Новгородский частный акт

В.Ф. Андреев

Наиболее распространенной разновидностью новгородских частных актов являются купчие. Они составляют примерно половину всех грамот. Купчая — акт, фиксирующий в письменной форме переход недвижимой собственности (земли, промысловых угодий, построек) из рук в руки с помощью сделки купли-продажи.

Купчие четко выделяются среди других разновидностей частных актов как существом фиксируемой сделки, так и ее оформлением в письменном виде. Относительно названий различных актов А. С. Лаппо-Данилевский писал: «... при изучении данной группы актов следует выяснить, все ли они в подлинных грамотах, называются одинаково и если нет, то какое название (по совокупности условий того времени) оказывается всего более подходящим». Аналогичную мысль высказал В. И. Веретенников, который считал, что при разделении частных актов на разновидности нужно прежде всего учитывать названия, которые «акты дают сами себе в своем тексте, основные термины, по которым сами современники распределяли частноправовые акты».

Что касается купчих, то название этого вида грамот имеется уже в самих изучаемых актах. Составители в XIV—XV вв. именовали интересующие нас документы купчими или купчими грамотами. Например, в удостоверительной части купчей № 124 встречаем такое выражение: «А в Микулино место и в Феклино и в его детей Рафаи у купчей Софонов»7\йзвестны в наших грамотах и клаузулы: «А купчую (кунпую) грамоту писал такой-то» (№ 125, 145, 213).(Купчими называли изучаемые акты и переписчики XVI—XVII вв., о чем свидетельствуют заголовки в копийных книгах: «Список с купчей» (№. 106, 108, 123, 124 и др.).

Всего в настоящее время известно 120 новгородских купчих. Подавляющее   большинство  из   них   (117   актов)   опубликовано в «Грамотах Великого Новгорода и Пскова», две купчие найдены В. И. Корецким в списках XVII в. в фонде Поместного приказа, хранящегося в ЦГАДА.2 Им же найден новый, более исправный список купчей Селяфонта Твердиславля (№ 288) .3 Еще одна купчая, сохранившаяся в подлиннике, напечатана в «Актах социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV—начала XVI в.».4 Эта купчая написана по новгородскому формуляру, в качестве продавца выступает один из представителей новгородской боярской семьи Мишиничей Юрий Онцифорович, грамота скреплена печатью новгородского наместника новгородского архиепископа

Большая часть купчих эпохи новгородской независимости сохранилась в подлинниках, писанных на пергамене (73 из 120), остальные — в копиях XV—XVII вв.

Формуляр новгородских купчих состоит из 4 клаузул:

1)         первая начинается со слов «се купи. . .» и включает, кроме указанной диспозитивной  формулы,  еще и имена  контрагентов сделки и описание объекта сделки;

2)         вторая клаузула, начинающаяся со слов «а дал», называет сумму, уплаченную покупателем продавцу;

3)         в третьей клаузуле закрепляются права покупателя и его потомков на  неограниченное   распоряжение  предметом купли-продажи и устанавливаются   обязательства  продавцов  охранять права покупателя;

4)         четвертая клаузула — удостоверительная, в ней содержатся имена   послухов,  присутствовавших  при  оформлении   грамоты, а также   (далеко не во всех актах)   а)  имена' свидетелей, присутствовавших «на заводе» земли; б)  имя лица, стоявшего у печати (как правило, это продавец или один из продавцов); в) имя человека, который «заводил» землю, т. е. указывал ее границы, вводил   покупателя в права   владения при свидетелях;  г)   имя писца   грамоты.   Купчие,  как  и  другие  новгородские   частные акты, скреплялись свинцовыми печатями,  большую часть которых   В.  Л.  Янин  считает  принадлежавшей  наместникам   новгородских архиепископов.)

Согласно терминологии, используемой в западноевропейской дипломатике, первая клаузула новгородских купчих включает в себя элементы следующих частей условного формуляра: inti-tulatio, inscriptio и dispositio, вторая и третья — dispositio, четвертая — corroboratio.

Следует отметить основные отличия новгородских купчих от купчих Северо-Восточной Руси: новгородские купчие, как, впрочем, и другие частные акты, в XIV—XV вв. писались почти исключительно на пергамене и в третьем лице, в то время как частные акты Северо-Восточной Руси составлены всегда в первом лице и написаны на бумаге'}

Мы присоединяемся к мнению С. Н. Валка, который считал, что «объяснение этим новгородским и двинским особенностям надо искать несомненно в экономических и политических связях Новгородского государства с Западным миром, где бумага была прекрасно известна в XV в. ... но тем не менее вплоть до половины XVI в. обычным материалом для акта оставался пергамен; в то же время можно предполагать, что восточные связи Москвы и остальных удельных княжеств явились почвою для раннего внедрения бумаги в деловой оборот великорусского центра. Точно так же и малопонятная форма написания актов в третьем лице прекрасно известна в практике Западной Европы, где ее традиции восходят к античной истории акта».7

Заметим, что, кроме указанных отличий, в актах Северо-Восточной Руси по крайней мере до середины XV в. отсутствует статья о закреплении прав покупателя на приобретенную недвижимость.8 В псковских же купчих нет упоминания о стоимости продаваемого имущества.9 Существуют и другие, более мелкие отличия

Изучение новгородских купчих мы начнем с анализа формуляра, двинских купчих. В связи с утратой основной части новгородского государственного архива и большинства монастырских архивов в период присоединения Новгорода к Москве, а также похода Ивана Грозного па Новгород в 1570 г. древних актов, связанных непосредственно с Новгородом, сохранилось очень немного, да и те главным образом в копиях XVI—XVII вв. Поэтому большая часть дошедших до нас новгородских частных актов XIV—XV вв. относится к Двине и сохранилась в архивах северных монастырей, церквей, а также у крестьян, передававших их из поколения в поколение. Из известных в настоящее время новгородских купчих подавляющее большинство относится к Двине (95), причем почти % из них (62) дошли до нас в подлинниках.

Из 96 купчих, внесенных издателями ГВНП в раздел «Двина», мы относим к Двинской земле 95 грамот, а купчую № 131 считаем новгородской, поскольку покупатель этой грамоты — Мартемьян Александрович — известен как новгородский боярин из других грамот (№ 130, 144 и др.), а внук одного из продавцов, Местилы, упомянут в духовной Мартемьяна (№ 144).

Основная масса двинских купчих XIV—XV вв. написана по одному и тому же формуляру, который в наиболее общей форме можно представить следующим образом: 1) се купи такой-то у такого-то такую-то землю (дальше во многих случаях следует описание границ продаваемых угодий или состав отчуждаемых владений); 2) а дал на том столько-то бел (рублей), а пополонка то-то; 3) а та купля покупателю и его детям одерень (в веки); 4) а па то послухи такие-то, а в печати стоял продавец (один из продавцов или кто-нибудь по поручению продавца) и землю завел;  а грамоту  писал: такой-то   (встречается довольно редко).

Рассмотрим теперь по клауэуйам формуляр двинских купчих. Первая клаузула содержит четыре элемента: 1) диспозитивную формулу «се купи»; 2) имя покупателя; 3) имя продавца; 4) описание предмета сделки.

