Важнейшие черты политического строя Киевской Руси
|
3. Несколько замечаний о древнерусском вече
В этой книге, посвященной Киевскому государству, о вече говорить совсем не обязательно по той простой причине, что в Киевском государстве вече, строго говоря, не функционировало: расцвет вечевой деятельности падает уже на время феодальной раздробленности.
Оправданием этой главы служит лишь тот факт, что в нашей литературе по вопросу о вече далеко не всегда различаются два периода в истории нашей страны: период Киевского государства, когда вече молчит, и период феодальной раздробленности, когда оно говорит и даже достаточно громко. Для того, чтобы отметить эти два периода, показать их соотношение как двух периодов, обусловливающих друг друга, но тем не менее существенно различных, несколько замечаний о древнерусском вече, мне кажется, будут не лишними. Но замечания эти играют лишь служебную роль по отношению к главам, посвященным политическому строю Киевского государства.
О древнерусском вече писали очень много. Можно сказать, что ни один историк древней Руси не обходил молчанием этот институт.
В нашей литературе имеется и ряд специальных работ, посвященных этому предмету.1
Однако нельзя сказать, что этот вопрос решен окончательно. В самом объемистом и полном исследовании по этому специальному предмету В. И. Сергеевича, которое по праву занимает в нашей исторической литературе первое место, как раз и выявлено было много сторон дела, требующих новых дополнительных разысканий.
В настоящей главе я не ставлю перед собой задачи пересмотра вопроса в целом, а хочу лишь остановиться на вопросе о периодизации в истории этого института, поскольку это важно для определения характера Киевского государства.
1 С. М. Шпилевский. Об участии земщины в делах правления до Иоанна IV, «Юрид. журнал», 1861, № 5. В. Дьячан. Участие народа в верховной власти в славянских государствах до изменения их устройства в XIV и XV вв. 1882. А. Лимберт. Предметы ведомства веча в княжеский период древней России. 1877. В. И. Сергеевич. Вече и князь. 1867. Русск. юрид. древности, т. 2. Его же. Первичные народные собрания у германцев и греков. Журн. мин. юст., XII, 1907. И. А. Линниченко. Вече в Киевской области. Киев. 1885. Довнар-Запольский. Вече. Русск. ист. в очерках и статьях под ред. Довнар-Запольского, т. I. В л а-димирский-Буданов. Обзор истории русск. права, глава о вече, и Прибавления: <'О законных и незаконных вечевых собраниях», «Об отношении пригородного веча к вечу старшего города». Ф. В. Тарановский. Отзыв о сочинении В. И. Сергеевича «Древн. русск. право», 1911, стр. 45—68 и пр.
В. И. Сергеевич полагает, что вече существовало на протяжении всей нашей древнейшей истории до татар. Ссылаясь на известный текст Лаврентьевской летописи под 1176 г. («Новго-родци бо изначала и смольняне, и кыяне, и полочане, и вся власти якоже на думу на веча сходятся...») и на другие места летописей, он делает решительное заключение: «Итак,, по мнению начального летописца и позднейшего, жившего в конце XII века, вече было всегда». И дальше, пытаясь доказать этот в сущности уже принятый им тезис фактами, он продолжает: «Но мы можем привести и официальные документы X века, свидетельствующие об участии народа в общественных делах того времени. Это договоры Олега и Игоря с греками. Первый договор заключен был не только от имени князей, но «и ото всех иже суть под рукою его сущих Руси» (911 г.). Для заключения второго договора послы были отправлены «и от всех людий Русския земли».1 Выше он выражается по этому предмету не менее решительно: «Вече как явление обычного права существует с незапамятных времен» и приводит в доказательство как слова Лаврентьевской летописи об «изначальности» этого обычая, так и факты о полянах, сдумавших дать хазарам от дыма меч, о поведении древлян в переговорах с кн. Ольгой, об осаде Белгорода печенегами и др.
Так, вече в изображении В. И. Сергеевича существует в древней Руси беспрерывно. Лишь татарское завоевание, по мнению В. И. Сергеевича, очень решительно разрывает историю веча. «Событием первостепенной важности,—пишет В. И. Сергеевич,—проложившим путь к новому порядку вещей, является татарское завоевание... Нашествие татар впервые познакомило русские княжения с властью с которой нельзя входить в соглашение, которой надо подчиняться безусловно. Почва для развития вечевой деятельности была сразу уничтожена».2
Вопрос слишком серьезный, чтобы над ним не задуматься еще и еще раз.
В работах более поздних, писанных после выхода в свет книги В. И. Сергеевича «Вече и князь», имеются образцы иного подхода к теме. Так, Владимирский-Буданов в своем «Обзоре истории русского права» разбивает историю веча на несколько эпох. Это видно из заголовков соответствующего отдела его книги: «Происхождение и первая эпоха в истории развития народных собраний», «Вторая эпоха в развитии народных собраний», «Третья эпоха вечевых собраний». Первая эпоха — VI—IX вв., характеризуется тем, что здесь живут «племенные сходки», вторая— IX—X вв., «переход от племенного собрания к городскому», когда «для решения дел сходятся в старший город лучшие люди всей земли и обсуждают земские вопросы в присутствии граждан этого города» и третий период — XI—XIII вв., «есть эпоха полного выделения этой формы власти в самостоятельную и полного развития ее прав. Она совпадает со временем окончательного установления власти старших городов».3
1 В. И. Сергеевич. Русск. горид. древности, т. II, стр. 33, 1900.
