Мифы. Легенды. Предания

Россия

Мифы и легенды народов России

Раздел: Русская история и культура

ЧИНИСЧИ ПОБЕДИТЕЛЬ

...Зарождаться земля начинала тогда, Медь начинала твердеть тогда, Деревья корнями зa землю брались, Верхушки свои устремляя ввысь. Но выше всех гор в этом место б мл Могучий красавец Ах-тасхьгл, От подножья тасхыла, покинув юг, Мчался на север быстрый Кимсуги .

Мальчик, вышедший из бочонка

В те далекие времена у подножья Ах-тасхыла, на берегу Кимсуга жили три рыбака. Детей у них не было.

Однажды пошли они рыбачить. Закинули сети — ничего не поймали. Закинули второй раз — опять ничего нет. Третий раз закинули, потянули — тяжело.

«Ну, — думают,— есть рыба, да, видать, и не на одну уху».

Вытянули сети, а там — оочонок,

—        Кому же из нас отдать бочонок?  — рассуждают рыбаки.

Самый старший сказал:

—        Отдайте мне.  Если отдадите,  больше ничего про

сить у вас не стану.

Товарищи его согласились. Принес старый рыбак бочонок домой, открыл и увидел; на дне бочонка мальчик лежит. Удивился старик, но виду не подает.

«Как же— думает,— зовут его? Чем же я его кормить буду?»

А мальчик не по дням, а по часам растет, ест все, что старик ему даст, песни и сказки запоминает. Вот только имени своего не знает.

Весть о мальчике, вышедшем из бочонка, облетела все ханство. Сам грозный хан Алыгбай приехал взглянуть на мальчика

—        Как зовут тебя? — спросил Алыгбай.

А мальчик молчит.

—        Откуда ты взялся? — снова спрашивает хан

Мальчик снова молчит.

Тогда Алыгбай рассердился и сказал:

— Вышедший из  бочонка,  будешь ты отныне  моим батраком с именем Чалджи.

Так получил мальчик имя Чалджи, что означает «батрак».

Расплата за правду

Мало ли, много ли утекло воды в Кимсуте, только стал Чалджи рослым, сильным пастухом,

Однажды, когда он гнал овец Алыгбая на водопой, у дороги встретились ему два человека. Один был худой и оледныи, в рваном таре , в дырявых маимаках . Другой — толстый, одет в хорошую одежду и все время кричит,

—        О чем вы спорите? — спросил Чалджи.

Толстый махнул рукой и, обливаясь потом, уселся на траву. А худой говорит:

—        Я живу у реки, в улусе бая Казана. Поехал к бато Пиксену попросить в долг денег, да по дороге ночь застала. Решил я переночевать в степи, у березы.

—        Э-э! — закричал толстый.— Это я решил ночевать у березы, у моей березы, а тебе уступил место.

—        Ладно! Пусть так будет,— сказал бедняк и продолжал: — Проснулся я утром и вижу — у кобылицы моей стоит рыжий жеребенок,

—        Мой жеребенок! — закричал толстый.

—        Как же твой, когда кобылица моя,— отвечал бедняк.—- Ну, я и сказал: хорошо, мол, что моя кобылица дала жеребенка, А он мне: «Нет, нет, это не твоя кобылица дала жеребенка, а моя береза».

—        Вот, вот, моя береза! — закричал толстый,— Жеребенок мой.

—        А куда вы теперь идете? — спросил Чалджи.

—        Идем мы к грозному Алыгбаю, пусть он нас рассудит,— ответил толстый.

— АлыгбаЙ за суд деньги берет. А у меня их нет,— проговорил бедняк.— Рассуди нас, Чалджи!

—        Ну, что же, я вам помогу,— сказал Чалджи,— В этом году в морях и океанах я рожь посеял. Да что-то ничего не уродилось...

—        Тьфу, дурак! — плюнул толстый.— Да разве в морях-океанах хлеб растет?

Чалджи отвечает:

—        Тьфу, дурак! А разве береза может принести жеребенка?

—        Правильно! — обрадовался бедняк.— Спасибо тебе, Чалджи. Умно ты нас рассудил. Жеребенок мой,— сказал он и поехал своей дорогой.

А толстый пожелтел, как полная луна, и завопил, брызгая слюною:

—        Ах ты,   безродный  батрак!   Думаешь,  я тебя  не

знаю? Ты, вышедший из бочонка, смеешь судить меня,

бая Мирочаха, первого гостя Алыгбая!

И он побежал жаловаться грозному хану. И в этот же день по приказу Алыгбая бросили Чалджи в темницу. Время тогда было такое, что людям, говорившим правду, разрешалось жить только за решеткой.

Ханская награда

В то время как Чалджи сидел в темнице, из дворца Алыгбая исчезла золотая шкатулка с драгоценными камнями.

Однажды Чалджи услышал, как глашатаи объявляли народу волю хана:

— Тот, кто найдет шкатулку, получит награду.   

Чалджи не знал, где шкатулка, да никогда в жизни ее не видел. Он стоял, взявшись руками за решетку, и пел:

Где ты, где ты, Xdpanac — Голова моя, падешь? Где ты, где ты, Чоон-кегис60 — Грудь алыпа, смерть найдешь?

