История русского масонства

Борис Башилов

IX. МАСОН СПЕРАНСКИЙ И РЕЗУЛЬТАТЫ ПРОИЗВЕДЕННЫХ ИМ РЕФОРМ

                                     I

       Вспомним характеристику Сперанского, сделанную Л. Толстым во II томе

"Войны и Мира".

       "Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к

людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в

доказательствах, которые, он приводил в подтверждение своих мнений. Он

употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело,

как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился

на почву практического деятеля - осуждал мечтателей, то на почву сатирика -

и иронически подсмеивался над противником, то становился строго логичным,

то вдруг поднимался в область метафизики (это последнее орудие

доказательств он особенно часто употреблял). Он переносил вопрос на

метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли

и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора. Вообще

главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная,

непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда

Сперанскому не могла прийти в голову та обыкновенная для князя Андрея

мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не

приходило сомнение в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во

что я верю".

       А многое из того, во что верил Сперанский и то, что он делал, веря в

этот вздор, было совершенно неприменимо в России, то есть в конечном смысле

оказывалось утопическим вздором.

       "Сперанский, - пишет профессор Шиман в своем исследовании "Александр

Первый", - был франкмасон и возымел странную мысль воспользоваться

организацией ложи для близкой его сердцу реформы русского духовенства. Его

план состоял в том, чтобы основать масонскую ложу, которая имела бы

филиальные ложи по всему русскому государству и принимала бы в братья

наиболее способных духовных лиц".

       Выходец из духовной семьи, учившийся в духовной семинарии,

Сперанский был врагом православного духовенства. В одном из своих

революционных стихотворений декабрист Рылеев с восторгом писал:

                           "Сперанский попов обдает,

                           Как клопов, варом."

       М. М. Сперанский имел связь с руководителем Петербургской ложи

Иллюминатов немецким профессором Фесслером, которого он выписал из

Германии. Австрийский дипломат Сен-Жюльен в письме от 1 апреля 1812 года

писал австрийскому правительству, что высшие представители русского

духовенства возмущены покровительством, оказываемым Сперанским выписанному

из Германии члену ордена Иллюминатов проф. Фесслеру, открыто

высказывавшемуся против христианства.

       Это самый Фесслер и посвятил Сперанского в масоны. В близких

отношениях был Сперанский и с видными русскими масонами. Известный масон

Лопухин просвещал его в духе ордена Розенкрейцеров. Прежде, чем стать

"гениальным"  русским государственным деятелем, Сперанский был домашним

секретарем у главы русских масонов князя А. Б. Куракина, занимавшем после

вступления Александра I на престол, пост генерал-прокурора. Когда

Сперанский прошел достаточную тренировку в масонском духе, Куракин

постарался обратить на Сперанского внимание Александра I. Так что связи

Сперанского с масонами и то, что он сам был масоном - это неоспоримые

исторические факты.

       Сперанский был мистиком в масонском духе, поклонником теософии.

Наиболее даровитых представителей православного духовенства он хотел

сделать слугами масонства, этой задаче и был посвящен план создания широко

разветвленных масонских лож, в которые принимались бы только представители

русского духовенства. Благодаря стараниям Сперанского Фесслер был назначен

в Петербургскую духовную академию профессором философии и еврейского

языка."  (13)

                                     II

       В брошюре Т. Сократовой "Наполеон в России", изданной в 1912 году в

связи с 100-летием Отечественной войны, указывается, что М. М. Сперанский

старался во время бесед с Александром I "пополнить образование своего

царственного собеседника и прямо таки давал ему уроки по государственному

праву". В каком же духе масон Сперанский вел эти "уроки"? "Хотя Сперанский,

- указывает С. Платонов, -  и отрицал свою приверженность к Франции и

Наполеону, однако в глазах всего общество его близость к французским

влияниям была неоспорима".

       Столь прославленные русской "прогрессивной" печатью "гениальные

государственные реформы" М. Сперанского покоятся на идеях французской

революции. Идеи эти следующие:

1.  Источником власти является не наследственная власть монарха, а

источником

     власти является народ.

2.  Основой законов должна быть не воля монарха, а воля народа.

3.  Верховная власть должна быть ограничена конституцией.

4.  Если верховная власть перестает выполнять условия, на которых народ

     предоставил ей власть - то действия ее становятся незаконными и т. д.

