История русского масонства

Борис Башилов

XXI. ЗАПРЕЩЕНИЕ МАСОНСТВА

                                     I

       В 1790 году Екатерина II начинает серьезно опасаться, как бы

французская мода не превратилась в "эпидемию", как она выражается в письме

к принцу Лигне, и не вызвала революцию в России. По ее приказу русский

посол во Франции И. М. Симолин стал подготавливать бегство Людовика XVI.

Королю и членам сто семьи были выданы русские паспорта.

       С этими паспортами королевская семья бежала, но была схвачена в

Варение. Екатерина предпринимает дипломатические шаги для организации

дипломатического давления на революционную Францию со стороны всех

европейских держав. Екатерина настаивала на скорейшем военном вмешательстве

европейских держав в французскую революцию.

       К сожалению Людовик XVI поверил, в добрые намерения революционного

правительства и в сентябре 1791 года подписал присягу на верность

конституции, устанавливавшей во Франции конституционную монархию. Екатерина

считает, что "короля заставили подписать не христианскую конституцию, но

антихристову".

       После подписания Людовиком XVI конституции, по свидетельству

французского посла в Петербурге Жене, "большое число молодежи из

гвардейских офицеров приходило расписываться в книге посетителей". Из

записок С. Н. Глинки мы узнаем, что кадеты шляхетского кадетского корпуса с

увлечением читали французские революционные журналы, переводили на русский

язык революционные песни и пели их. Масонское воспитание, центром коего

издавна был шляхетский корпус, давало свои плоды.

       После ссылки А. Радищева, несмотря на все большее усиление

революционных безумств во Франции, Екатерина не предпринимает никаких

активных мер к прекращению деятельности масонов. Решительные меры против

масонского центра Розенкрейцеров и мартинистов предпринимаются только в

1792 году.

       Когда все было подготовлено к вторжению во Францию, было получено

сообщение о скоропостижной смерти в марте, одного из главных вдохновителей

военной монархической коалиции австрийского императора Леопольда II. Через

15 дней на балу в Стокгольме был убит и другой инициатор похода на

французских якобинцев - шведский король Густав III.

       "В правящих кругах тогдашней Европы, - замечает М. М. Штранге, автор

книги "Русское общество и французская революция 1789-1794 гг.", многие

думали, что виновниками этих двух убийств (тогда считали, что австрийский

император был отравлен) были якобинцы". Нет никакого сомнения, что эти

убийства были организованы якобинцами-масонами. "Распространился слух, -

пишет А. М. Грабовский в "Записках о Императрице Екатерине II", - что

французские демагоги рассылали подобных злодеев для покушения на жизни

государей". В апреле было получено секретное сообщение из Берлина о том,

что в Россию выехал француз Бассевиль "с злым умыслом на здоровье ее

величества". Обнаружить Бассевиля полиции не удалось.

       "Не только в высших кругах общества, но и даже в народе, - как

свидетельствует А. М. Тургенев, - была тогда молва, что якобинцы и

франкмасоны соединясь, умыслили отравить государыню ядом" ("Русская

старина", 1887, Т. 53, стр. 88). Говорили о существовании заговора,

"управляемого якобинцами из Парижа" (смотри "Рукописный фонд Московской

публичной библиотеки. Фонд 178, Дело М. 5691, Лист 25).

       "В Москве, - как сообщает в письме Н. Н. Бантыш-Каменский, - ходила

молва, обвинявшая Новикова в "Переписке с якобинцами" (Русский Архив,

1.876, кн. III, стр. 273).

       Даже в это время по сообщению московского генерал-губернатора А. А.

Прозоровского, "в Москве все, какие только во Франции печатаются книги,

здесь скрытно купить можно". Московские масоны, как мы видим, работали

очень не плохо.

       К этому же времени стала известна тайная переписка московских

розенкрейцеров с главой берлинских масонов, прусским министром духовных дел

Вельнером.

       Это был тот самый Вельнер, который с помощью Шварца вовлек Новикова

и других масонов в члены ордена Розенкрейцеров. Таким образом московские

масоны подчинялись Вельнеру, а Вельнер выполнял указания враждебно

настроенного к России короля-масона Фридриха-Вильгельма.