Вдруг узкая решетчатая дверь распахнулась, и к Чалджи вбежали два перепуганных ханских казначея.

—        Что ты о нас поешь? — закричали они, перебивая друг друга.

— Что ты на нас смерть накликаешь?

—        На вас? — удивился Чалджи.

—        Я — Харапас,— закричал один.

—        Я — Чоон-кегис,— сказал второй. Чалджи засмеялся и сказал:

—        Я услышал про шкатулку и запел.

—        Про шкатулку? — переспросили казначеи и попя

тились к двери.— Так ты знаешь про шкатулку?

—        Я   знаю   ханских   казначеев,—   засмеялся   опять

Чалджи,— Тебя зовут Харапас, а тебя — Чоон-кегис.

Казначеи упали перед ним на колени.

—        Будь милостив, добрый Чалджи.  Не выдавай нас.

Ты получишь каждый третий камень. Слышишь?

— Нет, не надо мне драгоценных камней,— отвечал Чалджи.

—        Мы дадим тебе каждый второй камень. Ты будешь богат. Слышишь?

—        Не хочу я богатства. Мне нужна свобода.

—        Мы дадим тебе ее. Аи, добрый Чалджи, ты спасешь нас.

—        Ладно,— сказал Чалджи.— Сегодня ночью вы откроете мне решетку, и я унесу с собой тайну о шкатулке.

Казначеи пошли к хану, но по дороге начали рассуждать так:

—        Если мы освободим этого батрака, он все равно нас

может выдать. Так не лучше ли его погубить? Тогда вме

сте с ним умрет тайна, а шкатулка будет наша.

И ночью, как ни ждал Чалджи, никто не открыл ему решетку.

А казначеи, придя к хану, сказали:

—        Великий Алыгбай! Вышедший из бочонка, безрод

ный Чалджи проклинает тебя. Мы сами слышали, как он

поет о тебе злобные тахпахи. Прикажи убить его.

Алыгбай велел привести Чалджп и спросил у него:

—        Я посадил тебя в темницу, где даже самые сильные духом становятся немощными. А ты поешь тахпахи. Уж не думаешь ли ты словами разбить решетки?

—        Да, Алыгбай, мои тахпахи делают чудеса,— отвечал Чалджи.— Хочешь, я спою тебе тахпах и, хотя в нем нет слова «шкатулка», но ты узнаешь о ней,

И он запел:

Где ты, где ты, Харапас — Голова моя, падешь? Где ты, где ты, Чоон-кегис — Грудь альта, смерть найдешь?

Харапас и Чоон-кегис, полумертвые от страха, повалились к ногам Алыгбая, моля о пощаде. Хан, обрадованный тем, что похитители шкатулки найдены, пообещал Чалджи награду.

Долго думал Алыгбай,  как ему поступить с  Чалджи.

Выдать   награду   —   значит   возвеличить   ненавистного

пастуха. Не дать награды — значит нарушить свое слово.

И тогда хитрый Мирочах посоветовал Алыгбаю послать

Чалджи к Хозяину Харатаг — Черной горы.

«Черная гора далеко. Много утечет воды, пока батрак, не имеющий коня, доберется до нее. А сила у Хозяина Черной горы такая, что он одним пальцем убьет пастуха» — так рассуждал Алыгбай, довольно потирая руки.

Потом он призвал Чалджи и сказал:

—        Что может быть для бедного батрака дороже хан

ского доверия? Так вот, я решил. Получай в награду мое

доверие. Иди к Хозяину Харатаг и возьми у него семь

медвежьих шкур, которые он мне должен. Я тебе дове

ряю. Такова моя награда.

Чалджи вышел от хана, а Алыгбай и Мирочах громко смеялись вслед ему.

—        Ничего! — прошептал Чалджи сквозь зубы.— Те

перь я  знаю  цену ханской  награды  и  заплачу  за  нее

двойной ценой.

Девушка Чибек

Много дней и ночей шел Чалджи по сухой степи. Ни одного озера, ни одного ручейка не встретил он. Солнце и горячий ветер раскалили землю.

 Чалджи упал на желтую траву и прошептал;

— Ни березки, ни ручейка не вижу я. Кто же даст прохладу мне? — И закрыл глаза.

Вдруг с неба опустился над ним белый лебедь, начал бесшумно махать крыльями, и прохлада освежила лицо Чалджи. Он уснул самым легким и самым сладким сном. А когда проснулся и поднял голову, увидел: рядом сидит девушка — спину закрыли шестьдесят кос, грудь прикрыли пятьдесят кос.

— С надеждой летела я в эти края. Молодца увижу,— думала я.— В отцовской солнечной стороне Тоскуют родимые обо мне. Ирек — мой отец, Арыг —- моя мать Чибек повелели меня называть. Далеко отсюда моя сторона, Под солнцем легла широко она. В привольной степи мы пасли стада, Была в Тибек-суге светла вода, Но враг чистоту воды замутил, Сжег юрты и кровью траву оросил...

1   Девушка заплакала, и там, куда упали ее крупные блестящие слезы, зазвенел ручей.

