Полководцы

ПАВЕЛ  СТЕПАНОВИЧ  НАХИМОВ

Раздел: Русская история и культура

   От синопского  разгрома  спасся  бегством,  таким  образом,  единственный турецкий пароход "Таиф", на котором командовал английский моряк сэр Адольфус Слэд, называвшийся, как сказано, по турецкой службе адмиралом Мушавер-пашой.

Уйдя от русской погони, Мушавер-паша примчался в Константинополь 2 декабря и

тотчас сообщил о катастрофе.

   Турецкое правительство растерялось до такой степени, что  чуть  ли  не  в

один  и  тот  же  день  главному  начальнику  всех  турецких   морских   сил

(Капудан-паше) было объявлено,  чтобы  он  не  смел  показываться  на  глаза

разгневанному на него падишаху, а затем ему же был  дан  великим  визирем  и

Решид-Мустафой-пашой любопытный по своей полной нелепости приказ: немедленно

выйти в Черное море с четырьмя оставшимися в Босфоре фрегатами. Зачем выйти?

Кого и зачем искать? Неизвестно. Но турецкие дела в то время не зависели  ни

от Решида, ни даже от самого падишаха, "повелителя правоверных", а только  и

исключительно от лорда  Стрэтфорда-Рэдклифа.  Английский  посол  сейчас  же,

конечно, отменил затевавшуюся бессмысленную авантюру  с  четырьмя  турецкими

фрегатами.

   4 декабря, то есть через четыре дня после Синопа,  вот  что  он  писал  в

Лондон: "К  прискорбию,  очевидно,  что  мир  в  Европе  подвергается  самой

непосредственной опасности, и  я  не  вижу,  как  мы  можем  с  честью  и  с

благоразумием, понимаемым в более широком и  истинном  смысле,  воздержаться

далее от входа в Черное море со значительными силами, каков бы при  этом  ни

был риск". Стрэтфорд, делавший в  Константинополе  все  от  него  зависящее,

чтобы довести дело до войны,  тут  же,  в  официальной  бумаге,  уповает  на

лжесвидетельство со стороны самого создателя: "Бог знает, что мы довели наше

воздержание (fordearance)  и  любовь  к  миру  до  таких  размеров,  которые

породили много затруднений и чреваты опасными случайностями".

   Стрэтфорд неспроста вставил эту фразу о воздержании и любви к миру.

   Только во вторую неделю декабря по Лондону стала распространяться весть о

том, что Нахимов уничтожил 30 ноября турецкий флот.

   Русский посол в Лондоне Бруннов спешил донести в Петербург о  потрясающем

впечатлении, произведенном в Лондоне этой русской блестящей морской победой.

Он сразу же правильно уловил основной мотив возмущения в прессе и в  широких

слоях общества: "Где была Великобритания, которая недавно утверждала, что ее

знамя развевается на  морях  Леванта  затем,  чтобы  ограждать  и  оказывать

покровительство независимости Турции, ее старинной союзницы? Она  оставалась

неподвижной. До сих пор она не посмела даже пройти через пролив. Это  значит

дойти до предела позора. Жребий брошен.  Больше  отступать  уже  нельзя,  не

омрачая чести Англии неизгладимым пятном". Бруннов не скрывает опасения, что

под влиянием  таких  нападок  английское  правительство  может  решиться  на

активное выступление.

   Тут не место распространяться об  общих  причинах,  побудивших  Англию  и

Францию взяться за оружие в 1854 году.  Здесь  достаточно  сказать,  что  17

декабря английский посол при французском дворе лорд Каули  имел  разговор  с

Наполеоном III, после которого немедленно сообщил министру  иностранных  дел

Кларендону: "Французское правительство полагает, что Синопское  дело,  а  не

переход (русских войск - Е. Т.)  через  Дунай  должно  бы  быть  сигналом  к

действию флотов". Не успел Кларендон опомниться,  как  лорд  Каули  известил

его, что французский император снова его призвал и прямо заявил,  что  нужно

"вымести с моря прочь русский флаг" и что он, император, будет  разочарован,

если этот план не будет принят Англией. 3 января 1854 года англо-французский

флот вошел в Черное море.

   Позиция русского посла барона Бруннова среди поднявшейся в Англии бури по

поводу Синопа была такова: Россия и  Турция  находятся  в  состоянии  войны,

присутствие в Босфоре или  даже  в  Черном  море  судов  какой-либо  третьей

державы не может заставить русский флот отказаться от преследования турецких

кораблей и нападения на  эти  корабли.  Николай  написал  сверху  карандашом

"C'est juste" ("это справедливо").

   Англия и Франция решили идти в этом вопросе напролом.