Диспозитивная формула «се купи» является обязательным элементом новгородских и псковских 10 купчих. Именно она определяет характер сделки, устанавливая факт купли; новгородские и псковские купчие, начинающиеся со слов «се купи», написаны, таким образом, в третьем лице, в отличие от купчих Северо-Восточной Руси, которые написаны в первом лице и начинаются чаще всего со слов «се яз .. . купил есми».11 Среди рассматриваемых двинских купчих встречаем три, чьи начала отличаются от начала остальных. Купчая № 236 начинается со слов «Купил Филипс ув Обекана воду.. .»; здесь необычную форму начала грамоты мы склонны вслед за А. А. Шахматовым считать ошибкой, пропуском «се» при позднейшей переписке,12 так как грамота сохранилась в копии XVII в. Купчая № 220, написанная по формуляру купчих Северо-Восточной Руси, является докладной и содержит формулу «се яз . . . купил», а также точную дату написания грамоты (9 марта 1472 г.) — случай небывалый в новгородских купчих; в отличие от прочих двинских купчих эта грамота скреплена не свинцовой, а восковой печатью. Объяснение столь странному для Двины формуляру купчей может быть, как нам кажется, следующим: ряд двинских земель, в 60—70-е гг. XV в. принадлежал московскому великому князю, на что указывают известные списки двинских земель 13 (часть этих земель была захвачена новгородскими боярами); по всей видимости, сделки на такого рода земли между крестьянами заключались с ведома тиуна великокняжеского наместника, как в нашей грамоте. Докладные купчие встречаются особенно часто в Белозерье конца XIV—XV в.,14 а  также  известны  среди   актов   центральных  уездов.15  Купчая № 162, составленная в первой четверти XV в., начинается со слов «се продаша». В этом документе речь идет о продаже неким Климентием Ивановичем участка земли и четверти тони на Михееве берегу Воскресенской церкви. А. А. Шахматов, объясняя указанное отклонение от обычного формуляра купчих, считает, что «Климентий Иванович, продавая свой участок Воскресенской церкви, сделал это дешево, принеся свои интересы в дар церкви».16 Такое объяснение вполне вероятно, однако основано лишь на догадке, его нельзя опровергнуть, но мы не видим также и возможности подкрепить его какими-либо фактами.

Следует заметить, что перед нами первый в сохранившихся двинских купчих случай написания акта от имени продавца, а не покупателя. А. И. Копанев убедительно показал на актовом материале конца XV—XVI в., что на протяжении XVI в. в формулярах двинских купчих происходит процесс вытеснения формулы «се яз . . . купил» формулой «се яз ... продал», соответствующей нашей «се продаша». Оказывается, в конце XV— 30-х гг. XVI в. более половины купчих писались от имени покупателя, в то время как уже в 50-х гг. таких купчих остается лишь около 8%, а в конце XVI в. они почти полностью исчезают.17 Как видно, начало указанной эволюции формуляра двинских купчих относится ко времени не позднее первой четверти XV в. Несомненно, имелись единичные купчие середины и третьей четверти XV в., написанные от лица продавца, но они не сохранились.

Второй к третий элементы первой клаузулы двинских купчих содержат имена контрагентов сделки. В качестве покупателей в основной массе купчих (76%) обозначено одно лицо, кроме того, покупателями были родственники либо сябры (11%), а также волость для монастыря или церкви   (2%),  монастыри

(11%).

Иную картину дает статистика продавцов: здесь одно лицо фигурирует в 51% актов, в то время как родственники являются продавцами в 48% документов, и лишь в одной купчей (№ 227) в качестве продавца выступает Николаевский Чухченемский монастырь. Исключительная редкость обозначения в источниках монастыря в качестве продавца, очевидно, объясняется стремлением монастырей удержать купленные или подаренные владения. Кроме того, надо иметь в виду, что подавляющее большинство частных актов дошло до нас в составе монастырских архивов, где хранились документы на приобретенные монастырем земли, а в случае продажи участков монастырь передавал новому владельцу и грамоты, связанные с правами на владение отчуждаемым участком.

Л. В. Данилова отмечает, что «по лаконичным формулам двинских грамот XIV—XV вв. нелегко установить социальную принадлежность продавцов, покупателей, дарителей и других участников земельных сделок. Главным критерием, при помощи которого можно отличить крестьянина-общинника от мелкого вот-чинннка или крупного феодала, является отсутствие или наличие феодально-зависимых людей. Однако подобные сведения не всегда имеются. Для определения социального происхождения и положения лиц, упоминаемых в земельных актах, нередко приходится обращаться к совокупности различных косвенных данных».18

Следует уточнить приведенное высказывание: сведения о наличии феодально-зависимых крестьян в двинских грамотах вовсе «не всегда имеются», а почти полностью отсутствуют, поэтому в абсолютном большинстве случаев приходится прибегать к анализу косвенных данных, которые далеко не всегда помогают выяснить социальное лицо контрагентов сделок. Например, в купчей № 168 продавцом назван Иван Селкин, который, по мнению Л. В. Даниловой, был крестьянином. Исследовательница использует для доказательства крестьянского происхождения Ивана следующие наблюдения: характер платы и ее незначительность (30 белок и пуд жита); состав послухов, среди которых были Оникий, попович, и Дмитрий, швец; ни один из послухов не назван по имени и отчеству; проданная земля лежала среди монастырских земель; вполне возможно, что продажа была вызвана не только нуждой, но и насилием: со стороны, монастырских властей.19 Нам представляется, что доказать принадлежность Ивана Селкина к крестьянству только при помощи перечисленных наблюдений невозможно.

Во-первых, для Двины XIV—XV вв. характерно, что плата за покупку производилась в белах (в 77 случаях из 95), да и вообще расчеты между двинянами, независимо от их социальной принадлежности, обычно велись в белах. Что же касается пополонка в один пуз жита, то такой пополонок встречается, например, в сделках, где покупателем являлся «зажиточный мелкий собственник», по определению Л. В. Даниловой, Василий Григорьев, которому принадлежало не менее трех сел (№ 214, 215). Плата зависела от величины и расположения продаваемого участка, а вовсе не от социального статуса его владельца: у нас нет возможности уверенно предполагать, что продаваемый лоскут земли был единственной земельной собственностью Ивана Селкина.

Во-вторых, в состав послухов чаще всего приглашались соседи, а также наиболее авторитетные и уважаемые люди, которые могли бы подтвердить затем на суде достоверность купчей сделки. Среди соседей могли быть и ремесленники. Ремесленников, между прочим, приглашали в свидетели даже такие могущественные новгородские бояре, как Мишиничи: в купчей Луки Варфоломеевича встречаем послухов серебрянника и котельника.20

Форма имен послухов также мало о чем говорит: среди свидетелей видим Есифа Филипповича, двинского посадника, который в данном случае поименован Есипом Филипповым, другой послух, Игнатий Матвеев, в грамоте № 152 назван Игнатием Матвеевичем.