Они напились и умылись из ручья, а потом Чибек рассказала, что живет она в краю, где мучит людей страшный Хозяин Черной горы. Чибек не выдержала тиранства злодея.

Вскинула руки крылья, Белым лебедем стала она,

И полетела в небо она,

Туда, где бледнела вдали луна.

—        И куда ты спешишь сейчас? — спросил Чалджи.

—        Мне некуда больше спешить,— отвечала Чибек,— Хозяин Черной горы сжег мой родной край.  Теперь я нашла тебя и хочу одного — возьми меня с собой!

«Так   вот   он   какой,   Хозяин   Харатаг?!   —   подумал Чалджи.— Как мне осилить его?»

И, не сказав ни слова, он взял Чибек за руку и они пошли.

...Зори на небе огни свои жгу!-. Чалджи и Чибек молча идут. При звездном сиянье ночью идут. Тропинками волчьими тихо бредут, Идут через синий степной простор, Ползут по отрогам невиданных гор...

У бая Мултыгана

—        Ой, Чалджи! — остановилась Чибек.— Много дней и ночей мы идем с тобой. А родимого края все не видать. Не могу я идти. Не потому, что ноги устали, а потому, что душа у меня оолит,

—        Ничего, Чибек! — воскликнул Чалджи.— Мы отомстим Хозяину Харатаг.

—        У нас даже нет меча,— грустно проговорила Чи-

бек.— Вот почему глаза мои слезами обливаются, руки

мои сами опускаются. Тяжело мне...

—        Я вижу впереди отару бая Мултыгана,— с надеж

дой проговорил Чалджи,— я заработаю у него денег, ку

плю богатырского коня, золотой меч и убью проклятого

Хозяина Черной горы.

А в улусе бая Мултыгана был. в это время большой той'''.

Со всех концов степи сюда собрались знатные гости. Они пили арагу63, заедая ее бараниной, пели песни и громко смеялись,

Чалджи узнал у народа, что бай Мултыган — жадный, злой старик.

—        Не дело ты надумал, парень,— говорили люди.—

Наш бай охотно дает работу, да не любит платить за нее.

Но Чалджи не послушал этих советов и нанялся к баю в чабаны. Прошло несколько дней. Как-то раз к отаре подошел седой старик.

—        Э-э, сколько у бая жирных баранов,— сказал он, мигая слезящимися глазами,— один бай и столько бара-IHIB! А у нас столько бедных людей и ни одного барана.

—        Откуда ты, дедушка? — спросила Чибек.

—        Я бежал из родного края, от Хозяина Черной горы.

И старик горько заплакал.

—        Чалджи!  — вскрикнула Чибек.— Дай ему одного

охрана. Ведь он пришел оттуда, где стояла юрта моего

<>тца!

Чалджи выбрал самого жирного барана и отдал старику, А вечером приехал бай. Он слез с коня и долго считал своих овец.

Чалджи и Чибек стояли в стороне.

—        Ах вы, не имеющие крова! — закричал бай, подбе

гая к ним.— Знал я, что вам нельзя доверять отару! Где

мой самый жирный баран? Вы съели его?!

Чалджи и Чибек молчали.

—        Я повешу вас! — кричал бай, топая ногами.

Чалджи оттолкнул его и сказал:

—        Пошли, Чибек. Безрогий баран на овцу похож, а жадный Мултыган на волка похож. У него, кроме петли, ничего не заслужишь.

—        Я же говорила тебе, что не здесь наше счастье,— отвечала Чибек,— у меня душа болит, а сердце мое окаменело.

—        Окаменело?! — воскликнул Мултыган, услыхавший последние слова.

И он долго смотрел им вслед, хитро прищурив глаза.

Завистливый Майдох и жадный Мултыган

В степи за могильным курганом повстречались им люди из улуса Мултыгана.

—        Э-к-кей! Добрый Чалджи,— говорили они,— помо

ги нам. Бай Майдох — продавец товара обокрал нас.

И бедняки, перебивая друг друга, рассказали о том,

что друг Мултыгана бай Майдох отобрал у них послед

ние деньги, а товару не дал.

—        А где он сейчас? — спросил Чалджи

—        Вон он едет,— показали люди туда, где на, клубилась пыль.

—        Чибек,   подожди   меня   здесь,   а  вы,—   обратился

Чалджи к беднякам,— идите в улус. Сейчас у вас будет

товар.

Сказал, а сам подумал: «Как же заставить бая расплатиться с бедняками?»

Догнав едущего в телеге Майдоха, пастух заговорил:

—        Ты, Майдох, все ездишь по жаре, а вот Мултыган...

—        Что  Мултыган?   — живо перебил его бай.—  Он

опять что-нибудь придумал?   Почему я три раза  был в

улусе и ни разу не застал его? Где он?

—        Он у себя в отаре,

—        А что он там делает?

—        Считает баранов.

—        Ха! — презрительно воскликнул Майдох.— Это и я делать умею.

—        Нет, Майдох,— возразил Чалджи,— так, как он считает,  не всякий сумеет.  Он пересчитывает отару каждый час.

—        Гм...— хмыкнул Майдох.— Каждый час, говоришь? А зачем?