       Только после установления секретных связей московских масонов с

Вельнером, Фридрихом-Вильгельмом и другими немецкими принцами, через четыре

дня после распоряжения о розыске Бассевиля, Екатерина II отдала приказ об

аресте Новикова и других московских масонов.

                                     II

       Арест Новикова вызвал негодование среди масонов и вольтерьянцев.

       Когда Московский генерал-губернатор князь Прозоровский рассказал

Разумовскому об аресте Новикова, тот ответил ему:

       - Вот расхвастался словно город взял: стариченка скорченного

гемороидами схватил под караул.

       На самом деле Новиков, изображенный русскими масонами, а позже

русской интеллигенцией, как "безвинный страдалец" и "великий русский

"просветитель", не был неповинным агнцем.

       "...В деле Новикова, - пишет проф. Сиповский, - не все шло так

гладко и невинно, как это иногда представляют исследователи. Нельзя не

обратить, например, внимания на то, что даже в своих показаниях Новиков

далеко выходит за пределы той деятельности, которая была бы свойственна

чистому масонству. Он, по собственному признанию, выпускает в свет

"мерзкие" книги, принимает деятельное участие в сношениях с Павлом, имеет в

руках бумаги, от которых сам приходит в "ужас", однако, переписывает и

сохраняет их. В своих ответах Шешковскому, Новиков несколько раз хитрит,

запирается, говорит неправду; два раза он давал подписку в том, что не

будет продавать запрещенных книг, и все же продавал. В руках правительства

были еще какие-то бумаги, уличающие Новикова." (48)

       Граф Ф. В. Ростопчин сообщил Великой Княгине Екатерине Павловне

(дочери Павла I), что однажды у Новикова "30 человек бросало жребий, кому

зарезать Императрицу и жребий пал на Лопухина".

       ...Свое суждение об этом деле Екатерина высказала в указе на имя кн.

Прозоровского от I августа 1792 года. В этом указе приведены следующие

обвинительные, пункты.

I.  Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники;

ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми

обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену

Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если

бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучения

и казни.

II.  Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя

герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость,

потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства

подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях.

III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским

министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда

Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброходство. Из

посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая

свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной

присяги и верности подданства.

IV.  Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту

известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой

переписке. Новиков сам признал себя преступником.

V.   Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные

закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще

продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут

признал свое и сообщников своих преступление.

VI.  В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы,

епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой

нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в

самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для

приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются

коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых

умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще

сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им

признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и

нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя

сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих

злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на

пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость".

       "Дружеское ученное общество" было закрыто и все изданные им

масонские книги сожжены. Но даже заключение в Крепости не поколебало

убежденного масона Новикова.

       Выпущенный на свободу Павлом I, Новиков, по характеристике К.

Валишевского, "вернувшись к франкмасонству, увлекается самыми грубыми и

эксцентричными формами его." (49)

       Но и после осуждения Новикова и других масонов Екатерина все еще не

может понять, кто является истинным виновником французской революции.

Виновниками ее она считает не масонов, не французских философов, а то, что

французские философы ошиблись только в одной вещи, а именно они думали, что

проповедуют людям у которых "они предполагали доброе сердце, а вместо того

прокуроры, адвокаты и все злодеи прикрылись их принципами, чтобы под этим

покрывалом, которое они скоро сбросили, сделать все то, что совершало самое

ужасное злодейство".

       Только постепенно Екатерина убеждается, что масоны не столь

безобидны, как они кажутся. Если даже многие из них искренне увлекаются

масонской мистикой и стараясь обрести "Истинную религию", часть их искренне

выступает против атеистического вольтерьянства, то в целом русское

масонство является спелым орудием в руках враждебных монархии европейских

масонских орденов. Постепенно изменяется и взгляд Екатерины на само

"вольтерьянство".

       Но проходило еще много кровавых событий во Франции прежде, чем она в

1794 году в письме к Гримму отрицательно высказывается о своих прежних

кумирах.

       "Я вчера вспомнила, - пишет она, - что вы мне говорили не раз: этот

век есть век приготовлений. Я прибавлю, что приготовления эти состояли в

том, чтобы приготовить грязь и грязных людей разного рода, которые

производят, производили и будут производить бесконечные несчастья и

бесчисленное множество несчастных".

