465. Оспаривание займа по безвалютности

465. Оспаривание займа по безвалютности. Эта практика составления письменного документа, расписки, в которой должник подтверждал факт по­лучения валюты, породила опасность неосновательных требований кредито­ров от должников не полученных последними сумм. По самому характеру до­говора займа более сильной в социально-экономическом смысле стороной является заимодавец. Заемщик, нуждающийся в денежной сумме, фактичес­ки оказывается в зависимости от заимодавца, который может диктовать ему условия. На этой почве в жизни стали нередки случаи, когда составление до­кумента не сопровождало получение валюты займа, а предшествовало ему. В связи с этим нередко имели место и такие случаи, когда должник, ожидаю­щий получения валюты, подписывает, по требованию более сильного (соци­ально и экономически) кредитора, документ, удостоверяющий обязанность должника вернуть полученную валюту займа, этот документ передается кре­дитору, а между тем валюту должник фактически так и не получает.

На почве таких фактов для должника создавалась угроза, что недобросо­вестный кредитор использует имеющуюся у него на руках расписку, содержа­щую признание должника в получении валюты, и последнему придется пла­тить неполученную сумму займа. Очевидно, что такая угроза нередко, действительно, осуществлялась и это приводило к вредному для спокойствия Рима озлоблению должников. Поэтому и возник вопрос о необходимости предоставления должнику каких-то правовых средств, чтобы оградить его от опасности взыскания несуществующего долга.

С этой целью в тех случаях когда кредитор, не передавший должнику ва­люту займа, тем не менее предъявлял к нему иск о возврате занятой суммы, должнику стали давать exceptio doli, т.е. он мог сослаться против иска креди­тора на то, что в действиях кредитора, не передавшего должнику валюты и  тем не менее требующего от него платежа занятой суммы, опираясь на формальный момент — подписание должником документа о получении валю­ты, — заключается самая тяжкая недобросовестность — dolus. Гай (4. 119) приводит именно этот пример, когда поясняет сущность exceptio doli: истец требует денежную сумму; должник ссылается на то, что он этой суммы не по­лучал: тогда в формулу иска вставлялась оговорка, что присуждение в пользу истца требуемой им суммы должно последовать только при условии, если в его действиях до суда и во время суда нет dolus malus: «si in ea re nihil dolo malo A.Agerii factum sit neque fiat»: Позднее эта эксцепция (в данных обстоя­тельствах) получила наименование exceptio non numeratae pecuniae.

Должник мог и не дожидаться предъявления кредитором иска, а актив­ным своим поведением предупредить самую возможность такого иска. Имен­но, он мог сам предъявить иск о возврате ему его расписки, выданной в пред­положении, что вслед за тем будет передана валюта займа. Поскольку такой передачи не произошло, расписка остается у кредитора без достаточного к то­му основания, т.е. к этим случаям должен быть применен кондикционный иск (condictio), дававшийся. Для истребования от должника неосновательного обогащения, полученного им за счет истца (см. п. 561).

Использование этих средств — exceptio non numeratae pecuniae и кондикционного иска об истребовании расписки связано было для должника с труд­ной задачей — доказать отрицательный факт — неполучение валюты. Ибо по общим правилам процесса, предъявляя кондикционный иск об истребовании документа, должник в качестве истца должен был доказать факт, из которого вытекает исковое требование; ссылаясь на неполучение валюты в эксцепции против иска кредитора, должник и в этом случае должен доказать тот же факт.

Трудность доказывания отрицательного факта до крайности умаляла практическое значение этих мер защиты интересов должника. В этом отно­шении дело приняло более благоприятный для должника оборот только по­зднее (в III в. н. э.), когда onus probandi (бремя доказательства) переложено было на кредитора: если должник заявлял против иска кредитора exceptio non numeratae pecuniae, на истца возлагалась обязанность доказать факт платежа валюты. Таким образом, была допущена возможность опротестования в тече­ние известного срока содержащегося в расписке признания должника в полу­чении валюты, для чего достаточно было лицу, выдавшему расписку, заявить, что оно валюты не получало; это и была exceptio или querela non numeratae pecuniae.

Чем объясняется такая мера, не совсем понятная с точки зрения социаль­ного положения кредиторов и должников? Несомненно, что кредиторы, в ос­новном, принадлежали к господствующим группировкам рабовладельческого класса, интересы которых непосредственно защищались государственной вла­стью; почему же в праве получили в данном случае отражение интересы не кредиторов, представителей господствующего слоя общества, а должников?

Необходимо, прежде всего, иметь в виду что querela non numeratae pecu­niae в этом последнем виде принадлежит не к классическому праву, а к позднейшему императорскому периоду: одноименные средства защиты, упоми­наемые в Дигестах от имени отдельных классических юристов, имеют совсем другой; характер и не отличаются только что отмеченными особенностями в распределении onus probandi, обязанности доказывания. В Кодексе Юстини­ана (С. 4. 30) более старые конституции не могут считаться подлинными; в частности, должна считаться доказанной неподлинность С. 4. 30. 3, принад­лежащая, судя по ее инскрипции (надписанию), Каракалле (215 г.). Нет и ни одного другого надежного источника по данному вопросу, относящегося к классической эпохе; приходится признать, что институт querela non numeratae pecuniae принадлежит к позднейшему императорскому периоду.

