От мечты к открытию

    Казалось    бы,   очевидно,   что   отсутствующий   фактор

действовать не может. Однако, как ни странно,  такое  допущение

приводило  и приводит к бесчисленным ошибкам, многие из которых

стали классическими и вошли в историю медицины.

     Вспомним, что на самом раннем этапе  развития  современной

бактериологии   Роберт   Кох   сформулировал   свои  знаменитые

"постулаты", выполнение  которых  необходимо  для  того,  чтобы

заболевание   могло   быть   приписано   действию   какого-либо

микроорганизма.  Первый  и   наиболее   существенный   постулат

заключался  в том, что микроб должен выявляться в каждом случае

заболевания.

     Воспользуемся    словами    самого    Коха:     "Полностью

удовлетворительное    доказательство   паразитической   природы

заболевания может быть получено только тогда, когда нам удастся

обнаружить  паразитические  микроорганизмы  во   всех   случаях

изучаемого  заболевания,  когда  мы,  далее,  будем в состоянии

продемонстрировать их присутствие в таких количествах и в таком

распределении,  что  все  симптомы  заболевания  найдут,  таким

образом,  свое  объяснение,  и,  наконец,  когда мы для каждого

отдельного инфекционного  заболевания  установим  существование

микроорганизма  с ярко выраженными морфологическими признаками"

[13].

     Последующие же работы показали, что очень часто проявления

заболевания, вызванного микробами,  имеют  место  только  после

того,  как  возбудителя  уже не удается выявить. В ряде случаев

(ботулиновый токсин) болезнь может поразить  человека,  который

никогда не был заражен самим микробом, но лишь употребил в пищу

продукт, содержащий токсины этого микроорганизма. И наоборот, в

высшей   степени  болезнетворные  микробы  могут  находиться  в

здоровых носителях, которые оказались устойчивыми к ним.

     Так  называемые  метакортикоидные  поражения  представляют

собой    другой    пример    такого   рода.   Должным   образом

сенсибилизированные крысы, подвергнутые в течение  сравнительно

короткого периода времени воздействию больших доз ДКА, могут не

проявлять   никаких  признаков  нефросклероза,  гипертонии  или

узелкового периартериита в период гормонального воздействия или

даже сразу по его прекращении.  Но  спустя  недели  или  месяцы

после  окончания  курса  ДКА все эти изменения у них возникнут.

Таким образом,  опять  мы  находим  проявления,  первоначальная

причина которых не была обнаружена в организме.

     Принцип  действия этой ловушки может быть проиллюстрирован

на следующей схеме:

     Здесь стимул S может воздействовать на "мишень" Т, избирая

прямой  путь  Р.  Результаты  воздействия  -   соответствующее

изменение мишени Т не могут не проявляться, пока стимул все еще

присутствует   в  организме,  но  тем  не  менее  они  являются

следствием этого воздействия. (Такая возможность  в  постулатах

Коха   не   предусматривалась.)   При   этом   стимул  S  может

воздействовать на "мишень" Т1  и  вызывать  в  ней  последующие

изменения,  которые оказывают вторичное влияние на "мишень" Т в

то время, когда первоначальный стимул уже  отсутствует.  (Этим,

по-видимому,    объясняются    "метакортикоидные"    сосудистые

поражения,    вторичные    по    отношению    к    отсроченному

нефросклерозу).

     Имеются      бесчисленные      дополнительные     примеры,

иллюстрирующие данное положение,- это  отдаленные  последствия

рентгеновского   облучения,   анафилактической  сенсибилизации,

эмоционального потрясения,  полученного  в  раннем  детстве,  и

практически    любого    случая,    оставившего    потенциально

травматический "шрам" в самом широком смысле этого слова.

     Теперь, по прошествии времени, причинно-следственная связь

между этими стимулами  и  их  отдаленными  эффектами  настолько

очевидна,   что   упоминание  данного  источника  ошибок  может

показаться излишним. Но, как явствует из истории  медицины,  на

практике  аксиома  "чего  нет,  то  действовать не может" столь

распространена, что это ввело в заблуждение даже Роберта  Коха.

Такое  положение  задержало развитие медицинских исследований и

во многих других отношениях.  Правильную  интерпретацию  причин

возникновения  различных  заболеваний,  связанных  с витаминной

недостаточностью, таких, как рахит, пеллагра, бери-бери, цинга,

надолго  задержали  бесплодные  поиски  явного  источника  этих

болезней  -  какого-либо  яда.  Альтернативная  возможность -

отсутствие в пище жизненно важных компонентов - представляется

вполне естественной сегодня в ретроспективе. Но я настаиваю  на

том, что только гений мог задуматься над этим. Каким бы простым

ни  казалось  решение,  факт состоит в том, что оно не пришло в

голову ни одному из  выдающихся  ученых,  на  протяжении  веков

изучавших болезни, вызванные витаминной недостаточностью.

     Та  же  проблема  неоднократно возникала в эндокринологии.

Давно известно, что  различные  яды  могут  вызывать  судороги.

Когда  впервые  была  обнаружена  болезнь, известная теперь как

паратиреоидные  судороги,  врачи   сочли   самоочевидным,   что

характерные  для  этого  заболевания сильнейшие судороги должны

быть  вызваны  каким-нибудь  отравлением.  Открытие  того,  что

удаление   паращитовидных  желез  вызывает  судороги,  со  всей

очевидностью наталкивало па мысль о недостаточности  каких-либо

элементов   в   организме,   но   специалисты  были  далеки  от

рассмотрения проблемы в таком ракурсе.  Годами  они  продолжали

поиски   -некоего  вызывающего  судороги  метаболического  яда,

который мог  бы  вырабатываться  или  в  недостаточной  степени

обезвреживаться  организмом  в отсутствие паращитовидных желез.

Несмотря на колоссальный объем выполненной в данном направлении

работы, эта теория доказала  свою  бесплодность,  ибо  никакого

особого  яда  обнаружить  не  удалось.  В  то  время  никому не

приходило в голову, что эти  судороги  вызываются  не  избытком

чего-либо, а недостатком, в данном случае недостатком кальция.

     Теперь  в диетологии и эндокринологии принято считать, что

недостаток  чего-либо  в  организме  есть   возможная   причина

заболеваний.  И  тем  не  менее  мы по привычке отгоняем всякую

мысль о факторе  недостаточности  и  это  по-прежнему  тормозит

развитие  биологии.  В  моей  собственной  области исследования

основное место принадлежит так называемому  "первому  медиатору

стресса",    гипотетическому    агенту,   инициирующему   общий

адаптационный  синдром.  Предпринимались  бесчисленные  попытки

определить  какой-либо токсин или метаболит (гистамин, продукты

расщепления белка и др.), который мог бы действовать в качестве

первого медиатора. Но  наше  предположение,  согласно  которому

стресс  может  вызывать  истощение какого-либо жизненно важного

метаболита  и  таким  образом  инициировать  защитные  явления,

никогда  не принималось всерьез. Нам все еще неизвестна природа

первого медиатора, и поэтому оба варианта решения этой проблемы

остаются  одинаково  перспективными.  Характерно,  однако,  что

ведутся активные поиски только позитивного агента.

     Вот  каковы  соображения,  по которым опыт и здравый смысл

имеют для биолога  приоритет  перед  глубоким  знанием  сложных

законов логики и психологии.