БИБЛИОТЕКА «СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА»

ДАЛЕКИЙ ВЕК:

Иван Грозный. Борис Годунов. Ермак

Исторические повествования

Получив сообщение о «сибирском взятии», благочестивый царь Иван Васильевич велел именовать Ермака «не атаманом, но князем Сибирскими и послал ему ответную грамоту.

Так описывает дело придворный московский летописец. Но все это — не более чем легенда.

Грозный считал, что само провидение вернуло ему его давние владения. Что касается вольных казаков, царь не очень им доверял. Подозрительность взяла верх.

Приказ Грозного был кратким и энергичным. Ермак должен покинуть Сибирь, едва туда прибудут московские ратные люди. Щелкалов хорошо уяснил смысл его слов. В составленной им «памяти» значилось: «А Ермаку указал государь быть к Москве-».

Указ обнаруживал, сколь далек был двор от понимания всего того, что совершилось в Сибири. Никто из московских сановников и  не догадывался, что бел Ермака плоды  «сибирского  взятия»  будут  утрачены  мгновенно.

Отпустив сибирских гонцов из Москвы, великий государь послал с ними Ермаку и его сотоварищам weoe государское жалованье многое за их к нему государю службу и за пролитие их крови».

Со временем народ сложил множество легенд о щедрых наградах царя. Толковали, будто Иван Васильевич пожаловал покорителю Сибири шубу со своего плеча и два боевых панциря. Такой чести удостоились немногие из близких бояр Грозного!

Воображение людей поразила не только ценность подарков, но и та роковая роль, которую они сыграли в жизни Ермака. По преданию, атаман встретил свой смертный час, будучи одет в царские панцири. Они не только не спасли его от гибели, но увлекли на дно Иртыша, став причиной его смерти.

Тобольского историка Семена Ремезова с юных лет интересовала судьба злополучных царских доспехов, и он тщательно записал все толки о них. После смерти Ермака, гласило предание, один из снятых с него панцирей был отдан хантам в их Белогорское святилище, а другой достался мурзе Кайдуле Байсеитову.

Молва о волшебных доспехах гуляла по степям более сотни лет, когда калмыцкий правитель— тайшаъ Аблай попросил их за верную службу у тобольских воевод.

Кайдула пережил Ермака на пятьдесят лет. Умирая, он завещал волшебную кольчугу старшему сыну под клятвою, чтоб ему тем панцирем служить службу». По описанию, железная рубашка имела следующие приметы: «длинен и около грудей напереди кольца часты, напереди   же   ниже   пояса   прострелено,   испорчено   одно КОЛЬЦО».

Когда воевода явился на двор к Мамет-беку, сыну Кайдулы, и потребовал у него кольчугу, тот отказался отдать семейную реликвию. Тогда воевода велел своим людям снять с Мамета панцирь «неволею». Отец Семена Ремезова отвез кольчугу в ставку Аблая. Со слов отца Ремезов составил следующее описание доспеха: сбит на грудех и меж крылец печати царские златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная на 3 вершка». Новое описание расходилось с описанием простреленной кольчуги.

Прошло время, и Мамет-бек свиделся с калмыцким тайшой. Аблай не мог отказать себе в удовольствии и показал   полученный  от  воевод подарок  бывшему  владельцу. Однако Мамет, «смотря, сказал, что панцирь не его». След тобольской кольчуги навсегда потерялся.

О другом панцире шел слух, что из Белогорского святилища его забрал кодский князь Алачей. Правнуки Алачея жили в Москве, другие члены княжеского рода служили государеву службу в Тобольске. Воевода расспрашивал их, но обнаружить панцирь так и не удалось. «.../У до днесь,— записал Семен Ремезов при царе Петре,— «низовой» панцирь Алачеевых не слышится».

