БИБЛИОТЕКА «СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА»

ДАЛЕКИЙ ВЕК:

Иван Грозный. Борис Годунов. Ермак

Исторические повествования

Молодость Ермака пришлась на время знаменитой Казанской войны. Войну с Казанским ханством Иван IV начал вскоре после того, как принял царский титул.

Писатель и воин Иван Пересветов не раз выражал недоумение, как великий государь русский может терпеть «под пазухой» казанскую подрайскую землицу и почему приемлет от нее «кручину великую». В своих набегах казанские и крымские феодалы не раз проникали в глубь русской земли. «От Крыма и от Казани (от их нападений.— Р. С.),—горько жаловался царь Иван,— до полуземли пусто бяше».

Первый поход на Казань начался среди зимы. Дождавшись морозов, полки двинулись в путь по накатанной зимней дороге. Прослышав о приближении царской рати, на Волгу потянулись вольные казаки с ближних рек. Неожиданно в разгар зимы наступила оттепель и прошли дожди. Оттепель застала русских на берегах Волги неподалеку от Казани. Царь не желал отменять поход и приказал начать переправу. Но лед подтаял и во многих местах ломался под тяжестью пушек и ратников. Потеряв много людей, Иван IV «со многими слезами» вернулся в Москву.

Два года спустя царь привел свои рати к самым стенам Казани. На этот раз на помощь полкам явилось больше казаков, чем прежде. Некоторые атаманы не поспели к Казани вовремя.

Наступление было плохо подготовлено, и, простояв у Казани одиннадцать дней, воеводы повернули прочь.

В 1552 году столичное население вновь провожало ратных людей в поход. Крымский хан пытался помешать планам царя. Он устремился к Москве и вышел в район Тулы. Но тут воеводы нанесли ему сильный удар.

К моменту третьего похода на Казань пришло в движение все вольное казачье население на пространстве от Дона до Волги. Память об отважных атаманах, бившихся за Казань, долго жила в донских станицах. «В кото-рыл время царь Иван стоял под Казанью,— утверждали донцы,— и по его государеву указу атаманы казаки выходили з Дону и с Воаги и с Яика и с Терека: атаман Сусар Федоров и многие атаманы казаки ему, государю, под Казанью служили». Вместе с донцами у стен Казани сражались волжские атаманы.

Наступили последние летние дни, когда полки обложили Казань со всех сторон. Татарская крепость располагалась на вершине обрывистого холма у речки Казанки. Под ее стенами зиял ров,

В течение нескольких дней русские соорудили осадную линию из бревенчатого частокола и плетеных корзин — «туров», наполненных песком. Расположив тяжелую осадную артиллерию в непосредственной близости от стен, воеводы подвергли'город усиленной бомбардировке. Против главных ворот русские соорудили трехъярусную деревянную башню высотой около 15 метров. С башни пушкари обстреливали город поверх крепостных стен. Искусные мастера соорудили подкоп и взорвали колодцы, питавшие город водой.

На рассвете 2 октября 1552 года мощные взрывы потрясли крепостную стену. В нескольких местах укрепления были разрушены. Русские полки устремились с разных сторон на приступ.

В битве за Казань участвовало много казаков. Воеводы знали их храбрость и использовали там, где больше всего лилось крови. В день решающего штурма первыми к стенам Казани пошли «многие атаманы и казаки и стрельцы и многие боярские люди и охотники». Казаки яростно рубились с врагом в проломах, карабкались на стены по лестницам. Наступавшие в первом эшелоне понесли наибольшие потерн, но задача была выполнена. Захватив прнвратные башни, казаки и ратники распахнули ворота, через которые в город вступила дворянская конница.

На узких и кривых улицах Казани произошла кровавая сеча. Татарская столица пала.

