История русского масонства

Борис Башилов

X. "ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ РУССКИМ, И ТЫ ОКАЖЕШЬ ВЕЛИКУЮ УСЛУГУ ОТЕЧЕСТВУ"

       Совершенная Петром революция не смогла ни уничтожить духовное

своеобразие Руси, ни превратить ее в европейскую страну.

       В результате совершенной Петром I революции, Московское православное

царство, по выражению автора одной из повестей начала 18 столетия,

превратилось в "русскую Европию", в странную и нелепую пародию Европы.

       Интересные признания об этой "русской Европии" мы встречаем в книге

Д. Д. Благого "История русской литературы XVIII века" (Москва 1955 г.).

       "В первой трети XVIII в. церковь утрачивает не только свое

политическое влияние, но и преимущественное влияние в области идеологии.

Заботы о просвещении, созидании культуры, переходит в руки светской

власти."

       "...Такие меры, как уничтожение Патриаршества, создание Синода и т.

п., привели к тому, что над авторитетом церкви непререкаемо стал авторитет

государства. Именно государство, по понятиям большинства людей XVIII века,

являлось высшей не только политической, но и моральной ценностью... "

       "...Самое представление о государстве приобретает теперь новый, не

церковный, а вполне светский характер: в основе государственного устройства

и законов, по воззрениям передовых мыслителей и деятелей того времени,

лежит не Божественное предначертание, а "общественный договор" - принципы

"естественного права", т. е. свойства и качества, присущие человеческой

природе".

       Подчинив церковь государству, превратив крепостную зависимость в

крепостное право европейского типа, внеся чужеродное европейское начало в

русское мировоззрение, Петр внес смертельную заразу в душу народа, расколов

его на два враждебных духовных типа: русских и полуевропейцев-полурусских.

       По своим увлечениям культурой Европы и по фантастичности своих

замыслов, Петр был прообразом будущей русской интеллигенции, появление

которой он вызвал. С Петра начинается реакционное западничество,

ориентирующееся на германские народы. По выражению Герцена - Петр является

первым "русским немцем", пруссаки - для него образец, особенно для армии.

Английские свободы ему кажутся неуместными. Он высказывается за немецкий и

голландский языки и против французского. Отталкиваясь от тонкого

французского вкуса, он занят "опруссением" России. Петр хотел, чтобы Россия

стала походить во всем на Европу, а русские во всем на иностранцев.

       В статье "Новая фаза русской литературы" А. Герцен, вождь русских

западников, дал следующую оценку результатов совершенной Петром революции:

"Петр I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал

русский народ, в котором любил одну численность и силу, и доводил

денационализацию гораздо дальше, чем делает это современное правительство в

Польше.

       Борода считалась за преступление; кафтан - за возмущение; портным

угрожала смерть за шитье русского платья для русских, - это, конечно nes

plus ultra.

       Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель

(intendant), иноземец только то и делали, что повторяли - и это в течении,

по меньшей мере, шести поколений, - повеление Петра I: перестань быть

русским и ты окажешь великую услугу отечеству".

       Даже такой убежденный западник, как профессор Г. Федотов, и тот

признает, что:

       "Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два

народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между

дворянством (сначала одним дворянством) и народом (всеми остальными

классами общества) - та пропасть, которую пытается заваливать своими

трупами интеллигенция XIX века. Отныне рост одной культуры, импортной,

совершается за счет другой, - национальной. Школа и книга делаются орудием

обезличения, опустошения народной души. Я здесь не касаюсь социальной

опасности раскола: над крестьянством, по безграмотности своей оставшимся

верным христианству и национальной культуре, стоит класс господ, получивших

над ними право жизни и смерти, презиравших его веру, его быт, одежду и язык

и, в свою очередь, презираемый им. Результат приблизительно получился тот

же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию,

которое обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс

иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся

обрусению." (23)

       "Петровская реформа, как морской губкой, стерла родовые

воспоминания. Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин

впервые родился на свет. Забыты века в течение которых этот класс

складывался и воспитывался в старой Москве на деле Государевом." (24)

       "Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство

видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ

смотрел на господ как на вероотступников и полунемцев. Было бы

преувеличением говорить о взаимной ненависти, но можно говорить о

презрении, рождающемся из непонимания. "Разумеется, за всеми частными

поводами для недоброжелательства зияла все та же пропасть, разверзшаяся с

Петра. Интеллигенция, как дворянское детище, осталось на той стороне,

немецкой, безбожной, едва ли не поганой".

       Такие признания делает Г. Федотов, убежденный западник, интеллигент

96 пробы.

       "Сейчас едва ли кто станет отрицать, - резонно заключает князь Д. Н.

Святополк-Мирский в книге "Чем объяснить наше прошлое и чего ждать от

нашего будущего", что:

       "Главным недостатком общественной и государственной жизни новейшей

России всегда являлась та духовная пропасть, которая существовала у нас

между высшими и низшими классами населения. Начало этой пропасти положено

неуклюжими реформами Петра. Теперь доказано, что Петровские неосмысленные,

насильственные, оскорблявшие национальную гордость и самолюбие реформы не

дали России ничего положительного. Они, понятно, не сделали и высших

русских общественных классов западно-европейцев, так же точно как

насильственно надетое на русского французское платье, вдобавок. еще плохо

скроенное, не может сделать из него француза, но зато эти реформы вверх

дном и притом, если, может быть, не навсегда, то надолго перевернули

психику наших высших общественных классов. Не вступая в неуместные

пространные историко-философские рассуждения, скажу по этому поводу

следующее.

