Орлята партизанских лесов

Яков ДАВИДЗОН

Штурм. Коля Любичев

На Украину шестиклассник Коля Любичев приехал из Омской области — к деду в село. Тут, в селе Хромное, и застала его война. Оккупанты устанавливали «новый порядок»: жгли дома мирных жителей, уничтожали коммунистов и комсомольцев, всех, кто не хотел мириться с захватчиками. Дед собрался в лес.

— А ты, Коля, погоди,— сказал старик на прощание.— Не всем в лесу скрываться, нужно, чтобы кто-то и здесь за немцем присматривал да нам, партизанам, докладывал. Дед и внук обнялись на пороге опустевшего дома. Старик закинул за плечи охотничью берданку, с ней он раньше на зайцев да лис ходил, и скрылся в вечерней мгле. Вскоре немцы и полицаи почувствовали на себе удары народных мстителей отряда имени Кирова. Партизаны нападали внезапно. Соберут фашисты обоз с продовольствием для Германии, а партизаны перебьют охрану, часть хлеба себе заберут, остальное раздают мирным жителям. Задумают фашисты карательную экспедицию, стянут силы, засекретят день наступления — и снова ничего не получается у них. Партизаны или успеют покинуть стоянку, или упредят врага и дерзким ночным нападением разгромят карателей. Понимали немцы, что есть у лесных воинов по селам да хуторам глаза и уши — связные, разведчики. Охотились за ними люто. Облавы, обыски, аресты. По деревням чернели виселицы.

Как-то Коля возвращался домой из рейда по району. В памяти мальчика хранились ценные сведения о численности вражеских гарнизонов, о расположении огневых точек. Нес Коля и донесение из соседнего отряда в отряд имени Кирова. Не знал он, что было зашифровано на крошечном кусочке тетрадного листка, но твердо помнил, что он должен попасть прямо в руки Алексея Федоровича Федорова и ни при каких обстоятельствах не должен достаться немцам. За плечами у него болталась старенькая котомка, где лежали десяток картофелин, две луковицы и краюха хлеба,— все, что Коля добыл себе на жизнь. Записку он засунул в прореху на перчатке — между кожей и подкладкой. Перчатки достались ему от деда и были настолько старые, что на них не позарился бы даже самый жадный полицай. Вечерело, пуржило, и Коля спешил добраться домой. Правда, давно там не топлено и, наверное, холодно, как на улице. «Дрова оставались с прошлого раза,— вспомнил Коля.— Растоплю печку и сварю две... нет, три картошки «в мундирах». Соль спрятана за ведром с водой». В предвкушении пира Коля зашагал быстрее, чтобы еще дотемна миновать зону патрулей.

—        Стой! — раздался грозный окрик.

Коля хотел было юркнуть в первый попавшийся двор и сбежать огородами, по полицейский загородил ему дорогу.

—        Иди сюда! — велел он ему.

Коля узнал его. Еще бы! Начальник полиции слишком хорошо был знаком всякому, чтоб ошибиться. Это был краснорожий, длиннорукий двухметровый детина.

—        Кто, куда и откуда?

Коля привычно начал излагать историю, что мама умерла, а отец как ушел па призывной пункт в начале войны, так больше о нем ничего и не слышно. Закончил рассказ тем, что развязал котомку и показал нехитрый харч, выпрошенный в разных селах.

—        Двигай с нами! — приказал краснорожий.

Начальник, забравший котомку, шагал первым, за ним семенил арестованный мальчишка, а замыкали шествие двое полицаев с винтовками наперевес.

«Как же быть с запиской? — мучительно соображал Коля.— Если начну вытаскивать сейчас, заметят и отберут. Потерять рукавицу?» Но Коля тут же отбросил эту мысль: идущие за ним полицаи внимательно наблюдают за каждым его движением. Не знал Коля, что полицаи были напуганы недавним случаем в соседнем селе. Там тоже остановили подростка, хотели его обыскать, а он вынул гранату из-за пазухи — ив полицаев... В просторной избе было жарко натоплено. Полицаи — кто спал на нарах, кто сидел за столом и чистил оружие — при виде начальника полиции повскакивали на ноги. Тот подержал их некоторое время в напряжении и, удовлетворенный, коротко бросил: «Вольно, хлопцы». Став посреди комнаты, начальник приказал Коле раздеться. Мальчик снял ватник, шапку, рукавицы бросил небрежно на пол и принялся стаскивать сапоги. Он стоял перед полицаями босиком, а те выворачивали карманы, прощупывали швы. Если возникало подозрение, отрывали подкладку. Когда начальник полиции взял в руки рукавицы, ни один мускул на лице Коли не дрогнул. «Ищи-ищи,— ухмыльнулся про себя Коля,— записочку я еще в коридоре успел сжевать...»