2 Там же, стр. 34.
3 М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор истории русск, права, изд. 5-е, стр. 53—54.
Близко примыкает к Владимирскому-Буданову и Довнар-Запольский в своей специальной статье «Вече»: «Древнерусское вече не зародилось на глазах истории: начало его лежит в древнейших обычаях славян». Дальше автор приводит ссылку на Про-копия, вспоминает древлян, договоры с греками и «изначальность вечевого строя» по цитате из Лаврентьевской летописи, т. е. идет здесь за Сергеевичем. Но в дальнейшем он расходится с последним и пользуется схемой Владимирского-Буданова, внося, однако, в нее немаловажные поправки и дополнения. По его мнению, «за исключением Новгорода и Киева, т. е. полян и новгородских славян, в среде остальных племен русские князья держались военной силой. Когда князь господствовал с помощью наемного войска, притом большей частью иноземного, то голос веча не мог сказываться. Однако вечевая жизнь не была совершенно подавляема военной силой. Вече продолжало ведать дела, касающиеся племени или отдельных городов, так как князья совершенно не вмешивались в управление, довольствуясь одною данью... С развитием княжений, вече теряет свой племенной характер, потому что княжества не всегда совпадали с древними границами племени. В эту эпоху, т. е. с конца XI в., начинается быстрое развитие вечевых отношений».
Причины падения вечевых собраний для Московской Руси и для Литовской не одинаковы. Для восточной Руси «одной из серьезнейших причин» было татарское завоевание, второй причиной автор считает особый характер Московской Руси. «Вече, — пишет он, — создание городовой Руси, создание подвижного торгового населения. В северо-восточной Руси условия жизни были совершенно иные: это — земледельческая Русь, противоположность торговой Днепровской и Волховской. Сельскому человеку трудно было откликаться на все явления политической жизни...». В Западной Руси «вече работает более спокойно и, за немногими исключениями, мирно уживается с наследственной княжеской властью». После включения этой Западной Руси в состав Литовского государства «вече некоторое время продолжало свое существование... хотя, конечно, лишенное своего политического значения. Потеря политической самостоятельности превратила здесь вече из органа политического в местную самоуправляющуюся единицу», и в конечном счете вече превращается в «сейм».
Как мы видим, история веча у Довнар-Запольского, как впрочем и у других авторов, связана с представлением обо всем процессе развития древней Руси: городская торговая Русь в бассейне Днепра и Волхова, противополагается Довнар-Запольским Руси деревенской, земледельческой северо-восточной: племенной строй, по его мнению, существует во время Киевского государства и распадается лишь во время уделов, иноземная военная сила князей, за непонятным с этой точки зрения исключением Киева и Новгорода, препятствует развитию вечевого строя, князья самым явным образом «не вмешиваются в управление» и пp. Однако попытка рассматривать вече в его развитии и желание внести периодизацию в жизнь этого института у автора, несомненно, имеется.
У M. H. Покровского, с одной стороны, мы видим признание, что вече имеет свою историю. «Было бы очень неосторожно, пишет он, думать, что вече на всем протяжении своей истории всегда было одним и тем же».1 Но он же и отказывается изучать эту историю: «Мы не будем пока касаться вопроса о происхождении вечевого строя, ни эволюции последнего...», говорит он, а в другом месте объясняет, почему он это делает: «Мы отделяем древнейшее племенное вече... от позднейшего городского», но «связывать эти два явления как последовательные звенья одной цепи развития» он не видит оснований: «Киевское городское вече возникает, можно сказать, на наших глазах в совершенно определенной социально-экономической обстановке: нет ни малейшего смысла искать ему определенных предков».2
Высказав правильную мысль о том, что Киевское вече XII в. отлично от веча родового общества, Покровский едва ли поступает правильно, отказываясь искать хотя бы и отдаленных предков киевского народного собрания XII в. Ведь задача историка, прежде всего, и заключается в том, чтобы изучать общественные явления в их последовательном развитии. Покровский не пожелал этим заниматься. Изложив свои принципиальные соображения и успокоившись на том, что нет смысла углубляться в прошлое для изучения вечевых собраний XII в., он в своих рассуждениях о вечевом строе города ограничивается лишь фактами XII в.: «Древнерусские республики,—пишет он,—начали аристократией происхождения, а кончили аристократией капитала. Но в промежутке они прошли стадию, которую можно назвать демократической. В Киеве она падает как раз на первую половину XII в. В этот период хозяином русских городов является действительно народ».3
1 М. Н. Покровский. История России с древн. времен, т. I, стр. 73, 1920.