Объяснение этого загадочного института так трудно, что у некоторых ста­рых авторов звучит даже нота отчаяния и полного отказа как-нибудь объяс­нить этот институт: querela non numeratae pecuniae называли «непонятным для здравого рассудка mysterium iuris» (K(ster, Defectiones iuris comm., 1653 стр. 151), «странным недоразумением, явная несправедливость которого бро­сается в глаза всякому не лишенному от природы здравого рассудка челове­ку» (Ludwig, Gelehrte Anzeigen, 1, стр. 238).

В новое время в литературе дан ряд объяснений этого своеобразного пра­вового института, но задачу нельзя признать окончательно разрешенной. Сле­дует отметить одно объяснение, в наивной форме данное еще на грани между XV111—XIX вв. (в работе Cocceii, lus civile controversum, torn. 1, Lips. 1799, 4 Tit. de R. C. qu. 22): Quod praesumtio sit contra actorem, cum propter aviritiam creditorum, turn propter indigentiam debitorum, т.е. эта презумпция против истца введена как в виду жадности кредиторов, так и во внимание к нужде долж­ников), а затем вскользь брошенное юристом Pfaff (Ueber den rechtlichen Schutz des wirtschaftlich Schwacheren in der romischen Kaisergesetzgebung, 1897, 66-69) и наконец, более подробно изложенное Monnier (Etudes de droit byzantin, II, 1900, 77-82).

Monnier усматривает единственно правильное и достаточное объяснение института querela в желании императоров, рескриптами которых этот инсти­тут создан, предупредить злоупотребления со стороны potentiores, выступав­ших в качестве заимодавцев и державших заемщиков в своих руках. Что та­кой мотив в законодательстве римских императоров, в особенности позднейшего периода, начиная примерно с Диоклециана, имел большое зна­чение в ряде правовых институтов, это нужно признать бесспорным фактом.

С классовой и политической стороны такая борьба императоров с влия­тельными магнатами (potentiores) является понятной: именно в эту эпоху развивается абсолютизм императорской власти, под углом зрения которого чрезмерное социальное и экономическое влияние таких магнатов (poten­tiores) могло представляться опасным и, во всяком случае, нежелательным. Разбухание чиновничьего аппарата, увеличение расходов в связи с безумной роскошью императорского двора и ряд других причин побуждали императо­ров все увеличивать налоговое бремя. Не в интересах фиска, а следовательно, и императоров, было бы полное разорение отдельными potentiores основных налогоплательщиков — земледельцев и ремесленников. Никакого реального облегчения своего положения эти плательщики налогов — humiliores — не  получали, так как принимавшиеся императорами меры защищали humiliores от разорения со стороны potentiores лишь для того, чтобы можно было с боль­шим успехом выжать из этих humiliores все соки в пользу фиска. Но факт принятия императорским законодательством мер против засилья potentiores не подлежит сомнению. Однако для того, чтобы признать влияние этого мо­тива в институте querela non numeratae pecuniae, — прямых данных в нашем распоряжении не имеется.

Недостаточность документальных данных совершенно естественна: ин­ститут сложился из императорских рескриптов, дававших ответы на конкрет­ные вопросы. Редакторы этих актов находились под влиянием случайно на­хлынувшего материала, они не брались за планомерную разработку вопроса (да и не стремились к такой разработке); тем менее они могли остановиться на главных основаниях, побудивших провести реформу.

Вероятное само по себе объяснение querela non numeratae pecuniae борь­бой с могущественными заимодавцами (potentiores) нельзя, разумеется, стро­ить на том, что императорами руководили соображения человеколюбия и ми­лосердия, когда они проводили такого рода мероприятия: на эти меры их наталкивали, с одной стороны отмеченные выше опасения чрезмерного рос­та могущества таких potentiores, с другой стороны — финансово-хозяйствен­ные трудности, требовавшие максимального использования каждого гражда­нина, каждого отдельного хозяйства и сохранения в этих целях платежеспособности плательщиков налогов.

Давая должнику облегчение в форме перенесения, при заявлении querela, на кредитора onus probandi, императорское законодательство ограничило применение этой льготы определенным сроком (сначала — один год, потом пять лет, наконец, при Юстиниане — два года) (С. 4. 30. 14), в течение кото­рого допускалось оспаривание должником выданной им расписки; незаявле­ние должником в пределах этого срока судебного спора против выданной им расписки с помощью querela non numeratae pecuniae имело своим последстви­ем, что эта расписка, содержавшая признание должника в получении валю­ты, получала значение бесспорного и неоспоримого доказательства.

Ограничение применения описанной льготы для заемщиков сроком мож­но объяснить так. В Риме было распространено обыкновение сначала вручать заимодавцу долговой документ с распиской в получении валюты, а потом по ассигновке заимодавца получать валюту либо от менялы, ведущего денежные дела капиталиста, либо от прокуратора или раба, заведующего его кассой. Выдача валюты доказывалась книгами этих представителей заимодавца, вы­данными им расписками или же их свидетельскими показаниями. Так как по истечении более или менее продолжительного времени представить доказа­тельства фактической выдачи валюты было трудно, то формальные долговые документы и становились через некоторый срок бесспорными документами. При этом доказательная сила заемного документа становилась настолько бе­зусловной, что если даже должник брался сам доказать неполучение валюты, ему не разрешалось представить такие доказательства.

К содержанию книги:  Римское частное право