БИБЛИОТЕКА «СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА»

ДАЛЕКИЙ ВЕК:

Иван Грозный. Борис Годунов. Ермак

Исторические повествования

Анализируя «Историю» Семена Ремезова, историки заметили, что в ней имеются вклеенные листы, по своему содержанию и иллюстрациям отличные от основного текста. Листы имели особый заголовок —«Летопись Сибирская краткая кунгурскаяъ. Ученые кстати вспомнили, что в 1703 году тобольский картограф вместе с сыном ездил в Кунгур и составил чертеж этого города. Возникло предположение: не в Кунгуре ли был найден краткий Кунгур-ский летописец, переписанный затем рукою Ремезова и включенный им в «Историю»?

Статьи из Кунгурского летописца поражали обилием реалистических зарисовок из истории экспедиции Ермака. Может быть, в этих статьях запечатлелись устные казацкие летописи, сохраненные народным творчеством?

Как ни заманчиво такое предположение, оно едва ли основательно.

Сличение Кунгурских «сказов» с ремезовскимп картами рождает подозрение. Не сочинил ли «сказы» сам тобольский историограф? Кунгурские листы пестрят десятками географических названий, точность которых не вызывает сомнений. При устной передаче неизбежны были бы искажения. Если «сказы» основаны на письменных источниках, то где искать их?

Пороемся в материалах и сочинениях тобольского картографа. В 1697 году близился к завершению долгий труд. Ремезов составил Чертежную книгу Сибири. В ней помечены те же самые названия урочищ, городков, рек и озер, которые обозначены в Кунгурских «сказах». Может быть, Ремезов записал все эти названия при картографировании местности, а несколько лет спустя нашел те же пункты в найденной им в Кунгуре летописи? Такое совпадение маловероятно. Совершенно очевидно, что Ремезов не мог составить свои карты на основе летописца, поскольку Кунгурский летописец был найден после составления Чертежной книги. Остается предполагать, что знаменитый сибирский картограф включил хорошо известные ему названия в летопись, которую он не только переписал, но расширил и пополнил.

Ремезов принадлежал к тому поколению русских людей, которые родились и состарились в XVII веке. Но даже в старости он сохранил ясную голову и удивительную восприимчивость к новому. Петровские преобразования ворвались в жизнь Тобольска подобно урагану, и Ремезов оказался среди тех, кто был увлечен потоком времени.

Прежде Ремезов тщательно собирал притчи о подвигах казаков, их постах и молитвах, чудесах святых. Кунгурская летопись явилась чисто светским по характеру сочинением. В нем начисто отсутствовали какие бы то ни было житийные мотивы. Удивительное дело! Вместе с чудесами из писания Ремезова исчезли «точные>/ сведения о численности отряда Ермака и даты прибытия его в разные пункты. Житийное изложение уступило место зарисовкам из жизни.

Находка Кунгурской летописи заставила Ремезова вновь взяться за перо. Текст «Истории» был давно закончен. Но он не удовлетворял более писателя. Из Кунгурского летописца Ремезов почерпнул кое-какие подробности, неизвестные ему ранее. Их надо было перенести на страницы «Истории». И все же важны были не сами подробности, а нечто другое.

Старый Ремезов по-новому смотрел на предмет истории. Достаточно взглянуть на его рисунки, чтобы уяснить, что привлекало теперь их автора. Иллюстрации, к старому тексту ,<Истории Сибирской» напоминают тщательно прорисованные житийные миниатюры, похожие на иконопись. Кунгурские «сказы» художник пояснил небрежными набросками, которые и сейчас поражают своей живостью и реализмом.

При составлении Кунгурского летописца Ремезов широко использовал записи фольклора, географические и этнографические материалы, собранные им в конце жизни при картографировании Сибири.

Составляя чертежи земель по рекам Тоболу, Иртышу и Оби, сибирский историк многократно помечал на своих картах места, связанные с походом Ермака: «Суда Ермаковы», «.кладбище Ермакове», <Дуванной луг, Ермак с казаки дуванили (делили добычу) на нем». В некоторых случаях картограф кратко записал на своих чертежах сведения, почерпнутые из бесед со старожильцами. Подле  знака   «.Урочище  Кулар»  на   ремезовской  карте помечено: «Куларской Иртышака царя береговой воинской город».