В-третьих, лоскут 'земли Ивана Селкина, находившийся между землями (вероятно, такими же лоскутами) монастырской пашни, а также с двух сторон ограниченный землями неких Гаврила и Фрола, покупает не Чухченемский монастырь, который исследовательница изображает как жадного и могущественного феодала, наступающего на крестьянские земли, а игумен этого монастыря Василий, покупавший землю не для монастыря, а лично для себя, о чем и сказано в акте («А купи себе одерень»), в отличие от других купчих, где Василий действует от имени монастыря («А купи одерень святому Николе» — № 157, 158).

Приведенный    пример   наглядно    демонстрирует,    насколько сложно  при  помощи  косвенных  данных  выяснить  социальную принадлежность покупателя или продавца. Л. В. Данилова в своих построениях  идет   не   от   конкретных  данных  источника,   а  от общего представления о том, что для Двины XIV—XV вв. характерен   процесс   разложения   поземельной   крестьянской   общины (а существовала ли она на Двине в это время?) благодаря обнищанию одной части  крестьян и обогащению  другой части при активном наступлении на общипу духовных и светских феодалов.   Этот  процесс,   очевидный  для  Северо-Восточной  Руси,   на наш взгляд, невозможно проследить но двинским частным актам. Для определения социального лица покупателя или продавца в двинских актах мало что дает столь существенное для других районов Руси обстоятельство, как форма написания имени. Зачастую   имя   одного   и   того   же   человека   пишется   по-разному в различных актах. Например, в грамоте № 154 покупатель именуется Павлом Трифоновичем, а в № 157 он назван Павлом Трифоновым сыном. Селиван Павлович грамот № 140 и 153 назван в актах №  155 и  170 Селюшей Павловым;  продавец в купчей № 154 Григорий Иванович в других актах именуется Григорий Иванов сын   (№  153),  Григорий скимник  Иванове   (№  155)   и даже   Гришка   Иванов   (№ 157).   Такого рода примеров можно привести множество. К числу крупных земельных собственников мы относим фигурирующих в двинских купчих новгородских бояр Якова Дмитриевича (№ 145—150), Якова Степановича (№ 215), Федоровых  (№ 130, 144, 221), известных и по другим источникам. Отличить же двинского боярина от волостного крестьянина по актам очень нелегко. Ведь и боярин мог прикупать небольшие участки за небольшую плату, а также продавать небольшие владения. В то же время ясно, что значительные суммы за покупку могли выплачивать лишь крупные земельные собственники. К таким собственникам местного происхождения мы относим Мелентия Ефимовича Чеваку  (№ 179, 182-184, 188), Федора Макарова (№ 177, 198, 199), братьев Тимофеевых (№ 269, 270) и некоторых других покупателей, плативших за участки суммы свыше 1 тыс. бел.

Основная же масса продавцов и покупателей — это волостные крестьяне, свободно продававшие и покупавшие землю и промысловые угодья. На такое социальное положение контрагентов двинских купчих указывают и состав продаваемого имущества, и небольшая в большинстве случаев сумма сделки.21 Следует иметь в виду также, что формуляр двинских купчих, выработанный в новгородские времена в среде свободных двинских крестьян, сохранился в основных чертах (заметим при этом — усложнившись) и в XVI в., когда купля-продажа земли на Двине осуществлялась   почти   исключительно   волостными   крестьянами.22

В купчей № 124 вначале сказано, что продавцом является Микула Сидоров, а «у купчей» находился вместо Микулы, Феклы и их детей, т. е. вместо продавцов, Рафай Софонов.

Таким образом, земля на Двине XIV—XV вв. была собственностью семьи, которой распоряжался ее глава, а в случае раздела — каждый индивидуальный собственник, который также, видимо, являлся главой семьи.

Большой интерес, с точки зрения юридических отношений в семье по поводу земли, представляют купчие, оформляющие сделки между родственниками. Встречаются документы, в которых земля покупается братом у брата (№ 229),25 дядей у племянника (№ 159), свояком у свояка и его жены (№ 163) и даже мужем у жены (№ 249). В последних двух случаях в качестве продавцов выступают женщины, которые участвовали в составлении и других купчих. Существенным представляется то обстоятельство, что пи разу в актах мы не встретили упоминания о женщине-покупателе, в то время как в продаже земли и других угодий женщины участвуют нередко (в 11% купчих). Сведения, содержащиеся в двинских купчих, позволяют установить право сестры (вероятно, незамужней) наряду с братьями распоряжаться имуществом, доставшимся в наследство после отца (№ 140, 246), бывает и так, что дочь становится единственной наследницей отца (№ 201), в этом случае, как и при наличии нескольких дочерей без братьев, вотчина поступает в распоряжение не только незамужних, но и замужних дочерей (№ 163, 174, 195). Жена вместе с детьми наследует мужу (№ 186, 190, 249, 273, 275).

При этом имущественные права женщин были ограничены: по-видимому, действовавшие обычаи и правовые нормы не признавали женщину вправе приобретать недвижимое имущество, это было право мужчин. Да и в тех случаях, когда женщины продавали наследство, вероятно, обязательным считалось участие в сделке члена семьи — мужчины (мужа, брата, сына, зятя). Нам известен лишь один случай, когда среди продавцов упоминаются только женщины: мать и ее дочери (№ 273), это единственное исключение из правила можно, как нам кажется, объяснить тем, что в данном случае после смерти мужчины — главы семьи — остались только жена и незамужние дочери.26

Четвертый элемент первой клаузулы двинских купчих включает обозначение предмета сделки. Заметим, что все купчие XIV—XV вв.: и новгородские, и псковские, и купчие Северо-Восточной Руси — оформлялись лишь на недвижимую собственность (земля, охотничьи и рыбные угодья, постройки), которая представляла в глазах человека того времени значительную материальную ценность.

Обозначение предмета купли-продажи в двинских купчих XIV—XV вв. имеет в основном четыре формы: 1) название предмета сделки;27 2) развернутое перечисление состава покупаемых владений;28 3) название предмета сделки с указанием межей;29 4) название предмета сделки (нередко с перечислением состава покупаемых владений) в сочетании с формулой «а межи по старым межам».

20 Неравноправное по сравнению с мужчиной положение женщины в отношении земельных тяжб хорошо видно из ряда статей Новгородской судной грамоты, которая хотя и признает право женщины на земельную собственность, но запрещает ее участие в судоговорении: Ст. 16. Л кому будет какое дело до старшей жены, или до житьеи, кон вдовы, а к коеп есть емп, ино сыну ее целовать крест на сей грамоте па собя и :ia матерь однова, а не поцелует креста сии за матерь, ино целовать крест матери одиова у собя в дому.

Ст. 17. Л целовать боярину и житьему и купцу, как за свою землю, так и за жошио.

Ст. 18. Л позовут боярина и житьего и купца в его земле, или в женне, ино ему отвячать, или ответшика послать в свое место и в женне, до тому крестному целованию (ПРП, с. 214).

Коль скоро купчая служила доказательством прав владельца на суде, то необходимо было, чтобы контрагенты сделки (или хотя бы по одному от каждой из сторон) были мужчинами. Свидетелями во всех актах выступают исключительно мужчины.