Некоторое время бай сосредоточенно думал. Потом пухлое лицо его просияло. Он стукнул себя кулаком по узкому лбу и воскликнул:

—        Ай-яй-яй! Как же мне раньше не пришла в голову

эта пословица: «Больше считаешь — скорее богатеешь!»

Бай спрыгнул с телеги и начал, тяжело отдуваясь, быстро распрягать коня.

—        Что ты делаешь? -— спросил Чалджи,

—        Не-ет! — шептал Майдох.— Ты, Мултыган, не об-

скачешь меня. Теперь я знаю, почему твоя отара растет

не по дням, а по часам. Я тоже каждый час буду пере-

считывать свой товар. И тогда посмотрим, кто будет бо

гаче.

Взбираясь на лошадь, он сказал:

—        Товар, что в телеге, я оставляю тебе. Сейчас мне

'некогда с ним возиться! Стереги его. Через час я приеду

за ним.

И, уже удаляясь, бай кричал:

—        Я буду пересчитывать свой товар чаще, чем Мулты

ган отару,  через каждые полчаса!  У меня  будет много

парчи и шелка.

Посмеявшись над завистливым Майдохом, Чалджи впрягся в телегу и с песней покатил ее в улус.

На песню сбежался народ.

—        Чалджи раздает товар  беднякам,—  говорили лю

ди, — спасибо ему!

Бай Мултыган, расталкивая толпу, подошел к телеге, и глада у него заблестели от жадности.

—        Что у тебя в телеге?

—        Товар,— сказал Чалджи.— Смотри, какие шелка, какая парча!

—        А где ты все это взял? Где Чибек? Она окаменела? 'Гак?

Чалджи с недоумением смотрел на бая.

—        Я не понимаю, о чем ты говоришь,— сказал он.

—        Брешь!   —  зашипел бай.— Я  слышал,   как Чибек

сказала,  что она окаменеет.  За ее каменное тело ты и

получил все это богатство. Кто послал тебя сюда?

—        Меня послал Алыгбай,— отвечал Чалджи.

—        Как?! — воскликнул бай.— Так это грозный Алыгбай скупает каменных женщин?

—        Ну да, о нем я и говорю,— улыбаясь, отвечал Чал-джи.

—        Где же мне взять каменную женщину? — кусая ногти, шептал Мултыган.— Где?

—        Как где? — смеясь, говорили люди.— Ведь у тебя есть жена Тыртыс-хат6'', а у нее каменное сердце...

—        Верно! — закричал Мултыган, схватил нож и, ни слова не говоря, скрылся в своей юрте.

И те, кому удалось заглянуть вовнутрь, закричали так, чтобы слышали все:

—        Бай убил свою жену —  зловредную Тыртыс-хат.

Теперь нашим женам легче будет дышать, она больше не

будет щипать их и таскать за волосы.

Мултыган взвалил тело Тыртыс-хат на телегу и ускакал, нещадно погоняя лошадь. Приехав к Алыгбаю, он закричал:

—        Грозный Алыгбай, выходи смотреть покупку! Я при

вез тебе мертвую женщину с каменным сердцем. Сколько

за нее дашь?

Алыгбай вышел, посмотрел на Мултыгана и ответил:

—        За такие шутки я тебе дам сто плетей!

Тут же Мултыгана схватили, повалили на землю и стали избивать плетьми. Он визжал и кусался, как пес, а про себя думал: «Если не выбьют из меня душу, отомщу же я тебе, коварный Чалджи!»

Что было не дне реки

...Чалджи, раздав весь товар бедному народу, опять взял Чибек за руку, и они пошли дальше по пыльной дороге.

—        Скоро  ли  увижу  я  родимый  край?..—   с   тоской

спрашивала Чибек.

А Чалджи, задумчиво глядя вдаль, проговорил:

—        Тяжелая у меня судьба!  С детства нет у меня ни

имени, ни лошади, ни юрты, Где отец и мать мои? Где

мой родной улус? На каких лугах пасется мой быстроно

гий  богатырский конь?   Чалджи,  батрак,   вышедший  из

бочонка,— вот кличка, которой наградил меня злой хан...—

И он печально склонил голову.

Вдруг сзади послышался такой топот, что земля мелко задрожала. Чалджп оглянулся и увидел пыльный вихрь, приближающийся к ним.

—        Стой! Стой! — послышались грозные голоса.

Всадники на разгоряченных потных конях окружили

Чалджи и Чибек.

—        А-а, проклятый пастух! — кричал Мултыган, размахивая хамчой70.— Наконец-то я догнал тебя. Теперь ты мне ответишь за каменную бабу!

—        Где моя тележка с товарами? — вопил Майдох.— Разве твоя батрацкая шкура заменит мне парчу?

Чалджи повалили на землю, скрутили веревками и посадили в мешок.

—        А эту,— закричал Мултыган, указывая крючкова

тым пальцем на Чибек,— я возьму себе в жены вместо

уоитой Тыртыс-хат.

Но гордая Чибек ответила старику:

 голова у меня на плечах, Пока не померкло солнце в глазах, Я одолею любую беду И за тебя никогда не пойду!

—        Связать   ее!   Приторочить   к   седлу!   —   завизжал

Мултыган.

