприятиях. Беспощадная, хищническая эксплуатация рабочих, наглый, циничный эгоизм хозяев заставляет героя повести инженера Боброва проклинать капиталистический строй, рисующийся ему в виде финикийского божества Молоха, которому приносились человеческие

жертвы.

Приехавший на описываемый А. И. Куприным завод, один из заправил акционерного общества Квашнин хвастливо рассуждает: «Не забывайте, что мы соль земли, что нам принадлежит будущее..

Не мы ли, исполняя силой нашего гения почти невероятные предприятия, приводим в движение тысячемиллионные капиталы?» И в дальнейшей речи наглый финансовый делец причислял себя и таких, как он, к «двум или трем десяткам избранников», которые выделены самой природой из «целой нации» для осуществления исторических задач.

Однако писатель не противопоставил сластолюбивому и ничтожному богачу тех, кто действительно создавал и развивал производство: инженер Бобров, доведенный до отчаяния, переходит от обличений господствующих порядков к нападкам на самый технический прогресс.

«И мы несемся сломя голову вперед и вперед, оглушенные грохотом и треском чудовищных машин, одуревшие от этой бешеной скачки, с раздраженными нервами, извращенными вкусами и тысячами новых болезней...» — говорит Бобров1.

Образ талантливого инженера-конструктора, возглавляющего огромное капиталистическое предприятие, выведен в известном романе прогрессивного немецкого писателя Б. Келлермана «Тоннель». Роман был написан в 1913 г.2, причем автор относил события к ближайшему будущему. Описывая вымышленное строительство тоннеля длиною в 5 тыс. км с электрической монорельсовой дорогой под Атлантическим океаном от Нью-Йорка до французского берега у Бискайского залива, автор опирался (в техническом аспекте) на богатый, накопленный к этому времени материал о строительстве крупных горных тоннелей начала XX в. (Симплонского, Лечбергского), линий метро глубокого залегания и т. д. Келлерман, несомненно, учитывал и проекты тоннеля под Ла-Маншем. В его романе говорится, что этот тоннель уже начал строиться, как и тоннель под Беринговым проливом (также придуманный Келлерманом).

Инициатор и руководитель строительства — выходец из рабочего класса, изобретатель сверхтвердой стали инженер Мак Аллан. Но хозяин предприятия — Синдикат Атлантического тоннеля, организованный финансовым магнатом Ллойдом и другими мультимиллионерами. Мак Аллан предан своей технической идее; смысл его жизни в том, чтобы осуществить грандиозный проект в общественных интересах. Но он целиком зависит от Синдиката и курса акций на бирже, от поддержки финансистов. Чтобы оправдать обещание, данное акционерам,— построить тоннель за 15 лет3, он беспощадно ускоряет темпы работ, доводя строителей до изнеможения. Множатся урны с прахом жертв строительства.

Страшная авария, в результате которой погибло около 2 тыс. рабочих, вызывает восстание рабочих. Имя Мак Аллана осыпается проклятиями.

 «Тоннель был готов,—заканчивает Келлерман свой роман.— Из пота и крови был он построен, поглотил 9 тыс. жизней, бесчисленные бедствия принес миру, но теперь он был готов!» . В первом поезде, кроме Аллана и других инженеров, ехал Ллойд: «Неимпера-тор, не король, не президент республики, а великодержавный Ллойд, капитал был первым пассажиром!»

Яркий образ финансового магната создал бельгийский поэт Эмиль Верхарн в стихотворении «Банкир» (1903), прекрасный перевод которого дал В. Я- Брюсов:

Он — в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный,

Немного сгорбленный; порывистым пером

Он пишет за своим заваленным столом,

Но мыслью он не здесь — там, на краю вселенной!..

...Перед ним покорный круг фонтанов нефтяных,

И шахты темные его богатых копей,

И звон его контор, знакомых всей Европе,

Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских;

Пред ним властители народов, побежденных

Его влиянием: он может их рубеж

Расширить, иль стеснить, иль бросить их в мятеж

По прихоти своих расчетов потаенных...

Так, подавляя все Ньягарами своей

Растущей силы, он, сутулый и угрюмый,

Над грудами счетов весь погружаясь в думы,

Решает судьбы царств и участь королей'.

В том же 1903 г. и выдающийся русский поэт А. А. Блок в стихотворении «Фабрика» символически изобразил капиталистический строй в виде некоего страшного злого начала, гонящего бедняков на работу, и их ликующих хозяев:

Недвижный кто-то, черный кто-то

Людей считает в тишине.

Я слышу все с моей вершины;

Он медным голосом зовет

Согнуть измученные спины

Внизу собравшийся народ.

Они войдут и разбредутся,

Навалят на спины кули.

И в желтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели".

А в 1911 г. во фрагменте «Два века» поэт дал замечательную картину капиталистического общества конца XIX и начала XX в., несущего с собой не только эксплуатацию и нищету, но и истребительные войны. Блок прозорливо предсказывал грядущие восстания против этого мрачного царства:

Век девятнадцатый, железный, Воистину жестокий век!.. Век буржуазного богатства (Растущего незримо зла!). Под знаком равенства и братства Здесь зрели темные дела... Двадцатый век... Еще бездомней, Еще страшнее жизни мгла (Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла)... И неустанный рев машины, Кующей гибель день и ночь... И черная, земная кровь Сулит нам, раздувая вены, Все разрушая рубежи. Неслыханные перемены, Невиданные мятежи...