Политология

Раздел: Экономика и юриспруденция

Изложенное со всей очевидностью показывает, что западные образцы государственности по-настоящему, так сказать, в пер­возданном евроцентристском варианте не могут институционализироваться в странах, где господствуют так называемые орга­нические социокультурные, политико-культурные, религиозные и другие традиции и формы менгальности. В то же время эти по­следние не могут служить непреодолимым препятствием на пу­ти экономической и политической модернизации Востока, утверж­дения здесь институтов, ценностей и норм рынка и политической демократии. Поэтому в свете происходящих там процессов мож­но утверждать, что Восток не просто пассивный объект вестер-низации/модернизации, а активный субъект экономических, социокультурных и политических процессов всемирного масшта­ба. И было бы явным упрощением и преувеличением говорить о замене характерологических установок японской или южноко­рейской социокультурной общности характерологическими ус­тановками евроценгристской техногенной цивилизации. Имен­но сохранение (в той или иной модифицированной форме) традиционных ценностей и ориентации позволило Японии, Юж­ной Корее и другим странам АТР освоить достижения техноген­ной цивилизации, модернизироваться экономически, сохранив многие черты своей традиционной культуры, идти не просто по пути вестернизации, а модернизироваться, сохраняя свою иден­тичность.

И нет никаких данных, говорящих о том, что множество дру­гих незападных стран и народов не могут пойти и не пойдут при­мерно по такому же пути. Но вместе с тем при оценке перспек­тивы демократии нельзя не учитывать следующее обстоятельство.

По справедливому замечанию бразильского политолога Ф.Веффорта, «новые демократии» представляют собой смешанные ре­жимы, хотя смещение или совмещение институтов и норм впол­не обычное явление, поскольку многие режимы, в том числе и традиционно демократические, носят смешанный характер. Так, некоторые современные представительные демократии включа­ют элементы прямой демократии и корпоративизма, представ­ляя собой некий институциональный гибрид. «Новые демокра­тии» же — это в сущности особые разновидности гибридизации, основанные на сочетании в переходный период демократических институтов, норм и ценностей с элементами авторитаризма. Но при всех возможных здесь оговорках нельзя не согласиться с тем же Веффортом, который считает, что «гибридные режимы можно считать победой демократии в сравнении с той тоталитар­ной диктатурой, которую они сменили».

Все это в свою очередь дает основание для вывода, что про­цесс демократизации в странах третьего мира нельзя восприни­мать как сам собой разумеющийся и однозначно обреченный на успех. Переходный характер «новых демократий» обусловлива­ет их нестабильность, порождающую непредвиденные обстоятель­ства и непредсказуемые результаты. Парадоксом «новых демо­кратий» является то, что демократические преобразования осуществляются под руководством лиц, не являющихся, по выра­жению Ф.Веффорта, демократами «по рождению». Подавляющее большинство тех, кто возглавил преобразования переходного периода, были «инсайдерами» в прежних режимах и обращены в демократическую веру самим переходным периодом. Это — Р.Альфонсин и К.Менем в Аргентине, П.Эйлвин и Р.Лагос в Чили, Х.Сарней и Ф.Комор в Бразилии, Б.Ельцин и В.Черномырдин в Рос­сии и др.

Поэтому очевидно, что многие из «новых демократий» не за­страхованы от опасности того, что первоначальные восторги по поводу обретенной свободы могут обернуться разочарованием и неприятием демократии широкими слоями населения. Нема­ловажен с данной точки зрения вопрос о выживаемости и управ­ляемости демократии, ее способности укорениться в том или ином обществе. По-видимому, правы те исследователи, которые пре­дупреждают о возможности возникновения в переходные пери­оды тупиковых ситуаций и опасности возврата к прошлому. Так, например, в Турции, после проведения первых свободных выборов в 1946 г. демократический процесс три раза (в 1960-1961, 1970-1973 и 1980-1983 гг.) был прерван перио­дами правления авторитарных режимов. Что касается большин­ства латиноамериканских стран, то для них такое положение ста­ло почти правилом.

Целый ряд стран и народов продемонстрировали свою него­товность к принятию демократии и ее ценностей во всех их формах и проявлениях. Об этом свидетельствует опыт некоторых стран третьего мира, где механическое заимствование западных образцов государственности оборачивалось неудачей и приво­дило к непредсказуемым негативным последствиям. Зримым проявлением негативных последствий попыток ускоренной мо­дернизации на западный лад является дуга нестабильности, протягивающаяся на огромные пространства мусульманского мира от Инда до Средиземноморья и стран Магриба. Объясняет­ся это прежде всего тем, что заимствование и насаждение эле­ментарных административных и управленческих механизмов проводилось без их органической интегрирации в национальные традиционные структуры. Первый такой опыт, который проводил­ся в Иране, где шахский режим под патронажем Соединенных Штатов пытался постепенно пересадить на иранскую почву за­падные политические институты и экономические отношения, про­валился.

Очевидно, что на поставленный в начале этой статьи вопрос о том, двигается ли весь мир в сторону демократии, ответ будет неодно­значным: «да», если речь идет об определенной группе стран, каж­дая из которых исходит из собственного понимания демократии, но с учетом западного опыта; «нет», если имеется в виду однознач­ная вестернизация или модернизация на западный лад всех неза­падных стран и народов. Крах и поражение чего-либо одного не всегда приводит к победе и утверждению чего-либо другого.