Чалджи рвал веревки, силился сбросить мешок, но все было напрасно. А Чибек кричала ему:

—        Брат мой! Слышишь ли ты меня? Я — Чибек, сест

ра твоя. Это Хозяин Черной горы бросил тебя в бочонок.

Слышишь ли ты меня?!

Чалджи рванулся, но голос дорогой сестры замер в отдалении, заглушённый топотом коней.

—        Что мы будем делать с ним? — спросил Майдох у Мултыгана и изо всех сил начал колотить кулаками по мешку.— Пустая кишка! Куда ты запрятал мои товары?!

—        Надо утопить его! — решил Мултыган.

Они подъехали к реке, сбросили мешок на берег и начали совещаться: как лучше утопить Чалджи.

—        Надо найти такой камень,— сказал Мултыган,— чтобы он был тяжелее каменной бабы.

—        Нет, нет,— кричал Майдох,— мы найдем такой камень, чтобы он был тяжелее воза с товаром,

И они разъехались в разные стороны, и каждый искал камень побольше.

Только они отъехали, как до Чалджи донесся приближающийся цокот копыт.

—        Э-к-кей!  — услышал он вдруг знакомый голос.— Кажется, я вижу мешок?

—        Нет,— отвечал Чалджи.— Ты видишь меня.

—        Почему ты залез в мешок? Кто ты?

—        А кто ты? — переспросил Чалджи.

—        Я — бай Мирочах. Разве ты не слыхал обо мне? Это ведь я засадил в темницу пастуха Чалджи. Сейчас я еду к шаману лечить глаза, которые мне закрывает злая болезнь.

—        А я только что излечился от этой болезни,— проговорил Чалджи, изменив голос.

—        Так вылечи меня! — закричал бай.

—        Если будешь слушать — вылечу.

—        Почему не буду слушать? Вылечи.

—        Тогда слезай с коня, развяжи мне руки и ноги, надень мою рдежду. Только не смотри мне в лицо. Иначе ты совсем ослепнешь.

—        Нет, нет, я не буду смотреть,— взмолился Мирочах.— Я и так боюсь проклятой болезни. Лучше я завяжу глаза платком. Но что потом со мной будет?

—        Я тебя свяжу и положу в мешок. Ты недолго полежишь, придут два человека, окунут твою голову в воду, и глаза твои прозреют.

—        А ты?

—        А я сяду на твоего коня и уеду, чтобы мои друзья не отказались тебя лечить.

Мирочах согласился. Сначала он завязал себе глаза платком, затем ощупью освободил Чалджи, а сам залез в

мешок. Нарядившись в одежду бая и садясь на его л шадь, Чалджи сказал:

Только молчи. А то тебя узнают по голосу. <j-       Ладно,— отвечал Мирочах из мешка.

Чалджи, довольный тем, что Мирочах не узнал его, тронул повод и ускакал.

Вскоре подъехали Мултыган и Майдох с огромным камнем. Они привязали его к мешку и подтащили мешок к обрыву.

—        Вот сейчас я  оженю тебя на каменной  бабе!   —

злорадствовал Мултыган.

—        А калымом тебе будет мой шелк и парча, ненавист

ный Чалджи! — шипел Майдох.

Мирочах, услышав последние слова, начал кричать:

—        Я не Чалджи! Я не Чалджи! Я лечиться хочу!

—        Сейчас вылечим! — отвечал Мултыган.

—        Теперь тебе не удастся нас провести,— добавил Майдох.

Баи столкнули мешок с привязанным к нему камнем в реку и, сев на лошадей, направились к улусу. Не успели они отъехать далеко, как услышали сзади топот. Их нагонял Чалджи — на хорошем коне, в богатой одежде, он ехал и улыбался.

—        Как! — вскричал Мултыган.— Ведь мы только что

утопили тебя!

—        Откуда ты  взялся?   —  прошептал  ошеломленный

Майдох.

—        Оказывается, на дне реки можно жить таг. же, г.аг. и здесь,— отвечал Чалджи.— Только вначале немного захлебываешься.

—        Где ты взял эту одежду и такого хорошего коня? — в один голос спросили баи.

— Я познакомился с хозяином воды Суг-таем. Он мне подарил эту лошадь с серебряной уздечкой и всю одежду. На дне реки все дешево. Только Суг-тай скучает там один — ему нужен умный человек, с которым можно было бы разговаривать. Он оставлял меня, да я не согласился. Мне, батраку, нечем его угощать, если он вдруг приедет ко мне в гости,

У баев загорелись глаза.

—        А если я пойду к Суг-таю, что мне ему говорить? — спросил Мултыган.— Научи меня!

—        Нет, нет,— закричал Майдох.— Лучше меня научи. Ведь ты у меня увез товар!

—        Ладно,— сказал Чалджи,— я вас обоих научу. Вы оба богачи, вам есть чем отпотчевать Суг-тая. Когда я опущу вас в воду, кричите: «Хозяин воды, дедушка Суг-тай, возьми нас!» Он развяжет вам руки и ноги, даст коней, хорошую одежду, а там уж познакомитесь, поговорите. А сейчас раздевайтесь.