Начальник полиции вывернул рукавицу наизнанку, оторвал подкладку, осмотрел внимательно и, ничего не обнаружив, швырнул на пол. Коле было до слез обидно, что он пе доставил донесение, но за главное он был спокоен — враги уже не узнают партизанскую тайну.

—        С кем живешь, малец? — с трудом скрывая разочарование, спросил начальник. Он изо всех сил хотел казаться добрым, даже улыбнулся, но лицо его стало еще багровее и угрюмее.

—        Один...

—        Давно один?

—        Считай, полгода. Как дедушка умер...

—        Ну, лады... Переночуешь здесь. А утром мы все твои побасенки проверим. Гляди, если сбрехал...

Утром Колю отпустили. Возвращался он домой, а из головы не шла мысль — что это начальник полиции такой приветливый стал, отпуская — даже кусок хлеба с салом на дорогу дал. Никак не мог понять Коля. Не похоже это на него, ведь люди одного взгляда его боятся. Но так и не разгадал Коля загадку. Дома было холодно, как в леднике. Дрова никак не хотели разгораться.

Коля дул на них, даже в глазах красно стало, но печку так и не удалось растопить. Последние две спички, которые он бережно хранил завернутыми в тряпицу, сгорели без пользы. «Пойду к соседям, возьму у них уголек и разожгу»,— решил Коля. Но прежде чем выйти из хаты, выглянул осторожно из окна. И заметил полицая в шинели, прятавшегося за сараем. «Ага, так вот оно в чем дело! — догадался Коля.— Хотят выследить, куда я пойду и с кем встречусь!»

Из дома он выбрался через окно, которое выходило на огород, потом кустами да буераками кинулся в лес.

В отряде Колю Любичева сначала определили развозчиком продуктов по отрядам, а чуть позже, после выхода из окружения в злынковских лесах, перевели во взвод боепитания. Взводом командовал Анатолий Сергеевич Киселев, человек мужественный и добрый. Это он первым подал мысль, когда каратели стали преследовать соединение Федорова, отправить всех подростков на Большую землю. В число их попал и Коля Любичев. Как ни просился Коля, как ни доказывал, что у него еще не сведены свои счеты с фашистами, командир был неумолим.

Но не улетел в тыл Любичев. Посидев два дня на партизанском аэродроме, сбежал в отряд. И прямиком к начальнику штаба Рванову.

—        Разрешите остаться, товарищ начальник штаба,— обратился он.

—        Почему?

—        Хочу участвовать в окончательном разгроме немецко-фашистских захватчиков! — бодро выпалил Коля. Потом добавил просительно:

—        Поймите, не могу я учиться в такое время...

—        Ладно, иди. Доложи Киселеву, что я разрешил остаться!

Из Корюковки, районного центра Черниговской области, в соединение А. Ф. Федорова пробрался связной. Его сообщение потрясло даже бывалых партизан: в тюрьме каратели держат около девяноста арестованных, им грозит казнь. На минувшей неделе более ста советских граждан было расстреляно «за связь с партизанами», как значилось в приказе коменданта. Жизнь остальных заключенных находилась в смертельной опасности. Среди арестованных немало семей партизан, были там жена и дети командира взвода Феодосия Ступака, бывшего председателя Тихоновичского колхоза.

В Корюковке фашисты и их помощники чувствовали себя в безопасности. Крупный гарнизон был вооружен до зубов.

—        Именно потому, что фашисты чувствуют себя спокойно, мы и разгромим

их,— закончил доклад о предстоящей операции на совещании командиров

Федоров.— Мы должны доказать фашистам, что им не удастся безнаказанно издеваться над советскими людьми!