2 M. Н. Покровский. Очерк истории русской культуры, ч. I, стр. 247.
3 М. Н. Покровский. История России с древн. времен., т. I, стр. 73—74. Критику взглядов Покровского я даю в сб. «Против исторической концепции М. Н. Покровского», ч. I.
Важнейшие периоды этого процесса мне представляются в следующем виде: к IX в. у народов, населявших бассейн Волхова— Днепра, уже налицо классовый строй, остатки родового общества заметно уходят в прошлое: в нескольких местах этой большой территории уже наметились политические объединения, выросшие на развалинах племенного строя: к концу IX в. можно говорить о наличии «варварского» государства с Киевом во главе, беспрерывно и быстро растущего в течение X и в начале XI в.; высшая точка развития этого государства есть в то же время и момент созревания сил, готовых его разрушить; распад этого лоскутного «варварского» государства обусловлен ростом отдельных его частей с крупными городами во главе: этот рост связан не только с повышением экономической силы этих городов, но и с подъемом политического значения городской массы, с которой вынуждены считаться не только верхи общества, но и размножившиеся князья: дальнейшая история частей распавшегося Киевского государства определяется соотношением классов в каждой из них.
Эти предпосылки, доказывать которые я здесь не собираюсь, я кладу в основу пересмотра вопроса о периодах в истории древнерусского веча.
Итак, из приведенной историографической справки выясняется, что с периодизацией истории веча дело обстоит неблагополучно. Причина этого совершенно ясна. Нельзя отделять историю веча от истории нашей страны в целом: вопрос о вече — только деталь, хотя и очень важная, общего исторического процесса, и потому неудивительно, что мы имеем в нашей литературе значительные разногласия в трактовке столь сложного предмета.
Но и этого мало. Не трудно даже из очень краткой историографической справки, приведенной выше, убедиться в том, что не все авторы, писавшие о вече, вкладывают одинаковое содержание в этот термин. Владимирский-Буданов, например, как мы уже видели, находит возможным считать вечем и те совещания, которые устраивал кн. Владимир в Киеве, созывая для этого старцев и бояр и «люди многы». Сам Владимирский-Буданов видит опасность в этом понимании термина «вече» и спешит предупредить читателя, что в подобных «общеземских думах» совмещаются два будущих учреждения — боярская дума и «вече». Не совсем понятно, почему автор говорит здесь о «будущих» учреждениях, включая сюда и вече, если он считает, что эта «общеземская дума» есть «второй этап» в истории веча и представляет собой «переход от племенного собрания к городскому». Несколько разъясняет это недоумение лишь то, что автор городское народное собрание считает вечевым собранием с наиболее развитыми формами этого органа власти.
Термин «вече» происходит от корня «ве», откуда «вещать», совершенно соответствующее — colloquium, parlamentum. Это — народное собрание для обсуждения и решения важных общих дел.
На мой взгляд нет никаких оснований прибавлять к этому определению какие-либо разъяснительные дополнения вроде собрания «старшего города» или собрания «племенного»: сужением термина будет и определение его как «органа государственной власти», потому что тогда естественно возникает вопрос о том, можно ли считать вечем народные собрания догосударственного периода нашей истории?
Для удобства и ясности дальнейшего изложения необходимо остановиться на определенном понимании предмета нашего изучения. В качестве исходного положения мне кажется необходимым принять определение термина «вече» как народного собрания (классового и доклассового общества) для обсуждения и решения общих дел. Предполагается — важных, поскольку по пустякам народное собрание не созывается.
Отсюда вытекает неизбежность изучения народного собрания на протяжении веков с самым внимательным учетом условий, при которых жило вече. Характер этих условий определяет и периодизацию в истории этого важнейшего института нашей древности.
Если и старые наши историки на основании показаний наших источников склонялись к признанию «племенного веча», то нам, если мы примем во внимание огромный материал, собранный Морганом, придется не только признать это древнее происхождение вечевых собраний правильным, но и значительно углубить самую проблему. К тому же мы имеем специальную работу Энгельса, построенную на этом богатейшем материале, где автор дает свои соображения об эволюции доклассового строя, о появлении классового общества и государства с главнейшими его учреждениями. Месту вечевых собраний в этом процессе уделено специальное внимание.
Сейчас мы можем говорить о том, что при родовом строе роль народного образования зависела от той ступени развития, на какой этот родовой строй находился в данный момент.
1. Управление племенем советом вождей, избранных родами. Эта форма господствовала по общему правилу у племен, стоящих на низшей ступени варварства.
2. Координирование между советом вождей и высшим военачальником. Этот порядок сложился на средней ступени варварства.
3. На высшей ступени варварства наблюдается управление советом вождей, народным собранием и высшим военачальником. Этот порядок продолжал существовать до «учреждения политического общества», т. е. государства.
«По общему правилу совет (вождей. — Б. Г.) был открыт для каждого частного лица, пожелавшего высказаться на нем по поводу общеизвестного дела... Но решение выносилось советом».
