Тайны майя

Э. Джилберт, M. Коттерелл

ГЛАВА 1

РАССКАЗЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ

Прежде чем Мексика добилась независимости, туда допускались лишь немногие иностранцы-неиспанцы, а за теми, кому разрешался въезд, осуществляли надзор. Одним из тех, кому удалось туда попасть, был неаполитанец Джиованни Карери. В 1697 году он прибыл в Акапулько после тяжелого путешествия по морю из Манилы (Филиппины тогда тоже были частью Новой Испании). Карери много путешествовал по стране и был поражен тем, сколько ее богатств было сосредоточено в руках служителей церкви. Однако он подружился со священником доном Карлосом де Сигвенца и Гонгора, изгнанным из ордена иезуитов. Последний водил дружбу с индейцами и собрал бесценную коллекцию рукописей и рисунков, уцелевших во время массовых сожжений 150-летней давности. Одним из друзей священника был некий дон Хуан де Альва, сын Фернандо де Альва Кортеса Ихтильхочитля, потомка одного из индейских правителей. Это был образованный человек, написавший первую историю Мексики на испанском языке. Сигвенца показал эту книгу Карери, который был поражен тем, что там шла речь о древнем мексиканском календаре, утраченном во время завоевания. С помощью этого календаря, как было сказано в книге, ацтекские жертвы вели довольно точную хронологию в течение длительного периода. Она основывалась на 52-летних и 104-летних циклах, а кроме того, жрецы отмечали солнцестояния, равноденствия, а также вычисляли движение планеты Венера.

Сигвенца и сам много занимался древней хронологией Мексики. Будучи профессором математики в университете Мехико, профессиональным астрономом, он мог делать это вполне квалифицированно. Располагая редкими документами, умело вычисляя траектории Солнца, Луны, комет, других небесных тел, он смог реконструировать хронологию индейцев и проделал эту работу с такой точностью, что даже восстановил некоторые важные даты, включая дату основания столицы ацтеков Теночтитла-на — 1325 год. Он также пришел к выводу, что еще до легендарных тольтеков в этих краях жил народ ольмеков¹⁴, или «каучуковых людей» (в этом регионе Мексики росло много каучуковых деревьев). Сигвенца верил, что этот народ пришел из мифической Атлантиды и именно он строил пирамиды Теотиуа-кана. Этими оригинальными соображениями он поделился с Карери, и последний добросовестно включил теорию об Атлантиде вместе с материалом о календаре в свою книгу, написанную по возвращении в Европу. Сделал это Карери как раз вовремя, потому что после смерти Сигвенцы в том же году его бесценный архив был частично уничтожен инквизицией, часть же документов просто пропала. Рукописи его достались иезуитам, но также были утрачены (возможно, до сих пор находятся в какой-нибудь библиотеке), после того как этот орден, в свою очередь, был изгнан из Мексики в 1767 году.

Так как большинство европейцев считало, что до испанского завоевания ацтеки были дикарями, в лучшем случае умевшими считать на пальцах, сообщение Карери об ацтекском календаре было воспринято скептически. К тому же автору мешало то обстоятельство, что сам он был слабым "математиком и не мог как следует изложить аргументы Сигвенцы. Но, по крайней мере, он сохранил информацию об ацтекском календарном камне для потомства. Вскоре еще один исследователь прочел книгу Карери, приехал в Мексику и продолжил исследование ее прошлого.

Барон Фридрих Генрих Александер фон Гумбольдт был хорошо известен в европейских литературных и политических кругах и водил дружбу с Гете, Шиллером и Меттернихом. Он собирался отправиться в Египет с военной экспедицией Наполеона, но корабль, на котором он должен был отплыть, погиб во время бури. Вместо этого он в поисках приключений отправился в Америку. В 1803 году Гумбольдт с группой друзей прибыл в Акапулько. Они привезли с собой разнообразное научное оборудование, включая телескопы. Произведя описание местности, они отправились в Мехико-сити. Хотя Гумбольдт был протестантом, его хорошо принял вице-король, он даже допустил гостя в государственный архив. Затем Гумбольдт решил ознакомиться с древними реликвиями, которые еще оставались в Мехико. Одной из таковых оказался большой каменный круг, изображающий Солнце, раскопанный всего лет за двенадцать до того. Его тщательно обследовал Леон и Гама, историк, посвятивший свою жизнь изучению мексиканских документов, подобно Сигвенце хорошо владевший науатлем — родным языком индейцев. Леон узнал в камне легендарный ацтекский календарь, известный ему подписаниям Ихтильхо-читля и Сигвенцы. Однако, когда он опубликовал об этом сообщение, испанское духовенство высмеяло исследователя. Служители церкви были уверены, что камень — просто жертвенный алтарь, а сложные рисунки и орнаменты — чисто декоративные (рис. 3).