27        Например: «се купи ... в Иеноксе на Летней стороне место неотхожее на Угля на Смердьих местех»  (№ 145)  или «се купи ... тони в Великой  Сярьти   ...   в   половина   половину  на  Литнои   сторони»   (№  200).

28        Например:   «се купи  ...  село в  Кехте  в   Малой,  двор и дворище, на горе орамы земли и притеребы, и в острове орамыи земли, и пожьне, и репеща, и притеребы, и тони и прикупыше  земли, и ловшца всякий того села»  (№ 134)  или «се купил ... село земли на Лодми: двор и дворище, горние земли орамые, и луговые земли орамые, и пожни, и путики, и перевесеща, и в лесех в полеших уцаетоко, и в тони уцаеток»  (№ 199).

29  Например: «се купи ... землю на Коневи острови, на Самари, а в межах с Берьзпиковым да с Костюшею, с куста на Ямище луком, на Спееви верьтеика по ряду и ложек...» (№ 186) или «се купи ... село на Емъчи ... горную земьлю, и на Малом острове орамую земьлю, и езеща по двором на Ёмъчи и пожни, а межа той земли от Нижней Чюхци до Волочка, на волочки перевесища...»  (№ 264).

30 Например: «Се купи ... селъ на Коневе острови ... Кюрилъво Вълняницкое селъ: дворо и дворище и дворное поле; на Самари поле и с притерьбъм и пожна, а межи по старием мьжам...» (№ 190) или «се купи ... село земли в Курии возле Пограи с верхнои стороны: двор и дворищо, и орамые земли горний, и островские земли орамые, и пожни, и притеребы, и ловища, и вси угодья тих земель въ всем без вывета ... А межа тому островку по старым межам, иным землем горним и островским по старым межам межи» (№ 269).

Первая форма в основном встречается в тех купчих, где речь идет о продаже промысловых угодий (№ 145, 179, 189, 200, 211), и содержится в 7% купчих. Вероятно, эти угодья имели достаточно четкие естественные границы, которые не было нужды описывать в акте.

Вторая форма, обозначающая предмет сделки при помощи названия и перечисления угодий, входящих в продаваемый участок, либо село, встречается значительно чаще, в 34% купчих и еще в 10% изучаемых актов соседствует с формулой «а межи по старым межам». Эта форма дает значительный материал для изучения хозяйственного комплекса двинского крестьянина в XIV—XV вв.31 Можно предположить, что появление такого рода формы обозначения объекта сделки относится к более ранним временам, когда плотность населения на Двине была невелика и владения соседей не имели даже общей границы.

Третья форма называет объект купли-продажи и описывает границы продаваемого участка. Она содержится в 43%  купчих.

Четвертая форма, несомненно, самая поздняя по времени появления: она предполагает наличие «старых меж», т. е. зачастую речь в таких купчих идет об участках, уже бывших в обороте. Наше предположение можно проиллюстрировать таким примером: в пяти двинских грамотах речь идет об одном и том же участке земли у Паритова озера. Этот участок в первой четверти XV в. был куплен Яковом Петровым у Дорофея Васильева (№ 136), затем, чвреа много лёт, видимо, пройдя еще через чьи-то руки, в начале третьей иетверти XV в. он продается Леонтием Несте-ровичем Григорию Васильевичу (№ 185), который в свою очередь продает его Ивану Лаврентьевичу (№ 193), еще позднее участок, неизвестным способом оказавшийся у Степана Варфоломеевича, передается последним Николаевскому Чухченемскому монастырю (№ 225), который продает его Порфирию Васильевичу (№ 227).

Существенно, что в первых двух по времени купчих (№ 136 и 185) подробно описываются границы участка, в то время как начиная с купчей № 193 указывается лишь название участка с присовокуплением формулы «а межи по старым межам». В конечном итоге в XVI в. из двинских купчих исчезает уже точное описание границ, которое вытесняется ссылками на «старые межи», на «старину», «куда плуг, топор и коса ходили»," последняя формула приходит из актов Северо-Восточной Руси. Быть может, изменение формы описания объекта сделки связано именно с установлением точных и всем известных границ каждого участка благодаря освоению основной части удобных для земледелия и промыслов земель в Подвинье?

В ряде случаев четвертый элемент первой клаузулы купчих содержит указание на то, как продаваемый участок оказался в руках у продавца. В 42% купчих продаваемый участок назван отчиной (дединой) продавца.

Известны купчие, в которых отмечено, что продаваемая недвижимость была куплена отцом продавца или самим продавцом (№ 123, 140, 182, 183), в других случаях продаваемый участок передается покупателю «со старыми грамотами тех земель», что также указывает на то, что предмет сделки уже побывал в руках других владельцев (№ 157, 177, 193, 232, 267, 269). По разным признакам можно определить, что 18% участков, продаваемых по двинским купчим конца XIV—XV в., уже были в обороте. На самом же деле этот процент был, несомненно, выше, поскольку в некоторых купчих, где не говорится о предшествующей судьбе продаваемых участков, речь идет о недвижимости, которая раньше уже продавалась, ибо сохранились другие купчие на те участки (№ 185, 188, 190). По данным А. И. Копанева, в первой половине XVI в. «около 30% сделок совершились уже на бывшие в обороте земли, причем некоторые переходили из рук в руки несколько раз», а во второй половине XVI в. показатель мобильности крестьянских земель достиг уже 40%-33

Из приведенных данных видно, что около половины объектов сделок в двинских купчих — это хозяйственные комплексы. Как правило, такие комплексы называются в грамотах «селами земли» и там перечисляются угодья, относящиеся к данному селу. Таким образом описан объект сделки в купчей № 182: «се купи . . . село земли в Нижио Кехте, двор и дворищо, горний орамыи земли, и юрмольскии орамыи земли, и наречении орамыи земли, и пожни, и притеребы, и перевесеща, и ловища и в Вечееви тони участок, и в Зимней тони участок; и в путикех и в лесех участок поземли, и с подскотиню участок».

Состав сел может быть различным, обязательным является наличие двора и дворища, пахотных земель, сенокосных и промысловых угодий (тонь, ловищ, перевесит., путиков и т. д.). Кроме того, при описании сел упомянуты огороды, решила, хмельники (№ 160, 161 170, 174, 178, 231).

Исследователи уже неоднократно отмечали, что главную роль в хозяйстве двинского крестьянина играла пахотная земля в различных ее видах (горная, юрмольская, островская, наречская, низовская), которая обычно названа в грамотах прежде других угодий, вслед за двором и дворищем. Из-за весьма ограниченного на Двине фонда земель, удобных для земледелия, пахотная земля крестьянского хозяйства, как правило, состояла из лоскутов, гонов, полос, участков, нередко удаленных друг от друга. Указывалось также на значительный удельный вес в хозяйстве двинского крестьянина рыбного и охотничьего промыслов.34 Действительно, около 2/з двинских купчих XIV—XV вв. содержат упоминания о продаже различных промысловых угодий как в составе сел и участков, так и отдельно.

«Важной особенностью землевладения двинских крестьян, — писал Н. Н. Покровский, — являлось сохранение остатков земельной собственности больших семейных общин, а также широкое распространение долевой формы землевладения — переходной стадии от землевладения семейной общины к частному владению землей».35 В двинских купчих около 30% объектов сделок представляют собой часть целого, которая образовалась в результате семейного раздела.