Так как совет избирался племенем пожизненно, но члены его могли всегда быть смещены, то естественно, в совете «народный элемент неизбежно должен был иметь доминирующее влияние».1
Появление государства изменяет эту систему.
Начальный момент в истории образования государства Энгельс для германского общества изображает в следующих чертах: 1. «Наступил момент для превращения власти военного вождя в королевскую власть, и это превращение совершилось». 2. «Совет старшин, если он давно не исчез, не мог бы собираться и был вскоре заменен постоянными приближенными короля». 3. «Старое народное собрание продолжало для вида существовать, но также становилось все более и более собранием лишь низших военных начальников и вновь нарождающейся знати».2
Конечно, в разных частях Европы, у разных народов от этой схемы, естественно, должны были быть некоторые отклонения, но в основном эти этапы в развитии государственной власти верны к для других народов. Древнейшие и притом достаточно ясные сведения о политическом строе славян мы имеем у Прокопия (середина VI в.): «славены и анты,—пишет он,—не управляются одним лицом, но с давних времен живут в демократическом правлении () и поэтому у них всякие дела решаются общим собранием». Об этом общем собрании (вече) Прокопий рассказывает по поводу событий, связанных с именем греческого воеводы Хилву-дия. Для решения вопроса собрались «почти все анты». Они решили действовать сообща. Тут же они принуждают псевдо-Хилвудия принять на себя роль подлинного Хилвудия и намечают поход на Византию и подунайских славян.
Маврикий (конец VI в.) характеризует славян приблизительно так же: «Они не имеют правления, — пишет он, — и живут во вражде между собою: у них много начальников () которые не живут в мире, поэтому полезно привлекать некоторых из них на свою сторону обещаниями, словами или подарками, в особенности ближайших к нашим границам, и тогда нападать на других славян, чтобы общая война их не спаяла и не объединила под одну власть».3
У Иордана (VI в.) мы имеем очень интересное сообщение о наличии у антов князя или короля (rex), который упоминается здесь вместе с 70 старейшинами, вождями (primates). Остготский Вини-тар воюет с антами, анты его бьют, но потом ему удается взять их князя Божа (regem eorum Boz nomine) в плен. Этого Божа вместе с сыновьями и 70 старейшинами он распинает.4
Анты, — вне всяких сомнений, славяне, жившие на территории современной Украины и севернее ее. Бож, — несомненно, военачальник значительных сил, старейшины — едва ли не вожди, избранные родами. Трудно как-либо иначе понять эти сообщения.
Перед нами родовое славянское общество высшей ступени варварства.
В X в. существование Киевского государства тоже не вызывает у нас никаких сомнений. Тут, как мы уже видели, налицо власть киевского князя с подчиненными ему князьями и боярами. Имеется яри князе совет старейшин, в экстренных случаях, быть может, в городах собирается и вече (точных сведений у нас нет), но, во всяком случае, это уже не то вече, о котором упоминал Прокопий. Ни в X в., ни в первой половине XI в. для развития вечевого строя благоприятных условий в Киеве нет. Власть киевского князя слишком сильна, город политически еще слишком слаб, чтобы рядом с нею могло процветать городское вече. Если не считать исключительных случаев, известий о вечевых собраниях в X в. у нас нет. Исключительные случаи я вижу в описании двух осад городов печенегами (Киева в 968 г. и Белгорода в 997 г.) в отсутствии князей с их дружинами.
1 Л. Морган. Древнее общество, стр. 70—71. Ленинград. 1934
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 129.
3 Mauricius Strategicum, XI, 5.
4 Иоpдан, гл. 48.
Под 968 г. описывается осада печенегами Киева в то время, когда Святослав с войском воевал в Болгарии Дунайской. В описании этой осады ни разу не называется вече, но оно как бы подразумевается. Осажденные оказались в безвыходном положении. «И въстужиша людье в граде и реша: «несть ли кого, иже бы могл на ону страну дойти и рещи им: аще не подступите заутра, преда-тися имамы печенегом». И рече один отрок: «аз прейду»; и реша: «иди». Перед нами народное совещание, на котором обсуждается тяжелое положение киевлян и способы спасения. Другой подобный случай — осада печенегами Белгорода. Сообщение о событиях 997 г., несомненно, легендарного характера. Оба события записаны позднее, уже в XI в. Во втором случае вече называется полным своим именем.
В рассказе об осаде Белгорода отмечены некоторые черты городского строя X в., надо думать, сильно переплетенные с фактами того же рода XI в. Тут мы имеем старейшин градских и людей — горожан. Не трудно заметить руководящую на вече роль старейшин градских. Белгород — это княжеский любимый город-замок. Осада его печенегами происходит в отсутствие князя и дружины. Горожанам пришлось выдержать осаду и проявлять свою инициативу. Собирается вече; оно выносит решение о необходимости сдачи города. Один старец, не бывший на вече, но имевший свой собственный план защиты города, жеЛает приостановить решение веча и обращается с этой целью к «старейшинам градским». Старейшины с радостью отменяют вечевое решение. («Они же ради обещашася послушати»). Надо думать, что если они с такой легкостью отменяют решение-веча, то, очевидно, они, во-первых, очень активно участвовали: в принятии первого решения, и, во-вторых, имели силу провести отмену решения. Для суждения о вече с этими фактами, конечно, необходимо считаться, но с серьезными оговорками. Необходимо-также обратить внимание и на другую сторону дела: если бы был здесь в это время князь с дружиной, едва ли бы вообще понадобилось собирать вече. Князь с дружиной действовали бы по собственной инициативе, как это вытекает из многочисленных аналогичных случаев. Как правило, в X в. при наличии князя в городе вече не встречается. При князе мы видим всегда совет старейшин города, или иначе, старцев градских, бояр и дружину.