   Вопрос в прессе ставился так: могут ли Франция и  Англия,  ограждая  свои

экономические и политические интересы,  дозволить,  чтобы  Россия  завоевала

Турцию? Нет. Можно ли смотреть на нападение Нахимова в Синопе как на  начало

крушения Турции? Да, можно и должно. Чем  более  яростно  шла  вдохновляемая

Пальмерстоном  агитация  в  прессе  и  парламенте,   тем   чаще   писали   о

"предательском"  (treacherous)  нападении  Нахимова  на  турок,  о  "бойне",

учиненной им, и о нарушении  международного  права  русским  адмиралом.  Эта

версия всецело была поддержана  и  французской  прессой,  которая  в  данном

случае  отразила  лишь  взгляды  владыки  Франции,  да  ничего  другого  при

полнейшей своей скованности и не могла отразить.

   Нужно отдать справедливость английской исторической науке - теперь уж она

признала, что Нахимов  имел  полнейшие  и  международно-правовые  и  военные

основания напасть 18 (30) ноября на флот, стоявший в Синопе.

   Вот что писал Наполеон III Николаю о победе Нахимова: "До сих пор мы были

просто  заинтересованными  наблюдателями  борьбы,   когда   Синопское   дело

заставило нас занять более определенную позицию. Франция и Англия не считали

нужным послать десантные войска на помощь Турции. Их знамя не было затронуто

конфликтами, которые происходили на суше, но на море это было совсем иное. У

входа в Босфор находилось три тысячи орудий, присутствие которых  достаточно

громко говорило Турции, что две первые морские державы не  позволят  напасть

на нее на море. Синопское событие было для нас столь же оскорбительно, как и

неожиданно. Ибо неважно, хотели ли  турки  или  не  хотели  провезти  боевые

припасы на русскую территорию. В действительности  русские  суда  напали  на

турецкие суда в турецких  водах,  когда  они  спокойно  стояли  на  якоре  в

турецкой гавани. Они были уничтожены, несмотря на  уверение,  что  не  будет

предпринята наступательная война, и несмотря на соседство наших эскадр.  Тут

же не наша внешняя политика получила удар, но наша военная  честь.  Пушечные

выстрелы при Синопе болезненно отдались в сердце всех тех, кто в Англии и во

Франции обладает живым чувством национального  достоинства.  Раздался  общий

крик: всюду, куда могут достигнуть наши пушки,  наши  союзники  должны  быть

уважаемы".

   В ответном письме, помеченном 9 февраля 1854 года, Николай  I  говорит  о

Синопе: "С того момента, как турецкому флоту предоставили свободу перевозить

войска, оружие и боевые припасы на наши берега, можно ли было  с  основанием

надеяться, что мы будет терпеливо  ждать  результата  подобной  попытки?  Не

должно ли было предположить, что мы  сделаем  все,  чтобы  ее  предупредить?

Отсюда  последовало  Синопское  дело:  оно  было   неизбежным   последствием

положения, занятого обеими державами (Францией  и  Англией.  -  Е.  Т.),  и,

конечно, это событие не должно было показаться им неожиданным".

   Вскоре после этой переписки послы Англии и Франции выехали из Петербурга,

русские послы покинули Лондон  и  Париж,  и  последовало  объявление  обеими

западными державами войны Российской империи.

   Нахимов и с ним весь Черноморский флот следили с напряженным вниманием за

первым актом начинающейся трагедии, за Парижем и  Лондоном,  за  вступлением

русских войск в Молдавию и Валахию, за войной на Дунае, за первым торжеством

русского наступления и за последующими неудачами на Дунае. Они пока еще были

зрителями и с беспокойством думали о  сцене,  на  которой  им  суждено  было

выступить в качестве главных действующих лиц.

   Много черных дум было некоторыми из них передумано и отчасти высказано  и

после Синопа, и после прохода союзных эскадр через Босфор в  Черное  море  в

январе 1854 года, и после  зловещей  последней  переписки  Наполеона  III  и

Николая I в январе - феврале 1854  года,  и  после  бомбардировки  Одессы  в

апреле, и после снятия осады с Силистрии в июне.  С  каждым  днем  нарастала

грозная туча именно над Севастополем, с каждым месяцем становилось все более

ясно, что именно на юге Крыма, а не в  каком-либо  другом  месте  произойдет

решающая схватка между Россией и враждебной ей  коалицией  Франции,  Англии,

Турции.

   Утром 1(13) сентября 1854 года телеграф сообщил Меншикову,  что  огромный

флот направляется непосредственно к Севастополю.

   Нахимов и  Корнилов  с  вышки  Морской  библиотеки  увидели  в  отдалении

несметную массу судов. Сосчитать их издали в  точности  было  невозможно.  В

действительности их оказалось, не считая мелких,  около  360  вымпелов.  Это

были как военные суда (парусные и  паровые),  так  и  транспорты  с  армией,

артиллерией и обозом. Вся эта огромная масса была окутана туманом  и  дымом.

Она шла к Евпатории. Нахимов  и  Корнилов  долго  глядели  на  эту  медленно

проходившую, далекую, темнеющую в тумане громаду в подзорные трубы. Им обоим

она несла славу и гибель.