Русская история и культура

Троице-Сергиева лавра

Строительная деятельность в масштабе всей страны в петровское время была целиком подчинена государственным задачам. Затянувшаяся Северная война требовала больших средств для преобразования армии и укрепления городов, а желание как можно быстрее возвести новую столицу на берегах Невы вызвало запрещение каменного строительства по всей стране, включая Москву. Бремя государственных расходов раскладывалось и на монастыри: только из казны Троице-Сергиева монастыря Петр I взял четыреста тысяч рублей — больше, чем было взято всеми царями вместе до него.

В это бурное время монастырскому строительству почти не уделялось внимания. Даже в прославленной обители Сергия в первые три десятилетия XVIII в. не было построено ни одного значительного здания. Лишь в разгар шведской кампании, когда нависла реальная угроза вторжения войск Карла XII в глубь страны, Петр I, подписывая 5 января 1708 г. указ о возведении вокруг Кремля и Китай-города системы „земляных фортеций", одновременно принял меры и к повышению обороноспособности Троицкого монастыря.

Древняя крепость по примеру Москвы была окружена высокими земляными бастионами, или больверками. Бастионы с геометрически четкими брустверами располагались у каждой из угловых башен, а также против середины восточной и северной стен. За счет выемки земли для бастионов был значительно расширен и углублен ров; соединенный с Белым прудом, он наполнялся водой на всем протяжении от Пятницкой до Звонковой башни. Против входных Красных и Успенских ворот через ров были перекинуты каменные мосты. Характер петровских укреплений хорошо виден на гравюрах и планах монастыря XVIII в. Есть основания полагать, что для их сооружения были использованы пленные шведы1.

В результате проведенных работ Троицкий монастырь, как и сто лет назад, снова был готов оказать достойную встречу незваным иноземным „гостям". Но русская армия разрушила планы Карла XII — вместо Москвы он вынужден был пойти на Украину, где и потерпел сокрушительный разгром под Полтавой.

Земляные укрепления вокруг Троицкого монастыря сохранялись очень долго: только в 30-х гг. XIX в. были засыпаны рвы, а возвышения у угловых башен до сих пор напоминают о грозных петровских „фортециях".

При ближайших преемниках Петра Троицкий монастырь также долгое время не имел возможности предпринять каких-либо капитальных строительных работ. Этому мешала фантастическая идея о перенесении ближе к северной столице не только святынь, но и всего Сергеева монастыря в целом. В течение десяти лет начиная с 1726 г. эта мысль имела постоянную поддержку при дворе, и даже были начаты строительные работы на новом месте расположения монастыря. Но несбыточность этой затеи, требовавшей огромных материальных затрат, с течением времени становилась все более и более очевидной. В конце концов дело ограничилось основанием поблизости от Петербурга небольшой Троице-Сергиевой пустыни2, и только после этого Троицкий монастырь получил возможность производить работы по поддержанию старых и строительству новых зданий.

Первое, о чем начали хлопотать троицкие власти,— это сооружение новой колокольни взамен старой у Духовской церкви. Величие и слава русских монастырей всегда связывались с высотой и красотой их колоколен, которые по установившейся традиции объединяли вокруг себя все другие сооружения. К концу XVII в., когда ансамбль Троицкого монастыря обогатился новыми высокими зданиями, прежняя колокольня как по местоположению, так и по архитектуре уже не соответствовала его обновленному виду.

Желание монастырских властей было удовлетворено: 9 марта 1738 г. из Петербурга последовало распоряжение, чтобы со старой колокольни „колокола собрать и оную разобрать. .. а между тем со всего монастыря и с церкви и какова та колокольня была снять план", и прислать ко двору, после чего „о строении новой колокольни определение учинится" 3.

Съемка плана монастыря была поручена ведущему московскому архитектору И. Ф. Мичурину, который завершал тогда свой шестилетний труд по изготовлению геодезического плана Москвы, а также руководил ее застройкой после опустошительного пожара 1737 г. К августу 1738 г. колокольня „вся без остатку" была разобрана, а часть ее колоколов „для благовесту и звону" подвешена тут же на „учрежденных столбах"4.

План Троицкого монастыря, изготовленный И. Ф. Мичуриным, явился первой инструментальной съемкой его территории и стал основой всех последующих чертежей XVIII в.

Он был выслан в Петербург, но разрешения на строительство новой колокольни долго не поступало. Лишь два года спустя, 4 июля 1740 г., оттуда был прислан „зделанный здесь архитектором Шумахером всего Троицкого Сергиева монастыря план и також и каким образом в том монастыре строить колокольню план и фасад, которые е. и. в. всемилостивейши апробовать изволила".

Одновременно предписывалось „определить" к строительству колокольни И. Ф. Мичурина, „который бы в потребном случае сношение имел с помянутым архитектором Шумахером и достальных чертежей и о строении упомянутой колокольни наставления требовал от него Шумахера".

Проект колокольни, разработанный придворным архитектором, представлял собой довольно обычную для того времени трехъярусную композицию с применением классического ордерного построения. Общие пропорции здания, и особенно его нижней части, отличались чрезмерной грузностью. Проектом предназначалось поставить колокольню в геометрическом центре главной площади монастыря, образованной Троицким собором, западными кельями, Чертогами и Успенским собором, против западного входа в последний.

