История и археология

Ю. М. Лесман

Композиция декора древнерусских украшений  почти  не привлекала пока специального, внимания    исследователей, между тем анализ ее позволяет не только детализировать хронологию, но и проследить некоторые общие тенденции изменения как облика ювелирных изделий, так и эстетических вкусов средневекового человека. Особенно благодатный для исследований материал дает Новгород с его богатейшей коллекцией хорошо датированных находок второй половины X — первой половины XV вв.2

Говоря о композиции я имею в виду рассмотрение декора в трех аспектах (не считая самого факта наличия или отсутствия декора}:

1)         структурная  организация  декора  с  выделением   (или невыделением)   па декорируемой поверхности  орнаментальных зон;

2)         равномерность     (или  неравномерность)     размещения декора на внешней поверхности украшения, преимущественное размещение декора в центре или на периферии декорируемой поверхности;

3)         использование   (или  неиспользование)     в  построении декора основных принципов симметричной организации орнамента   (бордюр, решетка,    розетка, осевая    и зеркальная симметрия),    уравновешенность    композиции    изображения (близость условного центра тяжести изображения к геометрическому центру).

Рассмотрение декора будет вестись преимущественно в рамках хронологически значимых типов, принципы выделения и датировки которых обсуждались ранее.3 Не будут анализироваться ложновитые изделия с имитирующим витье орнаментом — это целесообразнее делать в комплекс с витыми прототипами.

Самое большое поле для декора предоставляют браслеты, точнее две их разновидности — пластинчатые и массивные. Наиболее раннюю группу среди пластинчатых образуют неорнаментированные браслеты (20 экз., распространены по крайней мере с середины X в. до 1281 г. т е. до 13 яруса — рис. 1:1). Декорированные пластинчатые браслеты сосуществуют с недекорированными, но бытуют до конца XIV в., причем декор на всех экземплярах подчиняется зеркальной симметрии как в продольном, так и в поперечном направлении! (асимметрична в одном из направлений лишь часть створчатых браслетов), поэтому применительно к ним корректно говорить об орнаменте. Примерно в середине XI а. появляются браслеты с орнаментом, организованным в единый бордюр вдоль всего поля браслета (34 экз., распространены с 1055 до 1369 г., т. е. в 23—9 ярусах — рис. 1:2).

С рубежа XI—XII вв. начинается усложнение структуры орнамента на пластинчатых браслетах. Сначала появляются браслеты, у которых орнаментальное поле разделено на две зоны продольной осью симметрии, которая передана линией или рельефным валиком (30 экз., распространены после 1096 г., т. е. в 21 ярусе и выше — рис. 1:3), несколько позже начинают носить браслеты с тремя поперечными орнаментальными зонами, четко выделенными продольными линиями (33 экз., распространены после 1116 г., т. е. в 20 ярусе и выше — рис. 1:4). Примерно через полстолетия структуру орнамента начинают членить на зоны и я продольном направлении — получают распространение браслеты с четко выделенной поперечными линиями центральной орнаментальной зоной (15 экз., распространены с 1177, возможно 1161 г. до 1382 г., т. е. в 17—8, возможно 18—8 ярусах — рис. 1:5), причем может члениться и сама центральная зона (обычно на три зоны — узкие боковые и широкую собственно центральную), однако такие браслеты быстро выходят из употребления и в конце XIII в. уже не встречаются (11 экз., распространены, с оговоркой на немногочисленность, с 1177, возможно, с 1161 г. до 1281 г., т. е. в 17— 13, возможно, в 18—-13 ярусах — рис. 1:6). То есть к концу XIII в. проявляет себя новая тенденция к упрощению структуры декора пластинчатых браслетов, продолжает действовать она и позже.

Меняется на протяжении XI—XIV вв. степень декорированности разных частей орнаментального поля пластинчатых и литых браслетов. У большинства браслетов декор занимает всю поверхность, но среди наиболее ранних выделяется группа, для которой характерна декорированность преимущественно концов, при отсутствии или слабой насыщенности декора в центральной части. Немногочисленность таких браслетов (6 экз.8 — рис. 1:9). не позволяет надежно их датировать, но все они происходят из слоев не позже XII в. В свою очередь обратное размещение декора — только в центральной части при недекорироеаиных концах — получает распространение лишь во второй половине XI в. и популярно почти до конца XIII в. (16 экз., распространены с 1055 до 1281 г., т. е. в 23—13 ярусах — рис. 1:10). Примерно тогда же появляются браслеты со свободной от декора центральной поперечной зоной (занимающей как четко выделенную центральную зону, так и почти всю поверхность) и орнаментом вдоль краев (15 экз., распространены с 1055, возможно, с 1025 г. до 1396 г., т. е. в 23—7, возможно, 24—7 ярусах — рис. 1:11).