За пятнадцать лет до того, как тобольские власти приступили к розыскам Ермаковых панцирей, березов-ские служилые люди отняли у приобских самоедов кольчугу. В первых отписках они указали, что «на том де пан-сыре на грудех мишени золоты, а на них вырезано на одной государево имя, а на другой орел». Когда кольчугу осмотрели более внимательно, обнаружили, что на позолоченной медной бляшке значится не государево имя, а тодпись князь Петра Ивановича Шуйского». Когда кольчуга после многих приключений попала наконец в Москву, на ней сохранилась лишь одна бляшка, удостоверявшая принадлежность вещи Шуйскому. Бляшка с орлом исчезла в пути.

Прошли годы, и археологи нашли в развалинах ханской столицы Кашлыка бляшку с именем Шуйского. Тотчас возникло предположение, что кольчуга, привезенная с Оби в Москву, когда-то принадлежала Ермаку и тот потерял бляшку с нее во время трехлетнего пребывания в Сибири. Однако точными данными это предположение все же не подкреплено.

Князь Петр Шуйский был воеводой в Казани за тридцать лет до сибирской экспедиции. Как раз в то время Сибирское ханство перешло под покровительство царя. Кольчуга могла попасть в Сибирь и в то время, и много позже. Погиб Шуйский за двадцать лет до похода Ермака.

Документы из архива Ермака не оставляют камня на камне-от легенды о щедрых наградах Грозного.

«Жалование», посланное в Сибирь Ермаку и его товарищам, было весьма заурядным. Казакам выдали деньги и сукна. То же самое получали ратные люди и за обычную службу.

Славный атаман не получал ни драгоценного панциря, ни шубы с царского плеча.

Пока казаки шли в Сибирь и таскали через перевалы суда и грузы, они обносились до последней степени. Но в   Кашлыке они   смогли   позаботиться  о   своей  одежде.

Одежда русских людей того времени была неприхотлива. В летнюю жаркую пору крестьяне носили порты, рубаху, лапти на босу ногу. С наступлением осенних холодов крестьянин натягивал на себя армяк (зипун), поверх него балахон и меховую шапку. В зимнюю пору он доставал из дальнего сундука овчинный полушубок или тулуп. Полушубок был отцовский, а то и дедовский.

Сибирские холода живо научили казаков скорняжному ремеслу. Найдя в ханском дворце богатую соболью казну, они уже к началу декабря (к николину дню) пошили себе зимнюю одежду.

Дети и внуки ермаковцев пели песню об этом памятном событии:

...Жил там Ермак с покрова

До нимнясо инколина дня.

Втапоры Ермак шил шубы соболиный,

Нахтарылмнивместе сшивал,

А теплые мехи — наверх обоих сторон.

Таковым манером и шапки шил.

Сказитель и посмеивался над казаками, и восхищался их необыкновенным нарядом. На Руси в соболях ходили одни бояре. Шубу не шили, а «строили». Вместе с другим добром ее передавали от отца к сыну.

Одежда ермаковцев не отличалась сложным покроем. Ермак носил шубу, которой позавидовал бы сам Робинзон. На одежду для атамана казаки не пожалели лучших соболей. По своему покрою шуба Ермака была ничем не лучше обычного крестьянского тулупа.

Грозный и его помощники не доверяли населению вольных окраин и не раз заявляли, что казаки — воры, беглые боярские холопы. Недоверие подсказало царю еще одно решение. Щелкалов вскоре же объявил Черкасу Александрову и Савве Волдыре, что они вместе с десятком своих товарищей должны остаться в Москве впредь до нового указа. После тщательного дознания приказные отделили из станицы казаков, которым (с их точки зрения) можно было доверять. Им поручили сопровождать князя Волховского в Сибирь.

Оставшихся в Москве казаков разместили на постой в посадские и стрелецкие дворы. Для них наступила пора томительного ожидания. Ни атаман Александров, ни его сотоварищи не могли понять, почему их задерживают в столице, в то время как Ермак с войском подвергаются смертельной опасности в Сибири.

Тщетно «сибирские атаманы» пытались ускорить поход, тщетно указывали на то, что ермаковцы истратили почти весь свой порох и свинец, что отряд не может продолжать борьбу без пополнений.

