От мечты к открытию

    Наблюдение представляет  собой  пассивную  сторону  нашего

контакта  с  Природой.  Мы  ничего  не  предпринимаем, а только

наблюдаем. Обычно так  и  начинается  исследование,  поскольку,

прежде  чем что-то выделить для дальнейшего изучения, мы должны

это что-то увидеть. Здесь все ясно, но сам  процесс  наблюдения

содержит несколько ключевых моментов, которые следует обсудить.

Сюда  относятся:  составляющие  процесса  наблюдения,  различие

между  видением   и   открытием,   необычайная   важность   так

называемого  "периферического  зрения",  тщательность  в оценке

данных.

     Понятие "наблюдение" включает  три  существенно  различных

вида  деятельности: обнаружение, распознавание и измерение. Под

"обнаружением" я подразумеваю простое видение того,  что  есть.

"Распознавание"   предполагает  восприятие  этого  "чего-то"  в

контексте  известного  или  неизвестного  нам  ранее,   другими

словами,   мы   включаем   это  "что-то"  в  нашу  память;  под

"измерением" же имеется в виду количественная  оценка  качества

этого "чего-то".

     Если  я  иду  по  улице  и  в рассеянности уступаю кому-то

дорогу, я тем самым его обнаруживаю; если я вижу, что это Джон,

значит, я распознал его; а если я отметил, что его рост 1 м  75

см,  то  я его измерил. Та же процедура имеет место и в научном

наблюдении, что  бы  мы  ни  наблюдали:  клетку,  биологическую

реакцию  или  химическое соединение. Главная путаница возникает

потому, что  ученые  часто  не  различают  этих  трех  аспектов

наблюдения.  Даже если вы не могли не увидеть нечто, попавшее в

поле вашего зрения,  это  не  означает,  чти  вы  распознали  и

открыли  его  для  себя. Ученые имеют равные шансы видеть вещи:

это в большей или меньшей степени зависит от случая, который их

нам "подсовывает".  Но,  как  сказал  Пастер,  "при  наблюдении

случай благоприятствует лишь подготовленным".

     Возможно,    ценнейшим    достоянием    ученого   является

способность распознавать значимость видимых  им  вещей.  А  для

этого  необходима  большая эрудиция: память ученого должна быть

обогащена многим увиденным либо прочитанным, а  он  сам  должен

обладать  большим  талантом  связывать увиденное с конкретными,

относящимися к нему воспоминаниями. Лишь таким путем  можно  на

деле что-то открыть.

     Теперь  о  "периферическом  зрении". В одной старой сказке

три принца из  Серендипа  всегда  случайно  обнаруживали  вещи,

которые  ранее  и не думали искать23. Как это у них получалось?

По  моему  разумению,  ответ  кроется  в   их   способности   к

"периферическому   зрению".   Она   заключается   в  следующем:

разглядывая то, что вы хотите видеть, не мешает  уголком  глаза

стеречь  и  то,  что может появиться неожиданно. Я убежден, что

это один из величайших даров, которым может обладать ученый  Мы

же  обычно  бываем  так сосредоточены на предмете исследования,

что другие, порой гораздо более  важные  вещи  не  в  состоянии

проникнуть  в  наше  сознание. Как правило, это касается вещей,

столь непривычных для нас, что они кажутся нам невероятными.  А

между   тем   именно   невероятное   по-настоящему  заслуживает

внимания! Если же нечто неожиданное вдруг оказывается истинным,

то в этом случае наблюдение будет значительным шагом вперед.

     Известно, с каким трудом поддаются  наблюдению  факты,  на

которые  мы  просто  смотрим,  не  видя  их,  особенно если они

возникают совершенно  неожиданно,  а  мы  отвлечены  каким-либо

переживанием.  Это  хорошо  иллюстрирует следующая поучительная

история. Во время одного из заседаний конгресса по психологии в

Геттингене  в  зал  ворвался   человек,   за   которым   гнался

вооруженный  бандит.  После  короткой  схватки на глазах у всех

раздался выстрел, и оба  человека  выбежали  из  зала  примерно

через  двадцать  секунд  после  своего  появления. Председатель

сразу же попросил присутствующих записать все что  они  видели.