В последней четверти XI в. основное орнаментальное поле браслетов дополняется пластинчатыми щитками на концах, которые появляются сначала на проволочных и ложнопроволочных браслетах, а с XII в. и па пластинчатых. Почти сразу же на щитках появляется декор, но можно говорить о, в тенденции, несколько более позднем бытовании браслетов с декорированными щитками (браслеты щитковоконечные с недекорированными щитками --- 18 экз., распространены с 1076 до 1313 г., т. е. в 22—11 ярусах; с декорированными щитками — 32 экз., распространены с 1096 до 1382 г., т. е. в 21—8 ярусах — рис. 1:8).

Как уже упоминалось, декор всех новгородских браслетов построен на принципах симметрии, но на семи" (рис. 1:2) створчатых браслетах зеркальная симметрия выдержана лишь в продольном направлении, поперечная же отсутствует, а на одном' — наоборот, лишь в поперечном направлении. Еще на одном пластинчатом загнутоконечном браслете асимметричную в поперечном направлении композицию образует бордюр с трехкратно повторяющимся мотивом. Хотя группа эта и немногочисленна, что делает невозможной надежную ее датировку, обращает на себя внимание, что все находки датируются узким промежутком времени: самые ранние относятся к третьей четверти XII в, а наиболее поздние не выходят в конец XIII в.9

Организация декора перстней, особенно пластинчатых, близка браслетам, с учетом, с одной стороны, меньших размеров, а с другой, — иного соотношения длины и ширины декоративного поля. Декор подавляющего большинства пластинчатых перстней характеризуется зеркальной симметрией и в продольном, и в поперечном направлении, у многих щитковых перстней декор щитка представляет собой розетку (нередко сохраняя и двойную зеркальную симметрию). Уже самые ранние новгородские пластинчатые перстни несут структурированный декор — их орнаментальное поле разделено на две зоны продольной осью симметрии, которая передана линией (одинарной или двойной, углубленной или выпуклой, сплошной или пунктирной, в том числе рядом ложной зерни или углубленных кружков), но такая организация орнамента пользовалась популярностью лишь до конца XII в. (12 экз., распространены до 1197, возможно, до 1268 г., т. е. до 17, возможно до 14 яруса — рис. 2:1). Орнамент наиболее ранних новгородских пластинчатых перстней образует сплошной бордюр, который на широкосрединные кольца наносился до конца XIII в. (15 экз., распространены до 1299 г., т. е. до 12 яруса — рис. 2:2), г на ровные пластинчатые до XV в. и позже. Со второй четверти XI в. получают распространение широкосрединные перстни (пластинчатые, литые пластинчато-щитковые и массивные узкие и средние) со слабоструктурированным декором: без линии — продольной оси симметрии (28 экз., распространены с 1025 до 1340 г., т. е. в 24—10 ярусах — рис. 2:3) и без линейного бордюра по краю перстня (19 экз., распространены с 1025 до 1340 г., т. е. в 24—10 ярусах — рис. 2:4). А в последней четверти XI в. появляются и вообще лишенные декора широкосрединные перстни (19 экз., распространены с J076 до 1313 г., т. е. в 22—11 ярусах — рис. 2:5). Со второй половины XII в. композиция декора вновь начинает усложняться (для этого времени рассмотрению подлежат уже не только пластинчатые, но и вошедшие в моду щитковые, в том числе печатные перстни). Получают распространение перстни с выделенной центральной декоративной зоной (34 экз., встречаются после 1161 г., т. е. после 18 яруса — рис. 2:6—9). Сначала центральная зона выделяется линиями лишь в продольном направлении (рис. 2:6), но уже с рубежа XIII в. входят в употребление перстни   с декоративной зоной, ограниченной и в продольном и в поперечном направлениях (28 экз., распространены после 1197 г., т. е. после 16 яруса — рис. 2:7—2:9). Постепенно расширяется выбор вариантов формы центральной зоны — у наиболее ранних перстней она исключительно прямоугольная, во второй четверти XIII в. появляется ромб (10 экз..10 распространены, с оговоркой на немногочисленность, с 1224 до 1409 г., т. е. в 15—6 ярусах — рис. 2:9), а с середины столетия центральная декоративная зона может иметь округлую форму (круг, линза, прямоугольник с выпуклыми сторонами '— 13 экз., распространены после 1238 г., т. е. после 14 яруса — рис. 2:8). Использование декоративного эффекта неорнаментированпой блестящей поверхности металла не прекращается в начале XIV в. с отказом от использования неорнаментированных пластинчатых перстней. Со второй четверти XIII в. в Новгороде начинают носить пластинчато-щитковые, а затем и собственно щитковые перстни с недекорированным щитком (10 экз., распространены, с оговоркой на немногочисленность, после 1224 г., т. е. после 15 яруса — рис. 2:10). Упрощение декора, не затрагивающее, однако, основную декоративную зону перстней, фиксирует к концу XIV в. выход из употребления перстней с декорированным, в том числе фигурным, переходом от дужки к щитку у щитковых перстней (включая сюда и перстни с печатками и щитками — оправами вставок) и от утончающихся концов пластинчатых перстней к центральной декоративной зоне (59 экз., распространены, начиная с появления щитковых перстней — с 1055 г. и до 1396 г., т. е. в 23—7 ярусах — рис. 2:11).