В конце XVII века Ремезов объездил многие сибирские уезды в качестве ясашного сборщика.

Сочиняя Кунгурские «сказы», Ремезов описал ясаш-ные сборы на Тавде, связанные с его личным опытом и впечатлениями.

Ходил Ермак на Тавду, отметил Ремезов, и собрал там хлеб и ясак, «и тот збор — первый ясачной хлеб в Тобольску, и доныне (сбирают) хлеб и деньги и куны, и то вместе — ермакову прибору». Не летописец написал эти  строки,  а  ясашный  сборщик из тобольской округи!

В городище Тебенди татары пели песнь о побиении пяти Ермаковых казаков. На Кунгурскпх листах эта песня записана. «// о тех пятичеловеках,— значилось там, — татары поют с плачем при беседах в песнях, припеваючи: яным, яным, бишь казак, бишь казак! Стречь: воины, воины пять, пять человек победита и разориша. И сия песень их словет Царицын плач». Кто подслушал эту песню в глухом татарском ауле? Летописец из далекого нерусского городка Кунгура или сибирский картограф, ездивший в Тебенди дли составления чертежа местности?

При свете костра в степи, в юртах кочевников Ремезов не раз слушал песни, наводившие на него тоску своим унынием и однообразием. Но куда только девалась его скука, когда в речитативе певца он угадывал знакомое имя — Ермак!

Ремезов прекрасно знал как исторические песни и предания тобольских казаков, так и фольклор местного татарского населения. Все это позволило ему составить подробный отчет о первом походе Ермаковых казаков за ясаком.

Отчет Ремезова поражает обилием подробностей. В нем названы имена живших во времена «сибирского взятия» князьков, точно обозначены городища, обложенные данью. Одновременно автор допускает ужасный промах, который ставит под сомнение его осведомленность.

По «сказу» Ремезова, первый казачий поход за ясаком, имевший место весной, возглавил есаул Брязга. Но достоверность его более чем сомнительна. Тобольские ветераны помнили, что Богдан Брязга не пережил первой зимы в Сибири и погиб в самом начале декабря. Архив Ермака полностью подтверждает их показания. Погибнув в начале зимы, Брязга никак не мог возглавить весенний поход ермаковцев.

Итак, сочиненные Ремезовым «сказы» могут служить не более чем иллюстрацией к строго установленным историческим фактам.

Вкратце содержание «.сказа» о ясашном походе сводится к следующему. Едва кончилась зима, Ермак послал вниз по Иртышу пятьдесят казаков на лошадях. Казаки должны были собрать ясак с татар я хантов.

Прошло некоторое время, и государевы писцы подробно описали волости и урочища в окрестностях старинного Кашлыка. Старейшин, которых прежде считали князьками, теперь зачислили в разряд податных -г.ясаш-ных» людей, но в отличие от рядовых данников стали называть --.лучшими?'. В сорока пяти верстах от Кашлыка располагалась крохотная волостка Аремзянка. Там жили «лучший человек и семнадцать других взрослых мужчин, глав семей. По преданию, татары сделали на реке Аремзянке -хкрепкий городок» с караулом, и казакам пришлось выдержать бой. чтобы покорить городок.

Татарские караулы окружали К.ашлык с разных сторон. Татары были главной опорой ханской власти. Они оказали упорное сопротивление ермаковцам, и те обрушили на их голову грозу. Несколько захваченных с оружием в руках «лучших:.- татарских старейшин были расстреляны из луков. Весть о расправе, мгновенно распространилась по всей округе, сея повсюду ужас. Казаки добились своего и больше никогда не прибегали к казням.

Прочный ледяной панцирь сковывал воды Иртыша, и казачий отряд беспрепятственно двигался по реке из волости в волость.

Надцынская волость была куда более обширной, чем Аремэянская.Там проживало более пятидесяти -(.черных людей;.' с семьями. Они не оказали никакого сопротивления: *за страх грозы не смели не токмо руки поднять, ниже слова молвить во всей волости Надцынской-».

Тобольские ветераны помнили, как ходили к городу Назыму и тот «.град остяцкой взяша со князем их>. На-зымекая волость превосходила прочие хантские волости. В ней жили старейшина и шестьдесят взрослых мужчин-воинов. В ремезовскнх «сказах» война с назымским «князем» не получила отражения.