Чалджи связал раздетым баям руки и ноги, привязал к ним тяжелые камни и сбросил обоих в воду — только пузыри пошли.

Потом он взял коыей и одежду баев и поскакал догонять всадников, которые увезли Чибек. За курганом он догнал их.

—        Чибек! — позвал Чалджи.— Сестра моя, я освобожу

тебя!

Всадники в страхе глядели в небо,

—        Сестра твоя,— сказали они,— стала лебедем и уле

тела.

Чалджи бросил байскую одежду, повернул лошадь, стегнул ее хамчой и, рыдая, поскакал прочь.

Добро за добро

...Плачет, рыдает несчастный Чалджи;

Где ты, родная моя сестра?

В какие отправилась ты места?

Разлука написана нам на роду. Где я тебя, моя радость, нанду?

И плачет опять безутешный Чалджи:

Ты жизнь мне вернула в диком краю,

Крылом разогнала усталость мою,

Из ручья напоила холодной водой.

Зачем же, сестра, мы расстались с тобой?!

Долго ехал Чалджи по степи. Уже село солнце за далекими бархатными тасхылами. Уже загорелась вечерняя заря. А он, бросив поводья, медленно покачивался в седле.

—        Остановись, Чалджи! — послышался вдруг голос за

его спиной.

Чалджи поднял голову и увидел того старика, которому он, по совету Чибек, дал барана. В руках у старика был хомс.

—        Слезы твои услышало мое сердце...— сказал ста

рик,— твою грустную песню услышал мой хомс. Сердце

мое и хомс мой откликнулись, как эхо в горах.

Чалджи молчал, глядя на старика грустными глазами.

—        Ты дал мне барана,— продолжал старик.— Ты помог мне высушить слезы. А чем я помогу тебе?

—        Я сестру свою потерял,— прошептал Чалджи,— как мне найти ее?

—        Долог и труден будет твой путь,— проговорил старик.— Ничего у меня нет, чем бы я мог помочь тебе. Вот только  этот хомс...  Возьми  его.   С  песнею  легче  жить, легче переносить невзгоды.

Чалджи взял хомс и тронул струны. Они запели:

Много на свете бедных живет.

Злые болезни косят народ,

Холод покою ему не дает.

Горе за бедными следом идет,

Если ты честен и смел душой,

За счастье народа иди на бой!

Так пел хомс, а Чалджи и старик слушали его, затаив дыхание. Потом, когда песня замолкла, Чалджи сказал:

—        Правду говорит хомс. Я видел и знаю людское горе,

я видел и знаю тех, кто горе приносит. И всю жизнь я

оуду бороться за счастье бедных людей.

Он снова тронул струны, и теперь хомс зазвенел с новой силой, а слова загремели как поток, падающий с тас-хыла:

...Я вижу: Чалджи, Алыгбаем гонимый,

Что люди простые тобою любимы.

Я вижу: ты хочешь помочь им в беде,

Да будет с тобою удача везде!

И я обещаю помочь тебе в том, Чтоб жеребенка ты вырастил скакуном, Пешему — лошадь лихую дал, Раздетому — кров и одежду дал,

—        Спасибо тебе, волшебный хомс,— сказал Чалджи,

просветлев лицом,— теперь у меня  есть верный друг!

Спасибо тебе, добрый старик! Знай, что твой хомс попал

в надежные руки.

...Старик долго смотрел вслед удаляющемуся Чалджи. И на глазах у него блестели слезы, но это были слезы радости.

Зло за зло

...В тайге, через которую лежал путь Чалджи, жила в одном улусе, в богатой юрте красавица Тарынчах'2. Была она так красива, что даже таежная весна завидовала ей. У нее были такие длинные косички, как степные тропинки. У нее было так много нарядов, что в них можно было нарядить девушек семи улусов. И все же никто не завидовал ее красоте. Никто не называл ее цветком потому, что цветок не только поражает красотой, но и дает пчелам мед. Никто не называл ее кудрявой березкой потому, что березкой не только можно любоваться, но и строить из нее юрты. Тарынчах же была красива, но красота ее не радовала людей.

Тарынчах всегда жила одна и никого не любила. По утрам никого не приветствовала добрым словом, а по вечерам никому не желала спокойного сна.

В грозу, когда в небе грохотали громы, сверкали стрелы молний, когда люди прятались в юртах, Тарынчах одна уходила в лес. Страшно стонала тайга, могучие кедры, раскачиваясь по ветру, прижимались друг к другу. Вершины тасхылов закрывались тучами. Звери и птицы прятались в своих норах и гнездах. И в это время слышался звонкий смех. Это был смех Тарынчах,

А Чалджи ехал через тайгу на коне бая и пел:

Где нет, скажите мне, тайги, Чтоб не замучила коня?! И где нет баев-богачей И батраков таких, как я?! Кто видел, чтобы, расступясь, Тапга открыла светлый путь?! Кто видел, чтоб богач-хитрец Дал вольной грудью мне вздохнуть?!

Вдруг конь его, измученный длинным переходом, зашатался и повалился на бок. Чалджи едва успел спрыгнуть с него.

—        Прости, друг! — сказал Чалджи.— Не рожден ты богатырским конем, не суждено тебе скакать без устали с тасхыла на тасхыл.

