Орлята партизанских лесов

Яков ДАВИДЗОН

Память сердца. Лёня Босенко

Группа Юрченко в составе шести человек вышла из лагеря в полночь. Время рассчитали так, чтобы оказаться на железной дороге Бахмач — Гомель, едва посереет небо. Леня Босенко, четырнадцатилетний пионер, считал себя бывалым партизаном, хотя в отряд Ивана Ивановича Водопьяна попал только в начале сорок третьего года. ...Войну Леня Босенко встретил в родном селе Даниловка на Черниговщине, куда приехал к дедушке и бабушке на каникулы. Со своими сверстниками играл в войну, но вскоре мальчишеские «бои» пришлось прекратить, потому что никто не соглашался выступать в роли фашистов. А потом война — уже настоящая, с кровью и воем бомб — приблизилась к их дому. Отец Лени — милиционер — ушел вместе с отступающими частями Красной Армии.

Вместе со своим другом Колей Траловым Леня установил дежурство на подходах к селу. В первый месяц оккупации редкий день проходил, чтобы они не встретили одного, двух, а то и целое отделение красноармейцев, выходивших из окружения.

В тайнике — друзья устроили его в дупле старого дуба — всегда хранился запас пищи, фляга с водой или молоком и чистые тряпки, заменявшие бинты. Ребята помогали красноармейцам определиться на местности, кормили их и указывали наиболее безопасный путь к линии фронта.

Но с каждым днем фронт уходил все дальше, и звуки канонады уже не долетали до здешних мест. Все реже выходили из лесу солдаты. Все больше наглели сельские полицаи — махровые уголовники и кулачье.

—        Видать, и нам пора уходить,— сказал однажды Коля.

—        Вот подождем немного, и если наши не начнут        наступать — двинем,— поддержал друга Леня.

Был у ребят твердый уговор: непременно добраться до фронта и воевать с фашистами до победного конца. Но ближайшие события круто изменили их планы. Среди ночи в дверь хаты, в которой жили Босенко, кто-то постучался. Мать кинулась открывать. В прихожей послышались приглушенные всхлипывания, разговор. Леня собрался было подняться, но тут в комнату вошла мать с... отцом. В лунном свете, проникавшем сквозь окно, Леня сразу узнал его. Был отец в знакомой милицейской шинели, в шапке и сапогах. Стараясь не шуметь, отец поставил в угол вещмешок, снял кобуру с наганом и присел на скамью у стола.

Леня подбежал к нему и уткнулся лицом в пропахшую гарью длинную шинель. Отец гладил сына по голове и молчал.

Мать торопливо накрывала на стол: достала черный хлеб, несколько картофелин в «мундирах» и — как огромную ценность — поставила крынку с молоком, которое берегла для двух маленьких Лениных братьев и сестрички.

Отец с трудом глотал сухой хлеб, макал картошку в крупную соль. К молоку он не притронулся и попросил воды.

—        Сначала воевал в истребительном батальоне,— отрывисто рассказывал

отец.— Там наши были, из менской милиции. У немцев — танки, мотоциклы с пулеметами... А у нас винтовки. Гранат было по две на бойца. Дважды вырывались из окружения. Потом немцы зажали нас между речкой

и большаком... Многие полегли... Меня контузило. Я потерял сознание.

Очнулся ночью и вот пришел...

Отец помолчал, потом спросил у Лени, как дела в селе, есть ли фашисты. Узнав, что только местные полицаи, заметно оживился.

—        В лесу должны быть партизаны. Райком партии — я знаю! — оставлял

подполье. Должны быть! — повторил он с надеждой.

С рассветом отец укрылся в лесу, а ночью снова пробрался в хату. Так повторялось несколько раз. Но встретиться с партизанами отцу не посчастливилось.

— Завтра уйду искать отряд. Теперь вы меня скоро не ждите,— сказал отец.— Буду искать, пока не найду!

Ночью дом окружили полицаи. Загремели прикладами в дверь. Отец выхватил пистолет. Но, оглянувшись на детей, положил его на лавку и тихо сказал матери:

—        Открывай... Иначе они всех порешат...

Из районного центра Мена, куда увели отца, донеслась весть — расстреляли. А спустя несколько дней новая беда обрушилась на семью Босенко. Когда мать с Леней уехали в лес за дровами, в село ворвались гестаповцы. Дедушку, бабушку, двух братьев и сестричку Лени Босенко вместе с двадцатью другими жителями села загнали в колхозный сарай и сожгли. С тех пор Леня с матерью ходили из села в село, каждый раз ночуя в новом месте. Они знали, что немцы разыскивают их.

Делая обычный переход, однажды столкнулись с отрядом Ивана Ивановича Водопьяна. Он выслушал их историю, но взять Леню в отряд не согласился.

—        Трудно, сынок, у нас... Спим на снегу, еды не хватает,— сказал он.—

Не могу!

—        Я же пионер, товарищ командир! Стрелять умею, хотите — проверьте!

Водопьян взял у ближайшего партизана карабин...

—        И проверим...

Этого испытания Леня не боялся: бывало, отец брал его с собой на стрельбище. Там Леня и научился стрелять не только из мелкокалиберного, но даже из бевого оружия.

—        Во-он, видишь, столб? Попади-ка в изолятор.