Приступая к работе по сооружению колокольни, И. Ф. Мичурин сразу же поднял вопрос об ошибочности указанного для нее места, где она не только загромождала бы площадь перед Троицким собором, но и сама „от того малого расстояния народом видна много быть не могла...". Он предложил сдвинуть колокольню к северу, освободив перед ней большее пространство, поясняя, что „все таковые высокие здания требуют свободных при себе площадей и больших от глаз дистанций или расстояний" *.

Смещение колокольни с оси Успенского собора имело большое принципиальное значение — освобождаясь от тесной связи только с одним сооружением, колокольня действительно становилась равнодействующей всего монастырского ансамбля, усиливая художественное воздействие всех его сооружений сразу. Поставленная в отдалении от Троицкого собора, громада колокольни не подавляла бы своим масштабом этот древнейший архитектурный памятник и в то же время сама наилучшим образом раскрывалась бы для обозрения именно от Троицкого собора, с этой главной точки монастырского ансамбля.

Предложение И. Ф. Мичурина, поддержанное монастырскими властями, было послано в Петербург; оттуда сообщили, что, поскольку местоположение колокольни „апробовано" императрицей, то колокольню строить „на том месте, где оной быть поведено"2.

Только за счет убежденной настойчивости архитектора И. Ф. Мичурина, очевидно, следует отнести тот факт, что и после категорического отказа вопрос об изменении места постановки колокольни в Троицком монастыре снова был поднят в Петербурге, и летом 1741 г. состоялась, наконец, ее торжественная закладка на новом месте.

И. Ф. Мичурин вел строительство колокольни вместе со своим помощником И. Жуковым семь лет; за это время не было окончено даже и двух ярусов3, так как, согласно специальному предписанию, работы велись „неспешно", чтобы колокольня „на фундаменте отстояться могла без повреждения"4.

Сравнение плана и нижней части колокольни с первоначальным проектом И. Я. Шумахера показывает, что И. Ф. Мичурин вел постройку совершенно самостоятельно, меняя как основные пропорции, так и характер деталей. Следует отметить, что не известно ни одного документа, который свидетельствовал бы о том, что московский архитектор обращался за каким-либо „наставлением" или дополнительными чертежами к И. Я. Шумахеру в Петербург, как это предписывалось при присылке проекта. И. Ф. Мичурин подошел к сооружению колокольни с полным пониманием той ответственной роли, которая отводилась этому зданию в исторически сложившемся ансамбле монастыря.

Дальнейшая судьба этого выдающегося памятника русской архитектуры связана с именем другого талантливого русского архитектора — Д. В. Ухтомского, к которому перешло руководство ее сооружением после отъезда И. Ф. Мичурина. Строительство колокольни затянулось на три десятка лет, в течение которых произошел ряд существенных изменений в архитектурном облике монастырского ансамбля.

В середине XVIII в. вместе с ростом государственной мощи самодержавно-дворянской империи и быстрым обогащением придворной знати ставятся новые задачи и перед архитектурой. Для этого времени характерно строительство богатых городских и загородных домов, огромных дворцово-парковых ансамблей. Простота архитектуры первой четверти века сменяется теперь сложными, полными декоративного разнообразия формами.

Новые вкусы эпохи, любовь к пышности и роскоши проникают и в сферу высшего духовенства; в своем быту оно все более и более начинает подражать образу жизни придворного дворянства, используя для этого огромные богатства монастыря1. Большую роль играло также то повышенное внимание, которое проявляла к Троицкому монастырю новая императрица Елизавета, вступившая на престол в 1742 г. Она часто посещала монастырь во время своих приездов в Москву, специальным указом'присвоила ему почетное наименование лавры (1744), назначила архимандритом монастыря своего духовника Арсения Могилянского, пользовавшегося ее неограниченным доверием.

Сами „богомольные походы" Елизаветы Петровны „к Троице" стали носить уже иной характер, нежели посещения этого монастыря царями в XVI или XVII в.; по случаю ее приездов устраивались пышные иллюминации с фейерверками и пушечной пальбой, по территории монастыря устанавливались прославляющие царицу символические картины—„эмблемат", читались специально сочиненные оды на латинском языке и т. д.2.

Для „летних увеселительных посещений" в 3 км к востоку от монастыря был построен специальный загородный „монастырский двор" Корбуха. Он ничем не отличался от модных в то время домов при царских загородных резиденциях или в имениях знатных вельмож. Просторный, богато отделанный особняк с оранжереями и службами располагался по берегу пруда, вокруг которого был устроен парк в модном французском духе с подстриженными деревьями, регулярными „пришпектами" и дорожками, с беседками и фонтанами „в пристойных местах"3.

В соответствии с новыми вкусами и модой была произведена и перестройка древних зданий Троицкого монастыря. Начало этому положили указы Елизаветы 1742 г. о сносе „для лучшего в монастыре пришпекта и пространства" некоторых зданий, а также ее предложения „как наилучше перестроить" западную линию келий4.