Из ранних Тобольских летописей следует, что казаки из Назыма повернули назад и пришли в Кашлык к Ермаку «с радостию великою и корыстию». Если же верить Кунгурским «.сказам», есаул прошел из Назыма в Де-мьянские волости и вел там военные действия.

На реке Демьянке жило несколько хантских племен. В ее устье стоял «городок Демьян», в котором жил союзник Ермака князь Бояр, а позже его дети и внуки —«.лучшие люди Бояровы». Ввиду союзнических отношений с Бо-яром ермаковцам не было нужды сражаться сего воинами. «Сказы» рисуют иную картину. Когда есаул добрался до устья Демьянки, его там будто бы ждал «в городе целиком и крепком» князек Демьян. Князька «сказы:> называют ..большим и зборным» по той причине, что ему удалось собрать две тысячи татар, мансийских и хантских воинов. Кем был «большой князек», остается загадкой. В верхнем течении Демьянки располагались крохотные Верхне-Демь-янские волости. Может быть, их старейшины враждовали с Ермаком? Но, во-первых, у них не было «крепких городков» и, во-вторых, в их волостях проживало едва ли два десятка взрослых мужчин воинов. Они не могли быть предводителями двухтысячного войска.

Но послушаем дальше, о чем повествуют Кунгурские «сказы». Князек Демьян так хорошо подготовился к обороне, что казацкий отряд три дня безуспешно штурмовал урочище и не мог попасть в него. Казаки хотели отступить, но, по здравом размышлении, решили биться до конца, потому что наступала распутица и «голод близок». Весенняя распутица приковала казаков к месту. Наступила самая трудная пора первого зимовья в Сибири. С Аремзянки есаул послал Ермаку запас хлеба и рыбы, но его хватило ненадолго. Кашлыку грозил голод, и казаки решили в последний раз попытать счастье. На этот раз удача сопутствовала им. «Великий городок» на реке Демьянке пал. Князьки «мнози разбегошася с роды в домы своя>>. Есаул привел население к присяге—«шер-ти», никого не наказывая.

На Демьянке казаки оставались до тех пор, пока Иртыш не очистился ото льда. Ледоход на Иртыше приходится на апрель. В обычное время река имеет ширину более километра. В пору весеннего половодья вода заливает берега на десяток километров, уровень воды поднимается на несколько метров.

У Демьянки береговая полоса поросла густыми лесами. Казаки нашли тут в изобилии все, что надо было для постройки судов. Спустив на воду несколько «легких» стругов, они отправились в плавание по Иртышу. Племена, обитавшие там, знали о появлении чужеземцев, но ждали их к себе много позже. На берегах реки Рачи, притока Иртыша, они собрались для жертвоприношений, чтобы умилостивить своих богов. Их шаманы обошли все окрестные юрты, собрали многочисленные дары и как раз завершили все приготовления к пиршеству. Встреча была неожиданной как для казаков, так и для хантов. Пока казаки разворачивали струги и высаживались, берег опустел. Ханты попрятались в частый ельник все до одного. Подле священной рощи остались только жертвенные животные. Казаки оставались на Раче целые сутки, рассчитывая, что ханты вернутся на берег. Но беглецы словно растворились в лесу.

Весть о появлении в святилище чужеземцев распространилась по всей округе. Шаманы призывали богов истребить дерзких пришельцев, вырвавших из их рук плоды всех сборов. Надеясь на помощь разгневанного идола, старейшины и воины племени решили устроить засаду в теснинах ниже устья Рачи. Там, где Иртыш подходил к обрыву Цынгальской горы, хантские воины устроили завал, сбросив в реку несколько высоких деревьев. Когда течение стремительно вынесло казачьи струги из-за поворота и почти вплотную прибило их к обрыву, ханты показались из укрытия и стали цеплять лодки крюками. Неожиданное нападение вызвало минутное замешательство среди казаков. Но затем они, бросив весла, схватились за пищали и дали залп. «Крючники» тотчас бросились наутек. За поворотом реки казаки нашли На-рымский городок, покинутый воинами. Женщины и дети в страхе ждали появления невиданных людей, повелевавших молниями. Их плач и крики огласили округу.

Казаки не давали спуска врагам в открытом бою. Но населения они не обижали. Попав в покинутое мужчинами урочище, они попытались жестами и словами успокоить метавшихся в страхе женщин и детей.