       Чем самобытнее протекает жизнь народа, тем прочнее и обеспеченнее от

всяких пагубных потрясений его национальный и государственный организм. В

психике народов, как и отдельных личностей, есть свои ярко-определенные

особенности, которые важно знать и понимать и с которыми необходимо

считаться. Особенно резко проявляются и упорно держатся эти особенности в

жизни простонародных масс, духовная близость к которым руководящих

общественных классов есть conditio sine qua non (залог) успешности их

руководительской деятельности. Всякий народ эволюционирует и должен

эволюционировать в своих чувствах и понятиях, но чтобы быть приноровленной

к его жизненным требованиям и запросам и, следовательно, целесообразной и

плодотворной, это эволюция должна быть последовательной и постепенной и,

что еще важнее, она должна быть согласованной и одновременной как в высших,

так и в низших общественных классах данного народа (понятно, с соблюдением

той второстепенной разницы в подробностях, которая вызывается несходством

имущественного положения, умственного развития и т. под.). Там, где нет

этой последовательности, а главное согласованности, теряется точка

духовного соприкосновения между высшими и низшими общественными классами,

утрачивается взаимное ими друг друга понимание, исчезает всякая духовная

между ними общность и сродство, а следовательно, весьма естественно,

чрезвычайно затрудняется, вплоть до полной ее утраты, возможность

культурного влияния и воздействия высших классов на низшие.

       Старые, или вернее, родные порядки, старые навыки и обычаи, даже

старые предрассудки в том отношении ценны, что они показывают, что присуще

именно данному народу, что именно ему свойственно, а, следовательно, именно

для него и пригодно, и потому и нужно уметь относиться к ним бережно.

Огульное подражание чужеземному по большей части ведет к усвоению данным

народом значительной доли не только для него "чужеземного", но и "чуждого",

ему несвойственного, а если так, то не только для него бесполезно, но даже

и вредно. Если это чужеземное в чем-нибудь лучше. блестящей, показней

своего родного (что не всегда значит, что для народа заимствующего оно

будет уместно), государственному деятелю особенно легко поддаться соблазну

и увлечениям, и, вот в этом отношении консерватизм, традиционность,

привязанность к старому - великая страховка и гарантия от пагубных

непоправимых в связи с новшествами ошибок, ошибок; часто потрясающих и

колеблющих самые основы, ценные и характерные особенности народного духа.

       Взгляните на образованных современных англичан, немцев, даже на

разрушителей-французов! Какая тесная связь у них с своим прошлым. Русские

образованные классы, после и благодаря реформам Петра, в культурном

отношении оказались в своеобразном положении как бы "непомнящими родства" и

то после того, как дотоле не было класса, более привязанного к своим

национальным привычкам, прошлому и особенностям, чем высший класс

допетровской Руси. Все это тем более для нас, русских, печально, что ныне

беспристрастная История рисует нам совсем иную, правдивую картину нашего

очень долго неоцененного по заслугам допетровского прошлого. Как некое

ископаемое, восстанавливаемый историками социальный и государственный строй

Допетровской Руси, поражает исследователя своей целесообразностью и

относительным совершенством. Но для поколений, следовавших за Петром,

русское прошлое оказалось своего рода tabula rasa. Со времени Петра русский

образованный человек похерил и потерял свое прошлое. Оказалось, что он

может жить только заимствованиями. С тех пор русские высшие общественные

классы очутились в роли то попугая внешних выражений французской жизни, то

обезьяны наружных форм немецкой. Как это отразилось на их духовном облике,

на их житейских и бытовых привычках, на их привязанности и отношении к

русской захолустной деревне, понять не трудно.

       Каждый из нас в достаточной степени исторически начитан, чтобы

рельефно представить себе образ француза или немца, сперва 17-го, а затем

18-го столетия. Тут может идти речь о разнице в оттенках. Зато попробуйте

сравнить духовный и внешний облик русского высшего общественного класса

17-го и 18-го столетия. В них нет и тени сходства. Можно думать, что эти

люди с двух разных планет. Никакого следа какой бы то ни было связи освоим

прошлым, никакой преемственности, а следовательно, и полное отсутствие

какого бы то ни было устойчивого умственного и нравственного фундамента,

каких-либо прочных умственных и нравственных устоев. Не значит ли это,

говоря иносказательным языком, что как сказано в Евангелии, "дом построен

на песке", а последствия этого, как сказано в том же Евангелии - "и подули

ветры и разлились реки и дом тот не устоял, потому что был построен на

песке".

       Всякому, я думаю, ясна моя мысль, хотя она выражена несколько

схематически - резко. Благодаря непродуманным грубым насильническим, чисто

большевистским преобразованиям Петра, русский высший общественный класс,

дворянство, утратил тот необходимый духовный балласт, который для всякого

народа представляет в его жизни его национальное культурное прошлое.

Употребляя фигуральное выражение, называемое в риторике парономасией, можно

сказать, что преобразования Петра не "преобразили", а "обезобразили"

духовный "образ" русского человека".

       Нелепый замысел Петра скоропалительной европеизации России и глупая

игра появившихся скороспелых "европейцев" в "конституции" на "европейский

манер" надолго лишили Россию политической и духовной самостоятельности и

отдали русский народ в рабство немцев и созданного Петром на "западный

манер" шляхетства.