На основании этих указаний в 1743—1745 гг. весь живописный комплекс разновременных зданий, обрамлявших западную сторону монастырской площади, включая Больничные палаты, был залицован под единый фасад казарменного типа; вдоль всего здания протянулась галерея на каменных столбах, окна растесаны по одному размеру с одинаковым, характерным для XVIII в. лепным обрамлением. На южном торце корпуса в непосредственной близости от Троицкого собора была поставлена башня „готической архитектуры"; вид такой же башни „ради симметрии" предполагалось придать шатру больничной церкви Зосимы и Савва-тия XVII в.

В процессе этих работ, очевидно, и возникла мысль о перестройке всего монастыря. С этой целью были изготовлены чертежи всех зданий с показом предлагаемых перестроек, а также проекты новых сооружений. Сведенные в один альбом, чертежи эти представляют интересный пример комплексной проектной документации XVIII в.6.

Проект перестройки монастыря представлялся на утверждение императрицы, о чем свидетельствует запись переславского архиепископа Арсения на титульном листе альбома: „Сия книга по имянному ее императорского величества словесному указу дана возвратно в Троицкую Лавру июня 3 дня 1745 года для строения по ней".

На сорока шести листах альбома изображен генеральный план лавры с подробным изъяснением, аксонометрический вид всего ансамбля со строящейся трехъярусной колокольней

По примеру западной линии зданий фасады братских келий получают облик дворцовых сооружений XVIII в. с большими окнами, обширными галереями и лепными украшениями. Характерные для того времени балкон и картуши украшают фасад Митрополичьих покоев XVI—XVII в., пышное оформление с добавлением надкарнизного убранства в виде сплошных балюстрад, разорванных фронтонов и лепнины намечается в верхней части царских Чертогов. Кровли всех зданий независимо от их назначения и особенностей архитектуры получают модную криволинейную форму с изломом, украшаются тумбами, вазами и круглыми лкжар-нами. Деревянные шатры крепостных башен заменяются сферическими куполами с бельведерами и высокими шпилями.

Помимо сооружения двух одинаковых башен „готической архитектуры" по фасаду корпуса западной линии келий предполагалось „ради симметрии" поставить точную копию Надкладезной часовни у другого угла Успенского собора. Близ Чертогов разбивается регулярный сад с геометрически правильными газонами и восьмигранным прудом. Аналогичную планировку, выдержанную в духе французских регулярных парков, получает огород с южной стороны монастыря против Луковой башни, а сама башня надстраивается затейливой беседкой.

В альбомных чертежах представлены также проекты некоторых зданий, которые предполагалось соорудить вновь. Так, на месте Житного двора предусматривалось сооружение специального дома для Духовной семинарии, которая была открыта в монастыре еще в 1742 г. и временно размещалась в первом этаже Чертогов. Это небольшое, вытянутое в длину одноэтажное здание с сильно развитой средней частью, украшенной балконом на шести колоннах и высоким фронтоном с гирляндами и вензелями.

Для размещения учителей и семинаристов проектировались специальные корпуса на месте ограды, отделявшей Житный двор, а также приспосабливались помещения крепостных стен на участке от Уточьей до Каличьей башни. Предполагалось также поставить новую двухэтажную каменную Ружейную палату с торжественными колоннами во всю высоту стен, с фигурным фронтоном и балюстрадой над карнизом (не было осуществлено).

Кроме того, в альбоме имеются чертежи новой церкви, устраиваемой на месте Поварни XV в., проект часовни на площади перед монастырем, чертежи гостиного и конного дворов, а также разбивка парка и служб загородного дома Корбуха. Все эти здания проектируются с применением ордера и богатых лепных украшений на фасадах.

Альбом чертежей перестройки монастыря еще очень мало изучен — неизвестно, где он изготовлялся, кто его авторы. Вероятнее всего, что весь проект был выполнен петербургскими архитекторами — уж очень много общего в архитектуре зданий с типичными формами своеобразного петербургского зодчества того времени, и слишком много корректив внесли в него московские архитекторы, руководившие производством работ по осуществлению проекта в натуре.

Перестройку монастыря ускорил опустошительный пожар 1746 г. Начавшись в Служней слободе, он с „непостижимой пожарной скоростью" распространился по посаду, уничтожив пятьдесят два двора и пять церквей. В лавре сгорели Надвратная церковь, кровли на ограде, башнях, кельях и других зданиях, а также почти все деревянные строения. В приказной и казенной канцеляриях пожар уничтожил „подлинные указы и вотчинные многие крепости... и всякие дела"х.

„Рассуждая о надлежащем в Троицкой лавре после пожара каменном и деревянном строении", монастырские власти распорядились срочно собрать из всех приписных монастырей и вотчин мастеровых людей — столяров, кузнецов, каменщиков, „где сколько найтися может". При этом было дано указание вырубить и привезти в лавру лесу „до дву тысячи или больше дерев"2. Одновременно монастырские власти писали в сенат, что для надзора и руководства работами необходимо „быть при строении в оной лавре архитектору, и понеже во оную лавру к строению колокольни хотя архитектор г-н Мичурин и определен, токмо за случившимися в Москве потребностями приезжал временно, а к присмотру тоя колокольни присылал имеющегося при себе гезеля (помощника архитектора.— В. Б.) Ивана Жукова", то просили определить последнего в лавру постоянно. 25 июня 1746 г. сенат приказал И. Жукову „при том строении до окончания оного быть в оной лавре безотлучно а за ним смотрение иметь

объявленному архитектору Мичурину"х.