Сгустились сумерки, и спрятавшиеся в лесу мужчины выслали к городищу разведчиков, а потом сами стали возвращаться в свои жилища, «един по единому, оглядывают^. Тут они убедились, что неведомо откуда взявшиеся воины не грабят их жилищ, тс бьют жен их и детей, точию ласкают». Казаки оставили в покое «вы-мышленников-», участвовавших в нападении на казачью флотилию, не причинив им ни малейшего вреда.

От Нарымского городка, как повествуют Кунгурские «сказы», казаки поплыли вниз по Иртышу «до Колпу-ховы волости» и «мольбшца шептанного-». Воины, собранные шаманами из окрестных деревень, успели приготовиться к отпору. Они спрятались за огромными валунами, затаились в лесу, приготовив луки и дротики.

Казаки сделали несколько выстрелов и бросились вперед, но стрелы, летевшие со всех сторон, охладили их пыл. Прошло три часа, прежде чем они проложили себе путь в святилище. На мольбище подле поганых идолов они «видеша убиенных» в лужах крови.

Продвигаясь все дальше на север, казаки «г боем и без боя» брали ясак с встречавшихся на пути хантских селений.

В пятнадцати верстах от устья Иртыша казачьи струги остановились у островов против Самарской протоки. Берег Иртыша тут был крутым и обрывистым.

«Самарские горы,— писали впоследствии русские путешественники,—зело высоки и круглы суть, будут кругом верст с двадцать». Раскинувшаяся кругом местность казалась бесплодной. У подножия холмов лежали болота, да озера, да мелкий камень, а лес был мертвым и непроходимым. На самой высокой из Самарских гор располагалось урочище, окруженное земляным валом. Следы его сохранились до XVII века.

На Самарских горах жили «белогорские остяки». Их князек носил имя Самар. Его потомок Бапбалак Сама-ров продолжал владеть Белогорской волостью в начале XVII века. В то время русские писцы именовали его уже не -'.князем», а «лучшим человеком». В товарищах у старейшины было более 17 взрослых мужчин.

Самар знал о приближении казаков и призвал на помощь 8 других старейшин с их воинами. Положив подле себя оружие, воины беспечно заснули с наступлением ночи.

Казаки подплыли к урочищу на горе, когда занимался рассвет. Ханты еще спали. Разбуженные ружейной пальбой, князьки и воины разбежались. Самар и его ближние родичи погибли в стычке. Казаки оставались на городище неделю, пока не привели к шерти все население волости.

В ходе ясашного похода на Обь ермаковцы нашли себе союзников в лице кодских хантов. По территории Кода превосходила волости, располагавшиеся по нижнему Иртышу. На Коде обитало, по-видимому,. большое племя, распадавшееся на двенадцать родов. Родам соответствовали двенадцать городков, имевших свою «тамгу»\ Три городка имели тамгу с изображением птиц (орла, утки), один — оленя, один — стрелы и пр.

Когда к казакам в их стан явился «.большой» коде кий князь Алачей, те объявили о передаче ему власти над всей округой: «Постави князя большего Алачея болшим, яко богата суша и отпусти со своими честно». В качестве союзников России наследники Алачея продолжали владеть Кодой вплоть до середины XVII века.

С Иртыша казачья флотилия попала на Обь. Перед глазами казаков простиралась бескрайняя водная гладь.

Казакам приходилось плыть с осторожностью. То там, то тут им на пути попадались «льды великие, будто горы», медленно плывшие вниз по течению. Столкновение с такой глыбой грозило утлым казачьим стругам гибелью.

На Оби казаки доходили до Белогорья. Здесь они провели три дня. Видя «много пустого места и жилья мало-», есаул принял решение о возвращении в Кашлык.

В первую зиму Ермак успел привести к шертн и обложить ясаком лишь немногие поселения и юрты, находившиеся поблизости от Кашлыка. Побежденным в бою татарам пришлось присягать не на Коране или кресте, а на казацкой сабле. Собрав с них первый ясак, есаул бросил на стол окровавленную саблю и «велел верно целова-ти за государя царя, чтоб им служить и ясак платить по вся годы, а не изменить».

Приняв на себя власть над Сибирью, казаки действовали совершенно так, как подобало государевым служилым людям.