Со старейшинами и боярами Владимир решает вопрос о принятии христианства, по совету старцев и бояр он отправляет послов в Византию для ознакомления с христианским культом, перед ними же, старцами и боярами, отчитываются эти послы в исполненном поручении, князь со старцами и боярами решает вопрос о преимуществах вир перед местью. Летописец, подводя итоги политической деятельности Владимира, говорит о нем так: «Бе бо Владимир любя дружину и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем».1 Но нельзя все-таки сказать, что народ безмолвствует даже в это время наибольшей силы княжеской власти в Киеве. Мы уже видели, как этот народ вел себя в осажденном печенегами Киеве в 968 г. «Люди» киевские активно участвуют в различных киевских событиях, хотя и не играют здесь решающей роли. Под 983 г. в летописи записан рассказ о двух варягах-христианах, сыне и отце, погибших вследствие нежелания отца выдать своего сына в жертву языческим славянским богам. По предложению «старцев и бояр» был брошен жребий, который и выпал на юношу-варяга. Когда же отец его решительно отказался принести в жертву своего сына, посланные от «старцев и бояр» обращаются к «людям» («...шедше поведаша людем»), и эти «люди», «вземше оружие, поидоша на нь (варяга) и роззяша двор около его».2
Конечно, это не вече. Это не народное собрание, но все же — народная масса, энергично реагирующая на создавшееся положение. Под 987 г. сообщается в летописи аналогичный факт. «Старцы: и бояре» сообщают свои впечатления о религиях разных стран и народов в присутствии князя и народа: «и бысть люба речь (их) князю и всем людем», конечно, тем, которые здесь присутствовали в это время. Конечно, и здесь нет никакого веча. Это люди, которых часто приглашал к себе Владимир. Под 996 г. летопись рассказывает, как Владимир праздновал крупные события своего княжения: после постройки Десятинной церкви он «створи праздник велик в то день боляром и старцем градским...», после победы над печенегами он «сотвори праздник велик, варя 300 провар меду, и созываше боляры своя и посадникы, старейшины по всем градом и люди многыъ, на «Успенье св. богородица, и ту пакы сотворяше праздник велик», сзывая «бещисленное множество народа...»s «И тако по вся лета творяше». Нужно помнить, что рассказы эти не современны своим сюжетам. Кого подразумевать под этим народом, мы точно сказать не можем. Ясно все-таки, что это — не бояре, не старейшины, не посадники, т. е. не верхи киевского общества, а городские люди, очевидно, те самые, которые несколько позднее будут говорить с князьями иным языком и при иных политических условиях. Необходимо здесь подчеркнуть, что даже самый сильный из князей этого периода нашей истории считается с городской массой и, повидимому, не считаться не может. Так дело обстояло в Киеве. Но не будем забывать, что «империя Рюриковичей» — империя «лоскутная», т. е. не спаянная в единый крепкий организм, не монолитная и в смысле этническом и в смысле стадиальности развития своих частей.
1 Лаврентьевская летопись, стр. 124. 1897. 2 Там же, стр. 80—81. 3 Там же, стр. 122.
У соседних древлян, например, в том же Хв., повидимому, родо-племенной строй не был еще совсем изжит. Древлянские князья X в. еще очень похожи на вождей и военачальников периода высшей ступени варварства. "Деревская земля" (под этим термином можно разуметь народное собрание), а не деревские князья посылают к Ольге своих послов. Совещание вождей и народного собрания здесь весьма вероятны. О том же, как будто, говорит и множественность равноправных князей у древлян («наши князи добри суть...").1 Если мы и можем здесь подразумевать вече, то оно имеет характер старого народного собрания периода высшей ступени варварства. Весьма вероятны такие же собрания и у других более отсталых племен, включенных в состав Киевского государства. Так, например, еще в XII в. черниговские князья Давидовичи «созваша вятиче» 2 для привлечения их к совместным действиям.
Эти народные собрания древлян надо отличать от совещаний Киевского князя с боярами. Первые — это еще не изжитые остатки родового строя периода высшей ступени варварства, вторые — следствие укрепления княжеской власти, отделения власти от народных масс, уже успевших выйти из рамок родового общества. Нас не должно смущать то обстоятельство, что оба явления наблюдаются параллельно в одно и то же время. Наша страна и в этот период времени была огромна и в смысле стадиального развития в отдельных своих частях пестра.
