|
Русская Европия
Россия при первых преемниках Петра Первого. Начало масонства в России
|
XVI. ЗАХВАТ ТРОНА ДОЧЕРЬЮ ПЕТРА I
В ночь с 24-го на 25-ое января 1741 г., Цесаревна Елизавета Петровна, забыв присягу, данную малолетнему императору Иоанну VI, арестовала младенца-императора, его мать Правительницу, всю Брауншвейгскую семью и сама взошла на престол. Елизавета Петровна решила, если "Paris vaut la messe", то за Россию можно, конечно, отречься от клятвенного обещания. Нарушив присягу, Елизавета Петровна "секретнейшим" указом от 7 декабря 1742 года потребовала такую же присягу от Анны Леопольдовны: "чтоб она в верности присягу учинила и в том за себя и за сына своего, принца Иоанна, и дочь свою, принцессу Екатерину подписалась". В результате нелепого закона Петра I о престолонаследии, русский трон сделался игрушкой в руках его преемников и присяга на верность тому, кто занимал русский трон, обесценивалась все более и более с каждым новым дворцовым переворотом. Возникает прискорбное явление, когда пример нарушения присяги на верность носителю государственной власти показывают сами носители верховной власти или претенденты на эту власть и представители высших кругов народа. Частые дворцовые перевороты лишали присягу всякого нравственного значения и заставляли смотреть на нее как на пустую формальность, которую можно нарушить Всякий раз, если это сулит в будущем выгоду. К клятвенному обещанию, к присяге, в после-петровскую эпоху относятся не как к нравственному обязательству, которое ненарушимо и должно быть исполнено любой ценой. Вспомним поступок Василия Шибанова, давшего клятву князю Курбскому, что он доставит письмо Иоанну Грозному, поступок знаменитого дипломата отца Петра I - Ордин-Нащокина, постригшегося в монахи, но не пожелавшего нарушить условия заключенного им с поляками Андрусовского мирного договора, вспомните поступок простого крестьянина допетровской эпохи Ивана Сусанина. В после-петровскую эпоху такого отношения к выполнению клятвенного обещания и присяги мы почти не видим, особенно в высших слоях общества. Петровский закон о престолонаследии создает основу для длинной цепи придворных интриг, предательств. дворцовых переворотов и цареубийств. Елизавета взошла на трон, а свергнутый ею малолетний ребенок император Иоанн VI всю свою жизнь провел в ссылке и в одиночной камере крепости, пока не был убит крепостной стражей во время попытки Мировича освободить его и возвести на трон вместо Екатерины II. Елизавета Петровна старалась, чтобы не только Петербург, но и вся Россия забыла и об Иоанне, и об его правлении. Особыми указами было приказано уничтожить все медали и монеты с изображением Иоанна VI, сжечь все бумаги подписанные от его имени. "Елизавета Петровна желала уничтожить всякий след Ивана VI, хотела чтоб самое имя его было забыто. Императрица хотела невозможного. Революционные меры не проходят бесследно. Вскоре же по воцарении Елизаветы Петровны, недовольные начали вспоминать низверженного Императора, сожалели о нем." (32) Через семь месяцев после совершенного Елизаветой переворота, была раскрыта подготовка к новому перевороту. Заговорщики хотели убить Елизавету и наследника престола (Петра III), и снова возвести на престол Иоанна VI. Спустя год созревает новый заговор. Организаторы его не питают никакого уважения к Елизавете Петровне, как к носительнице царской власти, какое питали люди Московской Руси к царям. Для заговорщиков она не законная царица, а только удачливая захватчица не принадлежавшего ей трона. Вот показательные в этом отношении слова организатора заговора подполковника Лопухина, говорившего участникам заговора: "Будет через несколько месяцев перемена. Рижский караул, который у Императора Иоанна и у матери его, очень к Императору склонен, а нынешней Государыне с тремястами канальями ее Лейб-гвардии что сделать? Прежний караул был и крепче, да сделали, а теперь перемене легко сделаться". В этом заявлении все очень характерно. Важно, чтобы к новому дворцовому перевороту склонялся Рижский караул (т.