Втайне   от   участников   конгресса   все   происшествие  было

предварительно      инсценировано,       отрепетировано       и

сфотографировано.  Из  сорока  представленных отчетов лишь одни

содержал  менее  20  %  ошибок,  касающихся   основных   фактов

происшествия,  14  отчетов имели от 20 до 40 %, а 25 отчетов -

свыше 40 % ошибок. Любопытно, что более чем в половине  отчетов

около  10  %  подробностей  были чистейшей выдумкой. Результаты

оказались весьма удручающими, несмотря на благоприятные условия

- все происшествие было коротким и достаточно необычным, чтобы

привлечь к  себе  внимание,  подробности  его  были  немедленно

зафиксированы  людьми, привыкшими к научным наблюдениям, причем

никто из них  не  был  вовлечен  в  происходящее.  Эксперименты

такого  типа нередко проводятся психологами и почти всегда дают

сходные результаты.

     Особого  внимания  заслуживает  также   то,   что   ошибки

наблюдения   не   только   не   ограничиваются   игнорированием

достаточно  очевидных   фактов,   но   нередко   сопровождаются

выдумыванием    деталей.    Существуют   бесчисленные   примеры

оптических иллюзий,  обманов,  вызванных  отвлечением  внимания

(например,  в  фокусах)  и изменением эталона сравнения (теплое

кажется  холодным  после  горячего  чая,   по   горячим   после

холодного:  серое  представляется  почти  белым  в  сравнении с

черным и почти  черным  в  сравнении  с  белым).  Ошибки  часто

допускаются  под влиянием предшествующего наблюдения. Например,

нормальный надпочечник может показаться очень  маленьким,  если

мы  смотрим  на  него сразу после того, как наблюдали несколько

необычно крупных надпочечников.

     Кроме того,  мы  имеем  склонность  видеть  только  то,  к

наблюдению чего мы подготовлены. При наблюдении эксперимента на

собаке  противник  опытов  над  животными  заметит  только, что

собаку хорошо усыпили, собаковод  обратит  внимание  на  породу

животного,  а  ученые разных специальностей обратят внимание на

такие подробности, которые представляют интерес для их  области

знания.

     Необычайным  даром  видения  неожиданного  обладал Пастер.

Проводимое им изучение случаев  холеры  у  птиц  было  прервано

летним  отпуском,  а  когда  он  возобновил  работу,  почти все

микробные культуры оказались стерильными. Он попытался  оживить

микроб  путем введения его птицам, но это ни к чему не привело.

Пастер уже был готов прекратить эксперимент, когда ему пришла в

голову мысль ввести птицам сильнодействующую  свежую  культуру.

Далее  приведем  слова  его коллеги Дюкло: "К удивлению всех, а

возможно и самого Пастера, не ожидавшего такого  успеха,  почти

все  птицы  устояли  против  введения  микробов, в то время как

другие птицы, которым ослабевшая культура  не  вводилась  после

обычного  инкубационного  периода  заболели...  Это  привело  к

открытию принципа иммунизации ослабленными патогенами" [9].

     В  другом  случае  Пастер  с   удивлением   заметил,   что

возбудители  сибирской  язвы  могут  быть  выделены из почвы, в

которой двенадцать лет назад были захоронены овцы,  умершие  от

этой  болезни.  Оставалось  загадкой, как столь длительный срок

бактерии  могли  сохранять  вирулентность  и  с  интервалом   в

несколько лет вновь вызывать эпидемии. Однажды, идя через поле,

он  заметил,  что некоторый участок земли имеет особую окраску.

Когда он спросил об этом фермера, тот ответил,  что  год  назад

там захоронили умерших от сибирской язвы овец. Как рассказывает

Эмиль  Ру,  "Пастер,  всегда  обращавший  внимание  на  детали,

заметил на поверхности почвы большое количество ходов, прорытых

червями. Ему в голову пришла  идея,  что  в  своих  бесконечных

перемещениях  из  толщи  земли  на ее поверхность черви вынесли

наружу богатую перегноем почву,  находившуюся  вокруг  останков

овец,  а вместе с ней - и споры сибирской язвы. Пастер никогда

не  останавливался  на  идеях   -   он   сразу   переходил   к

эксперименту. Последний подтвердил его предположение: у морской

свинки удалось вызвать сибирскую язву" [цит. по: 2].

     Никакие  кабинетные  размышления  не  привели бы Пастера к

этому открытию, если бы не его  личные  наблюдения.  Да  и  моя

собственная  работа  не  раз  убеждала меня в том, насколько мы

бываем слепы к неожиданностям. В 1941 г. я занимался  изучением

влияния   прогестерона   -  недавно  синтезированного  гормона

яичников - на половые органы. Я каждый день вводил крысам  это

соединение,  ожидая  определенных  изменений в половых органах.

Через несколько недель я передал эту работу лаборантке,  только

что  приступившей  к  работе.  К  большому  моему удивлению, на

следующий  день  она  доложила,  что  все   животные   погибли.