—        Устал твой конь,..— сказал подошедший бедняк.— Что будешь делать?

—        Я отдам тебе коня,— проговорил Чалджи,— а сам

пойду пешком.

Обрадованный бедняк не знал, чем отблагодарить 11алджи.

—        Ничего у меня нет,— говорил он.— Только одним я могу помочь тебе — в нашем улусе живет красавица Тарынчах. Не ходи к ней! Она спаивает своих гостей шаманским зельем, и, выпив его, они становятся волками. У Тарынчах каменное сердце. Даже богатырского коня Хара-Курена вот уже несколько лет она держит на цепи, как бешеного пса.

—        Спасибо за добрый совет,— сказал Чалджи.— Но теперь я непременно пойду к Тарынчах. Мне нужен богатырский конь.

Тарынчах приветливо встретила нежданного гостя. Чалджи был поражен ее богатым нарядом, ее красотой, ее черными косичками, закрывавшими спину и грудь. Но в голосе и во взгляде хозяйки он почувствовал холод и затаенную злобу,

Когда они сели за богато убранный стол, Чалджи сказал:

—        Глаза видят столько еды, а желудок не хочет ку

шать... Почему так?

-   Тарынчах ответила:

—        Выпей араги, и желудок запросит пищи

Тогда Чалджи сказал:

,   — У тебя много араги и мало гостей... Почему так?

—        Гости — это люди с улыбками на лицах. А я не

люблю  улыбок,—   проговорила  Тарынчах  и   засмеялась

так, что у Чалджи по спине забегали мурашки,

Он видел, как Тарынчах налила в серебряную чашу густую арагу и поставила перед собой. Его чашу она наполнила из другой посуды,

—        Улыбка на лице человека — это то же, что зорька на небе,—'сказал Чалджи.

—        Если много будет улыбок,— ответила Тарынчах,-— то, значит, много будет и зорек. Что же тогда делать настоящей заре? Пей, мой гость. После этой араги ты совсем будешь мне по душе.

—        Я выпью,— сказал Чалджи,— только сначала отгадай загадку: «Сын огня, а не красный, скакун, а не быстрый, но как ни лови — не поймаешь».

Тарынчах не могла отгадать загадку. Тогда Чалджи

сказал:

—        Посмотри на тунюк

Тарынчах обернулась,  а  Чалджи  быстро  переставил чаши.

—        Видишь, дым идет из юрты. Вот это и есть отгадка.

А теперь выпьем! — И Чалджи поднес чашу к губам...

Ничего не подозревающая Тарынчах начала пить из своей чаши медленными глотками. Тогда Чалджи встал и проговорил:

—        Людей ненавидящая, зло людям приносящая, ста

новись волчицей.

Тарынчах выронила чашу, но было уже поздно. Серой волчицей выскочила она из юрты. А Чалджи кричал ей вслед:

—        Броди по чащобам, злая волчица! Теперь ты стала

тем, кем тебе надо было родиться.

Потом он пошел туда, где стоял Хара-Курен, и увидел:

Конь быстроногий Хара-Курен Стоит в грязи до самых колен. Цепями опутан со всех сторон, Не может с места сдвинуться он. Тяжкие цепи Чалджи разбил И, радуясь другу, проговорил: — Отныне мне ты будешь служить, Со много и горе и счастье делить!

Несколько дней кормил и холил Чалджи своего нового друга, и когда тот окреп, он оседлал его.

— Теперь у меня есть волшебный хомс и богатырский конь Хара-Курен. Нет у меня меча и щита. Но я добуду их. И тогда берегись Хозяин Черной горы!

Чиста ли у тебя душа?

Все люди улуса видели, как от юрты Тарынчах бежала к тайге матерая волчица. Она делала огромные прыжки, и при этом ее оскаленные зубы глухо лязгали. За рвом, у перелеска волчица остановилась и, подняв свою рыжую морду к небу, страшно завыла.

Заслышав ее протяжный, тоскливый вой, люди умолкали, матери прижимали к себе детей, лошади сбивались в кучу, испуганно прядая ушами, овцы шарахались из стороны в сторону.

Когда люди узнали, что это воет Тарынчах, ставшая волчицей, они пришли к Чалджи узнать, как это ему удалось перехитрить коварную красавицу.

—        Спасибо тебе, добрый человек,— говорили они.—

Много зла нам принесла Тарынчах, когда была челове

ком. Теперь, когда она стала волчицей, с ней справиться

легче. У нас немало хороших охотников, которые сумеют

угостить ее меткой стрелой.

- У нас есть более страшный враг — Хозяин Черной три,— сказал Чалджи.— Для битвы с ним мне нужен меч и щит. Скажите, где достать мне их?

Долго думали люди. Потом самый старый из рода — дедушка Постой сказал;

—        Давно, давно у Хозяина Черной горы был недруг — погатырь Ах-молат.  Хозяин  Черной горы  одолел его  в ишо, отрубил богатырскую голову, а меч его спрятал в кромневом  тасхыле  и  охранять  его  поставил двуликого ш,шана. Этот двуликий и давал Тарынчах зелье, от которого люди становились волками.