е. не русский), а как к перевороту отнесся русский народ - неважно. Интересна вера в нравственное право сделать новый переворот. Совершили же переворот с своей "Лейб-компанией" Елизавета, почему не сделать новый новым заговорщикам, ведь "теперь перемене легко сделаться". Частые переходы царской власти из рук в руки, необоснованные с традиционной русской монархической точки зрения, оказали свое развращающее действие. Утвердилась вульгарная точка зрения "кто палку взял - тот и капрал!" Если в заговоре Елизаветы играл роль французский дипломат Шетарди, то в заговоре Лопухина - австрийский посланник маркиз Ботта дєАдорно. Народные массы, замордованные окружавшими русский престол немцами и русскими "европейцами" встретили переворот Елизаветы надеждами, что все иностранцы будут изгнаны из России и вернутся старые, допетровские порядки. А возврата на старый национальный путь - восстановления политических принципов самодержавия, восстановления патриаршества, прекращение "чужебесия", ждало подавляющее число народа; и духовенство, часть дворянства, оставшаяся верным национальным традициям и купечество и крестьянство. Английский посланник Фанг доносил, например, своему правительству: "Часть дворян - закоренелые русские: только принуждение и насилие могут воспрепятствовать им возвратиться к старинным обычаям. ...Они вовсе не хотят иметь дело с Европою и ненавидят иноземцев". (Депеша от 21 июня 1741 г.) Странно бы было если русские после всего того, что им пришлось перенести от иностранцев при преемниках Петра, обожали бы иностранцев и мечтали бы иметь дело с Европой, которая всегда, в самые тяжелые периоды русской истории, начиная с нашествия татар, всегда пыталась использовать обрушившиеся на русский народ бедствия в своих корыстных целях. После захвата власти Елизаветой, прусский посланник барон Мардефельд попытался продолжать свое постоянное вмешательство во внутренние и внешние дела России. "Представитель прусских интересов, - замечает В. Бильбасов, - привыкший в течении двадцати лет видеть русскую политику в руках немцев, Мардефельд не мог допустить, чтобы русский канцлер (речь идет о гр. Бестужеве-Рюмине. - Б. Б.) в равной же степени мог преследовать чисто русские интересы". Пытались выполнять роль политкомиссаров и французские резиденты Маркиз Шетарди и Лесток. Выгоды возведения Елизаветы на престол, Шетарди видел в том, что "можно было быть нравственно убежденным, что перетерпенное ею прежде, также как и любовь ее к своему народу, побудят ее к удалению иноземцев и к излишней доверчивости к русским... " Это он писал в апреле 1741 года, а 16 июня он писал, что "Если Елизавета будет на троне, то старинные принципы, любезные России, одержат, вероятно, верх. Быть может - и весьма было бы желательно не обмануться в этом - в царствование Елизаветы, при ее летах, старина настолько успеет укорениться, что Голштинский принц, ее племянник, всосет ее и привыкнет к ней в такой степени, что когда наследует корону, то будет в совершенно других началах". Будучи, как и все иностранцы, чрезвычайно низкого мнения о русском самодержавии и умственных способностях русского народа, как и все иностранцы Шетарди думал, что разгромленная Петром I Россия не сможет развиваться опираясь на начала своей культуры и неминуемо потеряет побережье Балтийского моря. При известии об успешности произведенного Елизаветой переворота, французский статс-секретарь Амело писал в Вену, Кастеллани: "Совершившийся в России переворот знаменует последний предел величия России. Так как новая Императрица намерена не назначать иностранцев на высшие должности, то Россия, предоставленная самой себе, неминуемо обратится в свое прежнее ничтожество". Только после долгой, упорной борьбы канцлеру Бестужеву-Рюмину удалось добиться отозвания барона Мардефельда, Шетарди и Лестока и постепенно добиться такого положения, что иностранные послы признали за русским канцлером право преследовать во внешней и внутренней политике чисто русские интересы. |