Поскольку  я  неоднократно  вводил  те же дозы прогестерона без

каких-либо осложнений,  я  решил,  что  она  плохо  приготовила

раствор,  и  просто  сказал ей, чтобы она повторила эксперимент

более тщательно. На. следующий день девушка  пришла  ко  мне  в

великом  расстройстве:  несмотря  на все меры предосторожности,

животные погибли после первой  же  инъекции.  Я  был  в  полном

замешательстве  и  попросил  ее повторить опыт с другой группой

крыс, на этот раз в моем присутствии.

     Выяснилось,  что,  не  зная  наших  технических   приемов,

лаборантка  вводила гормон внутрибрюшинно, основываясь на опыте

своей предыдущей работы в бактериологической лаборатории. Я  не

предполагал,  что способ инъекции имеет какое-либо существенное

значение, но пока я говорил ей это, все крысы уснули, как  если

бы  получили  сильную  анестезию,  а  затем  погибли.  Все  это

выглядело очень странно. До сих  пор  у  прогестерона  не  было

обнаружено  никаких  токсических  эффектов и ни один стероидный

гормон - и  ни  один  гормон  вообще  -  никогда  не  вызывал

анестезии.   Тогда  я  повторил  эксперимент  с  меньшей  дозой

прогестерона. Животные опять уснули, но на этот раз через  пару

часов они проснулись в полном здравии.

     Здесь  мы  имели дело с настоящей гормональной анестезией,

при которой сон вызывается естественным  продуктом  эндокринной

железы.  Очевидно,  раньше этого явления не замечали, поскольку

после  обычной  подкожной  инъекции   всасывание   прогестерона

происходит  слишком  медленно,  чтобы  был достигнут обладающий

анестезирующим действием уровень содержания его в крови.  Когда

же  неопытная  лаборантка  ввела  вещество другим способом, оно

быстро абсорбировалось с обширной брюшинной поверхности. Но она

не заметила анестезии, поскольку у нее не было повода наблюдать

за животными до очередной инъекции  на  следующий  день,  когда

животные  были  уже  мертвы.  Даже  если  бы она обследовала их

вскоре после инъекции,  сомнительно,  чтобы  она  приписала  их

неподвижность перед гибелью подлинной анестезии. После того как

я описал эти наблюдения, несколько опытных авторов оспорили мою

интерпретацию,   приписывая   неподвижность  животных  обычному

"шоку". Теперь  же  мы  знаем,  что  стероидные  гормоны  могут

вызывать  анестезию  не  только  у  животных,  но  и  у  людей.

Например, гидроксидион - близкое производное прогестерона - в

настоящее время находит клиническое  применение  для  анестезии

при некоторых хирургических операциях.

     Чем  больше  мы  полагаемся  на сложные инструменты, тем в

большей степени искусство наблюдения  сходит  на  нет.  В  этой

связи  процесс  обучения молодежи, с моей точки зрения, следует

строить так, чтобы она приобретала навык тщательного наблюдения

за    поведением    подопытных    животных    и     тщательного

патологоанатомического  исследования.  При этом особое внимание

следует уделять "периферическому зрению", настраивая  студентов

на систематический поиск неожиданных изменений.

     Помимо того что подчас наиболее важные детали находятся на

периферии  нашего  зрения,  мы  рискуем  не  заметить  их из-за

несущественных  деталей,  затемняющих  картину.  Талант  видеть

подобное  в  массе  различий  -  и, что еще важнее, различие в

массе подобного - составляет  основу  любой  классификационной

деятельности.

     В  заключение несколько слов о тщательности - кропотливом

внимании к деталям. Все согласны с тем, что это качество крайне

важно не только в научном исследовании, но и во  всех  областях

жизни.  Согласно  Кеннону,  "желание  брать на себя бесконечные

трудности и тщательно рассматривать мельчайшие детали  является

важнейшим  элементом самого духа исследования" [4]. А по словам

Томаса Карлейля24, сам гений есть  не  что  иное,  как  "прежде

всего необычайная старательность".

     Тщательность    исследования    предохраняет    идею    от

"смазывания". Она необходима во всех видах научной работы,  как

при  оценке  мыслей,  так  и наблюдений. К сожалению, чем более

живым воображением обладает человек и чем с большим рвением  он

стремится  завершить  картину,  которую ему рисует воображение,

тем скорее он будет пренебрегать мелочами.  Только  единицы  из

нас достаточно нетерпеливы, чтобы стремиться к неизведанному, и

в  то  же время обладают достаточным терпением, чтобы по дороге

постоянно проверять, на правильном ли пути они находятся.