Фольклор сохранил предание о том, что Казань добыл царю не кто иной, как Ермак. По преданию, царь Иван стоял под Казанью несколько лет, пока на помощь к нему не явились казаки. В поход позвал их Ермак:

Пойдем-ка, братцы, под Казань-город: Под ним Грозный царь стоит. У него ли там много силушки, Он семь лет стоит под Казанию, Он семь лет стоит, не возьмет ее!

«Казанское взятие» отозвалось в веках гулким эхом. В своих песнях донские казаки славили победителей и даже происхождение свое связывали с давним подвигом. В награду за разгром Казани казаки просили пожаловать им вольный Дон:

Казаки в Казань ворываются, А орда из ней убирается, Царь въезжает во Казань-город, Он там хвалится, прославляется. Вот Ермак к. нему является:

—        Чем, Ермак, тебя пожаловать?

—        Ты отдай, государь, нам Тихий Дон, Снизу доверху, сверху донизу,

С его реками и вершинами!

Какой бы красивой ни была легенда, приходится расстаться с ней, если она не подкреплена фактами. Ермак Тимофеевич стал известным атаманом лишь через десять лет после «казанского взятия». Если он и был под Казанью, то разве что в молодых товарищах у старых казаков. По молодости никакой самостоятельной роли играть он не мог. Наивной сказкой выглядят сведения о том, что под Казанью Ермолай впервые в жизни предстал пред ясны очи батюшки-царя Ивана Васильевича.

Ермак явился в волжские станицы, как многие другие беглецы, в худеньком крестьянском армяке со множеством заплат, в лаптях и старой шапке. Он не сразу стал полноправным членом степного братства. Нищенская сума не могла заменить ему оружия на поле брани или промысловой снасти на хуторе или з'аимке. Подобно прочим беглым «робяткам», Ермолай начал станичную службу, подрядившись в товарищи или <<чуры»] к старому, бывалому казаку.

Молодые товарищи учились у опытных станичников и служили им. Они чистили оружие, носили сумки с пулями и прочим припасом, заряжали пищали и подавали бойцу на поле боя.

В мирные дни и на войне молодой товарищ, или «чур», делал любую черную работу: варил кашу, прибирал хату, стирал казачьи рубахи, латал чоботы.

У многих старых казаков служил Ермак в товарищах, но первого из них запомнил на всю жизнь. На привале у костра тот любил вспоминать жизнь в боярском тереме и походы в боярской свите. Боевой поел ужи лец холоп бился с литвой у стен Стародуба, не раз стоял против крым-цев на тульской окраине.

После смерти боярина, в голод, вдова прогнала холопов со двора, и с другими удальцами он бежал на Волгу, побывал в татарском плену и чудом выбрался из крымских аулов.

Старый казак научил крестьянского сына владеть с одинаковым искусством луком и пищалью, искать в траве следы промчавшихся как ветер кочевников, читать книгу природы не хуже любого обитателя степи.

Быстро промчалось для Ермака время ученья. Он без труда усвоил обычаи вольного братства. Порядки, царившие в волжских станицах, живо напоминали крестьянскому парню жизнь в родной волости. Там миром выбирали себе старост и сотских, тут избирали атаманов и есаулов. Там дела решал волостной сход, тут — казачий круг. "

Но в Поморье над волостью были царь и приказные люди, собиравшие государеву подать. Тут же народ был сам себе голова.

В царской рати простые люди служили рядовыми ополченцами либо «сволочью» — волокли пушки и груз в обозных телегах. В казачьих станицах чернь и слышать не хотела о присяге царю.

Издавна война была профессией русских дворян. Они командовали полками, служили в коннице, и так — из поколения в поколение.

Вместе с дворянами в ополчении несла службу их невольная челядь — боевые холопы. Они прикрывали господина на поле боя, принимая на себя удары врагов, первыми лезли на стены неприятельских крепостей. Они обильно лили свою кровь. Но каковы бы ни были их боевые заслуги, ничто не могло освободить их от невольного состояния. Бегство на окраины открывало кратчайший путь к свободе. Избавившись от холопства, бывалые воины готовы были скорее пожертвовать головой, чем вернуться в неволю.

