От мечты к открытию

 Однажды  один  из  друзей  сказал  Катону Старшему: "Какое

безобразие, что в Риме тебе до сих пор не воздвигли  памятника!

Я обязательно позабочусь об этом". "Не надо,- ответил Катон,-

я  предпочитаю,  чтобы  люди  спрашивали,  почему нет памятника

Катону, чем почему он есть".

     Т. Мессон3

     Реальный мир в абсолютном смысле не зависит  от  отдельных

личностей  и  даже  от  всего человеческого мышления, и поэтому

любое  открытие,  сделанное  отдельным  человеком,  приобретает

всеобщее  значение. Это дает исследователю, работающему в тихом

уединении над своей проблемой, уверенность в  том,  что  каждый

найденный   им   результат  получит  прямое  признание  у  всех

компетентных людей. Сознание значимости своей  работы  является

счастьем  для  исследователя. Оно является полноценной наградой

за  те  различные  жертвы,  которые  он  постоянно  приносит  в

повседневной жизни.

      М. Планк

     Я  крайне редко встречал ученых - если встречал вообще,-

которые не были бы заинтересованы в одобрении своих коллег и не

были бы обеспокоены тем, получат они приоритет на свои открытия

или нет. Редко кто берет в  руки  книгу  или  статью  по  своей

тематике  без  желания  немедленно увидеть в перечне литературы

или авторском индексе свое имя. Почему  же  многие  так  ужасно

стыдятся этого чувства?

     Иногда  мы  приглашаем  на временную работу в наш институт

наиболее  выдающихся  современных  медиков.   Стало   традицией

устраивать  для  этих  почетных  гостей  неофициальный обед, за

которым идет непринужденная беседа. Это  дает  нам  возможность

лучше   узнать   этих   людей   с   неформальной  стороны;  чем

руководствуются они  в  своей  деятельности,  что  приносит  им

удовлетворение.  Один  из  наиболее  распространенных  вопросов

касается  мотивов  исследовательской  работы.  Наиболее  частый

ответ  - "любознательность". Если на ученого "поднажать", то в

качестве дополнительных  мотивов  он  может  упомянуть  желание

принести  пользу  или  даже  признаться,  что  попал в науку по

чистой случайности - была вакансия в лаборатории, а ему  нужны

были   деньги.   Но   желание  заработать  авторитет  всегда  с

возмущением отвергается. А почему?

     Я никогда  не  забуду,  как  мой  самый  молодой  аспирант

невинно  спросил  уважаемого гостя: "В таком случае, сэр, вы не

будете против, если я опубликую данные эксперимента, который вы

показывали нам сегодня? Я ведь вам ассистировал,  да  и  раньше

делал  похожую  работу - правда, не очень успешно. Это было бы

неплохо дополнением к моей диссертации, сэр... Конечно, если вы

не против, сэр". Такая просьба была не выполнима, но вопрос был

задан хороший.

     Научная  любознательность   гораздо   легче   может   быть

удовлетворена   чтением  публикаций  других  исследований,  чем

работой   в   лаборатории.   Могут   потребоваться   годы   для

экспериментального  доказательства  того,  что  можно узнать за

несколько минут, прочтя опубликованный конечный результат.  Так

что  давайте  не  будем  себя обманывать: вряд ли побудительной

силой творчества является чистая любознательность. Быть  может,

это  желание делать добро? Мало кого из ученых удовлетворила бы

возможность  делать   добро   на   поприще   политической   или

благотворительной деятельности.

     Правда   заключается   в  том,  что  мы  тщеславны,  очень

тщеславны. Мы горим  желанием  осознавать,  что  открыли  некий

важный    закон    Природы    с   помощью   нашей   собственной

изобретательности. Почему же мы так стыдимся  этого?  Ведь,  по

словам  Уильяма  Вудворда,  "тщеславие,  без сомнения, принесло

гораздо больше пользы цивилизации, чем скромность".

     Тщеславие становится предосудительным только тогда,  когда

законная  гордость  общепризнанными достижениями превращается в

неразборчивую погоню за славой ради нее самой. Ни один  ученый,

достойный  этого  звания,  не  измеряет  свой успех количеством

похваливших его людей. Ни один ученый не желает  приоритета  на

открытие,  ошибочно  приписанное  ему, и не хотел бы поменяться

местами  с  самыми  известными  политиками,  миллионерами   или

генералами.  Ни  один  из  известных  мне  ученых  наверняка не

испытывает чувства зависти к славе чревовещателя, на которого с

обожанием  смотрят  по  телевидению  миллионы   людей.   Ученые

тщеславны,   им   нравится  признанье,  они  не  безразличны  к

известности, которую приносит  слава,  но  очень  разборчивы  в

отношении  того,  чьего  признания им хотелось бы добиться и за

что им хотелось бы стать знаменитыми.

     На этот счет ученые  обладают  предельной  щепетильностью.

Чем более велик ученый, тем меньше число людей, мнением которых

он  дорожит. Но тому, кто прилежно трудится в одиночестве своей

лаборатории над какой-нибудь разгадкой чрезвычайно  запутанного

механизма  Природы, очень согревает сердце сознание, что где-то

в мире есть несколько человек - быть может, всего полдюжины,-

действительно понимающих важность его работы  и  те  трудности,

которые  ему  приходится преодолевать. Этих коллег он принимает

как равных себе и чувствует глубокое  удовлетворение  от  того,

что благодаря своей работе приобрел духовное родство с ними. Он

заслужил  себе  место  в  кругу этой интеллектуальной элиты. Он

может общаться  с  этими  людьми,  минуя  огромные  расстояния,

языковые  и  социальные  барьеры  и всю ту мелочную ненависть и

зависть, которые  разделяют  других.  Думаю,  что  в  этот  век

"холодных" и "горячих" войн, ожесточенной расовой, политической

и   религиозной  нетерпимости  или  просто  пошлой  банальности

людских  устремлений  ученому   не   стоит   стыдиться   своего

тщеславия.