Л. В. Данилова считает, что «отличительной чертой крестьянских разделов на Севере являлось то обстоятельство, что части двора, пашни, сенокоса и разных промысловых угодий переходили lie в полную собственность, а устанавливалась долевая форма землевладения».36 Нужно отметить, что долевое землевладение на Двине во многом сходно с частной собственностью на землю, поскольку продажа, дарение, обмен доли в общем владении ничем в сущности не отличаются от продажи, дарения и обмена целого села, тони, пожни и других угодий.

В конце первой статьи нередко отмечается, что весь участок продавца в полном составе переходит в собственность покупателя. Эта мысль выражается в двинских актах формулой «чим володел (продавец), тим володети (покупателю)», которая встречается в 14% купчих. То же значение имеет выражение «без вывета», т. е. без изъятия, полностью имеющееся в первой клаузуле 18% двинских купчих.

Вторая клаузула двинских купчих устанавливает величину платы за купленную недвижимость. В большинстве случаев (91%) плата состоит из двух частей: основной части и понолонка. Основная плата выражается, как правило, в белах, гораздо реже в рублях, известен единичный случай платы натурой (№ 276 — в пузах ржи), иногда основная плата представляет собой комбинацию  бел,   рублей  и  натуральной  платы.   Приводим  данные

0          составе  основной  платы   (в   %)   в  95  купчих:  в  белах —75,

в рублях — 17,  в  белах и рублях — 2, в рублях и натуральной плате — 1, в белах и натуральной плате — 4, в белах, рублях и натуральной плате — 1.

Итак, на протяжении столетия с конца XIV—но третью четверть XV в. основной денежной единицей были белы, в то время как рубль использовался сравнительно редко. Несомненно, что на Двине, богатой пушным зверем, бела издавна была традиционной денежной единицей, которая продолжала господствовать и в середине XV в., в то время как в Северо-Восточной Руси, а также в Новгороде бела была полностью вытеснена рублем.37 Серебра на Двине, по-видимому, не хватало, и в этом заключается одна из причин употребления белы как средства платежа. Даже когда сумма сделки исчислялась в рублях, оплата иногда производилась v, белах. Так, в грамоте № 124 цена земли выражена в рублях, а оплата произведена и белах «но сту белки за рубль». К тому же надо учитывать., что основная масса сделок заключалась крестьянами, которые не располагали, как правило, рублями. Сказывается и незначительность сумм, уплаченных в большинстве случаев  за  покупку.   Если  принять   100   бел  равными  для  Двины

1          руб., получим такое соотношение сделок по стоимости объекта

купли-продажи    (основной   платы):   до   100   бел —19%,   101—

600 бел — 59%, свыше 600 бел — 22 %.

Наименьшая сумма, уплаченная за покупку по двинским купчим, — 8 бел, а наибольшая — 2200 бел.38 Крупные суммы выплачивались новгородскими боярами Яковом Дмитриевичем (20 руб. — № 145), Яковом Степановичем (2 тыс. бел. — № 215), а также зажиточными двинянами Мелентием Ефимовичем Чевакой (18 руб. — № 182), Федором Макаровым (2200 бел — № 177).

Если сравнить суммы сделок, зафиксированные двинскими купчими, с суммами сделок в купчих центральных районов Московской Руси,39 то окажется, что обычная величина сделок в Центре (10—20 руб.), где сделки на землю заключались главным образом между феодалами, значительно выше, чем на Двине, с ее преобладанием свободного крестьянства. Если в центральной части страны обычным предметом купли-продажи были села, деревни, починки, то на Двине объектом сделки наряду с целыми хозяйственными комплексами нередко становятся «лоскуты» пахотной земли (№ 158, 161, 166, 168, 178, 222, 229, 231, 232, 238), стоимость которых составляет от 8 до 180 бел.

Есть возможность, разумеется очень приблизительно, подсчитать размеры пахотной земли, проданной «лоскутами». По купчей № 238 продан «лоскут» земли на два пуза, за который было уплачено 20 бел и курица пополонка. Если иметь в виду, что средний высев ржи в Новгородской земле в начале XVI в. составлял около 1 коробьи семян на 1 десятину,40 и учесть, что в ко-робье было две четверти, а следовательно, 8 пузов ржи,41 то получим, что лоскут земли, отчуждаемый по купчей № 238 был величиной около XU десятины. Таким образом, десятина пахотной земли на Двине в XV в. стоила примерно 80 бел.42

Вторая часть платы в двинских купчих именуется «пополонком» и встречается в подавляющем большинстве актов (91%). Еще А. А. Шахматов отметил обязательность пополонка для двинских купчих. Шахматов же указал, что обязательность пополонка следует из текста купчей № 200: «А дал . .. полъчет-верта сорока белке, а тут им и пополонок».43 Упоминание о по-полонке есть в абсолютном большинстве актов конца XIV— XV в. Северо-Восточной Руси,44 в то время как в одновременных купчих, относящихся непосредственно к Новгороду и к Обонежью, они отсутствуют,45 за исключением одного случая (№ 121).

Вероятно, участием новгородцев в сделках следует объяснять отсутствие упоминания о пополонке в купчих новгородского боярина Якова Дмитриевича (№ 145—147, 149, 150) и еще одного новгородца, Филиппа Григорьевича (№ 129). Что же касается купчей № 233, то отсутствие в ней упоминания о пополонке, по-видимому, следует отнести за счет пропуска при переписке в XVII в. Эта грамота является купчей Архангельского Михайловского монастыря у неких Авдука и Фраля на половину села в Тойнокурье, другая половина которого продается по купчей № 143, где пополонок указан. Вероятно, небрежностью писца XVII в. нужно объяснять и отсутствие пополонка в купчей № 248. Пополонок представлял собой натуральную в подавляющем большинстве случаев доплату к основной денежной плате. Стоимость пополонка всегда значительно меньше, чем сумма основной платы, и зависит от величины основной суммы. Если величина сделки большая, то и стоимость пополонка выше. Так, в купчей № 177 основная плата составляет 2200 бел, а пополонок «конь ворон в 5 сороков», в купчей № 182 основная плата 18 руб., а пополонок — корова. Если же величина сделки небольшая, то и пополонок значительно меньше. Например, в грамотах № 157, 160, 189, где сумма сделки равна соответственно 180, 290 и 240 белам, пополонок — овца, а при сделках на сумму менее 100 бел в качестве пополонка часто упоминается курица или небольшое количество зерна (№ 161, 166, 168, 172, 173, 232, 238). При передаче пополонка возможны были замены: так, в купчей № 123 указывается, что продавец получил «куницу с шерстью пополонка за овцу», а в другой покупатель дает «пополонка за телицу» 25 бел (,№ 216). По всей видимости, продавец мог отклонить предлагаемый пополопок, о чем свидетельствует одна из московских купчих начала XV в.; «А дал еемь ... пополонка лоша-чек, и будет иелюб лошачек, ино ему рубль».46 Состав пополонка (в ;%) в 87 двинских купчих такой:

Мясо (полоть)           — 1

Железо («два сугреба»)        — 1

«Тут им и пополонок»         — 1

Скот и домашняя птица       — 57

Зерно (рожь и ячмень)         — 32

Меха (белки и куницы)        —   5

Одежда (шуба, опашень)      —   3

Передача покупателем пополонка нродавцу, несомненно, является отголоском доактового периода сделки купли-продажи. Вероятно, пополонок вручался продавцу при «заводе» им участка, т. е. при указании межей и введении во владение покупателя, недаром в купчей № 121 он именуется «заводным пополонком».