Восстановительные работы велись с огромным размахом — уже к концу года последствия пожара были в основном ликвидированы.

Все последующее время, вплоть до конца века строительная деятельность лавры направлялась на осуществление проекта перестройки зданий по „планной книге", как именуется альбом чертежей 1745 г. в официальных документах того времени2. Представление о том, какие работы были произведены, дает та же „планная книга": на проектных чертежах альбома в виде поднимающихся клапанов-наклеек показан вид зданий, который они получили после перестройки. Вторая надпись, сделанная митрополитом Платоном на титульном листе, поясняет: „По сей книге, какие есть на планах и фасадах наклейки, то сие учинено вновь по точному Лавры положению, в каком она находилась в 1789 году". Таким образом, мы имеем как проект перестройки лавры 1745 г., так и своеобразные исполнительные или отчетные чертежи, выполненные сорок четыре года спустя. К этому времени перестройка монастыря была полностью завершена. Большой комплекс монастырских зданий получил новый, торжественно-парадный облик, мало чем отличающийся от дворцовых столичных построек.

Несмотря на то, что реконструкция монастыря производилась в строгом соответствии с „апробированной планной книгой", в процессе работ был внесен ряд существенных изменений, направленных на сохранение художественнной цельности ансамбля. Это, очевидно, следует отнести за счет вмешательства ведущих московских архитекторов И. Ф. Мичурина, а затем и Д. В. Ухтомского, которые одновременно с руководством строительства колокольни через своих помощников наблюдали за ходом работ по всему монастырю3.

Так, были отменены застройка шатра церкви Зосимы и Савватия „готической" башней, постановка второй часовни близ Успенского собора, устройство двухъярусных фигурных крыш голландского типа „колпаком", которые могли бы придать подчеркнуто европейский вид всем монастырским зданиям (кровля такого типа была осуществлена только на одной Михеев-ской церкви (1737) близ Трапезной, сохранившей ее до сих пор)4. Долго сохранялись также и шатровые завершения башен; они стали заменяться сферическими покрытиями лишь в самом конце XVIII, а главным образом в первой половине XIX в.

По сравнению с проектом было изменено также и декоративное убранство ряда зданий. Так, клапан-наклейка на чертеже с фасадом царских Чертогов показывает, что, вместо сложной кровли с нагромождением тумб, ваз, балясин и фронтонов, это здание получило простую двускатную кровлю с двумя отлично нарисованными картушами из распущенных знамен, увенчанных царской короной, поставленными по оси широких торжественных лестниц5. По всему южному фасаду здания, соединяя оба крыла, была устроена деревянная галерея на каменных столбах6.

Штукатурные фасады новых и перестраиваемых зданий окрашивались в самые разнообразные тона — бруснично-красный (Митрополичьи покои), палевый (ризница), изумрудно-зеленый (Каличья башня). На фоне цветных стен особенно рельефно выделялись белые колонны и лепные детали, которые к тому же нередко покрывались позолотой. Красочному оформлению фасадов соответствовало еще более пышное внутреннее убранство помещений.

Наиболее богато были отделаны в 1744—1748 гг. царские Чертоги. Потолки их просторных палат украсила тонкая лепка и живопись, стены были обиты шелком, дощатые полы заменены наборным паркетом из разных пород дерева.

Свою пышную отделку Чертоги в основном сохранили до наших дней. В них особенно выделяется убранство четырех комнат западной части, где откосы спаренных окон, панели под ними и сводчатые потолки украшены скульптурной резьбой, выполненной резчиком Михаилом Зиминым. На потолке одной из них (столовой) расположено тридцать два алебастровых клейма овальной формы с искусно вырезанными „баталиями" Петра Великогох. Лепка потолка другой комнаты (спальни) аллегорическими сюжетами, эмблемами и надписями выражает „радость России видеть на престоле Елизавету"2.

Примечательны две огромные печи, находящиеся в этих комнатах. Одна из них сложена из цветных изразцов с растительным орнаментом и имеет причудливую форму со множеством колонок, полочек, карнизов, выступов и ниш; другая очень проста по форме, но каждый ее изразец украшен неповторяющимися рисунками с тематическими сюжетами. Обе печи являются ценными памятниками русской керамики середины XVIII в.3.

Украшение Чертогов было завершено росписью „в шахмат" северного фасада здания, обращенного в сторону крепостной стены. Отсутствующие на этом фасаде изразчатые наличники окон были исполнены живописными средствами4.

Работы по перестройке монастыря коснулись также и древних храмов. Так, северный фасад Троицкого собора закрыла обширная паперть, позакомарное покрытие собора и Никоновского придела еще ранее было заменено четырехскатной кровлей, скрывшей на своем чердаке живописную группу закомар и кокошников. Белокаменные стены этих памятников были расписаны разными красками „наподобие мрамора"5. Успенский собор также получил новые главы вытянутой луковичной формы (1753), что существенно изменило его силуэт6: каменная сводчатая паперть по западной стороне храма была сломана, а вместо нее сделано существующее высокое крыльцо надуманно витиеватой формы (1780)7.