Гумбольдт, видевший камень, который тогда стоял у стены собора, близ которого был найден, согласился с Леоном и Гамой. Как астроном, он определил, что камень действительно представляет собой календарь. Он понял, что ацтеки достигли успехов в астрономии и, кроме того, хорошо разбирались в математике. Он не только подтвердил мнение Леона о том, что восемь треугольников-«лучей», идущих от центра, означают деление временных единиц, но и обнаружил много символов, которыми ацтеки обозначали свои 18-дневные месяцы; и эти символы были такими же, как используемые в Восточной Азии. Он пришел к выводу, что два обозначения Зодиака должны иметь общий источник.

В пути в Нью-Йорк, где он нанес визит брату-масону Томасу Джефферсону, Гумбольдт начал работу над книгами о своем путешествии по обеим Америкам. Когда они были опубликованы, то произвели сильное впечатление на европейцев. Наконец-то солидный ученый и уважаемый человек бросил вызов общепринятому мнению о том, что до испанского завоевания мексиканцы были дикарями и варварами.

Европейцы стремились эксплуатировать не только природные богатства в недрах земли Мексики, но и саму мексиканскую землю. Так как большая часть земли была непригодна для земледелия, самым прибыльным для европейцев делом стало скотоводство. Но из-за этого индейцы лишались своих традиционных небольших наделов. Рост крупных ранчо еще более ухудшил положение обнищавших индейцев-крестьян. Все это вызывало постоянное недовольство населения, и когда разразилась Французская революция, провозгласившая принципы свободы, равенства и братства, она невольно сыграла роль ускорителя перемен и в Мексике. Соединенные Штаты уже показали мексиканцам пример того, как колония может освободиться от господства европейцев. Не заставила себя ждать и освободительная борьба и в самой Мексике. Испанское владычество было свергнуто, но начались внутренние распри, затянувшиеся более чем на столетие.

Одним из побочных следствий независимости Мексики было то обстоятельство, что теперь иностранцам неиспанского происхождения стало гораздо легче проникать в эту страну. Среди исследователей, посетивших Мексику, был и англичанин Вильям Баллок. В 1822 году он отплыл из Ливерпуля в Веракрус, а потом, по стопам Гумбольдта, отправился в Мехико-сити. На него, как и на Гумбольдта, произвел сильное впечатление Ацтекский камень-календарь. Англичанин решил, что этот камень некогда был частью крыши огромного храма в Теночтитла-не, подобно знаменитому египетскому «Зодиаку», тогда еще только недавно отправленному в парижскую Национальную библиотеку. Сделав с камня гипсовые слепки, Вильям Баллок обратил внимание на другой памятник древности, в свое время ставший также объектом внимания Гумбольдта.

Это была массивная, высотой в девять футов, статуя Коатлике, богини-матери пантеона мексиканских индейцев (рис. 4).

Баллок так писал о своем впечатлении: «Я лицезрел «воскресение» этого ужасного божества, перед которым были принесены в жертву тысячи людей ревностными и безумными идолопоклонниками».

Высеченный из цельного куска базальта, имеющий отдаленное сходство с человеческим изображением, этот идол действительно производил устрашающее впечатление. «Голова» его состояла из двух змеиных голов, смотрящих друг на друга, «руки» тоже были похожи на змей, как и драпировка, в которой угадывался еще силуэт крыльев хищной птицы. «Ноги» напоминали лапы ягуара, готового вонзить когти в свою жертву. Над огромной деформированной «грудью» висело скульптурное «ожерелье» из черепов и сердец, а также отрубленные руки, торчащие из «тела». Странный и пугающий, этот образ богини жизни и смерти, непонятным образом перекликающийся с индуистским божеством Кали, был при этом выполнен с большим искусством. Кто бы ни создал эту скульптуру, мастерство его не ниже, чем мастерство лучших скульпторов Древнего Египта, Европы или Дальнего Востока. Баллок усматривал здесь странное противоречие: зачем обществу с высоким уровнем развития искусства создавать такую дикую вещь? С чего это цивилизованным людям понадобилось жертвовать тысячами людей, чтобы утолить жажду крови безжизненного камня, пусть и великолепно обработанного? Мексиканские власти в начале прошлого века не могли дать ответов на эти вопросы, и, чтобы избавить себя от необходимости разрешать эти неприятные противоречия, они решили просто поскорее снова предать статую земле.

Баллок посетил еще Теотиуакан, прежде чем вернуться в Лондон с экзотической коллекцией флоры и фауны, слепками Коатлике и календарного камня, моделями Солнечной и Лунной пирамид и с другими трофеями. Все это было выставлено в «Египетском зале» на Пиккадилли, причем календарный камень вечно изобретательные английские журналисты прозвали «часами Монтесумы». Если не считать нескольких редких рукописей и дорогих иллюстрированных томов Гумбольдта, впервые мексиканские древности были представлены на суд европейцев не только из-за драгоценных металлов или камней, из которых они были изготовлены. Впрочем, Баллок, который был еще и купцом, преследовал не только меценатские цели. Деньги, собранные от выставок, он употребил на приобретение серебряного рудника в Мексике.