Лишь изредка в казачьи станицы попадали дворяне. То были люди, потерпевшие полное крушение в жизни и ^избывшие государевой службы».

Не от них казаки учились воинскому искусству, а скорее от послужильцев-холопов, толпами бежавших на окраины при всяком бедствии и голоде.

Крестьяне принесли в станицу дух вольной общины, послужильцы — боевой опыт и воинское искусство. Жизнь была самым суровым учителем для тех, кто брался за оружие, не имея ни малейших навыков в военном деле. Не в одном месте лишь пепел сожженных жилищ и кости служили немым напоминанием об исчезнувших казачьих станицах.

Ермаку пришлось не раз смотреть смерти в глаза, прежде чем старые казаки приняли его в свой круг. К тому времени крестьянский сын знал степь не хуже отцовского надела. Он научился безошибочно определять приметы близкой бури на Волге, умел выследить вепря в плавнях, убить его, освежевать. Мог снарядить снасть и наловить рыбу на всю сотню. В мгновение ока выбирал укрытие посреди степи.

Шли годы, и Ермак привык к зною полуденного солнца, к горькому запаху степных трав. Но и тогда, житель Севера, он не раз просыпался среди ночи от тоски по заброшенной двинской деревне, холодному ветру и неяркому солнцу.

Жизнь шла своим чередом, и ее живые впечатления все больше вытесняли из памяти картины детства.

Семь лет длилась Казанская война, и в течение всего этого времени население вольных казачьих станиц боролось с ордынцами то вместе с московскими отрядами, то на свой страх и риск.

Выступления казаков на всем пространстве от Перекопа до Астрахани вызвало тревогу в далеком Константинополе, Послы повелителя правоверных, прибывшие в Ногайскую орду, утверждали, согласно русской информации, будто султан терпит от московского государя многие обиды. Царь, говорили они от имени султана, «поле де все, да и реки у меня поотымал, да и Дон от меня отнял... поотымал всю волю в Азове: казаки его с Азова оброк емлют, и воды из Дона пить не дадут; а крымскому де царю потому ж обиды чинят великие, какую де соро-моту казаки крымскому царю учинили — пришед, Перекоп воевали; да казаки Астрахань взяли...».

Сведения относительно «речей» султана не отличались достоверностью. Доброжелатели Москвы, сообщившие  послу об обидах султана, сознательно сгустили краски.  Они добивались, чтобы царь унял казаков. Но их старания не привели к цели.

Чем дальше продвигались в степи русские воеводы, тем энергичнее поддерживали их казаки. Волжские казаки, знавшие как свои пять пальцев пути в Нижнем Пово- лжье, вели русские отряды к Астрахани в качестве «вожей».

Атаман Федец Павлов укрепился на волжских перевозах и отбил ногайцев, пытавшихся оказать помощь астраханскому хану. После взятия Астрахани казаки Павлова прошли на стругах в низовья Волги и захватили там татарские суда с оружием, а затем ханский гарем.

Иван IV отдал Астрахань служилому хану Дервиш-Али. Но в 1556 году тот нарушил присягу. Запросив помощь из Крыма, он выбил воеводу Мансурова с Переволоки  между  Волгой  и  Доном.   Отступив  с   Переволоки, Мансуров нашел прибежище у вольных казаков в их городке Зимьево.

Османская империя, владевшая устьем Дона, давно лелеяла планы выхода в устье Волги. По приказу султана крымский хан направил в Астрахань воинские силы —

700 всадников, 300 янычар с огнестрельным оружием и артиллерию.