Четырехскатная кровля скрыла на своем чердаке звонницу Духовской церкви, а глава церкви была значительно увеличена и получила форму вычурной луковицы. Не только кресты, но и большинство глав на церквах покрываются позолотой, а у Троицкого собора и Никоновского придела золотятся также и кровли. В большинстве церквей заново переписывается стенопись и обновляются иконостасы. На территории монастыря разбиваются регулярные сады и цветники, дорожки мостятся белым камнем, по „пришпекту" от Святых ворот до Троицкого собора устанавливаются кованые решетки.

В результате проведенных работ монастырь получил новый, официально-парадный облик, во многом утратив колорит и живописность древнего ансамбля допетровского времени.

Из всех зданий, подвергавшихся перестройкам в XVIII в., только одни Митрополичьи покои полностью сохранили до нашего времени полученное ими в то время убранство фасада. Это здание предназначавшееся для пребывания митрополитов во время их приездов в лавру, расположено на крутом косогоре, на месте древних настоятельский келий XVI в. С южной стороны они имеют три, а с северной — два этажа. Северный фасад, обращенный к Троицкому собору, в 1778 г. получил пышное убранство из лепных украшений, оконных обрамлений, филенок и скульптурных венков.

Относительно проектного чертежа изменены пропорции фасада введением дополнительной междуэтажной тяги, найден более точный рисунок монументальных колонн, поддерживающих балкон, а тяжелые балясины заменены изящной кованой решеткой. Весьма удачна окраска здания в ярко-брусничный цвет, выделяющая его среди всех других зданий монастыря и хорошо сочетающаяся с раскраской расположенной рядом Трапезной. На ярком фоне стен лепные детали приобретают особую эффективность и выразительность.

Характерные черты архитектуры середины XVIII в. проявились в вычурных формах небольшой, но необычайно своеобразной церкви Смоленской божьей матери, поставленной в 1745—1748 гг. на месте древней поварни.

В плане эта церковь представляет полный круг диаметром 13 м, по четырем сторонам которого устроены глубокие криволинейные ниши, проходящие на всю высоту фасадов. Центричность церкви подчеркнута двусходными крыльцами-папертями сложной криволинейной формы; их ступени, направленные перпендикулярно к фасадным стенам, смыкаясь между собой, образуют своеобразный стилобат, на котором основано здание *. Фасады имеют восемь парных пилястр, поддерживающих, криволинейные крепованные фронтоны. Над ними возвышается купол с ребрами-нервюрами к круглыми люкарнами. Все сооружение венчает изящный восьмигранный фонарь с небольшой грушевидной главой.

Внутри церковь не имеет столбов и открыта до купольного фонаря. Огромные окна,

расположенные двумя поясами по стенам, а также люкарны в своде и открытый барабан

насыщают все ее пространство массой света. Интересное сочетание создавалось первоначаль

ной голубой окраской стен и золоченым резным иконостасом. (В настоящее время стены

церкви все еще покрывает ремесленная роспись конца XIX в.; вместо утраченного иконо

стаса в 1956 г. установлен близкий по времени и архитектуре иконостас из разобранной

церкви Параскевы Пятницы на Пятницкой улице в Москве.)   V

По каким-то причинам отделка фасадов Смоленской церкви не была окончена; до сих пор на месте капителей пилястр видны необработанные блоки камня, недоделаны также обрамления верхнего пояса окон и т. д.

Если фасад Митрополичьих покоев дает представление об убранстве гражданских зданий а в вычурной форме и своеобразной композиции Смоленской церкви выражен характер культового зодчества елизаветинского времени, то заново выстроенная в то же время Каличья башня служит примером того, какую трактовку в XVIII в. получают крепостные сооружения, по существу, уже полностью утратившие свое оборонительное назначение. Перегруженная каменной надстройкой, воротная Каличья башня XVII в. дала опасные

трещины. Дважды осматривавший ее в 1747 г. И. Ф. Мичурин допускал возможность внезапного падения башни и настаивал срочно, „не пропуская ни малейшего времени", разобрать ее верх. При этом он рекомендовал сохранить нижний ярус, то есть объем башни

1651 г. до надстройки, и покрыть его „в два теса — фигурою по примеру прочих около

Лавры стоящих башен"2. Но начатая в 1748 г. разборка не ограничилась одним верхом, а была продолжена и до основания.

Один из них, принятый к строительству, изображал воротную башню в виде богато

оформленной двухъярусной триумфальной арки с каменным шатром, увенчанным глобусом. В архитектуре башни видно заметное подражание строившейся в это время колокольне — такой же ступенчатый объем ярусов с огромными проемами арок посередине, такое же  гульбище и парапет по нижнему  ярусу, выделенному  глубокой рустовкой.

Много общего также в украшении башни декоративными обелисками, каменными факелами и картушами.

Едва приступили к сооружению Каличьей башни в 1759 г., как работы были приостановлены, и она осталась стоять с одним не отстроенным полностью ярусом более десяти лет. Только в 1771 — 1772 гг. уже новый митрополит Платон на средства, оставшиеся от строительства колокольни, довел постройку до конца.

По его указанию архитектор И. Яковлев существенно изменил завершение башни относительно проекта И. Жукова, которого к этому времени уже не было в лавре. Он придал шатру более обычную четырехгранную форму с фонарем в верхней части, заложил арку проема во втором ярусе, а также убрал вазы и картуши. Это значительно обеднило первоначальный замысел сооружения, сведя его до уровня рядовой постройки.