       В следующем 1795 году Екатерина пишет, что философы-просветители

имели только две основных цели - уничтожение христианства и монархии во

Франции.

       "Я бестрепетно буду ждать благоприятной минуты, когда вам будет

угодно оправдать в моем мнении философов и их прислужников в том, что они

участвовали в революции, особливо же в энциклопедии, ибо Гельвеций и

дєАламбер оба сознались покойному прусскому королю, что эта книга имела

только две цели: первую уничтожить христианскую религию, вторую уничтожить

королевскую власть. Об этом говорили уже в 1777 г.".

       "Я ошиблась, - признается Екатерина, - ...закроем наши высокоумные

книги и примемся за букварь".

                                    III

       10 августа 1792 года якобинцы свергли конституционную монархию,

которой они добивались и которой они клялись в верности. 12 августа

королевская семья была арестована. 17 августа был утвержден чрезвычайный

трибунал. В сентябре начался революционный террор. 20 сентября войска

монархической коалиции были разбиты. 21 сентября была провозглашена

республика. Войска якобинцев вторглись в Сардинское королевство и Бельгию.

Людовик XVI погибает на эшафоте.

       "С получением известия о злодейском умерщвлении короля французского,

- записывает в дневнике секретарь Екатерины II Храповицкий, - ее величество

слегла в постель, и больна и печальна".

       Брату Людовика XVI графу ДєАртуа Екатерина передает на организацию

борьбы с якобинцами миллион рублей и вручает шпагу с надписью на лезвии: "С

Богом за Короля".

       Свободная борьба простив вольтерьянства и масонства стала возможной

только после осуждения Новикова и закрытия "Дружеского общества". До этого

идеологическая борьба с вольтерьянцами и масонами "была делом опасным, как

для светских лиц, так и для духовенства".

       Л. Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории"

отмечает, что положение белого духовенства при Екатерине было не лучше, чем

положение монашества.

       "Белое духовенство, - пишет он, - пострадало едва ли не более. В эту

эпоху крупных и мелких временщиков, угнетение слабых сильными, оно было

совсем забито. Губернаторы и другие светские начальники забирали

священнослужителей в свои канцелярии, держали под арестом, подвергали

телесным наказаниям".

       "Смиренному проповеднику слова Божьего даже некого было вразумлять с

своей кафедры, потому что в той среде, которая нуждалась в его вразумлена,

не принято было ни ходить в церковь, ни тем более слушать какие-нибудь

проповеди".

       Обличать же вольтерьянцев и масонов вне храма, принимая их

распространенность среди сильных мира сего, было опасно.

       Однажды, когда Тихон Задонский вступил в спор с

помещиком-вольтерьянцем и стал опровергать его рассуждения, то помещик дал

ему пощечину.

       Только высшее духовенство осмеливалось выступать против французских

философов. Были изданы сочинения: "Вольтер обнаженный", "Вольтер

изобличенный", "Посрамленный безбожник и натуралист" и многие другие. Но

писать против материалистов и атеистов надо было с опаской, оглядываясь на

императрицу-философа.

       Тогдашний либерализм, как и современный, так горячо ратовавший за

свободу убеждения, оказывался очень фанатичен, когда эта свобода задевала

его самого.

       Только испугавшись размаха революционных событий во Франции

Екатерина II, княгиня Дашкова и другие вольтерьянцы (далеко не все)

начинают бить отбой.

       Французская революционная литература конфискуется. Уничтожаются

первые четыре тома полного собрания сочинений Вольтера, изданные тамбовским

помещиком Рахманиновым. Разрешают печатать книги против Вольтера и других

философов -"просветителей". Но дело уже сделано. Граф П. С. Потемкин с

тревогой пишет в 1794 году, что последователи французов, "обояющие слепые

умы народные мнимою вольностью, умножаются".

       Майор Пассек в написанной оде призывает брать пример с французов "и

истратить царский род". Полиция даже у крестьян, работавших в Петербурге,

находила рукописи революционного содержания, "Естественно было поколебаться

всем нам, - пишет В. Н. Каразин, - воспитанным в конце осьмнадцатого века".