Городок еще спал, когда первые партизаны проникли на его улицы. Разведка снимала часовых и ликвидировала патрули. Однако напасть на тюрьму внезапно не удалось: фашисты уже несколько дней несли усиленную охрану важных объектов. Жаркая схватка разгорелась у комендатуры. На железнодорожном вокзале партизанам пришлось выбивать полицаев едва ли не из-под каждого вагона да из огневых точек, оборудованных по всем правилам военного искусства.

И Коля Любичев был среди тех, кто пробивался к городской тюрьме. Фашисты, засевшие в каменном здании тюрьмы, встретили наступавших пулеметным огнем. Партизаны начинали атаку за атакой, но каждый раз откатывались назад.

—        Гранату! Противотанковую гранату! — вскричал Ступак.

Отчаянный смельчак, командир взвода Ступак подобрался почти к самому

пулеметному гнезду, откуда гитлеровцы поливали свинцом партизан. Но без гранаты врага не осилить. А пройти к Ступаку было невозможно: один партизан, попытавшийся было подползти, лежал мертвый, а второй — раненый — стонал за невысоким забором.

Коля уже успел сделать несколько рейдов в тыл за патронами и гранатами и теперь вместе со всеми вел обстрел тюрьмы. Но пули только крошили кирпич да подымали красную пыль.

Создалось странное положение: Ступак находился в нескольких метрах от пулемета и ничего не мог с ним поделать, а его товарищи видели это и были бессильны чем-либо ему помочь...

Коля услышал крик Ступака: «Гранату!», когда собирался вновь ползти за боеприпасами. Ему показалось, что слово это обращено к нему. «Ведь так можно целый день пролежать под огнем,— подумал он,— а фашисты в это время расправятся с заключенными».

—        У кого есть противотанковая граната? — крикнул Коля.

—        У меня... Только куда ты, парень... тут мышь не проскользнет.

—        Давай!

До Ступака никак не меньше семидесяти метров простреливаемого пространства. Ни ямки, ни деревца. Голо, как в пустыне.

Коля Любичев пополз. Пули взрывали землю рядом. Он не думал о том, что его могут убить. Он думал, что во что бы то ни стало должен донести гранату — ведь от этого теперь зависит жизнь десятков людей! Время остановилось для него, вся жизнь сжалась до размера этих семидесяти метров. Немец-пулеметчик, наверное, увидел ползущего партизана: пули свистели над самой головой, сбили шапку. Но маленькая фигурка, вжимаясь в землю, медленно продвигалась вперед. Коля уже хорошо видел Ступака и слышал, как тот кричал: «В землю, в землю гляди, а не на меня!»

Ступак схватил протянутую ему гранату, приподнялся на локте и швырнул прямо в амбразуру. В следующий миг он вскочил на ноги и понесся к железным тюремным воротам, хотя фашистские автоматчики продолжали вести огонь. Ступак стал прикладом сбивать замок. Коля вдруг отчетливо увидел, как, цепляясь пальцами за гладкий металл, Ступак сполз на землю...

—        Ура! Ура! — раздался мощный клич, и партизаны поднялись в атаку.

Через несколько минут все было кончено. Из камер выходили люди и обнимали своих спасителей. Обнимали, целовали и Колю Любичева, и он кого-то обнимал и что-то говорил. А из памяти не шел Ступак, который так смело бросился на врага...

На всю жизнь запомнил Коля, как стояли вокруг своего бездыханного командира партизаны, и среди них было двое ребят — его ровесников — сыновья Феодосия Ступака...

Войну Николай Любичев закончил на Волыни, когда соединение А. Ф. Федорова вышло навстречу наступавшим частям Советской Армии.

—        Спасибо, сынок, за верную службу советскому народу,— сказал на про

щание Федоров.

В армию Николая не взяли — несовершеннолетний. Отправился он домой. На месте родного дома увидел заросшее бурьяном пепелище. Разыскал бабушку: было у нее четверо сыновей, ж все четверо сложили головы за Родину. Остался Николай жить у нее. Стал работать в колхозе. Приняли его в комсомол. Мало кто знал, что был Николай Любичев в партизанах. Не любил он да и сейчас не любит вспоминать войну.