—        Расскажите мне, где кремневый тасхыл,— попросил 11алджи.

—        Рассказать-то нетрудно,— отвечал старик.— Только нот беда: меч Ах-молата никто поднять не может. Был, говорят,  один мальчик,  который  смог бы  поднять этот меч, да Хозяин Черной горы посадил младенца в бочонок, а бочонок бросил в Кимсуг.

—        Я подниму этот меч! — сказал Чалджи.

—        Что же, попробуй,— отвечал старик,— если у тебя душа чиста,  как горный  ручей,— поднимешь.  Но  если есть в ней хоть единое пятнышко, то даже не оторвешь меч от земли.

—        И все же я попробую! — снова повторил Чалджи.

—        Раз решил — поступай, как велит сердце,— проговорил  старик.—  Мы   всем  народом   будем  делать  тебе шлем и грудной панцирь. Если вернешься с мечом — мы дадим тебе свою верность и защиту.

Меч Ах-молата

В горах, где нет ни леса, ни трав, ни звонких ручьев, ни птичьих песен, Чалджи остановил богатырского коня.

—        Э-к-кей,— крикнул он, и эхо трижды ответило ему, а  с  самого  крутого  тасхыла посыпались гремя  камни. Вдруг скалы повернулись,  как огромные жернова,, а  в просвете  между ними  сверкнул  огонь,   и  клубы  дыма поднялись к небу.

—        Кто нарушил тишину кремневых скал? — раздался сердитый голос, и Чалджи увидел в расщелине страшного шамана:

Правый бок белой шерстью украшен, Левый бок — черный, как сажа, Одна половина лица светла, Другая — с ночью сравниться могла. На правой руке — золотые ногти, На левой руке звериные когти.

Чалджи, разглядев шамана, не испугался.

—        Это я крикнул,— сказал он.

—        А кто ты? — спросил шаман.

—        Я Чалджи, бедный пастух. Приехал к кремневому тасхылу за мечом Ах-молата.

—        Ха-ха-ха-ха!   —   раскатисто   засмеялся   шаман.—

Пастух приехал за мечом! Да знаешь ли ты, что вот уже

много лет я сторожу этот меч дни и ночи?! И никому до

сих пор не удавалось оторвать его от земли.

—        Неужели и ты не мог поднять его?  — удивился

Чалджм.— Ведь ты такой сильный!

— Я могу поднять любой тасхыл,— самодовольно произнес шаман,— а вот меч не пробовал.

—        А где он лежит?

—        Он запрятан вот в этих скалах,— отвечал шаман.

—        А ну, дай, я попробую поднять его! Шамай снова захохотал.

— Сначала тебе придется помериться силой со мной,— проревел он.

—        Ну, что ж, давай,— согласился Чалджи и соскочил с

коня,—  Можешь ли ты  кулаком  выбить  вот  из   этого

камня огонь?

Шаман   покосился   на   камень   и,   прищурив   правый глаз, сказал:

—        Mory

Он подошел к камню и начал яростно колотить его когтистыми кулаками Камень крошился, но огня не было.

 —       Отойди,   я  попробую,—  сказал Чалджи и,  зажав

между пальцами кресало, ударил по камню. Искры брыз

нули во все стороны.

Шаман удивленно вытаращил глаза и молчал.

—        А теперь,— сказал Чалджи,— можешь ли ты разбросать эти камни? — И он показал на скалу, где был запрятан меч.

—        Ну, это-то я сразу сделаю! — пробормотал шаман.—

Тут ты меня не осилишь!

И он начал швырять в разные стороны огромные камни. А Чалджи подзадоривал его, Вдруг из-за спины шамана блеснул меч. Двуликий отпрянул назад, закрыв лицо руками.

—        Ладно! — проговорил Чалджи.— Вижу, что ты силен..Теперь давай попробуем, кто из нас поднимет меч.

—        Его блеск мне режет глаза,— ответил шаман.— Начинай ты.

Чалджи нагнулся, протянул руку к резной рукоятке и легко поднял меч. Шаман в испуге присел.

—        А остроту меча,— сказал Чалджи,-— я попробую на

твоей шее.

И, широко размахнувшись, он отрубил золотым мечом голову шамана. Черная кровь широким ручьем потекла по камням.

Верность и защита

С радостью встречал народ возвращавшегося Чалджи. Старые и малые, женщины и девушки — все приходили посмотреть на меч, ярко горящий на солнце,

—        Слава Чалджи, поднявшему меч Ах-молата! — вос

клицали люди.

Толпа расступилась, и к Чалджи подошел дедушка Постой.

—        Я узнал этот золотой меч,— сказал он.— Ты поднял

его, значит, душа твоя чиста, как у погибшего Ах-молата.

Только не повторяй ошибки, стоившей ему жизни. Он

надеялся только на свою силу и не взял с собой щита,

который ему давал народ.

Старик вручил Чалджи щит, шлем и панцирь.

—        Вот тебе наша верность и защита. Надевай шлем и

панцирь, бери щит и помни, что они сделаны нашими

руками, руками твоего народа. Они не подведут тебя в

бою.

И Чалджи счастливыми глазами смотрел на людей, а

сердце в его груди билось гулко и радостно.