При отделке Каличьей башни по-прежнему ориентировались на колокольню. Как и колокольня, она была окрашена в зеленовато-бирюзовый („дикий")1 цвет с белыми пилястрами и карнизами, а полотна железных ворот в проезде под башней делались „точно таким манером, не отменяя ничего и с такими же репейками и гвоздями, как в лаврской колокольне стоят"2. В 1793 г. шатер башни было предписано покрыть обливной черепицей „по примеру башен Московского Кремля"3.

Каличья башня сохранила в основном тот вид, который она имела в XVIII в., а реставрационные работы 1961 г. возвратили ей и первоначальную окраску фасадов.

Последним сооружением XVIII в., представляющим художественный интерес, является Конный двор; он поставлен в 1790 г. на берегу Белого пруда взамен служб, находившихся к северу от монастыря. Значительно отличающийся от проектного чертежа в альбоме 1745 г., он представляет собой квадратное здание с обширным двором посредине. По его сторонам размещены конюшни, каретные сараи и другие помещения.

Несмотря на хозяйственное назначение, архитектуре Конного двора был придан крепостной характер: по его углам поставлены круглые башни, увенчанные высокими шпилями с изображениями скачущих всадников; такой же башней, только больших размеров и прямоугольной формы, отмечена и широкая арка главного въезда во двор. В начале XIX в. Конный двор был расширен пристройкой дополнительных служб сначала с восточной, а затем и с западной стороны, которые еще более усилили крепостной характер его облика4.

Отражаясь в зеркале Белого пруда, Конный двор выглядел игрушечным средневековым замком рядом с мощными стенами монастыря и стройной Уточьей башней. Он был хорошо виден с главной площади перед входом в лавру, пока его не закрыло здание монастырской гостиницы, построенное в 1822 г. В дальнейшем в результате многочисленных переделок, которые завершились в 1904 г. надстройкой второго этажа. Конный двор в значительной мере утратил свой первоначальный облик.

Как ни велики были работы по перестройке старых и строительству новых зданий в середине XVIII в., ведущим сооружением монастырского ансамбля была знаменитая лаврская колокольня, начатая постройкой, как мы уже говорили, еще в 1740 г.

История строительства этого выдающегося сооружения русской архитектуры служит примером того, как лучшие архитекторы XVIII в., продолжая древние традиции, бережно относились к уже сложившемуся ансамблю Троице-Сергиева монастыря. Выше мы видели, что первый неоценимый вклад в строительство колокольни внес И. Ф. Мичурин, нашедший ей правильное место. В дальнейшем, по мере сооружения колокольни, все более и более очевидным становился и другой недочет петербургского проекта — недостаточность ее высоты.

Это обстоятельство не устраивало монастырские власти; они, конечно, были заинтересованы в том, чтобы лаврская колокольня не уступала по высоте прославленной пятиярусной колокольне Новодевичьего монастыря или даже кремлевскому столпу Ивана Великого.

Поэтому Д. В. Ухтомский, руководивший строительством после И. Ф. Мичурина, видимо, с ведома монастырских властей сделал новый проект колокольни, прибавив к существущим трем ее ярусам еще два. Воспользовавшись посещением монастыря Елизаветой Петровной в 1753 г., он представил ей „с некоторым прибавлением... вторичный фасад" колокольни, который и был утвержден *.

На реконструкции изображен общий вид монастыря в то время, когда было принято решение о надстройке колокольни. Колокольня условно показана полностью отстроенной на высоту трех ярусов, хотя она, не освобождаясь от лесов, сразу же стала подниматься выше. Рисунок наглядно убеждает, что трехъярусная колокольня не могла выполнять организующей роли в ансамбле монастырских зданий. Это особенно заметно рядом с измененным силуэтом Успенского собора, новые главы которого, сделанные в 1753 г., почти сравнялись с ее верхом.

Надстройка колокольни двумя легкими ярусами с устройством нового завершения в виде золотой чаши с коронами по четырем сторонам придала стремительный взлет сооружению, сделав его композицию более легкой и воздушной по сравнению с первоначальным проектом. Единство архитектуры нижней и верхней частей колокольни делает вполне обоснованным предположение о том, что оба архитектора — и начинавший и завершавший постройку — действовали согласованно; это тем более вероятно, что Д. В. Ухтомский долгое время работал вместе с И. Ф. Мичуриным и являлся его учеником.

После того как колокольня была отстроена на всю высоту, Д. В. Ухтомский разработал новый вариант ее внешнего оформления; он предполагал расположить во фронтонах первого яруса чеканные из позолоченной меди портреты царей, при которых велось строительство колокольни, а по парапету гульбища первого яруса против каждой из пилястр установить тридцать два белокаменных скульптурных изображения светского характера. Такое оформление придало бы колокольне характер торжественно-триумфального столпа.

В 1763 г., как и десять лет назад, при посещении лавры теперь уже другой императрицей— Екатериной II — Д. В. Ухтомский представил свой проект украшения колокольни, который и был ею одобрен. Но осуществить смелый замысел, несмотря на „высочайшее утверждение", ему оказалось чрезвычайно трудно. Прежде всего постигла неудача с изготовлением чеканных портретов: не нашлось учреждения, которое смогло бы выполнить этот заказ.