Приказные чиновники, по обыкновению, не очень спешили. Лишь после долгих проволочек разрядные дьяки объявили Александрову, что они приступили к сбору ратных людей для сибирского похода.

Воевода Семен Волховский служил в Курмыше с сотней казанских и свияжских стрельцов. Эти силы и должны были составить ядро его отряда. Из Курмыша Волховскому надлежало отправиться в Пермь, где его ждал голова Иван Глухов. Он был прислан в Приуралье годом ранее и имел в подчинении сотню ратных людей — пермяков и вятичей. Разрядный приказ предполагал вернуть Ермака из похода, подчинить его царским головам Воину Аничкову и Ивану Глухову и послать их зимой на нартах в Пелым. Ермака не удалось вернуть в Пермь, а потому приказ остался невыполненным.

Одну сотню Волховский должен был набрать из разных мест, как говорится, «с бору по сосенке». Начальником над ними назначался сотник Иван Кирсов. Одну конную полусотню для него должны были сформировать пермские солепромышленники Строгановы из своих гарнизонных людей.

К намеченному сроку Волховский, однако, не прибыл в Пермский край.

Восстание народов Поволжья всколыхнуло степные орды. Кучум понимал, что судьба его трона решается на Волге. Если царю не удастся справиться с казанцами и черемисами, он поневоле отзовет своих ратных людей из-за Урала. Сибирский хан слал гонца за гонцом к своей родне в Ногайские вежи. Ногайцы поддерживали связи с крымцами, побуждая их начать войну с русскими. Ордынские эмиссары действовали по всему Нижнему Поволжью.

Военные приготовления в Крыму достигли такого рая-маха, что разрядные дьяки стали заранее готовить роспись полков, которым надлежало занять переправы на Оке с наступлением весны.

В Казанском крае князь Воротынский не добился успеха, и с января Разрядный приказ поручил руководить борьбой с восставшими воеводе Федору Шереметеву. Вся трудность заключалась в том, что воеводам не удалось навязать восставшим открытый бой. При приближении полков черемисы прятались в лесах и болотах.

Война в Поволжье не принесла славы царским воеводам. Но именно она помешала осуществлению планов зимнего сибирского похода.

Шереметев принужден был раздробить свои силы на множество мелких отрядов. Расходясь в разные стороны, отряды пытались громить «изменников» в лесах, жгли попадавшиеся на пути деревни. Шереметев требовал подкреплений, и Разрядный приказ, не имея резервов, так и не решился перебросить стрельцов Волховского из восставшего края в Сибирь.

Черкас Александров и Савва Волдыря были вызваны в приказную избу для новых допросов. Казаки подтвердили, что в зимнюю пору преодолеть перевалы будет трудно. Они и не подозревали, что их слова могут быть использованы в ущерб их собственному делу. Атаманов вновь не пустили на глаза к царю, но их расспросные речи довели до сведения царя.

Опираясь на полученные от казаков данные, Иван IV направил Строгановым в Пермь именную грамоту. В ней значилось: «Ныне нас слух дошел, что в Сибирь зимним путем на конех пройтить не мои но, и мы князю Семену ныне ис Перми зимним путем в Сибирь до весны до полые воды ходить есмя не велели».

Коннице было трудно пройти за Камень по глубокому снегу. Но ничто не мешало стрельцам преодолеть заснеженные пути на лыжах и нартах. Дед Грозного Иван III  посылал лыжников  на  Обь в разгар  суровой  зимы.

Если бы боярам надо было помочь своей братии воеводам, они, может быть, и не отменили бы зимнего похода. Но в Сибири находились вольные казаки, а к ним отношение было иным.

На крещенских праздниках, в начале января, дьяки уведомили ермаковцев о том, что поход в Сибирь откладывается.

Указ Грозного нанес сибирской экспедиции тягчайший удар. Ермак не получил помощи, на которую твердо рассчитывал.