Рассказ Лескова Очарованный странник

 

Вся библиотека >>>

Николай Лесков >>>

 


Очарованный странник

Русская классическая литература

Николай Семенович

Лесков


 

Очарованный странник

 

 

Административная грация

 

Белый орел

 

Бесстыдник

 

Владычный суд

 

Воительница

 

Домашняя челядь

 

Дурачок

 

Дух госпожи Жанлис

 

Еврей в России (сокращенный вариант)

 

Железная воля

 

Жемчужное ожерелье

 

Жидовская кувырколлегия

 

Житие одной бабы

 

Загон

 

Запечатленный ангел

 

Зверь

 

Кадетский монастырь

 

Левша

 

Леди Макбет Мценского уезда

 

Леон дворецкий сын

 

Маленькая ошибка

 

Неразменный рубль

 

О русской иконописи

 

Обман

 

Овцебык

 

Очарованный странник

 

Печерские антики

 

Пигмей

 

Пламенная патриотка

 

По поводу крейцеровой сонаты

 

Повесть о богоугодном дровоколе

 

Последняя встреча и последняя разлука с Тарасом Шевченко

 

Привидение в Инженерном замке

 

Пустоплясы

 

Путешествие с нигилистом

 

Разбойник

 

Ракушанский меламед

 

Русский демократ в Польше

 

Русское тайнобрачие

 

Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине

 

Сошествие в ад

 

Справедливый человек

 

Старый гений

 

Таинственные предвестия

 

Тупейный художник

 

Умершее сословие

 

Час воли божьей (сказка)

 

Человек на часах

 

Чертогон

 

Штопальщик

 

Юдоль 

       16

  

 

   -  Пустившись  на  этакое  решение,  чтобы  подслушивать,  я  этим   не

удовольнился, а захотел и глазком что можно увидеть и всего этого  достиг:

стал тихонечко ногами на табуретку и сейчас вверху дверей в  пазу  щелочку

присмотрел и жадным оком приник к ней. Вижу,  князь  сидит  на  диване,  а

барыня стоит у окна, и, верно, смотрит, как ее дитя в карету сажают.

   Карета отъехала, и она оборачивается и говорит:

   "Ну, князь, я все сделала, как вы хотели: скажите же теперь, что у  вас

за дело такое ко мне?"

   А он отвечает:

   "Ну что там дело!.. дело не медведь, в  лес  не  убежит,  а  ты  прежде

подойди-ка сюда ко мне:  сядем  рядом,  да  поговорим  ладом,  по-старому,

по-бывалому".

   Барыня стоит, руки назад, об окно опирается  и  молчит,  а  сама  бровь

супит. Князь просит:

   "Что же, - говорит, - ты: я прошу, - мне говорить с тобой надо".

   Та послушалась, подходит, он сейчас, это видя, опять шутит:

   "Ну, мол, посиди, посиди, по-старому", - и обнять ее хотел, но она  его

отодвинула и говорит:

   "Дело, князь, говорите, дело: чем я могу вам служить?"

   "Что же это, - спрашивает  князь,  -  стало  быть,  без  разговора  все

начистоту выкладать?"

   "Конечно, - говорит, - объясняйте прямо, в чем дело?  мы  ведь  с  вами

коротко знакомы, - церемониться нечего".

   "Мне деньги нужны", - говорит князь.

   Та молчит и смотрит.

   "И не много денег", - молвил князь.

   "А сколько?"

   "Теперь всего тысяч двадцать".

   Та опять не отвечает, а князь и ну расписывать, - что: "Я, - говорит, -

суконную фабрику покупаю, но у меня денег ни гроша нет, а если  куплю  ее,

то я буду миллионер; я, - говорит, - все переделаю, все старое уничтожу  и

выброшу и начну яркие сукна делать да азиатам в Нижний продавать. Из самой

гадости, говорит, вытку, да ярко выкрашу, и все-пойдет, и  большие  деньги

наживу, а теперь мне только двадцать тысяч на задаток за фабрику нужно".

   Евгенья Семеновна говорит:

   "Где же их достать?"

   А князь отвечает:

   "Я и сам не знаю, но надо достать, а потом расчет у меня самый  верный:

у меня есть человек - Иван Голован, из полковых конэсеров, очень неумен, а

золотой мужик - честный, и рачитель, и долго у азиатов в плену был  и  все

их вкусы отлично знает, а теперь у Макария стоит  ярмарка,  я  пошлю  туда

Голована заподрядиться и образцов взять, и задатки  будут...  тогда...  я,

первое, сейчас эти двадцать тысяч отдам..."

   И он замолк, а барыня помолчала, воздохнула и начинает:

   "Расчет, - говорит, - ваш, князь, верен".