Было бы ошибкой не считаться с этими условиями и рассматривать все части громадной территории как нечто цельное. Это верно даже в том случае, если допустим, что относительно древлян мы в данном случае ошибаемся. Вот почему нельзя не возражать против построения В, И. Сергеевича, совсем не склонного признавать эти стадиальные различия в отдельных частях обширного Киевского государства.
Для Сергеевича все равно: недатированное ли сообщение летописца о временах далекой древности («сдумавше поляне и вдаша от дыма меч»), когда хазары подчиняют себе полян, датированное ли 945 годом событие о переговорах древлян с княгиней Ольгой («и послаша деревляне лучшие люди...», «посла ны Деревьска земля»), наконец, факты договоров с греками (907—911 гг.), относящиеся к Киеву, к киевскому обществу и киевскому князю. Сергеевич ставит все эти разновременные и относящиеся к различным территориям факты в один ряд и делает из них общий вывод. Против такого исследовательского приема необходимо во имя научной методологии самым решительным образом протестовать.
1 Лаврентьевская летопись, стр. 54 и др. 1897.
2 Ипатьевская летопись, стр. 240. 1871.
Правильно отметив черты архаического строя у полян до IX и у древлян середины X в., Сергеевич совершенно произвольно пытается те же черты присвоить и Киеву X в., с его уже несомненно государственным устройством. Договоры с греками X в. он считает тоже плодом вечевого решения. По мнению Сергеевича, как мы уже видели, •факт, что для заключения договора в Византию отправляются послы не только от имени князя и его бояр, но и от людей всех русских («людье вси рустии»), говорит о том, что и здесь инициатором договора является вече (см. стр. 191). Сергеевич прямо так и говорит, что под людьми Игоря, принимающими участие в заключении договора, надо разуметь все наличное население Киева, а не какую-либо тесную группу зависимых от Игоря людей.1 Но стоит нам только присмотреться ближе к тексту договора 945 г. и мы получим основание усомниться в правильности заключения В. И. Сергеевича. Вот текст полностью: «И великий князь наш Игорь, и боляре его, и людье вси рустии послаша ны к Роману и Костян-тину и к Стефану, к великим царем греческим, створити любовь с самеми цари, со всем боярством и со всеми людьми греческими...»
«Люди вси рустии» здесь играют ту же самую роль, что «все люди греческие», но ни здесь, ни там вече не имеется в виду (см. стр. 191).
В договоре 911 г. совершенно ясно выражено, кто именно и с кем заключает договор. Послы для заключения договора посланы от «Ольга, великого князя русского, и от всех, иже суть под рукою его светлых и великих князь и его великих бояр». «Такоже и вы, греки, — читаем в том же договоре обращение к грекам, — да храните таку же любовь ко князем нашим светлым рускым и ко всем, иже суть под рукою светлого князя нашего».
Если уж учитывать возможность некоторых перемен в объеме и характере власти киевского князя за протекшие 34 года (911— D45), т. е. от договора Олега до договора Игоря, то, во всяком случае, не в сторону умаления ее, а как раз в обратном направлении: сила княжеской власти, несомненно, росла до начала или даже до середины XI в., и вече все меньше имело возможности проявлять себя в политической жизни государства.
Договор 945 г. тоже упоминает «всех русских людей»,2 но совсем не в том смысле, какой придает этому упоминанию Сергеевич, а с другими расчетами. Русский князь говорит о всех русских людях для того, чтобы крепче подчеркнуть обязательность соблюдения договоров для всех русских людей. «И иже помыслит от страны Руские разрушити таку любовь» принявший ли христианство или не крещеный (т. е. буквально всякий русский), «да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна...». Вот для чего понадобилось вспомнить о русских людях «всех». То же относится, надо думать, и к другой стороне, заключающей договор.
Договоры заключало не вече, а Киевский князь со своим правящим окружением.
Подъем значения вечевых собраний падает на вторую половину XI и на XII в.3 Если говорить об исключениях, то они имеются только для Новгорода, где упоминание о вече относится к 1016 г. Это «исключение» вполне закономерно и понятно, потому что тот про-цесс, который обнаружился в других частях Киевского государства во второй половине XI в., для Новгорода стал уже несколько более ранним фактом.
1 В. И. Сергеевич. Русск. юрид. древн., т. II, стр. 33—34.
2 "...от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья и от всех людий русские земли». «И в. к. наш Игорь и боляре его и людье вси рустии послаша ны к Роману...» Договор 945 года.
3 Известия о вечевых собраниях X—XII вв. встречаются в наших летописях под годами: в Белгороде 997 (легендарный рассказ об осаде Белгорода печенегами); в Киеве 1068, 1113, 1146, 1147, 1150; во Владимире Волынском 1097; Звенигороде 1147; Полоцке 1159, 1186; Смоленске 1185; Ростове 1157, 1175; Суздале 1157, 1175; Владимире-на-Клязьме 1157, 1175, 1176; Переяславле 1175; Рязани 1177; Новгороде Великом (если не считать рассказа, вызывающего сомнения, о приглашении на стол Владимира, записанного в летописи под 970 г.), 1016, 1136, 1137.