Наличие пополонка в двинских купчих XIV—XV вв. при почти полном отсутствии его в актах, относящихся непосредственно к Новгороду и Обонежью, позволяет предположить, что колонизация Подвинья велась как новгородцами, так и выходцами из Северо-Восточной Руси, которые и принесли на Двину обычай передачи пополонка.

Третья клаузула двинских купчих закрепляет права покупателя на приобретение владения. Во всех двинских купчих, за исключением одной (№ 123), встречается формула «а купил себе (и своим детям) одерень (в веки)». Эта. формула должна была гарантировать незыблемость владения купленной недвижимостью.

Такого рода статья имеется, как правило в очень кратком виде, в псковских купчих XIV—XV вв.47 и отсутствует вплоть до середины XV в. в купчих Северо-Восточной Руси,48 где сравнительно поздно появляется аналогичная по характеру формула «купил ... впрок без выкупа».49

Формулы «одерень» и «в веки» употреблялись в актах одного и того же времени. Иногда в одной и той же грамоте встречаются обе формулы. (№ 157, 194, 208, 209). При этом надо иметь в виду, что формула «одереиь» наиболее древняя и, как отмечено многими исследователями, восходит к доактовому периоду оформления сделки, когда дерн использовался в качестве атрибута символического обряда, сопровождавшего переход земли из рук в руки. Отмечалось также, что подобного рода обряд был характерен как для Руси, так и для Западной Европы. Формула «одерень» встречается только в новгородских актах и неизвестна на Северо-Востоке, где на смену обряду с дерном пришел обряд хождения с иконой по межам, а лишь затем появился письменный акт.50

Изредка в третьей клаузуле двинских купчих к этим форму-лим прибавляется указание, что купленная земля «чиста» новому иллделг.цу (№ 174, 175, 185), т. е. участок свободен от каких-либо внешних обязательств. Третья клаузула некоторых купчих иакладЫпает Иб продавца обязательство «очищивати» проданные владения (•№ 172, 177, 189, 200, 201, 231, 270).

Смысл «очищения» хороню раскрывает клаузула, аналогичная по смыслу нашей третьей, но выступающая в значительно более распространенной форме в купчих XVI в.: «А та моя вотчина не продана, ни заложена, ни заменена, ни в коих ее крепостях нигде, ни в чем нет, ни в денежном долгу, ни в хлебном, ни по душе не отдана. А вылежет на ту полдеревни кобала денежная и хлебная, или какая крепость нибуди, — и мне ... та полдеревни очищати от всяких крепостей. А какой убыток учинитца ... и мне ... те убытъки платити».51 Формулы об очищении земли изредка появляются в двинских купчих конца XIV—XV в., а постоянно начинают употребляться лишь в XVI в., приобретя более разработанный вид.52 Впрочем, формуляр не только двинских, но и в целом русских купчих эволюционирует по пути укрепления прав покупателя на купленные владения, усиления гарантий вновь приобретенной собственности от посягательств со стороны.

Четвертая клаузула двинских купчих — удостоверительная. Цель ее — сделать купчую вполне официальным документом, пригодным в качестве доказательства права собственности владельца на суде. Обязательным элементом двинских купчих является перечисление послухов — свидетелей, присутствовавших при заключении сделки, которые иногда именуются «людьми» или «мужами» (№ 165, 206, 184, 185, 193, 199). Число свидетелей различно в разных купчих (от 2 до 7). В среднем на один акт их приходится 3.7, т. е. обычное число послухов — 3—4. Число свидетелей в купчих XIV—XV вв. превышает число свидетелей купчих и отступных двинских крестьян в XVI в., где в среднем на акт приходится около 2.5 послухов,53 число послухов, очевидно, не могло быть менее двух, поскольку, как явствует из удостоверительной части купчих № 264 и 275, каждая сторона предоставляет своих свидетелей.

Любой новгородский частный акт скреплялся печатью должностного лица, чаще всего наместника новгородского архиепископа, что придавало ему законную силу, а наместник получал 3 белки.54 Этим новгородские частные акты отличаются от московских, которые скреплялись печатью не всегда, а иногда вместо печати к  грамоте  прикладывался крест  игумена  или  монаха.55

Все подлинные двинские купчие либо сохранили свинцовые наместничьи печати, либо на них видны отверстия, к которым печать когда-то прикреплялась.

Скрепление купчей печатью — важный акт, завершающий оформление сделки. Поэтому неудивительно, что в удостоверительной части двинских купчих значится, как правило, лицо, стоявшее у печати (в 63% грамот). Чаще всего это был продавец или группа продавцов, в редких случаях какой-либо доверенный по поручению продавца.

Продавец обычно вводил покупателя во владение; в актах эта важная часть сделки купли-продажи называется заводом земли. Сведения о заводе земли содержат 24% двинских купчих. Судя по упоминанию в некоторых актах, «на заводе» земли должны были, как и при составлении купчей, присутствовать свидетели. Это могли быть как свидетели оформления купчей (№ 136, 185, 186, 269), так и другие лица (№ 154, 165, 202), причем засвидетельствовать завод земли, в отличие от оформления сделки, мог и один человек (№ 154).

Подобно формуле о продаже земли «одерень», «завод» земли является в купчих, как выяснил С. Н. Валк, пережитком доактового периода оформления сделки купли-продажи, которая в древности сопровождалась символической обрядностью (обходом границ участка с дерном и т. д.)-56

Довольно редко в самом конце двинских купчих помещается имя человека, писавшего грамоту. Этот элемент удостоверительной части известен в 14% изучаемых актов.

Ранее уже говорилось об основных отличиях формуляров двинских купчих от купчих, относящихся к Новгороду и 06-онежыо. Обонежские купчие практически совпадают по формуляру с актами, составленными в Новгороде, это, по-видимому, связано с тем, что контрагентами в сделках или по крайней мере покупателями во многих из них выступают новгородцы: посадники (№ 280, 287, 291), бояре (№ 288), Вяжищский монастырь (№293,310,313).

Важнейшим отличием формуляра новгородских и обонежских купчих от формуляра аналогичных двинских документов является отсутствие во второй клаузуле упоминания о пополонке,57 да и основная сумма, выплаченная покупателем, выражается во всех новгородских и в большей части обонежских актов в рублях, а не в белах, как в основной массе двинских купчих.

В новгородских и обонежских актах встречаем гораздо меньше, чем в двинских, купчих, элементов доактового периода скрепления сделки купли-продажи: есть всего одно упоминание о «заводе» земли (№ 121), формула о продаже земли «одерень», которая известна в 3U двинских купчих, употребляется в немногих грамотах, причем все они датируются временем до середины XV в. (№ 116, 288, 289, АЕ-67, № 1). К середине XV в. формула о продаже «одерень» в новгородских и обонежских купчих вытесняется формулой «в веки»,58 в то время как на Двине в XV в. эти формулы существуют одновременно, причем преобладает «одерень», которая употребляется даже в актах XVI в.