Декор наиболее ранних пластинчатых перстней занимает всю их поверхность (если не считать утончающиеся концы), и такое размещение декора на перстнях популярно по крайней мере до XV в. Однако во второй четверти XI в. появляются и бытуют почти до конца XIV в. перстни (пластинчатые широкосрединные и щитковые) с декором, тяготеющим к центру при неорнаментированных краях (12 экз., распространены с 1025 до 1382 г., т. е. в 24—8 ярусах — рис. 2:12). Изменение в размещении декора на поверхности перстней фиксирует появление в середине XIII в. пластинчатых (широкосрединных и ровных) и щитковых перстней с недекорированной или слабодекорированной центральной частью декоративного поля при наличии орнамента ближе к краям (26 экз., распространены   после 1238 г., т. е. после 14 яруса — рис. 2:13).

В подавляющем большинстве случаев декор перстней построен на принципах симметрии, причем преобладает симметрия вращения или двойная зеркальная (с осями вдоль и поперек щитка). Однако, во второй половине XIII в. появляются перстни как с неуравновешенными изображениями (чаще всего рук), так и с асимметричной композицией декора (16 экз., распространены с 1268 до 1409 г, т. е. в 13—6 ярусах — рис. 2:15). А еще раньше, во второй половине XII в., получают распространение перстни с ослабленной симметрией: с ориентированными, хотя и уравновешенными, изображениями или орнаментом, имеющим лишь одну поперечную ось зеркальной симметрии (при отсутствии симметрии вращения). Вместе с 'перстнями, декорированными неуравновешенным изображением или асимметричным декором, они образуют достаточно надежно датирующуюся группу (26 экз., распространены после 1116 г., т. е. после 18 яруса — рис. 2:14—15).

Декоративное поле подковообразных фибул по своей организации аналогично браслетам, с той лишь разницей, что декорируемая поверхность изогнута не по поверхности цилиндра, а в собственной плоскости, образуя незамкнутое круговое кольцо. При таком подходе головки фибул являются аналогами щитков на концах браслетов. Декор новгородских подковообразных фибул всегда подчиняется симметрии. Для декора дуг это зеркальная симметрия с осями вдоль дуги (с учетом искажений, вызванных изгибом оси) и по центру поперек, иногда дополняющаяся бордюром; для головок — сочетание двойной зеркальной симметрии с симметрией вращения, для спиралей игл — зеркальная симметрия с осью, идущей вдоль иглы. Единственное отклонение — фибула первой половины XIV в." с несохранившимся крестообразным выступом в центре дуги. Наиболее ранние фибулы имеют дуги, декорированные сплошным бордюром или вообще не декорированные. В порядке выхода из употребления это следующие типы: в последней четверти XII в. перестают носить фибулы с дугой, декорированной сплошным невитым бордюром от головки до головки (12 экз., распространены предположительно до 1177 г., т. е. до -18 яруса — рис. 3:1); во второй четверти XIII в. выходят из употребления фибулы с ровной или несильно   (меньше чем в два раза) утончающейся к головкам дугой, декорированной сплошным бордюром от головки до головки или, за исключением концов дуги, примыкающих к головкам (14 экз., распространены до 1224 г., т. е. до 16 яруса — рис. 3:2), а в начале XIV в. с таким же орнаментом па дуге любой фермы (16 экз., распространены до 1313 г., т. е. до 11 яруса — рис. 3:2—3). Подковообразные фибулы с недекорированной дугой продолжали носить по крайней мере до XV в. (рис. 3:6), по недекорированные фибулы с дугой из круглого в сечении дрота бытовали лишь до середины XIII в. (29 экз., распространены до 1268 г., т. е. до 14 яруса — рис. 3:4).