Аналогичная судьба постигла и другое предложение Д. В. Ухтомского — о постановке на колокольне скульптур. Не смея возражать против проекта, утвержденного Екатериной, лавра соглашалась только на изображения „от священного писания лиц"—мучеников, евангелистов, апостолов. Д. В. Ухтомский же считал, что статуи должны в аллегорической форме изображать гражданские добродетели и высокие моральные качества человека — Любовь к отечеству, Разум, Мужество, Вечность и др.—и стоял на своем2.

На этой почве между ним и лаврскими властями возникли серьезные разногласия, которые были рассмотрены сенатом, а затем и синодом. В апреле 1765 г. синод рассудил, что статуям на колокольне Троице-Сергиевой лавры „быть неприлично"8. Д. В. Ухтомский опротестовал решение синода, и вопрос был передан на рассмотрение директору Академии художеств И. И. Бецкому. Последний дипломатически предложил для решения спора убрать скульптуры совсем, а вместо них „употребить для украшения приличные орнаменты и вазы"4.

Таким образом, интересный замысел Д. В. Ухтомского, по существу, был отвергнут как противоречащий вкусам церковников. Настойчиво добиваясь осуществления своего предложения, Ухтомский до такой степени обострил отношения с духовными властями, что в 1767 г., незадолго до окончания работ, под благовидным предлогом был отстранен ими от руководства строительством колокольни. Часть отделочных работ завершалась без него, но все основные украшения —капители, картуши, обрамления архивольтов, венчающая корона и др.— были выполнены все же по его рисункам. Особенно следует отметить прекрасный рисунок огромных картушей, вырубленных в белом камне во фронтонах первого яруса — на месте предполагавшихся царских портретов.

Строительство колокольни было завершено в 1770 г. В ответ на специальный запрос митрополита была измерена высота колокольни, которая без купола и креста составляла 34,5 саж., а с куполом и крестом —41 саж. трехаршинной меры, то есть 87,33 ж6. (Для сравнения укажем, что высота колокольни Новодевичьего монастыря составляет 72 м, а столп Ивана Великого в Кремле — 81 м.)

На ярусах колокольни были повешены сорок два колокола, один из которых весом в четыре тясячи пудов, отлитый тут же в лавре, был самым большим из бывших в употреблении колоколов1. В 1784 г. для колокольни были изготовлены „тульской Ружейной слободы мастером Иваном Кобылиным Большим" специальные башенные часы с курантами2.

Поставленная на центральной площади монастыря колокольня объединила вокруг себя все разнообразные и разновременные здания в единый, целостный ансамбль. Ее центричная композиция с четырьмя одинаково оформленными и рассчитанными на одинаковое восприятие фасадами как нельзя лучше соответствует этому назначению. С какой бы стороны мы ни смотрели на широко раскинувшуюся панораму монастырского ансамбля, всюду прежде всего видим колокольню. Вместе с тем, несколько сдвинутая с центра главной площади, она не мешает другим памятникам, не подавляет их своими грандиозными размерами.

Нижний, глухой ярус колокольни держит на себе открытые, убывающие вверх ярусы звона. Стройные белые колонны, то широко расставленные посередине, то максимально сближенные на углах ярусов, усиливают массив кладки четырех мощных опорных столбов, придавая необычайную легкость и ажурность всему силуэту сооружения.

Анализируя значение колокольни в общей архитектурной композиции, можно хотя бы мысленно представить себе тот непоправимый ущерб, который понес бы ансамбль монастыря при постановке ее по первоначальному проекту Шумахера.

В связи с этим можно попутно отметить, что в Троицком монастыре никогда не работали иностранные архитекторы, которых так много было в России, особенно в XVIII в. Единственным исключением был Шумахер, автор проекта колокольни. Но проект претерпел такие существенные изменения, был так переработан, что в великолепном сооружении, созданном И. Ф. Мичуриным и Д. В. Ухтомским, от него, по существу, ничего не осталось.

Колокольня Троице-Сергиевой лавры является одним из высокопоэтичных памятников национального зодчества, в котором отразилось вековое представление русского человека о красоте, образно и глубоко выраженное в народных песнях, сказках и легендах.

Строя колокольню по канонам классического ордера, глубоко отличным от свободной живописной узорчатости, характерной для русской архитектуры XVII в., талантливые архитекторы и в новых формах успешно продолжали национальные традиции высотных сооружений Древней Руси. Исключительно стройная и изящная пятиярусная колокольня Троицкой лавры получила славу красивейшей в стране. Она почти полностью сохранила свой первоначальный вид3 и является украшением монастырского ансамбля. Первоначальная окраска колокольни в бюрюзово-зеленый цвет в сочетании с белым убором колонн и деталей (восстановленная в 1964 г.)4 еще более подчеркивает ее стройность и легкость.

В настоящее время трудно представить панораму Троицкого монастыря без его пятиярусной колокольни; в ней, словно в фокусе, сошлись все основные архитектурные линии, намечаемые разными поколениями зодчих в разные времена и эпохи. С сооружением этого выдающегося произведения многовековой ансамбль архитектурных памятников Троице-Серги-ева монастыря получил свое логичное и достойное завершение.

Последняя четверть XVIII в. была также переломной и в организации застройки, развившейся вокруг монастыря.