   "Не правда ли?"

   "Верен, - говорит, - верен; вы  так  сделаете:  вы  дадите  за  фабрику

задаток, вас после этого станут считать фабрикантом; в обществе заговорят,

что ваши дела поправились..."

   "Да".

   "Да; и тогда..."

   "Голован наберет у Макария  заказов  и  задатков,  и  я  верну  долг  и

разбогатею".

   "Нет, позвольте, не перебивайте меня: вы прежде поднимите всем этим  на

фу-фу предводителя, и пока он будет почитать вас богачом, вы  женитесь  на

его дочери и тогда, взявши за ней ее приданое, в самом деле разбогатеете".

   "Ты так думаешь?" - говорит князь.

   А барыня отвечает:

   "А вы разве иначе думаете?"

   "А ну, если ты, - говорит, - все понимаешь, так дай бог  твоими  устами

да нам мед пить".

   "_Нам_?"

   "Конечно, - говорит, - тогда всем нам будет хорошо: ты для меня  теперь

дом заложишь, а я дочери за двадцать тысяч десять тысяч процента дам".

   - Барыня отвечает:

   "Дом ваш: вы ей его подарили, вы и берите его, если он вам нужен".

   Он было начал, что: "Нет, дескать, дом не мой; а ты ее мать, я  у  тебя

прошу... разумеется, только в таком случае, если ты мне веришь..."

   А она отвечает:

   "Ах, полноте, - говорит, - князь, то ли я вам, - говорит, -  верила!  Я

вам жизнь и честь свою доверяла".

   "Ах да,  -  говорит,  -  ты  про  это...  Ну,  спасибо  тебе,  спасибо,

прекрасно...  Так  завтра,  стало  быть,  можно  прислать  тебе  подписать

закладную?"

   "Присылайте, - говорит, - я подпишу".

   "А тебе не страшно?"

   "Нет, - говорит, - я уже то потеряла, после чего мне нечего бояться".

   "И не жаль? говори: не жаль? верно, еще ты любишь меня немножечко? Что?

или просто сожалеешь? а?"

   Она на эти слова только засмеялась и говорит:

   "Полноте, князь, пустяки болтать. Не хотите ли вы,  лучше  я  велю  вам

моченой морошки с сахаром подать? У меня она нынче очень вкусная".

   Он, должно быть, обиделся: не того, видно, совсем  ожидал  -  встает  и

улыбается:

   "Нет, - говорит, -  кушай  сама  свою  морошку,  а  мне  теперь  не  до

сладостей. Благодарю тебя и прощай", - и начинает ей руки целовать, а  тем

временем как раз и карета назад возвратилась.

   Евгенья Семеновна и подает ему на прощанье руку, а сама говорит:

   "А как же вы с вашей черноокой цыганкой сделаетесь?"

   А он себя вдруг рукой по лбу и вскрикнул:

   "Ах, и вправду! какая ты всегда умная! Хочешь верь, хочешь не верь, а я

всегда о твоем уме вспоминаю, и спасибо тебе, что ты мне теперь  про  этот

яхонт напомнила!"

   "А вы, - говорит, - будто про нее так и позабыли?"

   "Ей-богу, - говорит, -  позабыл.  И  из  ума  вон,  а  ее,  дуру,  ведь

действительно надо устроить".

   "Устраивайте, - отвечает Евгенья Семеновна, - только  хорошенечко:  она

ведь не русская прохладная кровь  с  парным  молоком,  она  не  успокоится

смирением и ничего не простит ради прошлого".

   "Ничего, - отвечает, - как-нибудь успокоится".

   "Она любит вас, князь? Говорят, даже очень любит?"

   "Страсть надоела; но, слава богу,  на  мое  счастье,  они  с  Голованом

большие друзья".

   "Что же вам из этого?" - спрашивает Евгенья Семеновна.

   "Ничего; дом им куплю и Ивана в купцы запишу,  перевенчаются  и  станут

жить".

   А Евгенья Семеновна покачала головою и, улыбнувшись, промолвила:

   "Эх вы, князенька, князенька, бестолковый князенька: где ваша совесть?"

   А князь отвечает:

   "Оставь, пожалуйста, мою совесть. Ей-богу, мне теперь не  до  нее:  мне

когда бы можно было сегодня Ивана Голована сюда вытребовать".

   Барыня ему и сказала, что Иван Голован, говорит, в городе и даже у меня

и приставши. Князь очень этому обрадовался и велел как можно скорее меня к

нему прислать, а сам сейчас от нее и уехал.