Сказанное позволяет сделать вывод, что процесс выпадения доактовых элементов из формуляра новгородских и обонежских купчих зашел в XV в. дальше, чем на Двине, а значит, новгородские купчие прошли, видимо, более долгий путь развития, чем двинские, что в свою очередь указывает на более высокий уровень поземельных отношений в центре новгородской земли, нежели на ее окраинах.

Судя по формулярам некоторых новгородских и обонежских купчих, в этих районах была известна продажа земли во временное пользование. Так, в купчей № 106 (вторая половина XIV в.) земля продается на 70 лет, а в двух обонежских купчих, датируемых первой половиной—серединой XV в. (№ 296 и 321), встречается формула о продаже земли «до кун», которая, как нам кажется, указывает на право владения покупателем землей до тех пор, пока продавец не вернет полученные деньги, т. е. такого рода сделка по своему характеру представляет собой закладную, оформленную в виде купчей.59

В свете изученного формуляра новгородских купчих XIV—. XV вв. представляется возможным рассмотреть датировку купчей Антония Римлянина (№ 102), споры о подлинности которой и времени написания продолжаются до сих пор.

Список этого документа дошел до нас в составе правой грамоты 1573 г., где он помещен вслед за списком духовной Антония Римлянина.60 Купчая и духовная послужили основанием для решения тяжбы Антониева монастыря с посадскими людьми в пользу обители, поскольку земельные владения, о которых шел спор, согласно грамотам Антония Римлянина, приобретены им в первой половине XII в. и завещаны монастырю.

Разные исследователи высказывали различные точки зрения по вопросу о подлинности грамот Антония. С. Н. Валк считал обе грамоты ПОДЛОЖИВШИ, фальсифицированными во второй половине XVI в., когда монастырю потребовалось доказывать свое право владения землей, на которую претендовали посадские люди.61 В. О. Ключевский, Е. Е. Голубинский и Ю. Г. Алексеев считают подложной только купчую, в которой упоминается поздняя денежная единица — рубли, а духовную — списком с подлинника.62 Наконец, М. И. Тихомиров и М. Б. Свердлов полагают, что обе грамоты являются списками с подлинников XII в., а рубли купчей относят к поновлениям текста в XVI в.63

Особую позицию занимает В. Л. Янин, которым рассмотрена аргументация предыдущих исследователей (за исключением М. Б. Свердлова, статья которого опубликована почти одновременно с книгой В. Л. Янина), показаны сильные и слабые стороны построений этих авторов,64 что избавляет нас от необходимости подробно разбирать историографию вопроса. Мы согласны с мнением В. Л. Янина, что духовная Антония представляет собой список с подлинной грамоты, дата которой «не позднее 1131 года». Что же касается купчей, которая нас сейчас особенно интересует, то В. Л. Янин считает ее списком с подлинной «купчей грамоты Антониева монастыря» (но не самого Антония), датируя ее 1354—1357 гг., с такой датировкой мы согласиться не можем.

Суть рассуждений В. Л. Япина заключается в следующем: 1) коль скоро имя покупателя в грамоте не обозначено, то им мог быть не обязательно Антоний; 2) в акте упомянуты рубли, стало быть, наиболее ранняя возможная дата его составления — конец XIII в., когда эти денежные единицы появляются в Новгороде; б5 3) обозначив на плане Новгорода границы приобретенного по купчей участка, можно видеть, что на его территории позднее расположились постройки двух монастырей: Успенского Радоковицкого и Богословского на Витке, о которых в грамоте не сказано ни слова, следовательно, поскольку первое упоминание в летописи об этих монастырях (о Радоковицком) относится к 1357 г., то именно этот год должен быть признан младшей возможной датой составления купчей № 102; 4) в тексте акта сказано, что участок куплен «у Смехна да у Прохна у Ивановых детей у посадничих», а значит, нужно выяснить, детьми какого посадника были продавцы: оказывается, в промежутке с конца XIII до середины XIV в. в Новгороде было два посадника Ивана, причем оба они сделались посадниками, по мнению В. Л. Янина, в 1354 г.66 Так получена старшая дата купчей.

Наблюдение В. Л. Янина относительно расположения Успенского и Богословского монастырей на земле Антониева монастыря можно подкрепить показаниями уже упоминавшихся неопубликованных документов Богословского на Витке монастыря. В столбце конца XVII в. из двух сставов сначала скопирована меновная новгородского архиепископа Евфимия II с Богословским монастырем, которая датируется 1440-ми гг. Далее помещена выпись из писцовой книги по Новгороду 1623 г. с описанием Богословского монастыря. В конце столбца помещены списки духовной и купчей Антония Римлянина. По-видимому, списки с грамот Антония находились в архиве Богословского монастыря именно потому, что монастырь располагался на купленной Антонием земле. Это хорошо знали в XVII в. Недаром в выписи из писцовой книги 1623 г. сказано: «На Торговой стороне Платенском конце за городом в Онтонове монастыри Иванскои Богословской, а храм в нем каменои Ивана  Богослова».

Насколько определенные В. Л. Яниным хронологические рамки соответствуют показателям источников? 1357 год — год постройки в Успенском Радоковицком монастыре архиепископом Моисеем Успенской церкви, которая была каменной,68 но эта дата не является датой основания монастыря, из летописного известия можно лишь заключить, что в 1357 г. он уже существовал. К тому же, если в грамоте действительно были бы упомянуты дети одного из Иванов, ставших посадниками в 1354 г. (кстати, этот факт не упомянут в источниках, а получен В. Л. Яниным при помощи наблюдений над летописными списками посадников и расчетов), то грамоту нужно было бы датировать более поздним временем, поскольку, как считает В. Л. Янин, один из этих посадников, Иван Федорович Смятанка, был посадником и в 1360-е гг., не позднее 1371 г., а другой, Иван Семенович Му-торица, даже в 1370-е гг., не позднее 1382 г.69 В таком случае изучаемый акт нужно относить к 70—80-м гг. XIV в. или даже к более позднему времени, ведь в Новгороде, судя по дошедшим до нас источникам, земля была семейной собственностью, которой распоряжался глава семьи. Продавать землю самостоятельно «посадничьи доти» могли, по нашему мнению, только после смерти: отца, а при жизни посадника его имя обязательно фигурировало бы в акте, в случае же семейного раздела продавцом был бы один из детей, а не двое.