В 1764 г., после секуляризации монастырских земель (объявления их государственной собственностью), Троице-Сергиева лавра  лишалась  своих  огромных владений; ей были оставлены лишь небольшие участки, расположенные в непосредственной близости от монастыря и занятые его службами и огородами.

Планы, снятые в связи с новым межеванием земель1, показывают, что к этому времени селения вокруг монастыря образовали единый посад городского типа; стихийно возникавшие улицы посада располагаются главным образом вдоль исторически сложившихся дорог, ведущих к монастырю, повторяя их повороты и изломы.

В 1782 г. населенный пункт, развившийся вокруг монастыря, был объявлен городом2. Вопросы его благоустройства становятся теперь предметом особой заботы административных властей, так как „знаменитость издревле тамошней Лавры требовала порядочного посада сего устроения"3.

К этому времени в России широко осуществлялись мероприятия по переходу от стихийного развития к регулярной планировке и застройке городов. Еще в 1763 г. был издан специальный указ „О сделании всем городам, их строению и улицам специальных планов по каждой губернии особо". Сотни губернских и уездных городов впервые получили в то время новые генеральные планы, многие из которых могут быть отнесены к лучшим образцам отечественного градостроения — Ярославль, Кострома, Тверь и др. Новую планировку получил и Сергиев Посад.

Как это часто бывало, непосредственным поводом для упорядочения застройки послужил очередной пожар. В июне 1792 г. генерал-губернатор сообщал администрации нового города, что „по случаю бывшего здесь пожара, во время которого многие жители потерпели несчастие и потому, что тут было тесно и беспорядочное строение... ныне по приказанию моему сделан губернским землемером план погоревшему месту, по которому приказал я и места под построение домов роздать"4.

Проект планировки посада5 представляет характерный для конца XVIII в. пример решения сложных градостроительных задач. Стихийная застройка подмонастырских сел и слобод, исторически сложившаяся вокруг Троицкого монастыря, заменяется правильной сеткой кварталов, город получает четкую геометрическую форму, внешние границы которой обозначены традиционным валом и рвом.

Скелет планировки образуют основные улицы, соответствующие направлению главных дорог и ориентированные на лавру; они выделяются своими размерами и наличием въездных площадей. Вся планировка подчинена ясно выраженному центру — ансамблю монастыря, вокруг которого по-прежнему сохраняется свободная от застройки зона. Приходские церкви, окружавшие крепость, к этому времени стали каменными6 и, располагаясь по границам свободной зоны, активно включались в организацию центра города, способствуя зрительному объединению отдельных городских районов в единый архитектурный пейзаж.

В проекте реконструкции решительные планировочные мероприятия сочетались с самым бережным отношением к особенностям исторического формирования города и к его художественному наследию — черты, типичные для лучших образцов русского градостроения XVIII в.

Однако наряду с успешным ходом реконструкции улиц качество застройки города не было высоким. Если центры Костромы, Ярославля, Нижнего Новгорода и других городов обогатились в то время высокохудожественной ансамблевой застройкой, то в Сергиевом Посаде не было построено ни одного сколько-нибудь значительного здания.

Капитальное строительство в городе вела лавра — земли вокруг монастыря оставались по-прежнему в ее фактическом распоряжении, и она застраивала их по собственному усмотрению, не считаясь с генеральным планом. Так, несмотря на возражения Комиссии для строения Москвы, которая руководила застройкой многих городов (основана в 1813 г.), деревянные лавки на площади перед монастырем заменяются каменными торговыми рядами (1815), около них строится каменная богадельня, а на берегу Белого пруда сооружаются монастырские гостиницы и магазины (1822). Предпринимаются также работы по планировке площади, во время которых были срыты бастионы и засыпаны рвы перед крепостной стеной, что дало возможность торговым сооружениям приблизиться вплотную к стенам монастыря.

В то же время город не имел средств застроить каменными зданиями свою интересную по замыслу и планировке Вознесенскую площадь, как не имели достаточных средств и жители посада, чтобы привести свои дома в „пристойный вид".

Состояние застройки города к 1832 г. характеризует докладная записка директора Комиссии для строений Москвы на имя губернатора: „При моем личном обозрении Сергиевского Посада .. .подъезжая к самому монастырю, на обширной площади, имеющей с одной стороны древние стены монастыря, с другой — гостиницу и с третьей — ряды, я нашел кучу выстроенных лубочных и дощатых лавок без всякой правильности и украшения и тем совершенно отнимающих вид площади..." Указывая далее, что сюда „не только русские со всех сторон государства и даже самых отдаленных тысячами каждогодно стекаются", но и „многие иностранцы спешат удивиться памятнику благочестия и величия русских", директор Комиссии предлагал „принять решительные меры, чтобы все означенные лавочки были уничтожены", подчеркивая, что и по утвержденному плану площадь перед монастырем „должна быть незастроенного"1.

Он предлагал также обратиться к царю с просьбой о выделении ссуды в пятьдесят тысяч рублей, считая, что только „одним сим средством" можно привести „в благовидное устройство" главную улицу посада, расположенную по Московской дороге2. Однако средства эти не были выделены; не были удалены также и лавки от стен монастыря, около которых по-прежнему продолжался бойкий торг.