Казаки понимали, сколь важно не упустить время и не

дать туркам и татарам закрепиться в Астрахани. Они ре

шили действовать,  не дожидаясь подхода  подкреплений

из  Москвы.  Атаман  Филимонов  напал  на  астраханские

кочевья и нанес Дервишу-Али жестокое поражение. В его

руки попали двое крымских мурз и  много других плен

ных. Помощь со стороны турок и крымцев не спасла ха

на. Дервиш-Али бежал из Астрахани прочь.

Когда государевы воеводы Черемисинов и Писемский явились в низовья Волги, они нашли город «пустым». Наспех починив укрепления, ратные люди отправились по следам Дервиша-Али вниз по Волге. В первой посылке они захватили много ханских судов и сожгли их. В другой раз Федор Писемский получил сведения о том, что Дервиш-Али стоит в двадцати верстах от Волги. Покинув суда, воевода посреди ночи напал на ханский лагерь. Там поднялся переполох. Наутро Дервиш-Али с астраханскими, ногайскими и крымскими отрядами напал на малочисленный русский отряд. На этот раз отступить пришлось Писемскому. Бой длился весь день. В полном порядке отряд отступил к Волге и, погрузившись в струги,, ушел к Астрахани.

С вестями о втором «астраханском взятии» в Москву выехали гонец от воевод и атаман Архипко от казаков.

Опираясь на помощь вольных казаков, государевы воеводы произвели смелый поиск против Крыма. Речная флотилия прошла по Днепру в море к Кинбурнекой косе, а оттуда направилась к Перекопу. Несколько недель флотилия ходила у берегов Крыма, наводя страх на татар и совершая нападения на прибрежные улусы. Данила Ада-шев освободил из плена много русских невольников и с большой добычей благополучно вернулся в казачьи «засеки» на Днепре.

Московские власти делали ставку на «добрых» казаков и преследовали непокорных — «воровских». «Добрые» все чаще искали заработки, нанимались на службу в полки. За службу они получали провиант, свинец и порох. Отправляясь на Русь, казаки получали возможность видеться с родными.

Вольница продолжала жить по своим законам. У нее был свой взгляд на «добрых» казаков. До Ермака ни один из волжских атаманов не пользовался такой громкой славой, как Ляпун Филимонов. Это он напал на астраханского хана Дервиша-Али и разгромил его улусы до прибытия московских ратных людей. Воеводы наградили атамана и поручили ему занять переправы на Переволоке между Волгой и Доном, чтобы обезопасить «по-вольный торг» на Волге и защитить ногайцев от воров. Стрельцы разбили лагерь неподалеку от Переволоки на реке Елаш-Иргизе.

Прибытие воинских сил на земли казацкой вольницы на Волге вызвало негодование в станицах. Собравшись в большом числе, недовольные казаки двинулись к Переволоке. Они  послали за  Филимоновым,  говоря, что и они  «служат государю». Прославленный атаман поддался уговорам и явился на войсковой круг, где был убит по приговору «товарищества». Вслед за тем «воры» напали на царскую судовую рать, перебили воинских людей и захватили казну. Казанские воеводы выслали на Переволоку отряд, но казаки не приняли боя и бежали на Дон.

Московские власти употребляли всевозможные средства, чтобы привлечь казаков на постоянную военную службу. Их. усилия давали определенные результаты, Гарнизоны пограничных крепостей непрерывно пополнялись казаками либо людьми, «прибранными» в казаки. Они получали от казны содержание, иногда небольшие пашенные наделы.

Однако население, обитавшее в «диком поле», не желало расставаться с вольной жизнью и решительно отказывалось от присяги царю. Беглый люд не заманить было на царскую службу никакими посулами. Там, где власть принадлежала воеводам и приказным, беглого холопа или крестьянина могли опознать и выдать головой прежним господам. Ермаку, как уроженцу крестьянской северной волости, не грозила такая опасность. Но у него не было шансов преуспеть на государевой службе. Ни в молодости, ни в зрелые годы Ермак не мечтал о службе «за присягой».