Замечание А. Е. Преснякова о том, что до XI в. в наших источниках отсутствуют «всякие указания на вечевую деятельность», можно признать правильным, если не считать двух свидетельств, вызывающих справедливое недоверие, о чем говорилось выше.
Чем объяснить это явление? Мне кажется, оно стоит в связи с распадом Киевского государства.
По мере упадка Киева как политического центра, объединяющего значительные пространства, по мере усиления отдельных частей империи Рюриковичей, в этих последних поднимается политическое значение крупных городов, способных играть роль местных центров и отстаивать независимость своей области от притязаний старой «матери городов русских». В этих городах вырастает значение вечевых собраний, с которыми приходилось считаться и пригородам и князьям.
Но как же относиться к тому классическому месту Лаврентьев-ской летописи, на которое ссылаются все наши историки в доказательство- исконности вечевых собраний у восточных славян?
Это знаменитое место летописи под 1176 г. действительно говорит о городских народных собраниях, но отнесение этого института в глубокое прошлое («изначала») без серьезных оговорок невозможно. Этот текст требует комментария. Под 1176 г. в Лаврентьев-ской летописи помещен удивительный по яркости рассказ о борьбе владимирских ремесленников и мелких купцов с ростовским и суздальским боярством. Победа владимирских «новых», «мезинньш людей над старым родовитым боярством Ростова и Суздаля вдохновила летописца, и он стал размышлять по этому поводу: всегда-де и везде было так, что пригороды подчиняются решениям старших городов, а здесь вышло как раз наоборот. Это просто «чудо». «Мы же да подивимся чюду новому и великому и преславному матере божья, — пишет летописец, — како заступи град свой от великих бед и гражаны своя укрепляеть: не вложи бо им бог страха и не убояшася князя два имуще и власти (волости.—Б. Г.) сей и боляр их прещенья ни во что же положиша, за 7 недель безо князя будуще в Володимери граде, толико возложьше всю свою надежю и упование к святой богородице и на свою правду. Новгородца бо изначала и смольняне и кыяне и полочане и вся власти яко же на думу на веча сходятся, на что же старейший сдумають, на том же пригороды стануть, а зде город старый Ростов и Суждаль и вси боляре, хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды божья, но «како нам любо», рекоша, «тако створим: Володимерь есть пригород наш...» «...не разумеша правды божья исправити Ростовци и Суждальци, давний, творящеся старейший; новии же людье мезинии Володимерстии, уразумевше, яшася по правду крепко...» 1 «...Не хотяче покоритися Ростовчем и Суждальцем и Муромьцем, зане молвяхуть: пожьжем и паки ли посадника в нем (городе Владимире.—Б. Г.) посадим: то суть наши холопи каменьници»2 (в Никоновской летописи этот перечень расширен: «холопи, каменно-сечци и древодельци и орачи»).
Отсюда с полной очевидностью вытекает, по мнению летописца, что вечевые собрания в Ростове и Суздале были издавна, что в этих собраниях решающая роль принадлежала старой знати, боярству, что знать через вечевые собрания старшего города до сих пор всегда держала в повиновении пригороды. Так, уверяет нас летописец, было «изначала». А сейчас произошло нечто новое, до сих пор небывалое. Это «изначала» относится не только к существованию вечевого строя, но прежде всего к обязанности пригородов подчиняться городам, к господству знати над людьми «мезинными». На этом, во всяком случае, логическое ударение летописного рассказа. Упоминаемая здесь знать и есть те «светлые бояре», представителем которых в договорах с греками являлся в свое время великий князь киевский. До известного времени этот «изначальный» порядок держался. Затем в нем появилась трещина.
Распад Киевского государства на так называемые «уделы» объясняется тем, что к известному времени успели образоваться области, достаточно окрепшие, чтобы не только перестать нуждаться в помощи киевского князя, но и осознать выгоду в отделении от Киева. Такова судьба всех скороспелых варварских монархий. У каждой из крупных частей бывшего Киевского государства появились свои собственные интересы, идущие вразрез с недавним политическим строем. Зачем, в самом деле, вмешиваться Новгороду, Смоленску, Полоцку и др. в запутавшиеся дела Киева, зачем платить ему дань, зачем посылать свои войска в распоряжение киевского князя, когда и деньги и войско так нужны им самим, новгородским, смоленским, полоцким боярам, для осуществления их собственных задач, с которыми они сейчас могут справляться и самостоятельно, без помощи Киева.
1 Лаврентьевская летопись, стр. 358—359. 1897.
2 Ипатьевская летопись, стр. 405. 1871.