   Вслед за этим пошло у нас все живою рукою, как в сказке. Надавал  князь

мне доверенностей и свидетельств,  что  у  него  фабрика  есть,  и  научил

говорить, какие сукна  вырабатывает,  и  услал  меня  прямо  из  города  к

Макарью, так что я Груши и повидать не мог, а только все за нее  на  князя

обижался, что как он это мог сказать, чтобы ей моею женой быть? У  Макарья

мне счастие так и повалило: набрал я от азиатов  и  заказов,  и  денег,  и

образцов, и все деньги князю выслал, и сам приехал назад  и  своего  моста

узнать не могу... Просто все  как  будто  каким-нибудь  волшебством  здесь

переменилось:  все  подновлено,  словно  изба,  к  празднику  убранная,  а

флигеля, где Груша жила, и следа нет: срыт, и на его месте новая постройка

поставлена. Я так и ахнул и кинулся: где же Груша? а про нее  никто  и  не

ведает; и люди-то в прислуге все новые, наемные и  прегордые,  так  что  и

доступу мне прежнего к князю нет.  Допреж  сего  у  нас  с  ним  все  было

по-военному, в простоте, а теперь стало все на политике, и  что  мне  надо

князю сказать, то не иначе как через камердинера.

   Я этого так терпеть не люблю, что ни одной бы минуты здесь не остался и

сейчас бы ушел, но только мне очень было жаль Грушу, и  никак  я  не  могу

узнать: где же это она делась? Кого из  старых  людей  ни  вспрошу  -  все

молчат: видно, что строго  заказано.  Насилу  у  одной  дворовой  старушки

добился, что Грушенька еще недавно тут была и всего, говорит,  ден  десять

как с князем в коляске куда-то отъехала и с тех пор назад не вернулась.  Я

к кучерам, кои возили их: стал спрашивать, и те ничего не говорят. Сказали

только, что князь будто своих лошадей на станции сменил и назад отослал, а

сам с Грушею куда-то на наемных поехал.  Куда  ни  метнусь,  нет  никакого

следа, да и полно: погубил он ее, что ли, злодей,  ножом,  или  пистолетом

застрелил и где-нибудь в лесу во рву бросил да сухою  листвою  призасыпал,

или в воде утопил... От страстного  человека  ведь  все  это  легко  может

статься; а она ему помеха была, чтобы жениться, потому  что  ведь  Евгенья

Семеновна правду говорила: Груша любила его, злодея, всею страстной  своею

любовью цыганскою, каторжной, и ей было то не снесть и не покориться,  как

Евгенья Семеновна сделала, русская христианка, которая  жизнь  свою  перед

ним как лампаду истеплила. В этой цыганское пламище-то,  я  думаю,  дымным

костром вспыхнуло, как он ей насчет  свадьбы  сказал,  и  она  тут  небось

неведомо что зачертила, вот он ее и покончил.

   Так я все чем больше эту думу в голове содержу,  тем  больше  уверяюсь,

что иначе это быть не могло, и не могу смотреть ни на какие  сборы  к  его

венчанью с предводительскою дочкою. А как свадьбы день пришел и всем людям

роздали цветные платки и кому какое идет по его должности новое платье,  я

ни платка, ни убора не надел, а взял  все  в  конюшне  в  своем  чуланчике

покинул, и ушел с утра в лес, и ходил, сам не знаю чего, до самого вечера,

все думал: не попаду ли где на ее тело убитое? Вечер пришел,  я  и  вышел,

сел на крутом берегу над  речкою,  а  за  рекою  весь  дом  огнями  горит,

светится, и праздник идет; гости гуляют, и музыка гремит, далеко слышно. А

я все сижу да гляжу уже не на самый дом, а в  воду,  где  этот  свет  весь

отразило и струями рябит, как будто столбы ходят,  точно  водяные  чертоги

открыты. И стало мне таково грустно, таково тягостно, что  даже,  чего  со

мною и в плену не было, начал я с невидимой силой говорить и, как в сказке

про  сестрицу  Аленушку  сказывают,  которую  брат  звал,  зову  ее,   мою

сиротинушку Грунюшку, жалобным голосом.

   "Сестрица моя, моя, - говорю, - Грунюшка! откликнись ты  мне,  отзовись

мне; откликнися мне; покажися мне на минуточку!"  И  что  же  вы  изволите

думать: простонал я этак три  раза,  и  стало  мне  жутко,  и  зачало  все

казаться, что ко мне кто-то бежит; и вот прибежал, вокруг меня  веется,  в

уши мне шепчет и через плеча в лицо  засматривает,  и  вдруг  на  меня  из

темноты  ночной  как  что-то  шаркнет!..  И  прямо  на  мне  и  повисло  и

колотится...

  

"Очарованный странник " следующая глава >>>