История русского масонства

Борис Башилов

XVIII. ХАРАКТЕР РУССКОГО МАСОНСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ

       "...При императрице Елизавете, - сообщает в своей записке о русском

масонстве известный впоследствии масонский деятель Бобер, - масонство

начало было распространяться в России, но члены его так опасались за себя и

за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно

втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда на чердаке отдаленного

большого дома".

       Но это были необоснованные опасения. Дочь Петра Первого и не думала

их преследовать. Масоном был фаворит самой Императрицы Ив. Ив. Шувалов.

Духовным наставником И. И. Шувалова был работавший у него секретарем Генрих

Чуди, член масонской ложи Шотландской системы. Имея такого покровителя

русские масоны могли действовать совершенно спокойно. Так же, как и

вольтерьянцы. А вольтерьянцы, это переходное звено к масонам, также имели

высоких покровителей. Центр русского вольтерьянства находился в Малом

дворе. Идейным руководителем этого центра являлась супруга наследника

русского престола Екатерина, будущая императрица-"философ", известная в

русской историографии под именем "Екатерины Великой".

       Духовная обстановка для распространения масонства складывалась самая

благоприятная и оно в царствование дочери Петра I начинает быстро

развиваться.

       В 1747 г. Н. Головни, находившийся на дипломатической службе в

Пруссии и заподозренный в шпионаже в пользу Прусского короля, признался

допрашивавшему его А. И. Шувалову, что он масон.

       "...Я признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван

Чернышевы в оном же ордене находятся, а более тайностей иных не знаю, как в

печатной книге о франкмасонах показано".

       В 1750 году в Петербурге работает масонская ложа "Скромность".

       В 1756 году существует уже несколько масонских лож. Но деятельность

их не вызывает подозрений у правительства.

       Сохранилось донесение Олсуфьева начальнику Тайной Канцелярии А. И.

Шувалову, в которой он перечисляет имена тридцати пяти лиц, состоящих в

масонских ложах..

       Членами масонских лож состояли: Р. И. Воронцов, князь Семен

Мещерский, трое князей Голициных, князь Щербатов, князь Дашков, князь С.

Трубецкой, писатель А. Сумароков, офицеры гвардейских полков

Преображенского и Семеновского, работавшие в Кадетском Корпусе: Мелиссино,

Перфильев, Свистунов, Остервальд, Петр Бутурлин, Н. Апраксин, Иван Болтин и

другие.

       Сообщая имена масонов М. Олсуфьев дает положительную оценку

масонским ложам. По мнению Олсуфьева масонство ничто иное, "как ключ

дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребывать имеет и тако

наметшихся их общества называемые просвещением оных удостаивает".

       Этот благоприятный отзыв Олсуфьева о масонах объясняется, может быть

тем, что брат начальника Тайной Канцелярии А. И. Шувалов, Иван Шувалов, -

фаворит Елизаветы, сам, как мы сообщали, был масонам. При таком стечении

обстоятельств, давать отрицательный отзыв о масонах было не безопасно. А

может быть и сам Олсуфьев был масоном.

       В России, - указывает Иванов, - масонство на первых порах получило

характер забавы от нечего делать, стало простым "модным" развлечением,

которым увлекалось общество.

       В масонских собраниях люди высшего круга, в котором прежде других

распространилось масонство, видели лишь занимательные сборища с

оригинальными обрядами, - сборища, в которых можно было время провести и

людей повстречать. Людей иных, не-аристократических кругов привлекала к

масонству, с одной стороны, возможность попасть в одно общество с

аристократами и с сильными и влиятельными вельможами, с другой, надежда

получить через масонские ложи повышение по службе так или иначе устроить

свои дела и делишки, как писал Елагин. Словом, одних масонство привлекало

потому, что оно было модным учением и интересной забавой, а других толкали

в масонские ложи расчет и тщеславие.

       В пятидесятых годах XVIII века собрания масонов в России носили

совершенно характер клубов с обычными клубными занятиями: бильярдом,

карточной игрой и веселыми ужинами в "столовых ложах". Только торжественные

приемы новичков и посвящения из степени в степень напоминали о масонстве.

       Да, на первых порах поверхностно европеизированное русское общество

играло с масонством, как с новой игрушкой. Но это была очень опасная игра.

Так дети часто играют с огнем, с огнестрельным оружием, с гранатой и

бомбой, не подозревая, что эти игрушки могут искалечить их и принести в

скором времени смерть.

       Действительность в России, искалеченной духовно Революцией Петра I,

была слишком неприглядна, чтобы с ней могли примириться люди, желавшие

благоденствия своей родине. Утвердившиеся в стране европейские формы

крепостного права превратили большинство населения страны в полурабов.

       Дворцовые интриги и заговоры давали власть не законным наследникам,

а случайным людям, что подрывало былое обаяние незыблемости основ

монархической власти. Все это, конечно, не могло нравиться мыслящим людям.

А так как эти мыслящие люди были воспитаны уже не в русском, а в

европейском духе, то они и стали искать более "высоких истин" на западе.

Искатели "истинной формы религии", "истинных путей к лучшему познанию

Бога", масоны даже вели одно время идейную борьбу с представителями

французского материализма. Этот факт всегда отмечается всеми

исследователями русского масонства и историками православной церкви - Л.

Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" пишет:

       "Весьма сильное противодействие среди русского общества

вольнодумство встретило себе еще в масонстве, которое развивалось

совершенно у нас параллельно вольтерьянству".

       Выступления против французского вольтерьянства (в которое вместе с

материализмом органически входил атеизм), создало почву для сближения

масонов с некоторыми представителями православного духовенства. "Масоны, -

замечает П. Знаменский, - были в дружбе с духовенством, Платон (митрополит

Платон в эпоху Екатерины II. - Б. Б.) был даже сделан покровителем

Дружеского общества, но церковь все-таки не могла считать их своими, хотя

против них и не высказывалась". П. Знаменский даже утверждает, что

"религиозное направление лекций Шварца благотворно действовало на публику,

предохраняя ее от модного неверия и возбуждая серьезные думы о священных

предметах". Но если первая формулировка П. Знаменского верна для самого

раннего периода развития русского масонства, то вторая и третья уже не

верны.

       Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были

пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять

общество от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику

масонской мистикой, подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и

утверждение Л. Знаменского, что масоны были дружны с духовенством и что

церковь не выступала против них. С масонами были в дружбе только отдельные

представители высшей церковной иерархии и отдельные представители рядового

духовенства, а не православная церковь в целом. Несмотря на свое

приниженное положение и неразработанность православного богословия,

православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась против

масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что

выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со

стороны сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством.

Православная церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной

многолетними преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть

очень осторожной, чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны

могущественных покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.

       Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи

Елизаветы и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он

вступил в Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи

имели в своем составе много лиц "из числа высших государственных

сановников".

       В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами

были многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и

воспитатели Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров

созданных при Елизавете высших учебных заведений - Московского Университета

и Академии Художеств. Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях,

вводится воспитателями в круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский

кадетский корпус, в котором получали воспитание дети русской аристократии и

русского дворянства, становится очагом масонского просвещения. В корпусе

получили воспитание многие из видных русских масонов Елизаветинской и

Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин, Сумароков, будущий

обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки Болтин и М. М.

Щербатов и другие.

       Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и

в Московском Университете - носило космополитический характер. Ничего

русского в этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым

поколением все дальше удалялись от русского миросозерцания.

       Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей

таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями

судеб государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.

       Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:

       "Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство

с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и

знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все

сие мне благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли

через братство достать в вельможах покровителей и друзей, могущих

споспешествовать счастью моему".

       Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил

сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни

тени какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только

"предметы неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и

слышал символы нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести

общему в мире повествованию прекословные, объяснения темные и здравому

рассудку противные".

       "С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и

света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже

никакие пользы не нашел, колико не старался".

       Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в

царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему

масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием

Великого Провинциального Мастера для России.

       При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает

своей цели.

       Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого

Петра", всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от

русской культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и

атеизмом. Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то,

чего им не хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь

русского общества - организацию. Русское масонство объединяет всех, кто

презирает искалеченную Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.

       "Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды

чужих идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная

действительность. Она была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи.

Он никак не мог примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в

голову, что эту обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить

ее к любимым идеям, что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете,

а выработаны потом к политы кровью.

       Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да

брал его за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что

идея есть результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав

отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был

почувствовать себя одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на

которой он срывал философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он

стоял, совсем не давала цветов. Тогда им овладела та космополитическая

беспредельная скорбь, которая так пышно развилась в образованных людях

нашего века." (40)

       Увлечение французской философией и французскими политическими

учениями приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие

свидетельства об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д.

Фонвизина.

       "В то же самое время, - пишет Фонвизин, - вступил я в тесную дружбу

с одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я

доныне без ужаса вспомнить не могу. (41)  Ибо лучшее препровождение времени

состояло в богохулии и кощунстве. В первом не принимал я никакого участия и

содрогался, слыша ругательства безбожников: а в кощунстве играл я и сам не

последнюю роль, ибо всего легче шутить над святыней и, обращать в смех то,

что должно быть почтено. В сие время сочинил я послание к Шумилову, в коем

некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения

у многих прослыл я безбожником. Но Господи! Тебе известно сердце мое; Ты

знаешь, что оно всегда благоговейно Тебя почитало и что сие сочинение было

действие не безверия, но безрассудной остроты моей".

       В другом месте своих воспоминаний Фонвизин показывает, как глубоко

безбожие проникло в высшие слои европеизировавшегося высшего общества,

обитавшего в "Северном Парадизе": "Приехал ко мне тот князь с коим я имел

неприятное общество". Этот князь позвал Фонвизина к графу, имя которого

Фонвизин не называет.

       "Сей граф, - сообщает Фонвизин, - был человек знатный по чинам,

почитаемый умным человеком, но погрязший в сладострастие. Он был уже старых

лет (следовательно, его юность прошла в царствование Петра I. - Б. Б.) и

все дозволял себе потому, что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал

даже бытие высшего Существа."

       "...Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше

сказать, свое безбожие при молодых людях, за столом бывших и при слугах.

Рассуждения его были софистические и безумие явное..."

       Описанное выше относится к 1763 году, то есть происходило всего

через два года после смерти Елизаветы. Такое "духовное" наследство оставила

она Императрице-философу - Екатерине II.

       Подобная зараженность французской атеистической и рационалистической

философии создало чрезвычайно удобную почву для распространения масонства

разных направлений.