Усложнение структуры орнамента на фибулах фиксирует появление в последней четверти XI в. фибул, дуга которых декорирована орнаментом с зеркально    симметричной центрической композицией, центральная зона которой, отличаясь от периферийной использованием иных мотивов, может, однако, и не выделяться поперечными линиями (12 экз., распространены с 1076 до 1382 г., т. е. в 22—8 ярусах — рис. 3:5). Последующее упрощение структуры декора связано с исчезновением с фибул всякого орнамента, за исключением имитации витья. Это происходит во второй половине XIV в. (фибулы с дугой, декорированной без подражания витью — 25 экз., распространены до 1382 г., т. е. до 8 яруса — рис. 3:1—3, 5).

Размещение декора по поверхности фибулы изменяется во времени с тенденцией    к усилению   декоративной    роли центра  дуги.   Распространенные  в  Прибалтике,  Финляндии и  Скандинавии  фибулы с декором,  тяготеющим  к концам дуги, в Новгороде не известны, но характерно, что на ранних новгородских экземплярах орнамент занимает всю дугу  (см. выше фибулы с декором от головки до головки — до 1177 г., рис. 3:1, 7), орнамент, занимающий более половины дуги, был распространен   примерно на сто лет   дольше (21 экз., найдены в слоях   до 1281 г.,    т. е. до 13 яруса — рис. 3:7—8), при  этом фибулы, декор которых по дуге не доходит    до головок, появляются    в третьей четверти XI в. (14 экз., распространены с 1076 до 1382 г., т. е. в 22—8 ярусах — рис. 3:8—9).   У наиболее   поздних   подковообразных фибул декор, до тех пор пока он есть, размещается в центре и занимает не более половины дуги (рис. 3:9). Ту же тенденцию стягивания декора  к центру отражает и  аекорированность головок фибул. Декор на головки наносился   лишь до первой половины    XIV в.   (16 экз.,    распространены    до 1340 г., т. е. до 10 яруса — рис. 3:11), а у всех более поздних фибул  головки  не  орнаментировались.  Дополняют  картину кольца игл, при ношении примыкавшие к центральной   части дуги. Их начали систематически декорировать лишь с третьей четверти XI в. (19 экз. — фибулы подковообразные с орнаментированным сильно- или среднерасширенным кольцом иглы, распространены после 1076 г., т.е. после 22 яруса — рис. 3:12, до этого известна лишь единичная для Новгорода игла с рельефным орнаментом на  узком  кольце), то есть одновременно   с   распространением     симметричной     центрической композиции декора дуг.

Развитие композиции декора  замкнутых фибул, несмотря на морфологические «х отличия  от подковообразных, идет в том же русле. Почти все (44 из 47 экз.) замкнутые фибулы — кольцевые, что предопределило преобладание в декоре кольцевого же бордюра. Однако у 9 фибул,12 датирующихся временем начиная со Второй четверти XIII в., орнамент занимает лишь половину окружности (по одну сторону от иглы), такого количества Находок недостаточно для надежной датировки, но вместе с подковообразными фибулами, декор которых также занимает половину и менее от окружности дуги, они образуют достаточно многочисленный тип, датирующийся тем же временем (16 экз., распространены после 1224 г., т. е. после 15 яруса — рис. 3:9—10).