Белый фаянсовый изолятор выглядел издалека крошечной кругляшкой. Но Леня затаил дыхание, прицелился1 и спустил курок. С первой же пули изолятор разлетелся вдребезги.

—        Недурно,— сказал   партизанский   командир.— Пойдешь   в   четвертую

роту, к Киселеву. Будешь связным.

Вскоре Леня заслужил среди взрослых авторитет смелого и находчивого партизана. Его стали брать в засады, на железную дорогу. Окрестности он знал, как свои пять пальцев, и был незаменимым проводником.

—        Леня,— спросил Юрченко,— ты можешь проскользнуть незаметно в тыл

к фашистам?

Еще не зная, что задумал командир, Босенко поспешно ответил:

—        Могу!

—        Слушай внимательно. Единственная дорога для тебя — через болото.

Взрослый там не пройдет, это как пить дать. Возьмешь две гранаты. Когда окажешься у фашистов в тылу — бросай. Пока они придут в себя, мы и прорвемся. Все теперь в твоих руках!

Юрченко отцепил от пояса две «лимонки», проверил запалы, протянул Лене.

—        Карабин оставь. Он тебе только мешать будет.

«Оставить оружие? Да какой же я партизан без оружия?» — промелькнуло в голове.

—        Нет, карабин я возьму!

Юрчепко посмотрел на него долгим взглядом и сказал:

—        Будь по-твоему! Значит, помни: две гранаты, одну за другой!

Болото отсвечивало маслянистым блеском. Кое-где тянулись вверх кустики, и Леня решил использовать их как прикрытие. Там, где остались его боевые друзья, гремели редкие выстрелы. И каждый раз немцы подымали яростную стрельбу из пулеметов. Потом снова все утихало.

Леня ступил в тину и сразу провалился по пояс. Сапоги стали тяжелыми, как свинцовые. Как ни жалко было, но Леня решительно сбросил сапоги. «Не пропаду, лето на дворе,— успокоил сам себя.— Тапочки в отряде сошьют, еще удобнее будет ходить».

Он выломал длинную палку прощупывать дно. Шаг за шагом преодолевал болотную топь. Вода сверху была почти горячая, а чуть глубже ноги ломило от ледяного холода, сохранившегося с зимы. Каждый метр давался с трудом, и наступил момент, когда Леня окончательно замерз и обессилел. Карабин пригибал к гнилой воде. А конца болоту не видно. «Не дойти мне»,— подумал Леня. Он честно пробирался через болото, и не его вина, если не хватило сил.

Леня в изнеможении присел на кочку. Было тихо, звенели комары над головой. Какая-то пичуга вспорхнула на веточку и, раскачиваясь вверх-вниз, казалось, дразнила Леню. У него не было сил, чтобы протянуть к ней

РУку-Леня вдруг представил, как лежат за деревьями пять его товарищей, как до боли в ушах вслушивается в тишину Юрченко и взглядом подбадривает остальных. Мол, все будет хорошо, Леня уже подползает к фашистам, и вот-вот рванут гранаты.

А он, Леня Босенко, словно какая-то размазня, сидит посреди болота и прощается с жизнью. Что сказал бы отец, увидев его таким?

—        Нет, врешь, не возьмешь,— прошептал он запомнившуюся еще с до военных времен фразу, услышанную в кинофильме.

Превозмогая ломоту в оледеневших ногах, Леня побрел дальше. Ему показалось, прошла целая вечность, прежде чем он почувствовал ступнями нагретую июньским солнцем землю...

Первую гранату Босенко бросил в немецкого пулеметчика, укрывшегося за стальным щитом.

Эхо от первой гранаты слилось с грохотом второй. А потом грянуло «ура», и партизаны, стреляя на ходу, бросились на растерявшихся фашистов. Когда группа входила в лагерь, Леня тихо сказал:

—        Сапоги жалко... Почти новые были...

Тут только Юрчепко обнаружил, что Леня шагает босиком. 

—        Да разве мы такие тебе сапоги смастерим! — воскликнул он.— Генеральские! Как у Федорова!

Герой Советского Союза пулеметчик Георгий Сергеевич Артозеев и его юный помощник.

Юрченко выпрямился, когда к группе подошел Водопьян.

—        Диверсионная группа отряда имени Ленина задание выполнила!

Немного помолчав, решительно добавил:

—        Взорван состав с военной техникой и боеприпасами.  Сами видели...

У нас потерь нет.

Встретился я с Босенко случайно. Много лет прошло после войны. Был я на первомайском параде, делал репортаж для газеты «Радянська Укра-ша». Рядом со мной оказался офицер милиции. Лицо мне его показалось очень знакомым. Память у меня па лица и фамилии хорошая.

—        Вы — Босенко? — спрашиваю.

—        Босенко.

—        Партизан?

—        Был в отряде.

—        Леня! — воскликнул я.— Вот ты теперь какой!

...Засиделись мы с Леонидом Михайловичем чуть не до рассвета. Все вспоминали партизанские наши дела, товарищей.

—        Покажу своим ребятам эту карточку,— сказал на прощание Босенко.—

А то ведь не верят, что их отец был партизаном... «Ты ведь в школу тогда ходил,— говорят,— таким, как мы, был...» Это уж точно: в лес, к партизанам, прямо из-за школьной парты ушел. Так было нужно!