       Власть царей должна быть ограничена конституцией - таков был смысл

задуманных Сперанским реформ. А это, как мы знаем, была затаенная мечта

русского масонства с первых дней его существования. Замена принципов

самодержавия принципами европейского абсолютизма, что было уже большим

отступлением от принципов классической формы монархии, уже не устраивает

русских масонов и они хотят еще больше подорвать монархическую власть в

России, введением в ней конституционной монархии. Они ясно понимают, что

конституционная монархия это самый верный путь к республике.

       Сперанский также, как и другие масоны, прекрасно сознавал это. Ведь

далеко не случайно, именно его, Сперанского, декабристы прочили в первые

президенты русской республики, после свержения Николая I.

       Настоящим автором государственных реформ, приписываемых М. М.

Сперанскому, был Наполеон. В монографии "Александр I" профессор Шиман

указывает, что во время свидания с Александром в Эрфурте Наполеон "не

преминул обсудить с ним в подробных беседах различные вопросы управления".

Результатом этих разговоров явился целый ряд выдающихся проектов реформ, из

которых важнейшим был проект конституции в России.

       Петр I в своей революционной деятельности, при разрушении

исторически сложившейся в Москве системы управления, исходил из

революционного совета философа Лейбница, советовавшего ему одним ударом

сломать существовавшие органы управления.

       "Такой совет Лейбница, - пишет известный знаток русского

государственного права Казанский в своей работе "Русское государственное

право", - который своей верой во всесилие учреждений и своими воззрениями

на политический строй, как на механизм, имел несомненно большое влияние на

направление реформ Петра, был прямым отрицанием исторических и национальных

основ государственной жизни".

       Верную оценку деятельности "гениального" Сперанского дает известный

монархический идеолог Л. Тихомиров в своем исследовании "Монархическая

государственность":

       "...исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение

нации от всякого присутствия в государственном управлении, делают из якобы

"совершенных" петровских учреждений, нечто в высшей степени регрессивное,

стоящее по идее и вредным последствиям бесконечно ниже московских

управительных учреждений".  (14)

       "При Александре I стройная французская бюрократическая

централизация, созданная Наполеоном на основе революционных идей, пленила

русский подражательный дух. Для России это явилось "последним словом"

совершенства и Сперанский, поклонник Наполеона, вместе с Императором,

поклонником республики, создали новый строй управления, который в существе

своем прожил до Императора Александра II.

       Учреждения Александра I завершали абсолютистское построение

правительственного механизма. До тех пор, самое несовершенство

управительных учреждений не дозволяло им освободиться от контроля.

Верховная власть сохраняла характер направляющий и контролирующий. При

Александре I бюрократия была организована со всеми усовершенствованиями.

       ...Способность бюрократического механизма к действию была доведена

до конца строжайшей системой централизации. Но где при этих учреждениях

оказывалась нация и верховная власть?

       Нация была подчинена правящему механизму. Верховная власть, по

наружности, была поставлена в сосредоточии всех управительных властей. В

действительности она была окружена высшими управительными властями и

отрезана ими не только от нации, но и от остального управительного

механизма. С превращением Сената в высший судебный орган, верховная власть

теряла в нем орган контроля".

       Цель "гениального" реформатора масона Сперанского заключалась в том,

чтобы построить такую систему государственных учреждений, при которой

бюрократия сможет освободиться от контроля верховной власти в лице Царя и с

течением времени незаметно подчинит царскую власть власти бюрократии.

       Создался опасный для независимости царской власти характер

министерств, находящихся почти вне контроля со стороны верховной власти.

Это понимали уже современники Сперанского. В 1803 году до начала

деятельности Сперанского, гр. Воронцов писал Кочубею:

       "Вам очень хочется уверить Государя, что невозможен министерский

деспотизм, опасения которого Вы называете химерой, потому что де министры

суть лица, избранные верховной волей. Но ведь все великие визири в Турции и

все министры в Персии и Марокко суть равным образом, лица избранные. Хорошо

обеспечение министерского деспотизма".

                                    III

       Опасения Воронцова полностью оправдались.