Последняя рассматриваемая группа украшений — подвески, точнее, две их наиболее массовые и разнообразно декорированные морфологические группы: круглые (включая иконки, но не включая панагии) и кресты. Форма круглых привесок диктует основной принцип организации декора — образующую розетку симметрию вращения, которой подчиняется и круговой бордюр (его, хотя бы в виде одинарной линии, имеют все декорированные привески). Часть привесок (преимущественно с крестовидными изображениями) песет орнамент лишь с зеркальной симметрией. Неуравновешенность изображений минимальна (косая перекладина креста, голова птицы, жезл архангела и т. п.). Наиболее раннюю группу образуют круглые привески, декорированные без выделения центральной и периферийной орнаментальных зон (25 экз., распространены до 1281 г., т. е. до 13 яруса — рис. 4:1). Такие зоны четко выделяются лишь с XII века (40 экз., распространены после 1116 г., т. е. после 20 яруса — рис. 4:2—4). У наиболее ранних привесок этой группы периферийная зона орнаментирована сплошным неструктурированным бордюром, а несколько позже я сплошной круговой надписью (22 экз., распространены с 1116 до 1340 гг., возможно, до 1382 г., т. е. в 20—10, возможно, в 20—8 ярусах — рис. 4:2). Во второй четверги XIII в. появляются подвески, у которых орнамент кольцевой зоны приобретает структуру, дающую крестовидное изображение (чаще всего орнаментируются участки снизу, сверху и по бокам — 12 экз., распространены, с оговоркой на немногочисленность, с 1224 до 1340 гг., т. е. в 15—10 ярусах — рис. 4:3). Однако в первой половине XIV в. намечается смена тенденции — идет упрощение структуры декора — самые поздние, хотя и немногочисленные (6 экз/3 «- рис. 4:4) подвески сохраняют периферийную зону, но декор в ней исчезает.

Изменения в размещении декора на круглых подвесках демонстрируют тенденцию к стягиванию его к центру. Наиболее ранние подвески имеют целиком заполненное декором поле (45 экз., распространены до 1340 г., с возможным расширением до 1382 г., т. е. до 10 яруса, ВОЗМОЖНО ДО 8 яруса — рис. 4:1—2). Во второй четверти X11I в появляются подвески со слабодекорированной периферийной зоной (заполнено орнаментом меньше чем наполовину 10 экз., распространены, с оговоркой на немногочисленность, с 1224 до 1340 г., т. е. в 15 К) яруса* рис. 4:3). Наиболее  поздние  подвески,  как  уже  упоминалось,  имеют чистую периферийную декоративную зону, но из-за немногочисленности достаточно надежно могут датироваться лишь в рамках более широкой группы, включающей и подвески со слабодекорированной периферийной зоной (16 экз., распространены с 1224 до 1382 гг., т. е. в 15—8 ярусах — рис. 4:3   4).

Как уже упоминалось, для декора всех круглых привесок характерна уравновешенность изображений и симметрия орнамента. Однако глубина симметрии может различаться. С этой точки зрения наиболее слабой является зеркальная симметрия. Во времени распространение подвесок с такой относительно ослабленной (зеркальной с одной, реже с двумя осями) симметрией декора, не несущего антропо- или зооморфных изображений, приходится на XII в. (10 экз., распространены после 1116 г., т. е. после 20 яруса — рис. 4:5).

Декор крестов, как и круглых подвесок, организован с соблюдением симметрии орнамента и уравновешенности изображений, но, с учетом функциональной формы, господствует зеркальная симметрия с вертикальной осью. Функции креста диктуют во многом и композицию декора. Поверхность древнейших новгородских крестов не структурирована и целиком занята изображением распятия. Эта группа немногочисленна (8 экз.14 — рис. 4:6), но хронологически не выходит за рамки XIII в. Зонирование появляется на крестах раньше, чем на других украшениях. Уже во второй четверти XI в. распространяются кресты с четко выделенными декоративными зонами на концах лопастей (2! экз., распространены после 1025 г., т. е. после 24 яруса — рис. 4:7). В третьей четверти XI в. появляются кресты с четко выделенной декоративной зоной, занимающей собственно средокрестие (25 экз., распространены после 1076 г., т. е. после 22 яруса — рис. 4:8—11). Сначала центральная декоративная зона делалась в форме круга, шестиугольника, квадрата, а со второй половины XIII в. распространяются кресты с ромбом в средокрестии (15 экз., включая и изображения ромба и ромбический щиток, распространены после 1268 г., т. е. после 13 яруса — рис. 4:11). Характерная для других групп украшений тенденция к упрощению композиции декора выражена у крестов относительно слабо. Четко структурированные композиции с выделением нескольких зон популярны до XV в. и позже, хотя в последней четверти 12 в. и появляются кресты либо вообще не декодированные, либо орнаментированные единой нерасчлененной орнаментальной композицией (18 экз., распространены после 1177 г., т. е. после 17 яруса — рис. 4:12—13).