Вопреки наивным ожиданиям, возникшим после окончания холодной войны, крах тоталитарных и авторитарных режимов не всегда приводил к утверждению демократии. Целый ряд стран — Эфиопия, Сомали, Таджикистан, Грузия и др.— очутились в пучине глубочайшего кризиса, хаоса и дезинтеграции. Многие страны стали ареной реполитизации и ренационализации этни­ческих групп, что сопровождается оспариванием существовавших до того государственных границ. Начало 90-х годов ознаменова­лось резким изменением ситуации после почти двадцатилетне­го периода прогресса демократии в Латинской Америке: пала хруп­кая демократия в Гаити в результате военного переворота и смещения законно избранного президента Аристида; демо­кратия в Венесуэле, считавшаяся традиционной и крепкой, в ре­зультате двух попыток государственного переворота в феврале и но­ябре 1992 г. оказалась в кризисе; в том же году нечто вроде переворота совершил президент Перу Фудзимора; в результате острой внутриполитической борьбы со своих постов были смеще­ны президенты Бразилии и Венесуэлы.

Не лучше обстоит дело в исламском мире. Об этом свидетель­ствует развитие событий в Алжире, где были объявлены не име­ющими силы результаты всеобщих выборов и введено чрезвычай­ное положение. В итоге активизировалась деятельность исламских фундаменталистов и резко дестабилизировалась обстановка в стране. Из-за роста фундаментализма к репрессивным мерам вынуждены были прибегнуть власти Туниса и Египта. В Афри­ке весьма хрупкие демократии, установленные в 1991—1992 гг. не выдержали груза экономических и политических неурядиц. В то же время во многих африканских странах вопросы, связан­ные с переходом к демократии, отходят на второй план под давлением более радикальных вопросов, связанных с искусствен­ным характером государственных границ и трудностями совме­стного существования различных этнических групп. Взрывы насилия в Сомали, Эфиопии, Анголе, Руанде, Либерии и т.д. сви­детельствуют о том, с какими острыми проблемами сталкивают­ся африканские народы.

При оценке перспектив демократий нельзя забывать тот не­маловажный факт, что бедность и социально-экономическое от­ставание стран Африки и Латинской Америки определяются комплексом факторов социокультурного и политико-культур­ного характера, в том числе неспособностью их населения вос­принимать перемены, идущие извне, конкурировать или играть по правилам, диктуемым мировым сообществом. Демократия и ры­нок дают шанс, но не готовые рецепты решения стоящих перед той или иной страной проблем и не гарантии такого решения.

При оценке перспектив демократий в ряде регионов нельзя забывать то, что в некоторых странах Африки и Латинской Америки сравнительно легкой победе так называемых демокра­тических оппозиций над авторитарными или однопартийными режимами способствовало изменение внешних условий. С исчез­новением социалистического лагеря и распадом Советского Со­юза левые авторитарные режимы лишились мощной материаль­ной, идеологической и моральной поддержки. Это в свою очередь освободило Запад от необходимости однозначной поддержки правых авторитарных режимов, которые раньше использова­лись в качестве заслона на пути проникновения советского вли­яния. Более того, можно сказать, что некоторые страны встали на путь перехода к демократии, по сути дела, под давлением запад­ных стран-доноров экономической помощи. Сразу после оконча­ния холодной войны правительства этих стран начали открыто обусловливать предоставление помощи принятием развивающи­мися странами демократических политических режимов и нео­либеральной политики экономического развития.

К тому же с исчезновением Советского Союза исчез и альтер­нативный источник получения помощи. Нужно учитывать и то, что в глазах политиков развивающихся стран развал Советско­го Союза стал отождествляться с поражением самой системы социализма, а Запад выглядел победителем в холодной войне.

Важно также отказаться от соблазна оценивать демократию в развивающихся странах по западным меркам. Даже в тех из этих стран, где более или менее устойчивые демократические ре­жимы формировались одновременно с завоеванием независимо­сти (Индия, Малайзия, Шри-Ланка и др.), демократические структуры обладают большой спецификой по сравнению с клас­сическими евроамериканскими образцами. Для них характерны политическкая нестабильность, этнический и профессиональ­ный корпоративизм, высокая степень персонализации в полити­ке, установки на авторитаризм и клиентелизм, значительная роль традиционных ценностей в политической культуре. Нужно учесть и то, что во многих этих странах демократические режи­мы, как правило, основываются на доминантной партии, кото­рая неизменно находится у власти, постоянно обеспечивая себе превосходство на выборах.

Все это свидетельствует, во-первых, о том, что для большин­ства развитых стран и стран, обладающих потенциальными воз­можностями для вхождения в их число, рыночная экономика и по­литическая демократия являются или становятся главной формой самоорганизации общества. Но это отнюдь не есть признак ка­кой-то унификации или упрощения жизнеустройства в масшта­бах континентов, регионов или всего земного шара. Дело в том, каждая страна, каждый народ выбирает и реализует собствен­ный национальный тип демократии, учитывающий собствен­ные национально-исторические традиции, обычаи, политико-культурные корни и т.д.

Какова бы ни была судьба процесса демократизации, оказы­вается, что несравнимо легче импортировать институциональные формы либеральной демократии, чем импортировать культурные и эпистомологические значения либерализма и демократии. По-видимому, ряд стран, в том числе обладающих большим весом и влиянием на международной арене, во всяком случае в обозри­мой перспективе сохранят полудемократические или даже откро­венно авторитарные формы политического устройства. Этот мо­мент нельзя не учитывать, если иметь в виду перспективу ужесточения правовых и репрессивных мер перед лицом роста терроризма, наркобизнеса, других форм преступности. Поэтому интернационализация и глобализация важнейших сфер общест­венной жизни, при всех возможных здесь оговорках, не может означать политическую унификацию в масштабах всего мирово­го сообщества на основе рыночной экономики и политической де­мократии.