       "Отстранение верховной власти от надзора за управительными властями,

- верно констатирует Л. Тихомиров, - особенно быстро проявилось при

Александре в отношении суда. Повторилась история Петра Великого. Жалобы на

решение Сената (как высшего судебного учреждения) были воспрещены. Государь

их допустил только виде монаршего милосердия, то есть в сущности на правах

помилования, а не правосудия. К счастью, как это бывало уже в нашей

истории. Государь из получаемых жалоб скоро имел случай убедиться в

существовании неправильных решений даже и при "усовершенствованных"

учреждениях. В виду этого, в 1810 году была учреждена Комиссия Прошений на

Высочайшее Имя приносимых, которая принимала жалобы и на решения Сената.

Это было третье воскресение челобитной избы, и замечательно, что оно

совершилось силою вещей, в полную противоположность теории, нахлынувшей к

нам из Европы". То есть жизнь опять доказывала правильность принципа

организации многих государственных учреждений, созданных в результате

многовекового опыта в Московской Руси.

       "...Поправкой этому новому порядку, - замечает Л. Тихомиров, - могло

бы явиться только возвращение к Московскому типу, при котором самодержавие

имело со стороны самой нации помощь в контроле над учреждениями. Смешение

русской монархии с абсолютизмом - не допускало этого. Было и другое

средство: конституционное ограничение царской, власти. Но до этого не

допускало монархическое сознание народа и самих царей.

       Не имея, таким образом, никаких сдержек, развитие бюрократической

централизации с тех пор пошло неуклонно вперед, все более и более

распространяя действие центральных учреждений в самые глубины национальной

жизни. Шаг за шагом "чиновник" овладевал страной, в столицах, в губерниях,

в уездах".

       Таковы были реальные результаты тех реформ, которые удалось

проделать масону Сперанскому, и за которые он наравне с Петром I получил от

русских историков звание гениального государственного деятеля.

       Превознося на разные лады "гениальность" и "прогрессивность"

политических реформ, задуманных М. М. Сперанским, большинство историков

обычно приписывают отстранение Сперанского и ссылку его в Сибирь,

непостоянству характера и политических взглядов Александра I. Это

сознательно ложная трактовка. Дело с ссылкой Сперанского обстоит вовсе не

так просто. Тут дело вовсе не в всегда преувеличиваемом двоедушии

Александра I. Сперанский ведь был более двоедушен, чем Александр I.

       Ярким свидетельством двоедушия Сперанского является поведение

Сперанского после возвращения его из ссылки. Он изображает из себя

верноподданного служаку и в то же время не протестует против выдвижения его

кандидатуры на пост президента русской республики, в случае удачи восстания

декабристов. Чем можно назвать подобную позицию, как из двоедушием и не

изменой присяге.

       Александр I вовсе не принес Сперанского в жертву консервативным

кругам дворянства. В книге "Тайны Императора Александра I" проф. М. Зызыкин

заявляет:

       "Александр решил выдать Сперанского его врагам, с грустью, с болью в

сердце, со слезами на глазах, но выдал, зная, однако, что он не виновен и

не предатель". Это типичный образец шаблонной трактовки причин падения

Сперанского, обязательно входящий в исторический реквизит отсекай

интеллигенции.

       Прославленный русской интеллигенцией как гениальный русский деятель,

М. М. Сперанский не был ни православным, ни монархистом. Это был опасный

тайный враг русской монархической власти, вот поэтому то его так и

стараются возвеличить историки из лагеря русской интеллигенции. Имеется

целый ряд свидетельств современников, что Сперанский был членом самого

революционного из масонских орденов - ордена Иллюминатов. Полковник Полев в

докладной записке, поданной Императору Александру I утверждает, что

Фесслер, посвятивший Сперанского в масоны, Злобин, Розенкампф, Сперанский и

ряд других лиц являются иллюминатами. То же утверждает бывший масон

Магницкий. Магницкий сообщал Императору Александру I, что он, Магницкий,

присутствовал на собрании масонов в саду Комиссии Законов, на котором член

ордена иллюминатов немец Фесслер учредил ложу "Полярной звезды" и что на

этом собрании присутствовал и Сперанский.

       Граф Ростопчин, в представленной в 1811 году Великой Княгине

Екатерине Павловне "Записке о мартинистах", утверждает, что "они

(мартинисты) все более или менее преданы Сперанскому, который не

придерживаясь в душе никакой секты, а может быть и никакой религии,

пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от

себя".

       Александр отстранил Сперанского не только потому, что он острил на

его счет, называя его нашим воданом (Белым быком) и давая другие нелестные

отзывы о нем. Сперанский со своими друзьями масонами вел какие-то тайные

интриги против Александра I, желая подорвать его авторитет и отстранить от

активного участия в руководстве государством. Сперанский хотел превратить

Александра I в Конституционного монарха без объявления конституции.