Подведем некоторые итоги. Основные тенденции развития композиции декора новгородских браслетов, перстней, фибул, подвесок на протяжении XI—XII вв. совпадают. Происходит усложнение композиции. Раньше всего, уже а первой половине XI в., этот процесс начинается у крестов (под влиянием византийских прототипов), затем следуют браслеты, фибулы, привески и лишь во второй половине XII в. перстни. Однако декор перстней уже к середине X в. имел относительно сложную структуру (на XI в. пришлось даже некоторое упрощение). Ко второй четверти XIII в. весь рассматриваемый набор украшений (к нему можно добавить и булавки) характеризуется максимальной сложностью и разнообразием. Но вскоре — во второй половине столетия — начинается заметное упрощение композиции декора браслетов, а затем и круглых привесок. Это связано,. по-видимому, прежде всего с последовавшим за монгольским завоеванием обеднением княжеского убора (хотя первые шаги к упрощению фиксируются уже накануне завоевания), на который в качестве престижного образца ориентировались рядовые горожане.15 На протяжении середины — второй половины XIV в. процесс упрощения находит свое завершение, когда исчезает или сводится к минимуму декор на подковообразных фибулах, круглых подвесках, а пластинчатые браслеты и вовсе становятся редкостью (декором наиболее поздние браслеты подражают ордынским). К концу XIV в. происходит общее обеднение декора ювелирных изделий, что связано, скорее всего, с определенной аскетизацией материальной культуры под воздействием христианства.'6 Несколько слабее процесс упрощения композиции декора затронул кресты и перстни, что не удивительно, так как эти предметы являлись не только и, подчас, не столько украшениями, сколько знаками (принадлежности к православию, брака, личными печатями).

Перенос внимания с периферийной части украшений на центр, по-видимому, находится в русле протекавшего в XI— XII вв. изживания древнерусской культурой североевропейских традиций эпохи викингов.

Заслуживает    внимания    фиксируемое    на  протяжении 12-13 вв. ослабление роли симметрии в декоре, что, С одной стороны, находит себе параллели в аналогичных процессах в Западной Европе при переходе от романского, стиля к готике, а с другой стороны, является, возможно, первым проявлением тех изменений во вкусах новгородцев, которые впоследствии приведут к столь типичной асимметрии архитектурного декора.

* От ред. По техническим причинам редколлегия вынуждена была, к сожалению, опустить большинство списков шифров, относящихся к типам вещей. Сохранены списки лишь для тех малочисленных типов, которые не войдут в подготавливаемую в настоящее время К). М. Лес-маном монографию.

1   Выполненный в эмали и черни орнамент элитарных золотых и серебряных украшений детально анализировала Т. И. Макарова  Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 370—378; Черневое дело древней Руси. М., 1986. С. 14—24). Однако она рассматривает преимущественно мотивы декора и локальные композиции, комбинация которых украшала вещь, в то время как в настоящей статье предпринимается попытка анализа композиции декора, изделия в целом. В подавляющем большинстве исследуемые Т.. И. Макаровой украшения не имеют надежной датировки, что резко ограничивает возможности интерпретации.

2   Основной массив находок из раскопов, стратиграфия и хронология которых уже разработана, опубликован М. В. Седовой (Ювелирные изделия древнего Новгорода (X—XV вв.). М., 1981). См. также: Кол-чин Б. А., Хорошев А. С, Янин В. Л. Усадьба новгородского художника. М., 1981; Гайдуков П. Г. Славенский конец средневекового Новгорода. Нутный раскоп. М., 1992.

3          Лесман   Ю.   М.    1)  К датирующим возможностям декора новгородских ювелирных изделий XI—XIV вв.  // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 2. Новгород, 1989. С. 82—87; 2) Хронология  ювелирных изделий Новгорода   (X—XIV вв.)   // Материалы по археологии  Новгорода.   1988. М.,   1990.  С. 29—98;  3)   Этюд об украшениях   // Клейн  Л. С.    Археологическая типология. Л.,  1991. С. 305— 314. Там же оговариваются и критерии выбраковки находок г ненадежной датировкой.

4          Рубежи дат бытования типов условно указываются с точностью до года,   традиционно   приписываемого   времени  строительства   уличной   мостовой   соответствующего   яруса   Неревского   раскопа.   Возможные  уточнения дендрохронологических определений    (У р ь е в а   А. Ф.,   Черных Н, Б. Дендрошкалы Новгорода:  опыт компьютерной обработки //' Новгород и  Новгородская земля.  История  и археология. Вып. 9. Новгород,1994. С.   111—112)   могут лишь незначительно скорректировать время постройки конкретных  мостовых и построек,    не меняя    общей    картины. Возможные   уточнения   стратиграфических   привязок    конкретных    находок,   учитывая   относительную   многочисленность  рассматриваемых  типов (не менее  10,  а  желательно,    не  менее  12 экз.,    в среднем же    около 20 экз.), не могут заметно сказаться на их датировке.