Формуляр купчей № 102, на наш взгляд, указывает на древность этой грамоты. Начинается он с богословия, обращения к богородице: «Се труд, госпоже моя пречистая богородица, имь же трудихся на месте семь», такие обращения отсутствуют в купчих XIV—XV вв. Далее следует статья, близкая по содержанию и форме ко второй клаузуле купчих XIV—XV вв., содержащая диспозитивную формулу «купил есми», имена продавцов и описание границ («обвод») покупаемой земли. Здесь отсутствует имя покупателя, написана грамота в первом лице, а не в третьем, что обычно для Новгорода. Удостоверительная часть отсутствует, нет указания ни на послухов, ни на скрепление акта печатью. Зато есть необычная для купчих санкция-заклятье: «А хто на сию землю наступить, а то управить мати божия»

Как видим, формуляр нашей купчей заметно отличается от формуляра купчих XIV—XV вв. Это, полагаем, свидетельствует о древности и подлинности акта, и прав М. Б. Свердлов, полагающий, что если бы мы имели дело не с подлинной грамотой, а с подделкой XVI в., то она была бы написана по хорошо известному формуляру XIV—XV вв., ибо фальсификаторы вряд ли решились бы создать подделку непохожей на другие документы. И тем не менее основные черты формуляра изучаемого акта соответствуют купчей: тут и указание на продавцов, и стоимость покупки, и описание границ.

Что касается упоминания в купчей рублей, то мы разделяем мнение М. Н. Тихомирова и М. Б. Свердлова о появлении языка грамоты при переписке в XVI в. Вряд ли можно считать случайным, что купчая № 102 названа «списком с чюдотворцевы Антония Римлянина грамоты», хотя в ней и не указан покупатель. Коль скоро земля куплена у детей посадника Ивана, то грамоту нужно датировать промежутком между 1135 (год смерти посадника Иванка Павловича, убитого в январе этого года в известной битве на Ждановой горе) 7I и 1147 гг. (год смерти Антония72). Такая датировка купчей Антония дает возможность объяснить, почему в актах № 102 и 103, как отметил В. Л. Янин, речь идет о разных участках: духовная была написана до 1131 г., а позднее, в 1135—1147 гг., была совершена купчая. Показательно, что в обоих списках (XVI и XVII вв.) сначала помещена духовная, а за ной купчая. Участок, о котором идет речь в духовной, был куплен Антонием, как сказано в самой духовной, «егда содох на месте сем», т. е. во время основания монастыря, около 1117 г., когда был заложен каменный собор.73

Указанные соображения позволяют нам считать купчую Антония списком с подлинной грамоты 1135—1147 гг. Эта грамота явилась прообразом купчих XIV—XV вв. Историю формуляра новгородских купчих периода независимости мы представляем следующим образом: на начальном этапе существования купчих (XII—XIII вв.) их формуляр имеет ряд черт, присущих формулярам духовных и данных: «богословие», санкцию, при этом он включает в себя описание границ участка, его цену; удостовери-тельная часть отсутствует — нет ни свидетелей, ни печати. Купчие в это время еще единичны, купля-продажа не оформляется, как правило, в письменном виде. В XIV в. купчие уже не редкость, как явствует из показаний берестяной грамоты № 53 (1310—1330-е гг.), ими пользуются для доказательства прав на землю.74 К середине XIV в. купчие имеют формуляр, который в основных своих чертах сохраняется до конца новгородской не -зависимости: так, в купчей Луки Варфоломеевича (около 1333— 1342 гг.) уже указаны послухи, начинается она со слов «се купи», описываются границы участка,75 формуляр сохраняет еще «атавизмы» доактовой поры (формулу продажи «одереиь», «завод» п т. д.). В это время получающие все более широкое распространение купчие соседствуют с формами доактового скрепления сделки, как считает Ю. Г. Алексеев.76

В XV в. доактовые элементы сделки постепенно исчезают из формуляра, этот процесс быстрее протекал в Новгороде, медленнее — на Двине; благодаря постоянному употреблению письменных актов из формуляров купчих начинает исчезать описание границ участков, ведь участки переходят из рук в руки «со старыми грамотами», где обозначены межи. По-видимому, в XV в. сделка купли-продажи, оформленная в виде пергаменной купчей, в которой указаны контрагенты сделки, участок, его стоимость, обеспечена неподвижность сделки, перечислены свидетели и которая скреплена печатью наместника архиепископа, окончательно вытесняет доактовую форму совершения сделки. В этом мы видим одну из важных причин того, что от XV в. до пас дошло несравненно большее число купчих, чем от XIV в.

Изучение купчих периода новгородской самостоятельности позволило: 1) в общих, чертах, выяснить историю их формуляра; 2) определить основные местные отличия формуляров, показать влияние формуляров купчих Северо-Восточной Руси на формуляры двинских купчих, что говорит о связях Двины не только с Новгородом, но и с центром страны; 3) во многих случаях установить социальную принадлежность контрагентов сделки (например, основная масса двинских купчих, несомненно, вышла из крестьянской среды): 4) выяснить ряд деталей, имеющих существенное значение для изучения социально-экономической истории: стоимость участков земли, состав хозяйственного комплекса двинского крестьянина, наиболее употребительные денежные единицы и т. д.

Меновные — акты, в письменной форме фиксирующие сделку обмена. В настоящее время известно 6 новгородских меновных, все они относятся к XV в. 5 из них опубликованы в ГВНП,77 а шестая меновная архпепяскопа Евфимия II с Богословским на Витке монастырем, пока неизданная, хранится в Архиве ЛОИИ

Только две меновные сохранились в пергаменных подлинниках,79 остальные — в списках XVII в. Небольшое количество актов не позволяет достаточно четко реконструировать формуляр новгородских меновных, а тем более эволюцию формуляра (к тому же все дошедшие до нас меновные относятся примерно к одному времени).

Подобно другим разновидностям новгородских частных актов меновные писались в третьем лице, как и псковские,80 и в отличие от соответствующих грамот Северо-Восточной Руси, составленных в первом лице.81 Есть лишь одна новгородская меновная. написанная в первом лице, — меновпая архи:епископа Евфимия II с Вяжищским монастырем (№ 292). Между тем меновная того же Евфимия II с Богословским монастырем составлена в третьем лице. Трудно сказать, почему появились указанные отличия: быть может, дело тут в том, что с Вяжищским монастырем владыка менялся с выгодой для последнего, передавая больше земли, чем беря взамен, и действуя в данном случае как глава новгородской церкви, делающий вклад в один из монастырей епархии.

Новгородские меновные начинаются с диспозитивной клаузулы «се менися» («се менишась»). Затем следуют обозначение контрагентов сделки и общее определение предмета сделки. Например: «се менишась такой-то с таким-то землею на землю». Далее идут конкретное описание обмениваемых угодий и обязательно перечисление свидетелей, присутствовавших при совершении сделки, которые должны были выставляться от каждой из сторон. Иногда добавлялась формула, объявлявшая о неподвижности сделки («А сия им мена неподвижна»—№ 311), а иногда появляются формулы, хорошо знакомые по купчим: «чем владел такой-то, тем владети такому-то» (меновная Евфимия II с Богословским монастырем); «а владети такому-то теми угодьями без вывета, по старым грамотам» (№ 188). Это не случайно: сделки обмена и купли-продажи близки по своему существу. Формулы, взятые из купчих, часто встречаются как в северо-восточных меновных,82 таг^ и в псковских.83 Способы описания покупаемых или обмениваемых угодий, а также формулы укрепления прав на купленную либо обмененную недвижимость, естественно, должны быть общими и для купчих, и для меновных.