Но ведь дело-то не только или не всегда в боярах. Мы видим на примере Ростовско-Владимирских событий 1176 г. новую силу, победившую бояр, — это город с его купеческим и ремесленным населением. С этой силой вынуждены считаться и князья. Окрепшие области стараются обзавестись собственными князьями. Многим князьям это тоже на-руку. Долго они были подручниками киевского великого князя. Теперь пришло новое время. Они только не всегда учитывали, что окрепшие области продолжают расти,, благодаря своей силе, начинают распоряжаться сами своей судьбой, пытаясь превратить и князей в орудие своих планов. Но это удается им далеко не всегда: в одних местах мы видим полное низведение князей на служебное положение — это там, где сильное боярство со своими собственными дружинами захватывает в руки власть (Новгород в середине XII в.), неудавшаяся попытка сделать то же в Ростове и Суздале (убийство князя Андрея), в других местах городские низы — ремесленники и купечество в борьбе с боярством нуждаются в помощи княжеских дружин, здесь княжеская власть крепнет (Галицко-Волынское княжество в первой половине XIII в.), а иногда и забирает в свои руки власть (Владимирское княжение), особенно при Всеволоде III.
Это и есть период расцвета того городского вечевого строя,, который нам хорошо известен. Этот период для разных областей длится не одинаково долго: новгородское боярство, хотя и выну-жденное считаться с городской массой и вечевым строем города,, сумело, однако, занять в стране господствующее положение и в течение нескольких веков (до 1478 г.), за исключением моментов революционного выступления городских низов, не выпускало из своих рук власти, всегда, без всяких исключений, поставляя из своей среды выборных посадников и тысяцких, весьма успешно пользуясь при этом вечевым строем как своим аппаратом. Здесь вече умирает одновременно с боярской республикой. То же мы видим и в Пскове. Во Владимире вече прекращает свою жизнь сравнительно рано.
Вечевой строй долго существовал только в западных и северозападных областях бывшего Киевского государства, сопредельных с Литвой и Польшей, где хорошо и надолго запомнилось время господства можновладства, а потом и шляхты: «республиканские» учреждения, ограничивавшие власть князей и королей, здесь и там имеют одну и ту же почву.
В своем труде «Вече и князь», не теряющем значения и сейчас, В. И. Сергеевич собрал очень большой материал, сделал немало интересных и глубоких замечаний. Главнейшим недостатком его труда, мне кажется, надо считать недостаточный учет конкретно-исторических условий существования веча в разные периоды истории древней России вплоть до его исчезновения.
Нельзя согласиться с -ним и тогда, когда он приписывает татарам решающую роль в прекращении вечевых собраний, о чем шла уже речь выше.
Сергеевич утверждает, что татары впервые (курсив мой.— Б. Г.) познакомили русские княжения с властью, с которой нельзя входить в соглашение, которой надо подчиняться безусловно и что ханы татарские не входили в соглашение с «народом».1 Тут, во-первых, неверно то, что «русские княженья» «впервые познакомились с властью, которой необходимо было подчиняться без «соглашения»,, во-вторых, с «народом» не входили в соглашение не только ханы татарские, но и князья киевские X в. и до середины XI в. Если бы можно было говорить о «соглашении», во всяком случае очень своеобразном, то оно заключалось не с народом, а с правящими верхами покоряемых племен и народов. Наконец, в-третьих, «почва для вечевой деятельности» ни в какой мере не была уничтожена и при татарах там, где имелась база для ее существования. Я имею в виду Новгород, прекрасно познавший прелести татарской власти, очень хорошо усвоивший на практике необходимость безусловного подчинения Орде и тем не менее и не думавший прекращать практику вечевых собраний. Причины этого прекращения иные и с татарами не связаны, а если и связаны, то лишь отчасти.
В итоге пересмотра материала о народных собраниях, мы должны притти к основному выводу, что эти народные собрания у нас, как и везде, имеют свою историю. Эта история неразрывно связана с этапами жизни нашей страны. Периоды в истории веча — это» периоды в истории народов, образовавших Киевское государство и его переживших. Эти периоды можно свести к следующим положениям:
1. Вече ведет свое происхождение от родового строя.
2. С появлением варварского государства вече теряет благоприятную почву для своего существования. В достаточной степени сильная власть киевского князя не имеет нужды входить в «соглашения» с народом и ограничивается совещаниями с дружиной, преимущественно старшей. Вечевые собрания (сведений точных у нас нет) вероятны лишь в исключительных случаях, когда, например, города оказывались в трудном положении, предоста вленные собственной инициативе.
3. В различных частях Киевского лоскутного государства историческое развитие протекает неравномерно. Киевский центр в этом отношении в IX—-X вв. идет впереди. В то время, когда в киевском центре в X в. вечевых собраний мы почти не видим совсем, эти собрания существуют в более отсталых частях Киевского государства, но носят характер племенных собраний.
4. Вечевые собрания в городах оживляются со второй половины XI в., в связи с ростом и по мере роста отдельных частей Киевского государства и, в частности, городов.
5. Вечевые собрания живут долго на северо-западе (Новгород, Псков, Полоцк) как результат определенного соотношения классовых сил, при котором феодальная знать, захватившая в свои руки власть и ограничившая в своих интересах власть князей, не была в силах уничтожить народное собрание, но была достаточно ильна», чтобы превратить его в орудие своих интересов.
1 В. И. Сергеевич. Русск, юрид. древн. II, стр. 34. |