       Саглен передает, например, следующий разговор с Александром I,

произошедший 11 марта 1812 года.

       Сперанский, как сообщил Александр I "имел дерзость, описав все

воинственные таланты Наполеона, советовал собрать ему Государственную думу,

предоставить ей вести войну, а себя отстранить".

       "Что же я такое? Нуль, - продолжал Государь. - Из этого я вижу, что

он подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне предать

наследникам моим".

       А то, что Сперанский действительно всеми доступными ему способами

подкапывался под самодержавие подтверждает тот общеизвестный факт, что не

кого-нибудь другого, а именно Сперанского декабристы намечали быть главой

временного правительства. Через пять дней после разговора с Сагленом

Александр I разговаривал о действиях Сперанского против него с проф.

Парротом. В письме, написанном позже Императору Николаю I Паррот так

описывает свой разговор с Александром I:

       "Император описал мне неблагодарность Сперанского с гневом, которого

я у него никогда не видел, и с чувством, которое у него вызывало слезы.

Изложив представленные ему доказательства измены, он сказал мне: "Я решился

завтра же расстрелять его и желая знать ваше мнение по поводу этого,

пригласил вас к себе".

       Сопоставьте эту цитату из письма Паррота к Императору Николаю I с

цитатой из книги проф. М. Зызыкина и вам станет ясно, как цинично русская

интеллигенция искажает в своих исторических сочинениях подлинные

исторические факты.

       Проф. Зызыкин патетически описывает, что двоедушный Александр "не

сумел создать себе опору даже в Сперанском, от которого дворянство сумело

его оттолкнуть своим клеветничеством", и что "Александр решил выдать

Сперанского его врагам, с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах,

но выдал, зная, однако, что он не виноват и не предатель".

       А лица, с которыми Александр I разговаривал об интригах Сперанского

свидетельствуют о том, что Александр I обвинял Сперанского в подкопе под

власть не на основании донесений посторонних лиц, а на основании заявлений

Сперанского, сделанных им лично самому Александру. Проф. Зызыкин

утверждает, что Александр Первый решил выдать бедного масонского агнца его

врагам, "с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах", а профессор

Паррот сообщает, что Александр I описал ему действия Сперанского "с гневом,

которого я у него никогда не видел". Слезы же, о которых упоминает Паррот

были следствием не грусти от сознания того, что Александру I приходится

играть роль Понтия Пилата, а следствием возмущения предательскими

действиями Сперанского. Проф. Зызыкин повторяет масонскую выдумку, что

Александр I расставался со Сперанским "с болью в сердце" от сознания того,

что он предает Сперанского, а проф. Паррот, беседовавший с Александром I

сообщает, что Император спрашивал его мнение о Сперанском, которого "он

решился завтра расстрелять" за измену. Так либеральные профессора сотни лет

искажают и фальсифицируют точные показания современников, переделывая факты

русской истории в угодном им духе.

       Проф. Зызыкин вслед за другими профессорами обвиняет Александра I в

том, что он не смог найти опору даже в лице такого гениального

государственного деятеля, как М. Сперанский. Но какой опорой мог быть царю

масон Сперанский, мечтавший весь русский государственный строй переделать в

духе идей французской революции и которого декабристы, старавшиеся

реализовать политические идеалы масонства, прочили в главу революционного

правительства.

       "Интересна судьба Сперанского и Новикова: несомненно, оба были

иллюминатам и готовили насильственный государственный переворот в России,

но все следы преступления скрыты, никто не разоблачил их измены и

преступлений и они вошли в историю, окруженные светлым ореолом: Новиков,

как величайший гуманист и просветитель русского народа, Сперанский, как

великий государственный реформатор".  (15)

       Карамзин верно указывал Александру I, что государственные

преобразования совершаемые Сперанским есть ничто иное, как произвольное

подражание революционной Франции, которая является очагом революционной

заразы и безбожия.

       "Одна из главнейших причин неудовольствия россиян на нынешнее

правление, - указывал Карамзин, - есть излишняя любовь его к

преобразованиям, потрясающим Империю, благотворность коих остается

сомнительной".

       Но Александр I, находившийся в это время всецело под влиянием

европейских идей привитых ему Лагарпом, продолжал дальнейшее строительство

"русской Европии".